Текст книги "Седьмой канал"

Автор книги: Вениамин Кисилевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

Глава двенадцатая
Ох уж этот Дима!

Во второй половине дня начала портиться погода. Утренние облачка, невесомые и светлые, потемнели, набухли влажной чернотой. И легкий, прилетающий из степей ветерок, такой ласковый и приятный в жару, сделался порывистым, неспокойным. Заметались на тротуаре невесть откуда взявшиеся обрывки бумаги, заспешили прохожие, время от времени опасливо поглядывая на небо. Дождь собирался не на шутку – не летний, веселый и цветной, а хмурый и серый – осенний. Значит, совсем уже закончилось лето. А это всегда грустно. Потому что не бывает ничего красивее и радостнее лета.

Глеб смотрит в окно на фиолетовые тучи и беспокоится, успеет ли мама вернуться домой прежде, чем начнется дождь. Зонтик-то она не взяла. И Дима до сих пор не пришел из школы. Где его носит? Уроки ведь давно закончились! Скорей бы все возвратились домой, а то уже невмоготу одному. Такое настроение – ни делать ничего не хочется, ни играть, ни читать, ни за уроки садиться. Плохой день. Единственное хорошее, что было сегодня, – с настоящим писателем познакомился. Да и то так, что стыдно вспомнить. А все остальное плохо. Еще и телевизор сломал. Папа ужасно расстроится. Сегодня вечером какой-то знаменитый футбольный матч показывать должны, международный. Папа с Димой его с таким нетерпением ждут, прямо дни считают. Дождались… Конечно, вряд ли им придет в голову, что он дубасил по крышке кулаками. А если папа спросит: «Глеб, ты не знаешь, почему телевизор не работает?» Что тогда? Поскорее бы начался и, конечно же, закончился этот разговор. И вообще, пусть уже пройдет этот несчастливый день – день, когда навсегда не стало Лога.

Коротко звякнул дверной звонок. Это не Дима, он так не звонит. Он до тех пор палец с кнопки не убирает, пока не откроют. Кто бы это мог быть? Глеб подбежал к двери, встал на стульчик и посмотрел в глазок. Надо же – Дима! Что это с ним сегодня?

Что у Димы настроение не самое лучшее, Глеб понял сразу, как только брат переступил порог. Бросил у двери сумку с книгами (мама придет – ругать будет), прошел в детскую комнату и плюхнулся на диван. Может, опять заболел? Глеб начал спрашивать его об этом, но Дима только один раз глянул, да так, что Глеб сразу замолчал.

Подумаешь! Не хочет разговаривать – и не надо. У Глеба тоже плохое настроение – он же его ни на ком не срывает! Взял Андерсена и ушел в другую комнату. Прочитал одну сказку и по пути в кухню за куском хлеба заглянул к Диме – он лежал в той же позе. Прочитал еще одну и пошел за яблоком. Дима уже не лежал. Сидел за столом и писал. Уроки, что ли, делает?

Оказалось, письмо писал. И кому бы вы думали? Той девчонке, за которой он перед школой заходит. И из школы домой тоже провожает. Напрасно Дима думает, что это великая тайна! Глеб давно все знает. И дом, где эта девочка живет, знает, и как зовут ее – Вера. Что только Дима в ней нашел? Задавака, каких свет не видывал, а сама вся в веснушках! Но это потом выяснилось, что он ей письмо писал; Сначала Глеб об этом не знал.

Дима входит и говорит:

– Можешь для меня доброе дело сделать?

– Какое еще доброе дело? – отвечает Глеб.

Видите, как? То не разговаривает, не смотрит даже, а то доброе дело ему делай!

– Сходим с тобой, письмо одно передадим.

– Ты что, сам не можешь? – удивляется Глеб.

– Если бы мог, не просил. Надо, чтобы письмо отдал ты. Только в руки, смотри! Я внизу, на улице, подожду.

Глеб сразу понял, в какие руки надо отдать письмо. Только вид сделал, что ни о чем не догадывается. Рассорились с Верой, значит. Разговаривать не хотят, перешли на письма. А Глеб, получается, должен быть у них почтальоном?

– Дождь ведь сейчас польет!

– Ничего, – говорит Дима, – не, растаем. Зонтик возьмем на всякий случай. Я тебя очень прошу.

Ну, это совсем другое дело. Если просит, да еще очень… Так бы сразу и сказал.

Глеб не ошибся в своих догадках, потому что они в самом деле пошли к дому, где живет Вера. И даже успели дойти, до того как начался дождь. Почти успели. Когда первые капли полетели, им всего с десяток шагов осталось.

Вбежали в подъезд, и Дима говорит:

– Поднимешься на третий этаж – дверь направо. Четырнадцатая квартира. Спросишь Веру. Как выйдет – отдашь письмо. Это… ну, в общем, мы спектакль устраиваем, это ее слова. Только смотри! Вере в руки, понял? Больше никому не отдавай. И не говори, что я внизу. Если ответ захочет написать – подождешь, пока вынесет. – И с этими словами засовывает Глебу под рубашку сложенный вчетверо листок бумаги.

Ну, Димка! Врал бы уже, чтобы хоть немного на правду похоже было! Какой может быть ответ, если слова для спектакля?

Глеб поднялся по лестнице, позвонил (еле достал – очень высоко почему-то звонок приделан). Дверь открывает старик с усами.

– Тебе чего, мальчик?

– Здравствуйте, – говорит Глеб, – позовите, пожалуйста, Веру.

Но звать не пришлось, потому что она в это время сама в коридор вышла. Дедушка показывает на Глеба и улыбается:

– Вот, Веруня, кавалер к тебе.

Вера выжидательно смотрит на Глеба (кажется, узнала – он несколько раз в Димин класс заходил), а тот не знает, что делать. Дима сказал, передать письмо Вере в руки, но не сказал, как быть, если посторонние будут. Но Глеб и без Димы понимает, что лучше вручить письмо без свидетелей. Стоит, смотрит то на Веру, то на дедушку и молчит. И они молчат – ждут, что он скажет, и уже приходит ему в голову неплохая мысль о макулатуре, но… Но тут появляется еще один человек.

Глеб ее сразу узнал, хоть видел один раз и всего несколько секунд – девушка, которая в фонтан за кошкой полезла. Вспомнил презрительное слово, которое она тогда сказала, и почувствовал, как начинают теплеть уши. Значит, это сестра Веры? Девушка смотрит на него, и брови ее понемногу сдвигаются – тоже, очевидно, вспоминает. Сейчас вспомнит и… Не будешь же ей доказывать, что никакого отношения к той кошке не, имеешь. Да и не поверит все равно. Остался один, старый как мир и не очень красивый, но верный способ. Глеб толкает дверь, выскакивает на лестничную площадку и со всех ног бросается вниз по лестнице.

– Куда же ты? – несется ему вслед голос Вериного дедушки. Но Глеб, услышав его, еще быстрее заработал ногами.

Сзади послышались такие же быстрые шаги. Глеб на бегу оглянулся – неужели та девушка? – но оказалось, что бежит Вера.

Дима, увидев несущегося по лестнице Глеба, кажется, испугался. Быстро пошел навстречу, открыл было рот, да так и не, закрыл. И Глеб знает, почему. Потому что Веру увидел. Интересно, чем все закончится? А ничем не заканчивается. Дима стоит внизу и смотрит на Веру. Вера стоит наверху – и смотрит на Диму. И ничего не говорят. Просто стоят и смотрят. Потом Вера чуть-чуть, еле заметно, улыбается. У Димы губы тоже начинают в улыбку растягиваться. Ладно, пусть себе улыбаются. Охота смотреть на их улыбочки! Они, кажется, и не заметили, что Глеб вышел из подъезда. Не до того им.

Ну и дождь! Про такой говорят – как из ведра льет. Пока до дома дойдешь, весь промокнешь. Еще и влетит – «Носит тебя в такую погоду! Давно не болел?» Не сваливать же все на Диму! И вдруг у Глеба появилась неглупая идея. Хорошо бы сейчас и в самом деле заболеть! Мама сначала поохает, а когда заметит, что он «весь горит», забеспокоится, начнет в постель укладывать, термометр под мышку совать. А с больного какой спрос? Разве станет папа с больным отношения из-за сломанного телевизора выяснять? И с этой мыслью Глеб, решительно вышел на улицу, под холодные струи дождя.

Сначала было очень неприятно. Настолько, что Глеб пожалел о своей затее и начал подумывать, не спрятаться ли ему в каком-нибудь парадном. Потом решил идти, сколько сможет выдержать. И очень удивился, что довольно скоро приспособился, перестал замечать, какой дождь холодный. А если не идти, а бежать – то вообще ничего страшного.

Люди, идущие навстречу под зонтиками и стоящие в подъездах, что-то кричали ему, выговаривали, одна тетенька даже попыталась погнаться. Но Глеб, ничего не отвечая, помчался еще быстрее, шлепая по лужам. И, только когда вбежал на площадь перед домом, замедлил бег, а затем вообще перешел на шаг. Не потому, что устал, а представил себе мамино, или, еще хуже, папино (вдруг он уже дома?), лицо, когда они увидят его.

Сразу расхотелось идти домой. Может, сначала зайти куда-нибудь, выкрутить одежду, обсохнуть немного? У Вовки, например, или где-нибудь в подъезде. И тут Глеб почувствовал, как ему холодно. Рубашка и брюки, прилипшие к телу, сделались просто ледяными, сандалии так отяжелели, что с трудом можно было переставлять ноги. Еще и на животе что-то неприятно шевелилось. Глеб сунул руку под рубашку и даже испугался, нащупав какие-то скользкие и липкие лохмотья. Но тут же сообразил: это все, что осталось от письма, которое он должен был вручить Вере. С отвращением выгреб размокшую бумагу и, нога за ногу, побрел дальше.

Вдруг где-то совсем рядом послышался ему жалобный писк. Глеб посмотрел вокруг, но ничего, кроме несущихся потоков воды не увидел. Писк повторился – отчаянный, молящий о помощи. Площадь была совершенно пустой. И только на третий раз Глеб сообразил, что писк доносился со стороны фонтана. Подбежал к нему. В воде барахтался маленький котенок. Изо всех сил загребая лапками и вытянув на тонкой шейке ушастую голову с круглыми, полными страха глазами, он пытался выбраться из воды. Судя по всему, бороться ему осталось недолго. Движения делались все более замедленными, иногда он с головой погружался в бурлящую воду и только судорожными движениями всех четырех лапок поднимался ненадолго на поверхность.

Как мог попасть в бассейн фонтана котенок? Свалился сам? Или… опять Игорь развлекается?! Но сейчас это не имело значения. Сейчас нужно решить, как вытащить котенка, спасти ему жизнь. Глеб быстро огляделся и сразу увидел то, что нужно, – лежащую в траве сломанную хоккейную клюшку.

Через несколько мгновений он уже держал ее в руках и, упав животом на бортик, протягивал тонущему котенку. Но котенок то ли не понял намерений Глеба, то ли ничего не соображал от страха, а может, у него просто не было сил уцепиться за клюшку. Тогда Глеб попробовал подтолкнуть его клюшкой поближе, чтобы можно было дотянуться рукой. Но сделал только хуже. Котенок тут же погрузился в воду и начал опускаться на дно, совсем уже медленно, бесполезно шевеля лапками. Глеб понял, что это конец. Надо лезть в фонтан – другого выхода нет.

Когда Глеб с котенком в руках выкарабкался из фонтана, вода с него лила не в три, как принято говорить, а в тридцать три ручья. Но он уже не обращал на это внимания и, прижимая к себе трясущегося котенка, мчался домой. И уже в лифте вспомнил, что дверь закрывал Дима и ключи остались у него. Неужели мама еще не пришла? От холода у него начинают стучать зубы, тело сотрясает озноб. Никогда еще так, медленно не тянулся лифт до восьмого этажа. Едва он останавливается, Глеб выскакивает из кабинки, подбегает к двери и торопливо нажимает на кнопку звонка. Но никто не открывает. Мяуканье Чуни подтверждает, что дома никого нет. Глеб еще несколько раз, неизвестно зачем, звонит, а потом, чтобы хоть немного согреться, начинает бегать взад-вперед по лестничной площадке. Может быть, попроситься к тете Ниле, пока кто-нибудь придет? Глеб уже делает шаг к ее двери, но потом решает, что лучше превратиться в сосульку, чем выслушивать неминуемые возмущения и нравоучения соседки. Он крепче прижимает к себе мелко дрожащего котенка и снова принимается бегать. Лестничная площадка уже вся мокрая, и Глеб, хоть и не до того ему, удивляется, что такая пропасть воды могла стечь с его одежды. Хоть бы кто-нибудь пришел – мама или Дима…

– Хоть бы кто-нибудь пришел! Хоть бы кто-нибудь пришел! – приговаривает Глеб в такт прыжкам.

Чавкает вода в сандалиях, противно липнет к телу одежда. Хоть бы кто-нибудь пришел! Ох уж этот Дима! Стоит там, в гляделки играет со своей Верой! Знает же, что Глеб без ключей, мог бы уже и вернуться! Ему-то дождь не страшен, он с зонтом.

Загудел лифт, вызванный снизу. Может быть, Дима вызвал? Глеб слышит, как раскрылись, потом снова закрылись двери лифта и он пошел вверх. Вот бы на восьмом этаже остановился!

И лифт останавливается. И в нем мама, тоже вымокшая. Держит в одной руке сумку, а в другой – черный, похожий на папин зонт. Смотрит на Глеба, мокрого-премокрого, посиневшего от холода, с жалким котенком в руках, и до того поражается, что забывает выйти из кабинки. Но еще больше удивляется Глеб, увидев, как снова сходятся дверцы лифта. Неужели мама так рассердилась, что решила ехать вниз, чтобы не видеть его? Но дверцы снова раздвигаются, и мама выходит.

– Что происходит? – спрашивает она. – Почему ты здесь и в таком виде?

– По-попал по-под дождь, – еле шевелит сведенными от холода челюстями Глеб.

– Ничего себе попал! – закрывает глаза мама. – На тебе же нитки сухой нет! Ты что, в фонтан плюхнулся?

Поразительный человек мама! Такое впечатление, что у нее сто глаз, и один из них все время за Глебом наблюдает. Она иногда такое узнаёт, о чем ни одна живая душа догадаться не может.

– Так он бы утонул! – протягивает Глеб котенка.

– В фонтане, что ли? – быстро сориентировалась мама.

– Ну конечно! Я иду, а он пищит. Я ему клюшку, а он не цепляется.

– И ты полез в фонтан?

– А что же, пускай себе тонет?

На это мама ничего не возразила. Сказала только слова, какие часто говорит, когда не совсем знает, что ответить:

– Ладно, потом поговорим! Ты ведь посинел уже весь. Почему ты здесь? Неужели опять ключи потерял?

Не все, значит, мама знает.

– Ключи у Димы…

Какое это, все-таки блаженство – стоять под душем и ощущать, как возвращается утраченное, казалось, навсегда тепло! Он бы еще долго мог млеть под горячим домашним дождиком, но заторопился, вспомнив о продрогшем не меньше его котенке. Мама пообещала позаботиться о нем, но лучше самому все увидеть. Быстро вытерся, натянул сложенные на стиральной машине теплые носки и спортивный костюм и, повеселевший, вошел в комнату.

Мама воевала с котенком, который никак не хотел лежать завернутым в старый папин халат. Полежит немного, испуганно тараща глаза, и выползает. Когда Глеб вошел, он опять выбирался на свободу. До чего же смешной! Чуня после купания тоже смешная – такая худая и несчастная, даже не верится, что несколько минут назад была гладкой и пушистой кошкой. А этот пловец вообще ни на что не похож, разве что на ершик, которым бутылки моют. Шерсть еще мокрая, поэтому трудно оказать, какого он цвета. Но видно, что рябенький.

– Потешный какой! – говорит Глеб.

Мама вздыхает и, немного помолчав, спрашивает:

– Надеюсь, ты не оставишь его в доме?

– А куда ж его девать?

– Как куда? Дождь перестанет – вынесешь на улицу. У него, надо думать, хозяин есть. Ищет, наверное.

– Нет у него хозяина, – обреченно говорит Глеб. – Если б был, не тонул бы он в фонтане! Пропадет он один, мамочка! Смотри, какой маленький!

– Но мы не можем оставить его у себя, – голосом, не допускающим возражений, говорит мама.

– Почему не можем?

– Потому что у нас уже есть кошка. Если мы начнем держать всех беспризорных кошек, скоро нам самим негде будет жить.

– Но мы же не всех. Мы только этого.

– Тогда придется куда-нибудь девать Чуню.

– Зачем девать Чуню? – пугается Глеб.

– Затем, что в квартире не могут жить две кошки. И давай больше не будем спорить. Пойдем, я тебе таблетку дам. Еще разболеешься, не в добрый час.

Вот уж действительно недобрый час! Что же это получается? Он, можно сказать, рисковал жизнью – ну, пусть не рисковал, но все равно, – нырял в холодную воду, а теперь этого котенка, такого худого и лупоглазого, на улицу? Чтобы его еще раз бросили в фонтан и теперь уж он определенно утонул бы?.. Вообще-то, мама права. Только расстаться с котенком выше его, Глеба, сил. Но не выгонять же, в самом-то деле, Чуню! Он согласен проглотить не одну, а сто таблеток, будет пять раз в день чистить зубы и двадцать раз убирать у себя на полках, согласен делать все, что угодно, – лишь бы мама разрешила оставить котенка.

– Пусть хоть немного поживет у нас, – плачущим голосом говорит Глеб. – Мамочка, я все-все буду делать, что ты скажешь.

– Неужели только из-за котенка? – улыбается мама.

– Не только… – растерялся Глеб. – Но из-за него тоже.

– Придет папа, будешь разговаривать с ним, – прекращает спор мама.

Но разве папа согласится? Тем более сегодня, когда международный футбол, а телевизор не работает. А котенок-то какой забавный! Хвостишко торчит – умора! Ну как такого на улицу! Глеб берет его на руки, смотрит на смешную усатенькую мордочку с громадными глазищами, чем-то неуловимо напоминающую лицо Лога. Надо назвать его Логом! Пусть живая память останется о пропавшем друге с далекой планеты. Посмотрел на стоящий в углу безжизненный телевизор и вдруг не выдержал, всхлипнул.

– Этого еще не хватало! – говорит мама. – Такой большой парень, неужели не стыдно?

Стыдно, конечно. Только знала бы мама, о чем он печалится! Может быть, и сама всплакнула бы…

Папа пришел с работы поздно. И не один, а с товарищем, дядей Борей, врачом из его больницы. Глеб слышал, как папа говорил на кухне, что им пришлось задержаться и поэтому решили смотреть футбол вместе. Дядя Боря живет далеко, в Северном микрорайоне, и мог не успеть к началу матча. Час от часу не легче! Надо успеть поговорить с папой до того, как выяснится, что телевизор не работает. Глеб берет котенка, выходит на кухню, где мама кормит папу и дядю Борю, и говорит:

– Пап, можно он немного поживет у нас? Он такой несчастный, чуть не утонул…

– Так это ты за ним в фонтан лазил?

Значит, мама уже успела рассказать! Хорошо это или плохо? С одной стороны, хорошо – меньше будет расспросов. Но с другой, папа уже мог принять решение. А решения свои он никогда не меняет, сколько потом ни проси, сколько ни уговаривай.

– Поступил ты, конечно, опрометчиво, – продолжает папа. – Но достойно. В беде котенка не бросил (Глеб вдруг вспомнил тост, который говорил за столом дядя Гарик). Только давай сразу договоримся: две кошки – все же многовато для нашей квартиры. Даю тебе срок неделю. За это время ты должен найти человека, который согласится взять твоего мореплавателя. Договорились?

– Не надо искать, – говорит дядя Боря. – Я и возьму. Такого симпатягу как же не взять! Только не через неделю, а через три дня, когда моя хозяйка из отпуска вернется. Будешь, Глеб, к нему в гости приходить. Устраивает такой вариант?

– Устраивает! – обрадовался Глеб. Еще бы не устраивал! – Спасибо, дядя Боря! У него уже имя есть. Его зовут Лог.

– Лог так Лог, – соглашается дядя Боря. – Имя ты, однако, придумал – и не слыхал никогда такого.

Неожиданно легко и просто решился вопрос с котенком. Эх, если бы не сломанный телевизор! Как папа расстроился, когда выяснилось, что он не работает, – не передать словами. Хорошо хоть не появилась у него мысль, что Глеб может иметь к этому отношение. Пошли они все трое, папа, дядя Боря и Дима (Дима, между прочим, в хорошем настроении вернулся, не то что раньше), смотреть футбол к соседям. Но совесть у Глеба была неспокойной еще по одной причине. Папа, когда возился с телевизором, пытаясь вернуть его к жизни, несколько раз вспомнил недобрым словом мастера, который его недавно чинил. Получается, из-за Глеба пострадал невиновный человек. А это нехорошо.

Глава тринадцатая
Контакт продолжается!

Очень рано в этом году пришла осень. Как зарядил дождь, так и льет. Иногда вроде поутихнет немного, солнышко сквозь тучи пробьется – ну, кажется, конец непогоде. А потом кап-кап, сильней, сильней – и снова просвета нет. Ни выйти никуда, ни погулять. Только в школу и обратно. А потом сиди дома и смотри в окно, как прохожие через лужи прыгают. Нельзя же до самого вечера, пока мама с папой придут, только уроками и чтением заниматься. А где Дима целый день бродит – неизвестно. Ему и дождь нипочем. Придет, закроется в детской комнате – и поет. Смех да и только!

Раньше Глеб не грустил бы, что никого дома нет. Включил бы телевизор, поговорил с Логом, расспросил бы, как живут на Лабиоли и скоро ли там разработают новую программу контакта с Землей. Ему обязательно нужно дождаться. Ведь Лог сказал, что он полетит на Лабиоль с первой же экспедицией! Поскорей бы! Вот он, телевизор, починенный вчера мастером. Только не тем, что приходил в прошлый раз, а другим. Мастер снял заднюю крышку, посмотрел, что делается внутри, и спросил у мамы:

– Не падал он у вас?

– Да нет, – ответила мама, – не падал.

Мастер только хмыкнул и сказал:

– Странно.

Работает телевизор, хорошо показывает. А на седьмом канале ничего нет. Глеб уже успел проверить. И не один раз… Вовка теперь плаванием занимается. Ходит после школы с бабушкой в бассейн. Без него совсем скучно. Попросить, что ли, маму, чтобы и его записала? Все веселей будет.

Возникла еще одна проблема. Очень важная. Лог просил никому не говорить об их встрече. Раньше, когда его мог увидеть каждый, кто переключит телевизор на седьмой канал, – понятно. А сейчас, когда его нет, имеет Глеб право рассказать об этом? Вдруг Лог теперь много лет не появится? Должны ведь на Земле знать, что инопланетяне уже вступили с ней в контакт! Это, без сомнения, очень и очень важно для науки. И если Глеб не расскажет, никто никогда не узнает. А он многое может сообщить. И как выглядят лабиольцы, и как устроена планета, на которой они живут, и какие у них программы. Но кому рассказать? Засмеют ведь! Выдумщик ты, скажут, фантазер. Это чтобы другим словом не назвать, похуже. А как доказать? Про велосипедную цепь рассказать? Про «Жигули», когда на вокзал опаздывали? Дядя Гарик – и тот, кажется, не поверил. И вообще, не найдется человека, который бы поверил. Ни дома, ни в школе. Даже Вовка…

Нет, есть такой человек! Конечно, есть! Как это Глеб сразу о нем не подумал?! Через минуту он уже вбегает в соседний подъезд, звонит в квартиру, что этажом выше Вовкиной. Звонит раз, другой, третий – никто не открывает. Но это не так важно. Главное, он знает человека, с которым можно поговорить о встрече с Логом, который все поймет и не станет смеяться.

Глеб возвращается домой, садится за уроки. Надо сделать сейчас, чтобы вечер свободным был. Да и время скорее пройдет.

И вдруг ему показалось, что кто-то его зовет. Только никакого голоса не слышно. Словно беззвучно кто-то говорит ему:

– Глеб, зайди в гостиную.

Ничего не понимая и самому себе удивляясь, Глеб слезает со стула, на котором, стоя на коленках (благо, мама не видит), делал математику, и идет в другую комнату. Входит – смотрит на голубого осьминога, подарок дяди Гарика. Почему-то думает, что звал его он.

– Ну, здравствуй, – слышится Глебу голос Лога.

Осьминог лежит так же неподвижно, и рот его – просто полоски краски. Но Глеб уже почти уверен, что обращается к нему именно он.

– Здравствуй… здравствуйте… – неуверенно говорит Глеб.

– Не удивляйся, – продолжает беззвучный голос. – Это в самом деле я, Лог.

Конечно, это Лог! Лог вернулся! А что он теперь не в телевизоре, а в надувном осьминоге, не важно. Главное – вернулся! Глеб выкрикивает что-то неразборчивое, но радостное, ликующее, хватает осьминога, прижимает к себе и восторженно прыгает по комнате.

– Угомонись, уже весь дом ходуном ходит! – смеется в нем голос Лога.

Глеб осторожно кладет осьминога на диван (вспоминает, сколько раз ронял и швырял его раньше, и краснеет), влюбленно смотрит в намалеванные желтой краской глаза, и вдруг ему делается обидно. Как же так? Оказывается, Лог все время был здесь! Видел, значит, как Глеб ломал телевизор, как переживал, что оборвался контакт, и не мог успокоить как-нибудь, обнадежить. Нехорошо все-таки это. Не по-товарищески.

– Не было меня здесь, – словно в ответ на эти мысли, все так же, ниоткуда, слышится Глебу голос Лога. – Я ведь всего несколько минут назад вышел на связь с Землей.

– Так он же, – показывает Глеб на осьминога, – все время тут лежал! Никуда не девался!

– Лежать-то лежал, да без пользы. Пришлось пойти на запасной вариант, предусмотренный на самый крайний случай. И программу пришлось менять. А на это, сам понимаешь, требуется время.

– Разве у нас был крайний случай?

– Не будем говорить об этом. Расскажи лучше, как жил эти дни, что делал. Ты хорошо себя чувствуешь?

– Вы ведь, наверно, и сами все знаете.

Глеб, как ни старался, не мог сообразить, о каком крайнем случае идет речь. И с осьминогом ничего не понятно. Как же от него пользы нет, если Лог через него на связь выходит? Без слов, правда. Но зачем слова, если и так все понятно?

– Ошибаешься, Глеб. Мы уже несколько дней ни о тебе, ни вообще обо всем происходящем на Земле ничего не знаем. С того дня, как… одна неприятность с тобой случилась.

И тут Глеб догадался, сразу, как только Лог про неприятность сказал…

– Дядя Лог, так это вы автобус подняли, чтобы на меня не наехал? Вовка говорил, что он встал надо мной, как пес на задние лапы. Как это я с самого начала не догадался!

– Ничего от тебя, вижу, не скроешь! – Глеб почувствовал, что Лог улыбается. – Пришлось потрудиться, чтобы выручить тебя из беды. Первый случай, когда мы вмешались в земную жизнь. Но, боюсь, все равно нам бы не управиться, если бы один человек вовремя не подоспел. А на это, понимаешь, ушла вся энергия, отпущенная для связи с Землей. Поэтому и не стало меня на экране твоего телевизора. Сейчас заканчиваются испытания новой программы. А пока мы смогли использовать только этот запасной вариант. Да и то, передавая лишь мысль, беззвучно. Кстати, – забеспокоился вдруг Лог, – ты в мое отсутствие ни с кем ни о чем не говорил?

Ну вот… Глеб, как ни радовался встрече с Логом, все время ощущал какое-то внутреннее беспокойство. Словно щемило что-то глубоко-глубоко. А теперь понял, что это было, – он ждал, когда Лог задаст этот вопрос.

– Говорил, – еле слышно ответил Глеб.

– С кем? – помедлив немного, спросил Лог.

– С дядей Гариком, папиным товарищем из города Львова. – Последние слова уже с трудом произнес – еле сдерживался, чтобы не всхлипнуть.

– Все-все рассказал? – Лог спросил не сразу – никак, наверное, в себя не мог прийти после Глебовых слов.

– Я думал, он вместе с вами… Вы же почти такой, как осьминог, которого он мне привез. И голубой тоже, и в один день появились. И сейчас вы со мной из него разговариваете! Почему из него? – теперь уже заплакал Глеб. – Но он никому не расскажет, дядя Лог! Он честное слово дал!

– Не надо плакать Глеб. Я на тебя не сержусь. Совпадений в самом деле слишком много. Даже для нас, когда мы решали, какой предмет в твоей квартире выбрать для передатчика связи. Дядя Гарик – это тот, что помог нам тебя от автобуса спасти?

– Тот, – все еще всхлипывает Глеб. – Но он мне честное слово дал.

– И он тебе сразу поверил?

– Не знаю. Кажется, да.

– Ладно, вопрос с дядей Гариком мы постараемся уладить. Не все так страшно. А больше никому не говорил?

– Не успел…

– Как это – не успел?

– Пошел к нему, а его дома не было.

– Ты говоришь о Вовке?

– Нет, писатель над ним живет, бородатый такой.

– Почему же ты именно к нему пошел?

– Потому что он не такой, как другие взрослые. У него глаза понимающие. И веселые. Как у дяди Гарика. Я думал, вы навсегда ушли и больше не появитесь. Должны же на Земле знать, что вы с нами в контакт вступили? А кто мне поверит? Тот писатель поверил бы… Дядя Лог, вы в самом деле не сердитесь на меня?

– Я же сказал, что не сержусь. Я все понимаю, трудно тебе было. И хватит об этом. Ну, так как же ты жил здесь без меня?

Глеб ничего ответить не успел, потому что зазвенел дверной звонок. Неужели Дима? То бродит неизвестно где (вообще-то, известно. Если не где, то с кем!), то заявляется, когда не нужно! А может, это тетя Нила? Тогда Глеб быстренько скажет ей, что все у него в порядке, закроет дверь и снова вернется к Логу.

Но это был все-таки Дима. И снова, как в тот раз, не в настроении. На диван, правда, падать не стал, но лицо у него такое, словно он принес полный портфель двоек.

– Опять поссорились? – спрашивает Глеб.

– А ты не лезь, куда, не просят! – неожиданно грубо отвечает Дима.

Что ж, спасибо! Пусть теперь попросит письмо отнести своей задаваке!

Дима, наверное, понял, что напрасно обидел брата, подошел к нему и волосы растрепал, как папа делает, когда приласкать хочет: не сердись, мол, сам видишь, дело какое! Глеб никакого дела не видел, но дальше обижаться не стал.

– Ладно, – говорит, – давай отнесу.

– Что отнесешь? – не понял Дима.

– Как что? Письмо. Только учти – если кто-нибудь другой откроет – сразу убегу. Хватит с меня прошлого раза.

– Вот ты о чем, – вздыхает Дима. – Нет, Глеб, больше никакого письма не будет. Обойдется без письма! – Проходит в комнату, садится на диван рядом с Логом-осьминогом. Потом вдруг улыбается, бесшабашно машет рукой и кричит: – Обойдется! Ничего, Глебыч, переживем! А ну держи! Го-ол!

И тут происходит такое, что и в страшном сне не приснится. Дима хватает осьминога и бросает в Глеба. Они несколько раз и раньше, когда никого дома не было, заменяли осьминогом мяч. Однажды чуть стекло в серванте не разбили. Но раньше это был просто надувной резиновый осьминог, а сейчас…

Увидев летящий в него снаряд, Глеб инстинктивно пригибается, и осьминог, просвистев над головой, вылетает в открытую дверь лоджии. Ударяется о перила, подпрыгивает и… летит на землю с восьмого этажа.

Себя не помня, Глеб выбегает в лоджию, смотрит вниз и видит голубое пятно рядом с большой лужей. Тут же возвращается в комнату и, ни слова не говоря Диме, бросается к двери. Кнопка вызова лифта горит красным светом – занято. Не раздумывая, Глеб устремляется вниз по лестнице – только цифры, обозначающие этажи, перед глазами мелькают. Выскакивает из подъезда, огибает дом, выбегает на площадь и… Осьминога нет нигде. Вот лужа, рядом с которой он лежал. Вот дерево возле лужи – Глеб все это хорошо видел сверху. И больше ничего.

Глеб обегает площадь в надежде, что осьминога куда-то закатило ветром. Но очень скоро понимает, что искать здесь бесполезно. Осьминог ведь не иголка! Его издалека видно. Значит, кто-то успел подобрать! Но кто? Далеко этот человек уйти не мог – Глеб очень быстро прибежал. Площадь пуста. Это в погожие дни здесь людей много, а сейчас никого нет. Может, в билетные кассы зашел?

Глеб вбегает в кассовый зал. Оглядывается. Потом соображает, что взрослому игрушка не нужна. Значит, взял кто-нибудь из малышей. В зале людей немного – с приходом осени их всегда делается меньше. А детей всего двое – мальчик чуть постарше Глеба и совсем маленькая девочка. Осьминога у них нет.

Что же теперь делать? В какую сторону бежать – вверх или вниз по улице?