Текст книги "Первая схватка (Советская авантюрно-фантастическая проза 1920-х гг. Т. XXХI)"

Автор книги: Вениамин Троянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 9 страниц)

Н. А. Цуриков
АНАРХИСТ ТРОЯНОВ

Сам себя он характеризовал в стихах, которые писал вообще недурно и очень легко:

 
И хулиган из хулиганов
Известный анархист Троянов!
 

Первая строка была гораздо ближе к действительности; хотя в годы моего студенчества Троянов был известен всему Московскому университету, но, правда, скорее как «вечный студент», чем как анархист. Он появлялся на всех тогда бесчисленных сходках, всегда в черной рубашке, просил слова и, обращаясь к тысячной аудитории, убеждал ее:

– Товарищи, докажем, что мы не бараны: проведем сходку без председателя!

Молодежь – первокурсники, слышавшие это впервые, – смеялась, «старики» отмахивались: «Троянов, старо». И выбирали целый многопартийный президиум (для взаимного контроля), облеплявший всю кафедру, на которой президиум помещался. Анархистом он был не боевым, а мирным. И весь его анархизм выражался в неустанной борьбе со всеми установленными политическими, тогда среди большинства студентов революционными, но еще больше с бытовыми «канонами». По существу же он был талантливым комическим артистом, но игравшим не на сцене, а в жизни. Комичности его «игры» отчасти содействовала и его внешность. Высокий, стройный, с правильными чертами лица и сугубо строгим, серьезным и повелительно-торжественным выражением. Эффект комизма достигался именно благодаря полному контрасту этой наружности со всеми его выступлениями.

Постоянной квартиры у Троянова, конечно, не было, и чем он жил – сказать трудно. Как-то около месяца он жил у брата, придя к нему и объявив, что остается у него жить… Вечером он с серьезным видом попросил ему дать несколько газет, расстелил их на полу и, не раздеваясь, лег спать, подложив под голову маленький чемоданчик.

– Троянов, что ты делаешь? Есть же кровать.

– А я уже привык так спать у некоторых товарищей на «Русском слове». Впрочем, ведь вы не демократы.

Он стал усиленно заниматься, кажется, после долгого перерыва, даже сдал какой-то экзамен, но весной куда-то внезапно, как и появился, исчез. Осенью прошел слух, что он женился на богатой купчихе. И в начале зимы он появился в университете, в столовой Общества юристов, соответственно облаченный. Шикарная доха, цилиндр, трость с набалдашником, в глазу монокль и с сигарой в зубах. Его, конечно, окружила целая толпа:

– Троянов, ты ли это? Расскажи, как живешь, разбогател?

Один из дежурных членов столовой, недовольный импровизированной сходкой, сделал ему замечание:

– Троянов, здесь нельзя курить.

– Ничего, я не затягиваюсь.

И начались рассказы о его новой жизни, все, конечно, в сугубо серьезном тоне: о его фантастических отношениях с родителями его жены, людьми простыми, и о том, как он проводит свой день. Помню только, что кофе утром он всегда, «разумеется», пьет в постели, а когда идет в уборную, то граммофон должен играть «Я уголок свой убрала цветами…». Хулиганил он в университете по-прежнему, но теперь уже в сугубо презрительном стиле. Однажды он появился на каком-то студенческом собрании, очень скучном, но на котором представители всех студенческих партийных фракций считали нужным сразиться. Председательствовал эсер Г. Он был ярким блондином, с круглым и румяным лицом. Троянов, ко всем всегда обращавшийся на «ты», очень зло прозвал Г. Матреной и неизменно так к нему и обращался. Г. приходил от этого в бешенство. Явился Троянов на собрание в своей дохе и цилиндре и сел на самой верхней лавке аудитории-амфитеатра. Это уже не предвещало ничего хорошего. Первокурсники, с «должным» почтением слушавшие речи «лидеров», все-таки иногда с нетерпением поглядывали наверх: «Что-то доха сегодня выкинет?» Наконец он начал. Попросив слова, он с самым серьезным видом стал говорить, что студенчество – авангард культуры, и упрекал председателя в том, что он забыл о важном событии. Умышленно длинная и очень внешне складная речь закончилась предложением почтить память только что скончавшегося Полонского вставанием. Председатель смешался. Всем было ясно, что это издевка, но отказать нельзя. Почтили. Прошло еще минут десять. Троянов стал громко зевать. Председатель призвал его к порядку.

– Слушай, Матрена, очень скучно, пора кабаре начинать. Если ты сам ничего не приготовил, то я могу выступить, например, изобразить открытие Северного полюса Пири и Куком. Вот приходит белый медведь.

Он вывернул свою доху наизнанку и взял цилиндр в зубы. Глубоко возмущенный, Г. предложил исключить его из собрания.

– Не хочешь, не утруждай товарищей голосованием, я и сам уйду, мне пора к Яру, – и он начал медленно спускаться на четвереньках по ступенькам амфитеатра, затем подполз к кафедре, понюхал ее, повернулся к ней задом и стал закапывать ее «задними ногами». Затем встал, театрально раскланялся, опустив цилиндр до земли, помахал аудитории «ручкой», поедая воздушный поцелуй «Матрене» и отбыл. Смеялись даже лидеры.

Во время какой-то обостренной партийной борьбы, когда недовольные решением сходки требовали постановки вопроса на референдум, в одном из коридоров университета на стене появился огромный плакат. На нем выделялась только огромная цифра 606 (только что изобретенное перед этим средство от сифилиса)[2]2
  В 1909 г. Пауль Эрлих создал на основе мышьяка препарат «606» для лечения сифилиса, получивший затем фирменное название сальварсан, и организовал в невиданных масштабах его испытания. Он бесплатно рассылал препарат по всему миру (в том числе и в Россию), ставя лишь два условия – лечить им безвозмездно и присылать ему отчеты.


[Закрыть]; а за этой цифрой, занимавшей полплаката, мелким шрифтом было написано: «…и более подписей нужно для того, чтобы добиться референдума».

Студенты проходили мимо, останавливались, читали и смеялись: «Ну, конечно, Троянов». Как рассказывали, жена его обожала и исполняла все его прихоти. Правда, с ним было всегда очень весело, и характер у него был прекрасный. Но однажды, вернувшись домой, она нашла только его письмо. Он просил у нее прощения, но говорил, что не может больше выдержать нормальной культурной жизни и уходит, оставив ей буквально все вещи, купленные после свадьбы, и надев свою старенькую студенческую тужурку. Опять он исчез с горизонта. Вдруг брат написал мне, что в Москве появился Троянов, которому негде жить, и что он пригласил его к нам на лето в имение. Я пришел в большое смущение: приглашать Троянова в семейный дом?.. Но отменять приглашение было неудобно. Троянов приехал и почти полностью оправдал доверие. Правда, дразнил он весь дом от гувернантки и горничной, у которой для развлечения воровал варенье и которой почему-то вместо Вениамин Иванович было легче выговорить Жасмин Иванович, и до детей. Как прирожденный артист, он всех, но очень прилично, целый день развлекал. Почти ежедневно появлялись сатирические стихотворения, в том числе и на самого себя. Троянов простудился. Его напоили горячим «чаем» из малины и заставили принять аспирин. На другой день – уже длинное стихотворение, кончавшееся:

 
От малины с аспирином
Вздуло козырем живот.
Но, увы, сию скотину
Ничего уж не берет.
 

Как-то я попросил его мне помочь перекатить с одного места на другое тяжелые бревна, предназначенные для какой-то постройки. Он покряхтел, но помог, а вечером уже готово:

 
Теперь катает он дубины,
Как прежде «левых» он катал.
 

Одна гостившая у нас барышня много возилась с младшими детьми, читала им, развлекала их, гуляла с ними и т. д. Как-то, уйдя далеко на прогулку с детьми, они попали под сильнейший ливень:

 
И теперь такая стать,
Дождь когда – тогда гулять,
А когда сияет солнце
«Коперфильдеть» у оконца.
 

Гувернантка уезжала в отпуск в Ригу. Ей предстояла в Орле пересадка. И она очень беспокоилась, что не сумеет найти нужный поезд. Троянов сейчас же вызвался составить ей подробный маршрут. Он попросил у меня бумаги, а у детей краски и клей, заперся с утра у себя в комнате и к обеду торжественно появился вместе со своим «маршрутом». Это оказалась склеенная из многих листов бумаги огромная длинная лента. В ней была в красках полная картина путешествия. Проводы у крыльца со всеми чадами и домочадцами, деревенский вокзал, потом Орел – пункт пересадки, в одном месте начальник станций, взяв под козырек в красной фуражке, вытянувшись, левой рукой показывал на дверь, на которой красовалась по-немецки надпись «аборт»[3]3
  Abort (нем.) – отхожее место, уборная.


[Закрыть]. А в конце – Рига и встреча с родными. Увидав этот подчеркнуто идиотский плакат, я испугался, что старая «фрейлейн» обидится, но она была в восторге и взяла его себе на память…

Я куда-то уехал. За неделю моего отсутствия Троянов, которого я иногда придерживал, выкинул одну довольно остроумную шутку. Был праздник, почти все рабочие ушли домой в соседние деревни, но два остались, напились и жестоко подрались. С усадьбы прибежала в дом людская кухари и сказала, что «Иван до смерти убьет Петьку, надо разнять, может, Жасмин Иванович поможет?». Троянов охотно принялся за дело. Он пришел на людскую и увидал, что один уже сидит на другом и доколачивает его.

– Что же ты дурака валяешь, только время даром теряешь, бери топор! – закричал Троянов.

– Топор? – удивился победитель.

– Бери топор, бей по башке, сразу дело кончишь: он на тот свет, а та на каторгу.

Эффект получился полный: пьяный победитель очухался и, ругаясь, ушел «обмыться», а на побежденного Троянов вылил ведро холодной воды и уложил спать.

Наступила осень. Мы собрались уезжать в Москву. Вдруг Троянов заявил, что он остается у нас в деревне на зиму: «Прекрасный дом, удивительный дом! Кто только здесь не жил в гостях: и разорившийся князь, и лишенный прихода поп, оба с семьями, а теперь и знаменитый хулиган. Я буду писать в тишине драму».

– Ну, оставайся.

Мы уехали. Через неделю звонок. Троянов.

– Что с тобой, уехал?

– Да знаешь, скучно стало: «грачи улетели» и все прочее. Но ты извини, я забыл у тебя взять денег, и пришлось продать твой велосипед и меховую куртку на станции, чтобы доехать.

– Троянов, ну что ты за свинья! Зачем ты это сделал?

– Для запутанности положения.

Это была его любимая формула.

«Для запутанности положения» он вскоре уехал, кажется, во Владимирскую губернию и ухитрился втереть очки уездному исправнику, тоже для хулиганства, занять место станового пристава, а скорее – урядника. Но скоро бросил и появился опять в Москве. И в Охотничьем клубе[4]4
  Имеется в виду Русский охотничий клуб, который с 1892 г. располагался на Воздвиженке, в бывшем Шереметевском дворце. Там имелось помещение для театральных спектаклей, в котором играли любительские труппы.


[Закрыть] была поставлена его драма, очень тогда «современная»: с трагической любовью, цыганами, дачей «Черный Лебедь»[5]5
  «Черный лебедь» – такое название носила известная богемной атмосферой вилла издателя «Золотого руна» Н. П. Рябушинского, находившаяся в Петровском парке.


[Закрыть] и отравлением двух любовников в конце в отдельном кабинете. Мне все эти литературные гурманные пряности не понравились, но пьеса имела успех. Куда он девался потом – не знаю. Может быть, был убит на войне, может быть, выжил, может быть, стал каким-нибудь комиссаром. Но если и стал, то вряд ли надолго. Человек был добрый, и слишком много у него было юмора.

Об авторе

Вениамин Иванович Троянов (?-1929?) – драматург, прозаик. Анархист. Учился в Московском университете.

В 1912 г. написал насыщенную автобиографическими мотивами пьесу «Хризантема: (Сказка старого студента)», не без успеха поставленную на сцене в московском Охотничьем клубе и вышедшую отдельным изданием в Москве в 1913 г.

После революции выступал в печати под псевдонимом «Иваныч». Опубликовал книги «Красный раек: (Царское наследство). Революционная сатира в народных песнях» (Новгород, 1920; 2-е изд. М., 1920); «Так будет: Агит-пьеса в 1-м акте (М., 1920, как минимум четыре изд.).

В 1922 г. по заказу Редакционно-Издательского отделения Центрального Комитета Всесоюзного Союза рабочих пищевой и вкусовой промышленности сочинил шпионскую повесть «Первая схватка: (Из записок пекаря Лисичкина)» (М., 1922).

Последняя известная книга – «Аврорец: (Земля горит). Пьеса в 10 картинах» (М.-Л., 1926).

По сообщению парижского анархистского журнала «Дело труда» (№ 46–47, март-апрель 1929), писал сатиры на «властей предержащих», был арестован ОГПУ и покончил с собой в заключении.

Все включенные в книгу произведения публикуются по первоизданиям с исправлением наиболее очевидных опечаток; орфография и пунктуация приближены к современным нормам.

Фрагмент из воспоминаний Н. А. Цурикова и примечания к нему публикуется по книге автора «Прошлое» (М., 2006).