Текст книги "Завещание барона Врангеля"

Автор книги: Вениамин Кожаринов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

Полковник бросил валета на стол, сдвинул груду карт на сторону, освобождая место для листа чистой бумаги, взял перо и обмакнул его в чернила… «Итак, остаются доктора и генерал-лейтенант Чернышев. Унтер-офицер из свиты покойного в преступники не годится: этот был предан императору как никто. Кажется, ему принадлежала идея использовать для сопровождения императорского кортежа воздушный шар? Кстати, уже не первая попытка такого рода. Помнится, кто-то из немцев убеждал Александра, что с Наполеоном можно покончить одним махом. Стоит только забросать с воздушного шара бомбами позиции неприятеля… Доктора? – Прозоров начал выводить на бумаге одну фамилию за другой: Доббернд, Рейнгольд, Мэквилл, Стофреген, Виллие… – Боже, сколько в императорском штате иностранцев! А что удивляться, когда «теневой королевой» России является немка. Дибич, Бенкендорф…» – по аналогии с врачами Прозоров начал подсчитывать немцев из Главного штаба. Сбившись со счета, он подытожил: «Недурное наследство оставил после себя Павел!»

Не найдя среди докторов особо подозрительного, Прозоров в отчаянии уронил голову на руки. В этот момент в комнату влетел запыхавшийся поручик:

– Господин полковник, Анцимирисов закован в ножные кандалы и отправлен в ростовскую крепость Святого Димитрия! После неудавшегося побега.

– Есаул?! Откуда вы об этом узнали?

– Из Екатеринодара возвращается подполковник Васильев. Он сопровождал есаула из Петербурга. Мы встретились с ним в полиции, случайно.

Сообщение поручика озадачило Прозорова. Некоторое время он бесцельно ходил по комнате, потом схватил со стола бумагу с фамилиями докторов и бросил ее в печь.

– Вот так сюрприз! – наконец сказал полковник. – Это меняет мои планы… Вы нашли фельдшера Траубе?

– Да, господин полковник. Он подтвердил, что захоронил Маскова близ Орехова. Четвертого ноября прошедшего года.

– Ага, значит, сам Александр был свидетелем гибели лейтенанта! Тем не менее слухи о подмене тела царя умершим за две недели до него Масковым упорно ходят по России. Вы что-нибудь понимаете в этом, поручик?

– Обыкновенная ложь, господин полковник.

– Видимо, так. Кому-то выгодно, чтобы слухи о смерти императора были самые фантастические. Сплетники утверждают даже, что он вовсе не умирал… Махнул за границу! Какой вздор! Едемте в Ростов. Я начинаю сомневаться в побеге есаула.

Анцимирисов выглядел на этот раз совсем не тем героем, каким был в Петропавловской крепости. Он нервно покусывал и без того кровоточившие губы. Как только Анцимирисов остался наедине с Прозоровым, он выпалил:

– Я не убегал, господин полковник! Меня украли…

Внутренне Прозоров ликовал: его предчувствие было верным. Но внешне он держал себя абсолютно спокойно.

– Скажу вам сразу, сударь, в любом случае я не смогу повлиять на вашу дальнейшую участь. Кто-то здорово навредил вам. Государь не хочет более внимать вашим показаниям и распорядился предать вас строжайшему военному суду. Однако честным признанием о случившемся вы могли бы помочь мне.

Анцимирисов закрыл лицо руками.

– Они меня пытали и пугали убийством… Пришли два казака… Один из них как две капли воды был похож на того, что обычно водил меня на допрос к графу Строганову. Я доверился… Когда подали карету, я подумал, что едем в станицы… Но за воротами крепости мне набросили на голову мешок. Куда повезли – не знаю. Били… ни еды, ни питья – только спрашивали, спрашивали, спрашивали…

– О чем?

– Зачем я прибыл в Таганрог.

– И что вы им отвечали?

– А что я мог! Вы не посвятили меня в свои планы.

– Резонно. Вам знакомы голоса пытателей?

– Нет. Один из них говорил с акцентом…

Прозоров встрепенулся.

– Немец, француз, англичанин?

– Нет, это был не европеец.

– Стало быть, китаец! – съехидничал полковник.

– Мусульманин. Он поминал аллаха.

Прозоров был обескуражен.

– Вот те раз!.. Значит, мусульманин? – в голосе его слышалось разочарование. – Ладно, коли так. А как он разговаривал?

– Тихо. Вкрадчиво до тошноты, – есаул приложил руку к разбитым губам.

– Оно и видно, – Прозоров сочувственно покачал головой. – Вы, Яков Семенович, молчали, потому как знать не могли, зачем я прибыл сюда из Петербурга. Но кто-то об этом знал! И решил припугнуть. Не вас. Меня!

Состояние есаула было, очевидно, тяжелым, но, несмотря на это, полковник задал ему последний вопрос:

– Вспомните, есаул… Что еще интересовало этих людей?

Анцимирисов зажмурил глаза. Из уха в ухо голову пронзала колющая боль. Обрывки сцен, пережитых им в плену, никак не могли сложиться в целую картину. Ему вспомнились удары в лицо, почему-то сочетавшиеся с гулом далекого колокола. И – сплошная тьма в глазах…

Полковник было отчаялся получить ответ, как вдруг есаул заговорил.

– Они спрашивали, каким образом я выкрал сосуд… куда дел его потом…

– Вы признались?

– Нет, я потерял сознание.

Прозоров был удовлетворен.

– Надеюсь, ваш организм справится… Помнится, вы предрекали нашу встречу. Сегодня это пророчество сбылось. Я начинаю верить в дьявола. Да храни вас Бог, Анцимирисов!

Чуфут-Кале, 21 декабря 1826 г.

Который день кряду Прозорова не покидала тревога. Сомнений не было: невидимый противник преследует его по пятам. К тому же вскрылось важное обстоятельство. Лекарь, которого Анцимирисов ознакомил с содержимым серебряных сосудов, перед самым прибытием Прозорова и Годефруа в Таганрог найден в своей квартире мертвым. Исчез один из главных свидетелей таганрогской интриги.

Теперь в руках полковника была лишь косвенная информация. В полицейском участке Таганрога ему показали списки умерших с 1 по 21 ноября прошлого года. По преимуществу это были старики, скончавшиеся по вполне естественным причинам. Однако среди покойных нашелся один, содержавшийся перед смертью в городском карантине. Казак находился в расцвете лет и прибыл в Таганрог из Персии, где нелегально гостил у родственников. По всем признакам, он заразился там то ли холерой, то ли желтухой.

Оставив до возвращения в Петербург кое-какие вопросы, связанные с посмертными признаками этих болезней, Прозоров получил разрешение таганрогского исправника на эксгумацию трупа. Доверив это щекотливое дело главному медицинскому чиновнику Таганрогского карантина Лакиеру, полковник поспешил в Крым, взяв с озадаченного доктора письменное обязательство держать результаты эксгумации в тайне до востребования их лично Прозоровым.

Дувший с моря сильный ветер раскачивал карету, как утлую лодчонку. Поручик дремал, упираясь грудью об эфес сабли, и время от времени вскидывал голову от дорожных толчков. Полковник бодрствовал. Поглядев на часы, он окликнул поручика:

– Годефруа, проснитесь! Скоро будем на месте. Что ни говорите, а преодолеть четыреста верст за пять дней – недурно!

– Вы правы, господин полковник, – согласился поручик, стряхивая с себя дрему. – Но сколько несчастных животных мы загнали за это время!

– Иногда приходится жертвовать даже людьми, – с сожалением заметил полковник.

– Это ужасно! – Годефруа почему-то вспомнил Анцимирисова. – Не знаю, господин полковник, что хорошего может ждать нас в этой дыре?

– Видите ли, поручик, самые интересные события, как правило, происходят вовсе не там, где их ищут. Сказать по правде, я плохо знаю здешние края. Однако перед отъездом из столицы мне пришлось изрядно потрудиться… Теперь даже во сне мне видятся окрестности Бахчисарая и Симферополя.

– В таком случае, господин полковник, почему бы мне не задать вам урок? Интересно, где был императорский кортеж в последних числах прошлого октября?

Прозоров принял вызов.

– Это совсем не сложно, поручик. Берите начальные буквы маршрутных становищ и складывайте из них слово… Так легче запоминается. Например, «кадюп». Это значит, что с 31 октября до 1 ноября император побывал в Контунгане, Айбаре, Дюрмене, Южуне и Перекопе. А теперь поговорим о серьезном… Из Таганрога государь отбыл двадцатого октября 1825 года. Путешествие проходило превосходно! И вдруг – болезнь… Простуда, перешедшая в жестокую лихорадку. Так, по крайней мере, считает генерал Дибич. Но давайте, поручик, отмежуемся от официальной версии. Дибич утверждает, что до отбытия на юг император находился в отменном здравии. Затем, в течение сентября и почти всего октября, император ни на что не жаловался. Между прочим, 24 октября он перенес бурю с дождем, но ни чуточки не простудился. Будучи здоров, он замечает болезнь за другими. Например, в Крымском пехотном полку, смотр коего Александр Павлович произвел в Симферополе того же 24 числа. Император ездил верхом…

– Я помню этот день, господин полковник! – вступил в разговор поручик. – В ночь с 24 на 25 его величество вызвал меня к себе и вручил очередную почту в Петербург. Император работал до двух часов ночи, а утром, когда я запрягал лошадей, он как ни в чем не бывало отправился в Алупку.

– Верно, Годефруа! В тот день государь много ходил пешком, осматривая Никитский сад, а затем обедал в своем новом имении в Ореанде. Было чрезвычайно жарко, но он не чувствовал усталости…

Прозоров какое-то время молчал, оживляя в памяти страницы архивного документа.

– Да так оно и происходило! С 27 по 28 император в Балаклаве… Оттуда, верхом, он поехал осматривать Георгиевский монастырь. Был налегке – без бурки и шинели. День спустя его величество – в Севастополе. Там он посещает полковой лазарет, морское училище, присутствует на спуске нового корабля, завтракает прямо на берегу, катается по гавани на катере, поднимается на борт корвета… Госпиталь, лазареты, укрепления – все это он осмотрел в течение одного дня. И был отменно здоров! Но вот далее… Тут, поручик, случилось нечто неожиданное. Император пожаловался на слабость в желудке. Заметьте: не на жар и озноб, а на «слабость в желудке»! И произошло это 30 октября здесь, в Чуфут-Кале.

– Господин полковник, эта крепость населена но преимуществу караимами. А знаете, я встречал отпрысков этого племени в Литве! Говорят, виновником переселения был князь Витовт. Я не силен в истории, но сами караимы ни за что не признаются, что Витовт пленил их и частью вывез в Литву.

– Да, поручик, в южных народах сильны отвага и гордость. Однако порой эти качества странным образом уживаются в них со страхом смерти… Я самолично видел, как красавцы-джигиты падали в обморок при виде крови. Своей крови! Чужую многие из них проливают ни за понюх табаку.

Прозоров выглянул из окна кареты.

– А вот и крепость! Что-то подарит нам сие убогое местечко?

Предчувствие полковника было не напрасным. Как только карета въехала в крепость, ее обступила толпа грязных и оборванных мальчишек, просивших милостыню. В суматохе кто-то из них подкинул внутрь экипажа записку… Годефруа выскочил на площадь и сделал попытку побежать вслед за оборванцами, но Прозоров успел его остановить:

– Полно, поручик! Даже если вы его найдете, он ничего не скажет.

Развернув сложенный вчетверо клочок бумаги, полковник прочитал: «Бредовые показания есаула уводят тебя от истины. Коли хочешь знать таковую, приходи в час заката к минарету».

– Наконец-то! – воскликнул Прозоров. – Я был прав: они следовали за мной по пятам от самого Петербурга. И выстрелы, и смерть свидетеля – это не случайно. Сегодня, поручик, я пойду на свидание один. И не думайте возражать! Они не любят свидетелей.

Около восьми часов пополудни полковник был возле мечети. Он не заметил, как от темной и глухой стены отделился человек в белом. Поравнявшись с Прозоровым, он сказал ему на ломаном русском языке: «Ступай следом…» Они двинулись но узким и кривым улочкам, зажатым между глинобитными стенами, за которыми вырисовывались односкатные черепичные крыши караимских жилищ. Вот справа по ходу им навстречу вышел невысокий караимец в курточке и коротких штанах, перетянутых на поясе куском широкой ткани. Он вел за собой криворогого буйвола.

Проводник увлек полковника в пещеру, из которой они вышли на узкое горное плато. С него вниз, в глубокое ущелье, вела тропинка…

– Стой! – произнес караимец и скользнул в темноту.

Ночь обещала быть ясной и прохладной. Прозоров поежился: не столько от холода, сколько от ощущения полной своей незащищенности. При нем не было ни пистолета, ни сабли.

– Приветствую вас, полковник! – услышал Прозоров за спиной приятный и чистый голос. Повернувшись лицом к незнакомцу, Алексей Дмитриевич увидел, что вплотную к отвесной стене стоит мужчина в мусульманском облачении. Его лицо было полуприкрыто черным платком. – Надеюсь, благоразумие не оставит вас и на этот раз, – продолжал мусульманин. – Вы хороший сыщик, но верно ли идете по следу? Если и дальше фантазия будет руководить вами так опрометчиво, то, поверьте, могут пострадать невинные люди. А между тем, полковник, найти истинных злоумышленников совсем просто!

– Не понимаю… Потрудитесь изъясниться менее витиевато.

– Не спешите, полковник. Вы и так наделали массу глупостей!

Прозоров решил действовать энергично.

– Сударь! Я понимаю, мы здесь не одни. И все же выбирайте выражения. Надеюсь, вам известно, что такое честь?!

Мусульманин отделился от стены и приблизился к полковнику на расстояние вытянутой руки.

– Мне дорого все, что дорого и вам: честь, друзья, родина… Правда, последняя – по ту сторону границы.

– Так вы иностранец! – скорее с разочарованием, чем удовлетворенно, сказал Прозоров.

– Какое это имеет значение! Главное в другом. И вы, и я – всего лишь посредники между сильными мира сего. Разве вы не хотите покоя своему отечеству? Если да, то таганрогская трагедия расследуется вами не с того конца.

Прозоров рассмеялся.

– О, да вы, кажется, прозорливее самого Аллаха!

– Не трогайте Бога, полковник! Я волен лишь предостеречь вас от дальнейших ошибок. Есаул глуп! Своей безумной самонадеянностью он ставит вас в дурацкое положение. Опасное положение!

– Так это ваши люди выкрали его из-под стражи в Екатеринодаре! – догадался Прозоров. – Коли так, я готов принять разъяснения. Но, согласитесь, я был бы слишком наивен, если бы посчитал, что ваши «советы» ничего не стоят.

– Вы правы, полковник. В наше время за все надо платить. Впрочем, от вас требуется сущий пустяк: оставьте Крым… Ищите преступника в другом месте!

Прозоров несказанно удивился. Если «преступник» действительно существует, что он, Прозоров, только подозревает, то почему мусульманин так настойчиво выпроваживает его «в Россию»?

– Назовите имя… – Прозоров все-таки клюнул на приманку.

В ответ послышался хитрый смешок.

– Это было бы просто для вас и бессмысленно для нас. Знай я убийцу, сведения о нем уже давно поступили бы к Николаю.

– Тогда о каком «откровении» речь? – не понял полковник.

– А вот о каком. В начале ноября истекшего года калужский купец Золотарев отправил инкогнито в Таганрог партию чая, который предназначался князю Волконскому… Сопоставьте дату прибытия товара с началом болезни покойного императора.

– Вы намекаете на отравление?

– Я говорю, что знаю.

– Странно! Однако от кого принял Волконский чай?

– Формально, от купца. Мне не ведомы все участники сей «эстафеты». Надеюсь, вы восполните этот пробел, полковник?!

Прозоров слушал мусульманина и сожалел, что не может посмотреть ему в глаза. Алексей Дмитриевич сознавал: перед ним опасный противник. И, судя по всему, самые неприятные злоключения ожидают его впереди.

Надеясь, что мусульманин хоть в чем-то проговорится, Прозоров продолжал разговор:

– Понимаю, сударь, что вам нет надобности открывать передо мной всё тайны. Но вы могли бы, хоть отчасти, предупредить меня о возможных осложнениях.

Не тут-то было. Мусульманин не собирался раскрывать свои карты:

– Полковник, вы не так поняли меня. Я говорил не о вашей безопасности. Скорее своими необдуманными действиями вы пошатнете российский трон!

«Ого, куда занесло! – удивился Прозоров. В то же время он подумал, что, возможно, угроза мусульманина имеет под собой какую-то почву. – Их беспокоит, что волны поднятого мною «землетрясения» дойдут до Зимнего дворца!»

– Сударь, вы задали мне трудную задачу. Условия игры небезупречны и могут завести нас в тупик. Вам известно, как это называется в шахматах?

– Будет хуже, полковник, если вы получите мат!

– Да, вы уверены в своей позиции! В таком случае не проще ли убрать «офицера»?

– Не исключено. Но это – крайний ход…

– Прекратите блефовать! – Прозоров сорвался на крик. – Вам невыгодно вывести меня из игры, вот вы и комбинируете… К счастью, время вами упущено. Надо было признать меня таким же сумасшедшим, как это сделали с есаулом, но поздно. Не переоценивайте себя, сударь! Вы всего лишь исполнитель чужих команд. Я не знаю, что замыслили ваши друзья в Петербурге, но теперь мне совершенно ясно, что их роднит причастность к «великой тайне». Да, мы оба – заложники чужих секретов. Но, в отличие от вас, я не собираюсь стеречь ничьи тайны!

Мусульманин поцокал языком.

– Сожалею, полковник! Аллах милостив… Желаю вам вернуться в Петербург живым и здоровым. И поверьте, игра далеко не закончена. Не вам решать судьбу королей!

А этот момент из темноты возникла знакомая Прозорову фигура в белом и встала на краю обрыва. Мусульманин сделал шаг ей навстречу… Тут полковник услышал звук падающей монеты, которая покатилась по камням и ткнулась о носок его сапога. Как только незнакомцы скрылись в темном ущелье, Алексей Дмитриевич нагнулся. Повернувшись лицом к восходящей луне, он посмотрел на монету и сунул ее в карман.

22 декабря 1826 г.

Вчера, поздно вечером, полковник едва заставил себя заснуть: события дня истощили его физически и духовно. Однако сегодня, чуть свет, Алексей Дмитриевич был уже на ногах. Он вошел на половину дома, занимаемую поручиком. Годефруа чистил пистолеты…

– Да вы серьезно решили драться? – пошутил Прозоров.

Годефруа дунул поочередно в оба ствола.

– Мне кажется, господин полковник, в воздухе запахло порохом.

Прозоров отрицательно покачал головой.

– Вряд ли. Эти господа вчера великодушно обещали мне быть живу-здорову до самого Петербурга. С чего бы это, поручик? Ну-ка, пошевелите мозгами…

– Господин полковник, я теряюсь в догадках. Похоже, нас пытаются уверить, будто моська сильнее слона?

– Все не так просто, Годефруа. Они убрали таганрогского лекаря, чтобы я не узнал, зачем была сделана подмена сосуда. Анцимирисов, по их мнению, не в счет: петербургские доктора назвали его сумасшедшим. Основная интрига в другом. Почему они хотят выжить нас из Чуфут-Кале? Помните, я рассказывал вам, что именно здесь император впервые ощутил боли? Днем позже, в Евпатории, рези в его желудке усилились. Он соотнес их со стаканом «прокисшего» барбарисового сока. В имении графа Завадовского государю показалось, что от тамошнего пруда исходит неприятный запах. Скорее всего, дурной дух исторгал его желудок. Наконец, первого ноября император посетил древнюю мечеть… Там его просквозило. Заметьте, поручик, начало лихорадки приближенные императора сочетали не с пребыванием в Чуфут-Кале, а с непогодой в окрестностях Евпатории! Но между этими событиями прошло трое суток! В дальнейшем болезнь усиливается. Император с пристрастием спрашивает лейб-медика Виллие, чем опасны крымские лихорадки. Этот диагноз государь поставил себе сам. В дальнейшем он кочует из донесения в донесение… Я уверен: мы сделали случайный, но точный ход. Наши недруги не хотят предпринимать против нас что-либо серьезное. В противном случае они показали бы, что мы идем по верному следу. Отсюда – странная встреча на плато в расчете на мои слабые нервы. Так вот, поручик, сегодня вы понадобитесь мне в роли истинного телохранителя. И чтобы ни одна живая душа не выследили, куда мы пойдем!

Переодевшись в караимское платье, Прозоров три часа кряду колесил по извилистым улочкам старой крепости. Он расспрашивал десятки незнакомых ему людей казалось бы, о совершенно невинных вещах. Наконец, утолив любопытство, Прозоров постучал в крепкие деревянные ворота…

Калитку открыл благообразного вида старичок. Шепнув ему на ухо пару слов, Прозоров шмыгнул внутрь двора.

– Мир дому твоему, Джани-ага!

– Проходи, мил человек, гостем будешь…

Полковник охватил взглядом чистый и большой двор, сад – теперь сухой и скучный. Внутри дома он увидел множество ковров, серебряные русские самовары, картины, книги… Движения старика были скупы, лицо – приветливо, без подобострастия. Он хлопнул руками – в комнате появилась женщина в чадре. Она поставила перед мужчинами чашки с чаем и вазу с фруктами.

Полковник решил не тратить времени зря.

– Говорят, вы угощали императора не одним чаем, Джани-ага?

Последовал новый хлопок, и на этот раз на столе появилась пузатая бутыль с вином, оправленная сухой виноградной лозой. Полковник пригубил темно-бордовую жидкость, не отрывая глаз от старика.

– Славное вино, Джани-ага! Император действительно пил его?

– Да, благородный…

– Он был у вас вместе с караимским головой?

– Ты все знаешь, зачем спрашиваешь?

– Вы правы, отец. Именно такого мудрого человека я и надеялся встретить в вашем лице.

– Без ума не сваришь доброго вина. Мое вино – лучшее в округе!

– Стало быть, покойный государь остался доволен?

– Очень доволен.

– Скажите, Джани-ага, император пил только вино, или это было лишь частью обеда с закусками и другими блюдами?

– Зачем «одно вино»! Он кушал… Хорошего был настроения. Шутил…

– Может быть, вспомните, как шутил?

– Почему не вспомнить… Император сказал, что Петр Великий ошибся, выстроив Петербург на болоте. Он не знал вкуса караимского вина, а то бы приказал соорудить свой град здесь, в Чуфут-Кале! – старик осклабился, но глаза его были настороже. Он понимал, что полковник ждет от него не святочных рассказов и тостов.

Прозоров еще раз пригубил вина и спросил:

– Какие кушанья подавались императору в тот день?

– Много кушаний… – Старик закатил глаза и начал загибать один за другим пальцы руки: – Суп из бараньих языков… соленые орешки, виноград… еще одно кушанье: по-русски – ватрушка. Слаще халвы!

– А кто готовил все эти яства?

Старик с грустью покачал головой.

– Я знал, что ты придешь ко мне. Плохой был сон… Опоздал, благородный… Умер Риза!

– Умер? Когда? – встрепенулся полковник.

– Да кто ж его знает, досточтимый… Поехал в село мать навестить – и умер.

«Они опять опередили меня!» – посетовал полковник, вспоминая вчерашнюю встречу на плато. – Джани-ага, вы, конечно, помните всех, кто был тогда вашим гостем? Не было ли среди них человека, помогавшего Ризе разносить кушанья?

– Э-э… – покачал старик головой, прощая неискушенному собеседнику незнание местных обычаев. – Гость должен сидеть тут! – он показал рукой на коврик рядом с собой.

Поблагодарив хозяина за угощение, Прозоров откланялся. Он был твердо уверен, что Джани-ага сказал все, что знал. Правда, полковник не исключал намеренного сокрытия стариком обстоятельств смерти Ризы. Однако это было уже не суть как важно.

Выйдя на пустынную улицу, Прозоров осмотрелся – никого вокруг. «Поручик, как всегда, на высоте!» – подумал он с удовлетворением и пошел от гостеприимного дома. Он миновал саженей десять, не более, как услышал оклик… В боковом проходе, у неказистой, приземистой сакли стояла женщина, в облике которой он узнал служанку, подававшую ему чай и вино. Она взяла полковника за руку и увлекла за собой в неширокую нишу между глинобитными стенами.

– Господин! Я слышала твой разговор с беком… Все правда, но он не сказал тебе то, что видела я. На кухне был человек… Он проверял, как готовит Риза.

Служанка сделала попытку уйти, но Прозоров схватил ее за бурнус.

– Подожди! Ты знаешь, кто был этот человек?

– Мне надо спешить, господин…

– Понимаю, и все же скажи, ради Бога, кто он такой! Ведь он приходил к беку не один…

– Да. Хозяин показывал приезжему господину наш сад.

– Это был император, понимаешь?!

– Да, император. Когда хозяин показывал сад, тот человек говорил императору от другого человека… Не знаю, как это назвать.

– Слушай! Ты, верно, рассказываешь о садовнике, речь которого императору переводил этот человек? Это он был у Ризы?

– Да.

Полковник сунул в руку женщине серебряный рубль.

– Ступай… И никому ни слова!

Москва, 27 декабря 1826 г.

Делая в сутки по двести верст, Прозоров и Годефруа прибыли в Москву. Поручик чертовски устал и надеялся, что полковник даст хотя бы день отдыха. Надеждам его не суждено было сбыться.

– Годефруа, вы заслужили полноценный отпуск, но я приказываю вам ехать вперед меня в Петербург! Перед тем, как расстаться, я хотел бы задать вам несколько вопросов. Вы знакомы с фельдъегерем Виннером?

– Очень плохо, господин полковник. Он был введен в штат за несколько дней до отбытия их величеств в Таганрог.

– А что, среди других фельдъегерей не было таких, кто владел бы английским достаточно прилично?

– Отчего же, господин полковник! Трейман и Вильде – урожденные англичане. Дибич, насколько мне известно, выбрал вначале именно их. Однако почему-то в последний момент он отдал предпочтение Виннеру.

– Хорошо! А каким вы нашли Виннера после трагедии в Таганроге? Ведь вам приходилось вместе ездить курьерами.

– Нет, господин полковник. Вскоре после возвращения императорской свиты из Таганрога в Петербург Виннер был отозван в Министерство иностранных дел. Счастливчик! Поговаривают, что его ожидает там блестящая карьера.

Прозоров был удовлетворен ответами поручика.

– Вот что, Годефруа… Сразу по приезде в столицу займитесь Виннером. Не спускайте с него глаз. Я напишу Дибичу записку, чтобы он освободил вас от прочих обязанностей. Оберегайте Виннера, как зеницу ока. О происшедшем в Чуфут-Кале никому ни слова! Равно как и о том, чем занимались мы с вами в Таганроге.

Проводив поручика до Петровской заставы, полковник направился в Кремль…

Вникая в суть прошлогодних событий в Таганроге, Алексей Дмитриевич начинал осознавать, что смерть императора была следствием чьих-то злонамеренных действий. Пока что истоки их скрыты где-то за семью печатями.

С Филаретом Прозоров познакомился еще до смерти Александра. Блестящий богослов, ставший в тридцать с небольшим лет епископом, Филарет был почитаем как петербургским митрополитом Серафимом, так и самим монархом. Серафим не единожды признавался, что если синодальные документы уже просмотрел Филарет, то он, Серафим, мог подписывать их не глядя. И вдруг – донос! Молодой, но влиятельный в аристократических кругах Петербурга архимандрит Фотий преподавал закон божий во 2-м кадетском корпусе… За спиной графини Орловой-Чесменской и графа Аракчеева он плел интриги отнюдь не безобидного свойства. Задолго до секретного агента Грибовского Фотий предрекал «революционную анархию»…

Зная истинное положение в Гвардии, Прозоров не усомнился в правдивости Фотия. Но при чем здесь Филарет! Разбирая подноготную доноса, Алексей Дмитриевич не кривя душой докладывал Александру, что «навет сей основан на личной неприязни, проистекающей из зависти архимандрита к отменному благочинию и высоким талантам преуспевающего епископа…». Спустя три года Филарет стал московским архиепископом и архимандритом Свято-Троицкой Сергиевой лавры.

Узнав о прибытии Прозорова, Филарет не заставил себя ждать. Сопровождавший его неотступно монах тотчас исчез, повинуясь взмаху руки митрополита. Прозоров приложился губами к длани владыки…

– Не ожидали, ваше преосвященство?.. Извините за неурочный час и неприличное платье. – Прозоров развел руками, сетуя на весьма потрепанный за долгую дорогу штатский мундир.

– Рад свиданию… – Филарет сел в митрополичье кресло. – Что привело вас в первопрестольный град?

– Ваше преосвященство, миссия моя деликатная. Я исполняю наказ государя… Однако не буду лукавить: домогался встречи с вами исключительно по своей воле. Это вызвано обстоятельствами неожиданными, определившимися в ходе проводимого мною расследования. Могу лишь клятвенно заверить вас: сие вызвано желанием установить истину.

Прозоров произнес свой монолог на одном дыхании, вложив в него как можно больше почтения к уважаемому архипастырю.

– Власть царя от Бога! – заученно произнес Филарет. – Что есть выше этой истины? – добавил он, проницательно глядя на полковника. – Неужто опять донос?

– Ваше преосвященство, я посвящаю этому делу весь пыл моей души и всю полноту ума! Его предыстория восходит к дням трагическим в Таганроге…

Филарет помрачнел. Быстрее, чем прежде, он стал перебирать пальцами янтарные четки.

– Ваше преосвященство, меня интересует тайна престолонаследия… – Прозоров рисковал, понимая, в какие глубины императорской политики вторгается.

Брови митрополита взметнулись над переносицей. Сорокачетырехлетний владыко был старше Прозорова всего на восемь лет. Но дистанция между ними была преогромной.

– В какой связи сия «тайна» с таганрогскими событиями?

– Я этого не утверждаю, ваше преосвященство. Но косвенные обстоятельства… Сознаюсь, они наводят на подозрения. Ужасные подозрения! О Манифесте говорят разное. Число знакомых с ним лиц, очевидно, невелико. Но теперь, когда прошло уже четыре месяца после коронации нового императора, прежние секреты утрачивают силу! – настаивая на своем, Прозоров был уверен, что Филарет не забыл о прежней их встрече.

Филарет поднялся с высокого митрополичьего трона, обитого красным бархатом, и вышел в смежную комнату. Вскоре он вернулся с серебряным ларцом в руках, инкрустированным разной величины изумрудами. Филарет открыл ларец и вынул из него свиток.

– Запомните этот день, полковник! Когда б не смерть блаженного государя, сия бумага лежала бы до сих пор невостребованной. В ней нет особой тайны. Кроме той, что при живом Александре разглашать ее было неприлично.

Прозоров взял от митрополита свиток и раскрыл его. Это был Манифест от 16 августа 1823 года, которым Александр I утверждал право на престол за Николаем…

Между тем Филарет достал со дна ларца еще два документа: письмо великого князя Константина Павловича от 14 января 1822 года о добровольном отречении от наследственного права на трон, подкрепленное согласием Марии Федоровны, и ответ на него Александра – опять же со ссылкой на мать-императрицу. Ответ датирован 2 февраля 1822 года. То есть на все раздумья об окончательном решении хватило одного месяца.

«Однако почему для появления на свет Манифеста понадобилось полтора года? – размышлял Прозоров, читая бывшие еще недавно секретными документы. – Почему Николай присягнул Константину? Это произошло через неделю после смерти Александра… Выходит, он не был посвящен в тайну отречения и передачи ему престола в случае смерти старшего брата?»

Голова Прозорова была полна противоречивых мыслей.

– Ваше преосвященство, кто автор Манифеста? Писал ли его сам покойный государь?

– Первоначальный вариант составил Аракчеев. Я же подал мысль, что надобно сделать с него копии для Синода, Сената и Госсовета. Оригинал хранился здесь, в Успенском соборе.