Текст книги "Первая схватка (Советская авантюрно-фантастическая проза 1920-х гг. Т. XXХI)"

Автор книги: Вениамин Троянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

VIII
КУДА НИ КИНЬ – ВСЕ КЛИН!

А около генеральского вагона мотался какой-то рабочий, видимо, слесарь из депо, с ящиком и инструментами. Он постукивал колеса соседних вагонов молотком, что-то завинчивал, перестукивал по буксам… Часовые не обращали на него внимания, так как из генеральского вагона шел непрерывный вопль и часовые боялись повернуться.

Слесарь перешел к вагону насупротив генеральского и стал подтягивать буксы.

Из окна вагона выглянул адъютант.

– Эй ты, братец! Вон тот, в блузе! Поди-ка сюда!

Рабочий оставил буксы и приблизился к окну.

– Ты из депо?

– Так точно, ваше благородие. Из депа слесарь. Вот буксы проверяю.

– Нарядчика, что заведует проводниками, знаешь?

– Так точно, знаю. Вижу на работе каждый день.

– Вот, отдай ему записку, да живо! Чтоб сегодня же, смотри, – не позднее вечера был прислан проводник его превосходительству.

Рабочий взял от адъютанта записку, собрал свои инструменты и зашагал в депо.

В конторе у нарядчика, распределявшего проводников, рабочий оглянулся и, убедившись, что в конторе ни души, кроме самого нарядчика, нет, подошел к столу и тихо сказал:

– Товарищ Соскин! Вот записка начальника штаба. Необходимо сейчас же отправить туда проводника, то есть не проводника, а только дать наряд и листок с фамилией и проводниковской книжкой. Туда в вагон должен отправиться с этими документами один из наших. Вам же придется быть начеку. Коли проводник наш провалится, вы должны сделать так, чтобы вы сами по возможности остались чистым. В крайнем случае, и вам придется отсюда давать ходу.

– Есть! – ответил Соскин, к слову сказать, бывший матрос со знаменитой «Авроры». – Проводников у меня налицо ни одного. Одни поразбежались, другие в командировках. Человек пять в больнице. Я вам дам наряд на имя, – он посмотрел в книгу нарядов, – на имя Василия Курносова. Он как раз недавно отправился, вернее, переправился на родину, в Москву. Наверное, уже там, в Советской России. Я выпишу наряд на его имя. Его никто почти здесь не знал. Только по книге числился. Если выйдет провал и меня спросят, то я скажу, что послал Курносова, а кто такой Курносов – это не мое дело. Проводник и проводник!..

IX
КУДА ПОДЕВАЛАСЬ ПУГОВКИНА

Когда около часа дня Лукерья Пуговкина направлялась к дежурному по станции за свечами для генеральского вагона, к ней подошел молодой, симпатичный такой офицер и очень вежливо спросил:

– Красавица, ты не проводница вагона № 4711?

Лукерья сказала, что да, проводница, вот иду, дескать, за свечами.

– Как фамилия и имя?

– Мое-то? Лукерья, а по фамилии Пуговкина.

Офицер посмотрел в какую-то бумажку и уже серьезно так сказал:

– Пуговкина, тебя надо арестовать! Я из контрразведки. Ты только не бойся. Вот, уже ревешь? Тебе ничего не будет. Хочешь, напиши записку своему генералу. Я сейчас же отошлю ее, а он распорядится тебя освободить. Это, наверное, контрразведка напутала и написала бумажку тебя арестовать. Ну, вот что! Пиши записку. Брось реветь!

Пуговкина, всхлипывая, нацарапала записку, а офицер взял эту записку, подозвал стрелочника из будки и строго так приказал немедленно отнести эту записку самому генералу. Теперь Пуговкина немного успокоилась. Генерал ее в обиду не даст. Как взяли, мол, так и отпустят. Только зря проканителят.

Около товарных пакгаузов стоил автомобиль, там еще сидел какой-то в военной форме. Офицер вежливенько подсадил Пуговкину рядом с собой и автомобиль помчался, только не в город, а куда-то по большаку.

Пуговкина забеспокоилась.

– Куда вы меня везете, ваше благородие?

– Главное, товарищ Пуговкина, успокойтесь. С вами ничего худого не сделают!..

Пуговкина индо вся обмерла: как это, сам господин офицер и назвал ее товарищем! Господи, матерь святая Богородица: «Товарищ Пуговкина!» У белых таперича за слово «товарищ» шомполами до смерти шкуру спускают, а тут ее, Лукерью Пуговкину, сам господин офицер товарищем назвал. Ну и дела! Лукерья совсем растерялась.

Недолго ехал автомобиль, только очень быстро. При переезде железнодорожной линии у шлагбаума машина остановилась. У переезда стояла будка.

– Товарищ Пуговкина, слезайте, приехали!

Пуговкина, ни жива ни мертва, слезла и покорно пошла вместе с двумя офицерами в будку.

Вошла, а там еще один сидит – третий. Сидит да улыбается. Как увидала Лукерья, что смеются, так ей сразу на душе легче стало.

X
ПО-ХОРОШЕМУ

– Садитесь, товарищ!

Лукерья села.

– Слушайте внимательно. Отвечайте всю правду. Нам нужно, чтобы вы совсем больше не показывались никуда, ни в городе, ни на вокзале. Чтобы от вас и след простыл. У вас родные есть?

– Есть. Мать-старуха да братишка лет 15-ти, в деревне хозяйствуют.

– Далеко отсюда?

– Да отсюда по железной дороге ехать верст тридцать на станцию Калиновскую, а оттуда версты три пешком.

– Вот что, товарищ Пуговкина. Можете ли вы нам дать честное слово пролетария, рабочего человека, что отсюда прямо отправитесь домой и ни на вокзале, ни в городе, а тем более, в генеральский вагон не покажетесь? Должен вас предупредить, что так нужно. Понимаете? Нужно тем, кто сейчас ведет борьбу со всеми здешними генералами да барами. Понимаете? Вы газеты читаете? Прокламации на станции видели? Знаете, что рабочие и крестьяне хотят прогнать всю эту белую шатию?

– А потом как же? Как же я обратно к генералу покажусь?

– А вам и показываться не надо. Живите, да, живите в деревне. Недолго еще здесь белым царствовать. Мы их отсюда живо прогоним. А как прогоним, так и живите тогда безо всякого страха. Захотите – опять вас проводником устроим, а то в совет депутаткой выберем.

Лукерья совсем свободно вздохнула.

– Согласна я! Конечно, согласна! Ежели, значит, мне около вагонов оставаться нельзя, так вы все равно меня прикончить за всяко просто могли бы. А раз по-хорошему говорите – верю и честное слово даю, что в вагон не возвращусь. Будет! Надоело там мне все до смерти! Обниматься всякий лезет. А как пьяные, так не приведи Бог! В купе лезут, да и сам генерал тоже. Мало к нему паскуд приходит! Согласна я! Пишите!..

– Да тут и писать нечего! Согласна и спасибо! Вот и все. А теперь отвечайте на вопросы вот этого товарища.

Лукерья обернулась ко мне.

– Товарищ Лукерья, давно вы в генеральском вагоне?

– Всего с месяц, как из уборщиц перевели. Прежде вагоны мыла.

– В чем ваши обязанности?

– Летом только за вагоном смотреть, подметаю, да вот куда пошлют. Да только это редко бывает. Вот за свечьми ходила.

– Кто прислуживает генералу? Денщики есть?

– Нет. Своего денщика генерал к жене отослал. Утром кофе ему с вокзала приносит официант. Обедать часа в два в собрание ездит. Машину подают. Ужинает когда в вагоне, ежели выпивку у себя устраивает, а то, почитай, все больше у самого главнокомандующего торчит, там и лопает.

– А как он проводит день? Что делает? Когда встает?

– Встает часов в одиннадцать утра. Потом с докладами приходят разные. В час сам с докладом идет. В два обедать едут. С 3-х до 5-ти отдыхают. С 5-ти адъютанту дела диктует, а потом в карты или пить. Ну, это уж не до определенного часа. Когда и до утра. Вот и все…

– Вы в лицо всех знаете, кто у него бывает?

– Да почитай, всех!..

– Вот, видите эту фотографию?..

Я показал ей большую группу всего главного штаба. Фотография эта была поднесена Ивану Ефремовичу самим генералом при открытии госпиталя, который Иван Ефремович, как богатый купец, оборудовал на свои средства для раненых солдат… Между прочим, факт создания госпиталя страшно увеличил популярность Ивана Ефремовича среди белогвардейских властей.

– Вы здесь на фотографии узнаете, кого знаете?

– Вот это сам генерал-главнокомандующий. Вот начальник штаба – мой, значит. Вот адъютант. Вот начальник разведки. Вот по артиллерийской части. Вот анжинерный генерал. Вот интендант…

Я перенумеровал все физиономии этой «симпатичной» компании и записал их фамилии на обратной стороне фотографии.

– А где генерал держит бумаги и документы?

– Да почитай, все на столе да в ящике. А иногда просто и на диванах и на стульях. Не опасается!.. Я прибираю, мету вагон, так часто вижу. Надписи совершенно секретные, все равно так лежат. Прежде в ящики запирались, да генерал ключ потерял спьяну, а второй так сделать и не успели, потому все открыто.

– А у вас какие ключи с собой есть?

– Вот ключ от вагона, да еще вот мой ключик от сундучка.

– А у вас в вагоне какие-нибудь вещи остались?

– Да всего ничего! Чайник да чашка, да полотенце, да хлеб, а остальное все, что на мне. Да у меня и не было ничего. Вот, что на себе – встала да пошла. Чистая пролетария!..

– Вот что, товарищ Пуговкина, скажите откровенно: денег вам не надо? Вы по-товарищески!..

– Нет, господа-товарищи, от вас денег мне брать негоже, хотя, по правде, у меня в купе за диванной спинкой рублей сто засунуты, ну, да Бог с ними, у меня рублей пять с собой есть! До дому доберусь, а там мне не надо!

– Мы сейчас дадим вам денег, сколько нужно вам на первое время, а с теми деньгами, что в вагоне, – каюк, пусть уж пропадают, некогда с ними возиться…

XI
ОДНО СПЛОШНОЕ УДОВОЛЬСТВИЕ…

Девять часов вечера…

– Как твоя фамилия? – благодушно спросил генерал Попелло-Давыдов вновь присланного к нему проводника.

– Василий Курносов, ваше превосходительство! – отвечал ему я.

– Что же это ты, братец, такой измазанный, как черт из пекла? Хоть бы ты сажу с морды смыл, на ночь даже страшно с тобой говорить! Ишь ты, какой мазилка, весь в угле да в машинном масле!

– Сейчас только из депа, выше высокопревосходительство, спешил. Нарядчик говорит – бегим духом, чтобы сразу – одна нога здесь, другая там!

– Ага. Гм-гм. Хорошо. Сразу, говоришь – по-военному…

– Так точно, ваше высокопревосходительство!

– Давно в проводниках?

– Недавно, ваше высокопревосходительство! Все в депе работал…

– А до депо что делал?

– Пекарем был, ваше высокопревосходительство!

– Пекарем?!

– Пекарем, так точно-с! Булки пек, баранки, торты, печенья разные.

– Пекарем!.. Вот и отлично! И пирожки, значит, печь можешь?

– Могим за всяко просто, ваше высокопревосходительство!

– Да ты, братец, не проводник, а одно сплошное удовольствие! Ну, ступай! Да, забыл! На тебе денег. Завтра мне булку горячую подашь, а то из буфета черт знает что присылают!..

Я сбегал за кипятком, заварил чая и стал благодушествовать…

В вагоне было тихо. Так прошло около часа.

Кто-то постучал в вагонную дверь…

XII
ОБО МНЕ ЗНАЮТ!

Я пошел отворять и пропустил какого-то, видимо, иностранца в морской форме. Он был чем-то взволнован, потому что быстро пробежал мимо меня к генералу. Я постарался внимательно взглянуть ему в физиономию, но не успел закрепить в своей памяти черты его лица…

Громкий разговор заставил меня прислушаться…

Дверь моего купе была приотворена.

Разговор шел на французском языке.

Как эмигрант, живший в Париже около 3-х лет, я, конечно, хорошо понимал по-французски и слышал последующий разговор почти весь до одного слова.

– Генерал, – сказал гость, – неприятная новость! В голубятне поджог!

– Что вы говорите? Когда? Что сгорело?

– Пострадало несколько голубей-почтальонов. Около половины всей стаи. Сгорела сама станция. Остальных голубей успели вынести. Я приказал доставить их прямо к себе в комнату.

– Сейчас же распорядитесь восстановить вышку и оборудовать голубятню!..

– Все будет сделано. Я уже распорядился.

– Вы уверены, что это поджог?

– Умышленный?.. Нет! Загорелось внизу под голубятней у кучеров. Видимо, какая-то пьяная каналья курила и заронила огонь в сено.

– Фу! Слава Богу! Лучше не производить никакого следствия, чтобы не предавать огласке существование голубятни.

– Все-таки я думаю станцию перенести к себе и сделать ее в том же доме, где я теперь живу. Вы знаете, генерал, я переехал теперь на дачу. Милости просим! Живу в имении. Во дворце одного местного купца. В верстах 8-ми от города. Совершенно случайно меня с ним познакомили. Я ему жаловался, что недоволен городской квартирой и он предложил мне свою дачу. Я уже дня три как переехал, и теперь думаю и голубей и, конечно, все остальное перебросить туда же. Там гораздо безопаснее. Хозяин живет сам в городе.

– Я согласен, – сказал генерал. – Перевозите все и я к вам приеду в гости. Не хотите ли ликера или коньяка? Постойте, я позову проводника. Он откупорит еще одну бутылку. Эй, ты, как тебя, проводник, забыл, как тебя зовут! Да, пекарь! Эй ты, пекарь! Буду звать тебя пекарем. Ну, пекарь, открой-ка нам еще бутылочку.

Я стал возиться около бутылки, стоя около них.

– Да, – продолжал гость по-французски, – я вам принес последнюю почту из штаба большевиков. Есть новости. К нам едет оттуда какой-то коммунист. Тут сказана его фамилия.

Он потянулся за бумажником.

– Что? – вскричал генерал.

– Что? – чуть было не закричал я и крепко стиснул бутылку в руках.

Мне пришлось сделать невероятное усилие, чтобы взять себя в руки. Необходимо было действовать стремительно, молниеносно и в то же время обдумывая каждый жест, каждое движение.

Я сделал вид, что у меня сломался штопор, и побежал в свое купе…

Среди необходимых предметов, захваченных мною в генеральский вагон, было несколько сонных порошков, которые по моему требованию тов. Ефремыч заказал и получил от нашего же доктора.

Открыв бутылку, я всыпал в вино один из порошков и через несколько секунд уже спокойно ставил бутылку на стол.

В это время генерал и его гость рассматривали какой-то небольшой клочок бумаги и не обращали на меня ни малейшего внимания.

Я, в свою очередь, тоже задерживался около стола, переставляя посуду, и тоже старательно изучал внешний вид документа, чтоб потом мне было легче его найти.

По виду это был сравнительно плотный блестящий белый прямоугольник размерами в игральную карту. Что там было написано, мне не удалось рассмотреть. Я ушел к себе, но, конечно, слышал весь дальнейший разговор, который продолжался по-французски.

– М-да. Зачем сюда едет этот Лисичкин? Как вы думаете, мусье? Интересно разузнать. Ваше здоровье!..

– Мерси! Совершенно не понимаю, генерал. Я вчера, когда проявил документ, сейчас же сообщил об этом предполагаемом визите начальнику контрразведки, чтобы он ожидал гостя. Но не знаю, что из этого выйдет. Оказывается, что в контрразведке нет ни фотографии Лисичкина, ни его примет. Я вчера же послал запрос туда, чтобы мне сообщили приметы Лисичкина или, лучше, прислали его фотографию.

– А если не пришлют? Позвольте вам еще рюмашку!..

– Мерси! Обойдемся! В контрразведке есть много старых агентов петроградской охранки и жандармских чинов. Наверное, кто-нибудь да знает Лисичкина в лицо. Он видный большевик. Мне это передавал сам начальник контрразведки. Мерси, это уже третья!

– Прошу! Что за счеты? Да, кстати, насчет фотографии. А когда вы покажете мне свои парижские коллекции? А здесь вы делали подобного рода снимочки, среди местных, так сказать, красавиц? – и генерал заржал, как застоялый жеребец.

– Как же, как же, генерал! И здесь снята мной целая коллекция, настоящий цветник! Милости просим! Приезжайте ко мне на дачу. Продемонстрирую с удовольствием!..

Я перестал вслушиваться в разговор, тем более что он становился все тише и тише.

Очевидно, порошки оправдывали свое назначение.

Единственно, теперь я боялся, что кто-нибудь войдет в вагон. Я вышел, затворил обе наружные двери вагона на ключ и заложил запасные задвижки. Если постучатся сейчас – скверно. Если позднее, то как-нибудь вывернусь…

XIII
ПОЧЕРК КОМАНДАРМА

Когда я возвратился в коридор, в салоне у генерала была полная тишина. Я нарочно шел, громко стуча сапогами.

Занавески обыкновенно в салон-вагонах всегда опущены. Это своего рода правило вагонов всех важных персон.

Снаружи ничего не было видно, что делается внутри вагона и потому я действовал без всякой боязни, что за мной могут наблюдать…

В салоне и генерал и гость уже спали. Один, откинувшись на диван, другой – свесившись с кресла. Генерал храпел густым басом, а французишка издавал легкий свист и причмокивал губами.

Прежде всего я взял со стола бутылку. В ней оставалось около половины жидкости. Я вылил все до капли в уборную. Взял другую, нераспечатанную бутылку той же марки из корзины, стоившей под письменным столом (генерал, очевидно, был человек запасливый и имел походный погребок), тоже откупорил, вылил и из нее больше половины в раковину, несколько капель пустил в первую бутылку, бросил первую бутылку на столе, а вторую с остатками вина поставил на стол.

Затем я приступил к выполнению своей основной задачи. Обежал глазами стол.

Роковой листок лежал тут же, залитый вином…

Я подошел и, не беря его в руки, наклонившись, всмотрелся… Первый раз за всю свою жизнь я почувствовал, что у меня галлюцинация. Я так сжал руками свои виски, что чуть не потерял сознание от боли…

Рука командарма, рука товарища Петрова!..

Его почерк я узнал бы среди тысячи, миллионов почерков.

И этим почерком была написана предательская записка:

«18-го – четверг – Сегодня мой помощник т. Лисичкин отправился в гор. Тайгинск в штаб белогвардейского фронта».

Я впился глазами в белый квадратик. Размер документа – размер игральной карты. Плотность – картон или толстая бумага. Вид с блестящей поверхностью… Да это фотография!..

Фотографический снимок!.. Это не оригинал!

Вихрь мыслей, предположений, решений, планов закружился в моем мозгу.

Взять?.. Оставить?..

Да разве фотография с чего-нибудь есть доказательство? Разве нельзя снять фотографию с фальшивого почерка?.. Знаменитое дело Дрейфуса…[1]1
  Много лет назад французская военщина обвинила гражданина Дрейфуса в шпионаже. Вместо самого документа, рукописи, была представлена фотография с подделанного почерка, а оригинала, конечно, не было (Прим. авт.).


[Закрыть]

Но раздумье – гибель всего дела. Довольно! Решено! Оставляю этот документ на столе. Буду искать еще.

Я побежал к письменному столу. Горы наваленных бумаг. Ни один ящик не заперт на ключ.

Быстро, но не изменяя положения ни одной бумажки, я просматривал кипы документов. Названия мелькали перед глазами. Вот конверт с пометкой:

«Сводки красного штаба».

Наши сводки!..

Беру конверт, вынимаю бумаги. Целая колода карт-фотографий, как две капли воды похожих на роковой документ, лежащий на столе…

Да. Здесь все. И о «транспорте», и о «покушении на мост», и извещение об операции тов. Щеткина…

И вот последний документ, документ, послуживший причиной гибели тов. Щеткина, я решил взять.

Достаточно будет мне и одного этого документа.

Исчезновение одной бумажки из такой кипы, безусловно, будет незаметно.

Если проверка – ясен вопрос: почему взята одна? Если брали бы – взяли бы все. А одна, одна просто могла затеряться, быть заложена в другой конверт. Тем более, что все фотографии не перенумерованы. Наверное, и описи нет. По крайней мере, здесь ее не было.

XIV
ЧТО ЖЕ ДЕЛАТЬ?

Я вынул роковой документ, запрятал его, а остальное сложил в конверт сунул на прежнее место в самый нижний ящик стола.

Пошел к себе в купе… Опустился на диван.

…Два раза в жизни испытывал я страх смерти, два раза был в секундах от казни, но и тогда, я отлично это помню, не переживал такого ужаса, как в эти мгновения.

Где же то, что называется правдой?

Тов. Петров, краснознаменец, старый партийный работник – предатель революции!..

Как и кому я должен теперь сообщить об этом? Сообщить необходимо немедленно, каждую секунду его работа несет гибель делу Великой Революции. Неужели каждая буква, написанная им, несет новые потоки крови рабочих и крестьян, которые слепо верят каждому слову своего командира, слову, взгляду, жесту?

А что, если тов. Петров не виновен?

А если нельзя будет доказать его виновность? Ведь фотография – не доказательство! Она не может служить поводом, чтобы сказать ему приговор:

– Предатель!..

Нет, нет и нет! Надо искать! Искать еще. Надо до мельчайших подробностей выяснить все дело и только тогда сказать, объявить, обнародовать…

Предатель или не предатель?

Этот документ будет первым камнем большого здания, которое или задавит тов. Петрова, или будет построено не для него.

И руках у меня отправная точка. Генеральский вагон больше мне не нужен. Мне в нем делать больше нечего.

Надо вести расследование дальше… Но…

Как уйти отсюда?

Бежать? То есть можно даже не бежать, а уйти. Собрать свой проводниковский сундучок, отворить дверь и спокойно и бесследно потеряться во мраке ночи.

Нет! Нельзя! Уйди я сию минуту, сейчас, при такой ситуации, то белые сразу догадаются, что что-то неладно…

Сон. Исчезновение проводника. Сопоставят факты.

Пришел, опоил сонным зельем. Так, наверное, ему было нужно. Что-то, очевидно, делал в то время, когда вредные ему лица спали, а затем скрылся, боясь ответственности.

Будут тщательно осматривать салон. Проверять и просматривать все документы. Могут обнаружить и исчезновение одного документа. Может явиться подозрение… и вот здесь, наверное, последует извещение предателя, извещение того, от кого они получают красные секреты.

Результат – предатель скроется безнаказанно и необнаруженный…

Нет. Уходить рано.

Я остаюсь. Остаюсь пока! До завтра, до послезавтра. Когда пройдет первая горячка, скажусь больным и уйду в госпиталь…

А там…

Там снова за работу, за свое расследование…