Текст книги "Люди и взрывы"

Автор книги: Вениамин Цукерман

Соавторы: Зинаида Азарх
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

МИХАИЛ ВАСИЛЬЕВИЧ ДМИТРИЕВ[2]2
  В разделе использованы материалы Н. Д. Юрьевой.


[Закрыть]

Широкоплечий, высокого роста, хорошо сложенный, с мужественным открытым лицом, он был любимцем сотрудников но только нашего, но и других отделов. Глаза смотрели на собеседника серьезно и доброжелательно. И в то же время в этих глазах, где-то в самой глубине, почти невидимые, жили лукавые искорки. Они становились заметными, когда он встречался с приятными ему людьми. Тогда он с удовольствием шутил с ними, и глаза лукаво блестели. Непорядочных людей не любил и не скрывал этого.

Был великолепным рассказчиком. Множество удивительных и смешных историй произошло с ним самим или с близкими ему людьми (а может быть, он кое-что и выдумал). Рассказывал он с юмором, сам смеялся вместе со своими слушателями, в которых у него никогда не было недостатка. В 1948 году ему было 30 лет. К этому времени он успел обзавестись солидной семьей: сыну Саше было 10 лет, дочке Дине – около 7. Немало верст прошагал по дорогам войны, конец ее встретил в чине инженер-капитана. Успел закончить Военно-химическую академию.

Михаил Васильевич был прекрасным химиком и особенно радиохимиком. Отлично разбирался в технике, что для химика было в ту пору редкостью. Своими руками мастерил почти невидимые детали для электролизеров, в которых проводил опыты с невесомыми количествами некоторых элементов. Собирал из маленьких деталек, сделанных своими руками, модели каких-нибудь механизмов – турбин, паровых котлов. Его жена – учительница физики – с удовольствием демонстрировала эти механизмы на уроках старшеклассникам.

Для работы у него была маленькая комнатенка, в которой едва размещались стол с электролизерами, шкаф с реактивами, крошечный письменный столик. Опыты длились часами, а иногда и сутками. Закончив все приготовления и включив электролизеры, он шел в другие комнаты. Стоило ему где-нибудь показаться, как сотрудники наперебой начинали зазывать его к себе. Одному надо посоветоваться по работе, другому – похвастаться результатами, а третьему просто захотелось поговорить с приятным и умным собеседником.

С большой охотой Михаил Васильевич помогал в работе всем, кто нуждался в его помощи, охотно делился знаниями и опытом. Я неоднократно обращался к нему за советами и помощью. Когда понадобились мишени, содержащие изотопы водорода, он в считанные дни предложил и осуществил методику изготовления таких мишеней на основе гидридов металлов. За несколько дней до смерти пригласил меня к себе в больницу и предложил химическое соединение для дозированного введения в газ окиси углерода, аммиака и других газов. На протяжении десятилетий после смерти Михаила Васильевича в наших работах использовались его предложения.

Это был один из самых трудолюбивых, скромных и бескорыстных сотрудников отдела, готовый сам выполнять любую трудную и опасную работу. У него полностью отсутствовали элементы карьеризма, не было заметно и следов чинопочитания, он был ровен и доброжелателен со всеми, особенно же ценил и уважал людей честных и трудолюбивых. Талантливый химик, он одним из первых занялся новой областью – химией радиоактивных материалов.

Михаил Васильевич был из числа талантливых умельцев. Специалистам известно, что точность лабораторных опытов с нейтронами зависит во многом от мощности и габаритов нейтронного источника: чем выше мощность и меньше размер, тем лучше. Михаил Васильевич решил удовлетворить желание нейтронщиков – разработал технологию и изготовил миниатюрный источник большой мощности. Его нельзя брать в руки – он горячий за счет радиоактивного распада, а поток нейтронов на руку много больше допустимого.

Непостижимо, как он ухитрился решить эту сложную задачу на заре развития нашей ядерной техники! Это было в начале 50-х годов, и потребовалось более 30 лет, чтобы техника оказалась способной превзойти достижение Михаила Васильевича.

Талант технолога, умение экспериментатора уживались в нем с мальчишеским азартом, большой физической силой, огромной душевной теплотой. Он поверг однажды в ужас руководство, когда шутки ради поборол двух здоровенных телохранителей И. В. Курчатова. Однажды выиграл спор в большой компании, выбравшись зимой на улицу через маленькую форточку, в которую, на первый взгляд, едва могла вылезти только кошка.

Удивительный, милый и обаятельный человек!

Его редкий талант и способности оборвала ранняя смерть – ему однажды не повезло, а с радиоактивностью шутки плохи, как мы теперь хорошо знаем. И частицу этого знания, добытого своим личным опытом, он принес на «алтарь науки».

Умер он от рака печени в 1962 году в возрасте 44 лет.

САМУИЛ БОРИСОВИЧ КОРМЕР

Этот молодой лейтенант пришелся но душе уже при первой нашей встрече. Она состоялась летом 1946 года в одном из московских НИИ Министерства боеприпасов. Самуилу Борисовичу не было тогда и 23-х лет. Его командировала в этот институт Артиллерийская академия имени Дзержинского на преддипломную практику и для выполнения дипломной работы по изучению механизма действия кумулятивных зарядов. Для измерения характеристик подобных зарядов нужна фотохронографическая техника, а ее в то время в нашей стране практически не было.

Название «фото-хроно-граф» содержит три самостоятельных корня, которые могут быть переведены как «свет-время-запись». Наши первые фотохронографы, построенные из подсобных материалов, были весьма несовершенными приборами. Тем не менее, Самуил Борисович со всем пылом молодости взялся за работу и одним из первых измерил скорость движения струи небольших кумулятивных зарядов. В этих опытах было измерено время, необходимое для пробоя кумулятивной струей различных преград. Уже в первой самостоятельной работе выявились важнейшие качества Самуила Борисовича – высокая деловая активность, умение ставить перед собой ясную цель и добиваться успеха даже в тех случаях, когда существует множество мешающих объективных причин.

Юлий Борисович рассказывает: «В 1946—1947 годах я руководил семинаром в Институте химической физики Академии наук, на котором рассматривались разнообразные вопросы горения и детонации взрывчатых веществ. Однажды после семинара ко мне обратился молодой военный с предложением сделать доклад о некоторых вопросах работы кумулятивных боеприпасов. Я согласился. Во время доклада стало ясно, что это очень толковый человек, и я включил его в список сотрудников будущего института».

«Извлечение» Самуила Борисовича оказалось не очень простым делом. К тому времени он успешно закончил факультет боеприпасов Академии имени Дзержинского и по распределению был направлен на оборонный завод, расположенный неподалеку от Москвы. Там довольно быстро оценили знания и деловые качества старшего техника-лейтенанта военной приемки и не захотели отпускать его в никому не известную лабораторию. Понадобился некий нажим на военных со стороны научного руководителя, и в августе 1947 года Самуил Борисович оказался в составе нашего коллектива. Ближайшие месяцы показали, насколько удачным был этот выбор.

Мы продолжали с ним работы по совершенствованию методики и техники фотохронографических исследований световых характеристик взрывных процессов. Многие принципы и технические решения его устройств, предложенные и реализованные в 1947 году, используются без существенных изменений и в наши дни. Роль этой техники, в развитии которой участие Кормера было определяющим, нельзя переоценить. С середины 50-х годов Кормер становится одним из руководителей нового направления, успешная практическая реализация которого позволила экономить сотни миллионов рублей. За образцовое выполнение этого важного правительственного задания в 1959 году он был отмечен Ленинской премией.

Время все дальше отодвигает неповторимую прелесть наших работ второй половины сороковых годов. Но когда вспоминаешь Самуила Борисовича Кормера, словно вспышка света освещает в памяти многочисленные эпизоды и удивительные истории, имевшие место в годы нашей работы на этой земле. Ноябрь 1947 года. Мы с Самуилом работаем в одном из защитных сооружений. Только что прибор зафиксировал оптические явления при взрыве заряда больших размеров. Самуил проявляет пленку. Радостный появляется на пороге импровизированной фотокомнаты. «Смотрите, вот наша первая растрограмма!» – звонким голосом оповещает он всех. Спустя две недели после этого эпизода отмечалось 25-летие Самуила. На этом почти семейном торжестве продолжались разговоры на производственные темы.

Основным направлением в науке, которому Кормер посвятил всю свою жизнь, было получение и исследование свойств веществ (твердых и газообразных) в экстремальных условиях – при высоких плотностях, давлениях и температурах. Самуил Борисович всегда отдавал предпочтение оптическим методам исследования, дающим наиболее наглядное представление о наблюдаемом явлении и в большинстве случаев не влияющим на ход основного процесса. Под его руководством были проведены измерения температур ударно сжатых твердых веществ и получены уникальные данные о структуре фронта ударной волны по отражению света.

Это пристрастие к оптическим методам, вероятно, сыграло роль в его интересе к возможности применения лазеров для сжатия вещества и в энтузиазме, с которым он начал эти работы, заразив им своих сотрудников и руководителей института.

Поставив перед собой задачу, он шел к ее реализации с огромной внутренней силой, как тяжелый танк, увлекая всех, неизменно преодолевая на своем пути объективные и субъективные обстоятельства.

А теперь перенесемся в конференц-зал отделения, которым с его основания руководил Самуил Борисович. Зал переполнен. Сегодня рассказ о первых опытах по лазерному термоядерному синтезу. Снова проблемы света и времени. Но как далеко они отошли от тех задач, которыми мы занимались 35 лет тому назад! Тогда речь шла о микросекундных временных интервалах. Сейчас лазерные вспышки света происходят за 0,3—0,5 наносекунды (треть миллиардной доли секунды). Это уже не луч, а «кусочек» света всего 10—15 сантиметров длиной – своего рода световая стрела. Несколько таких «стрел» одновременно с разных сторон пронизывают шарик с изотопами водорода диаметром в десятые доли миллиметра. Задача архитрудная. Над ее решением работает большой коллектив научных сотрудников и инженеров, который Самуил Борисович старательно создавал в течение многих лет.

Забота о сотрудниках – бытовом устройстве, научной работе, участии в институтских совещаниях, союзных семинарах и конференциях – еще одна положительная черта Самуила Борисовича. Результат такого отношения между руководителем и исполнителями – стабильный состав основных высококвалифицированных и надежных сотрудников, дружно работающих вместе многие десятилетия.

«1981 год. Идет большой международный конгресс,– рассказывает доктор физико-математических наук В. К. Чернышев.– Огромный зал заседаний. Гаснет экран. Заканчивается очередной научный доклад. Ведущий объявляет следующий доклад в этом зале и доклад С. Б. Кормера и сотрудников в соседнем зале. Но что такое? Почему такой шум? Все поднимаются с мест и устремляются к выходу. Идут в соседний зал. Тут и австрийцы, и японцы, и французы, и американцы, и разные „прочие шведы". Начался доклад. Впереди расположились двое пожилых людей. Слушают очень внимательно. Один из них – известный профессор из Ленинграда, из школы академика А. Ф. Иоффе. И вот, когда доклад близится к концу, вижу очень радостное лицо старого профессора. Он оборачивается к своему соседу и говорит вдохновенно: „Да! Эта работа сделана в духе лучших традиций советской физической школы!"».

Изучение уравнения состояния водорода при сверхвысоких сжатиях, создание сверхмощного лучевого устройства, позволившего получить самый мощный для того времени лазерный пучок, эксперименты по лазерному термоядерному синтезу – таков перечень оригинальных исследований, выполненных под руководством Кормера или при его непосредственном участии. За эти исследования он в 1981 году был избран членом-корреспондентом Академии наук.

Неумолимое время назначает каждому человеку свою продолжительность жизни. Инфаркт настиг Самуила Борисовича в расцвете творческого горения, он умер 10 августа 1982 года, не дожив трех с половиной месяцев до своего шестидесятилетия. Но за три с половиной десятилетия работы в нашем институте он сделал так много для решения важнейших физических и технических задач, что лишь отдельные сотрудники могут соперничать с ним.

МЕХАНИКИ И СТЕКЛОДУВЫ

Канунов Михаил Алексеевич

Экспериментаторам трудно жить без хороших механиков и стеклодувов. В старых лабораториях механиков, понимающих идеи физиков-экспериментаторов с полуслова, без всяких чертежей, называли «файн-механик» («тонкий механик», «изящных дел мастер»). У нас было несколько таких умельцев. Среди них одним из первых нужно назвать Михаила Алексеевича Канунова. Его изобретательность не раз решала успехи наших разработок.

Ему было 30 лет, когда он появился в отделе. Невысокого роста, несколько медлительный, с темным от загара очень русским лицом. Он напоминал знаменитого Левшу из повести Лескова. Его небольшие руки с длинными тонкими пальцами творили чудеса. На металлической пластинке площадью в один квадратный миллиметр с помощью бинокулярной лупы он мог выгравировать все 23 буквы своих имени, отчества и фамилии.

До перевода к нам Михаил Алексеевич работал ведущим мастером цеха, и заполучить его в отдел оказалось не очень просто. Помог все тот же Павел Михайлович Зернов. Услышав от меня, что механик класса Канунова позволил бы ускорить многие работы, П. М. З. (так мы называли Павла Михайловича Зернова) задумался и сказал: «Бессарабенко (директор механического производства) так просто его не отдаст. Пожалуй, попробую его немного попугать».

Павел Михайлович вызвал к телефону Бессарабенко и сказал приблизительно такие слова: «Алексой Константинович! Здесь у Цукермана срочная работа. Ему надо человек пять высококвалифицированных слесарей-инструментальщиков». После короткого молчания в динамике, который Павел Михайлович подключил к телефонной сети, раздался встревоженный голос Алексея Константиновича: «Павел Михайлович, нельзя этого делать. У нас есть такие-то и такие-то работы. Если отобрать пять квалифицированных мастеров из цеха, мы но сможем выполнить план».– «Хорошо,– сказал Павел Михайлович,– пусть будет по-твоему, отдай Цукерману трех человек».– «Это тоже слишком. Совсем развалите цех».– «Ладно, приходи завтра в 9 часов утра ко мне в кабинет – обсудим эту кадровую ситуацию». На другой день в полдесятого я встретил Алексея Константиновича, выходящего из кабинета Павла Михайловича. Он был доволен. Сошлись всего на одном человеке – Канунове.

Не было ни одной сколько-нибудь важной работы в отделе, в которой в той или иной степени не участвовал Михаил Алексеевич. Когда возникла необходимость в специальных электродетонаторах, отличное знание технологии приборостроения позволило Канунову буквально в считанные дни предложить, разработать и изготовить первую партию этих детонаторов. Михаил Алексеевич дал им сокращенное название КМ-2. Я спросил: «Это первые буквы от „капсюль мостиковый"?» – «Не только,– ответил Канунов.– Это одновременно и мои инициалы – Канунов Михаил». Для решения вопроса об их передаче в промышленность надо было испытать много тысяч подобных капсюлей. Завод, ссылаясь на свою перегрузку, не согласился поставить нам эти узлы. Тогда Канунов предложил, чтобы нормировщики цеха расценили его работу, а он постарается изготовить детали детонатора сам, по возможности быстро. Я сообщил об этом Зернову. Нормировщики определили стоимость деталей – 2 р. 72 к. за комплект. П. М. З. согласился временно перевести Канунова на сдельную оплату. В течение первого месяца Михаил Алексеевич изготовил четыре тысячи комплектов деталей. По наряду ему следовало выплатить 10.880 рублей. (Расценки приведены до денежной реформы 1961 г.). Сумма месячного заработка Канунова намного превысила зарплату начальника отдела со степенью доктора наук. Разумеется, бухгалтерия отказалась оплатить наряд. Расследовать причину такой высокой производительности труда приехал сам П. М. З. Оказалось, Канунов внес десятки усовершенствований в стандартную технологию. Вместо токарной обработки деталей из органического стекла было применено прессование. С помощью приспособлений Михаила Алексеевича можно изготовить тысячу фишек из органического стекла за рабочий день. Резьба была заменена накаткой электродов. Зернов внимательно ознакомился с изобретениями и усовершенствованиями Канунова, снял трубку и сказал главному бухгалтеру: «Михаил Григорьевич, наряд Канунова надо оплатить в полной сумме. У него здесь сплошные рационализации и изобретательство».

Канунов получил свои «тысячи». Его конструктивные и технологические предложения позднее были внедрены на предприятиях, выпускающих подобные узлы. С помощью этих приспособлений изготовлены сотни тысяч детонаторов.

Еще один эпизод из изобретательской деятельности Канунова можно было бы назвать – «Как по трамвайному билету выиграть автомобиль „Москвич"?» Именно с такими словами я обратился к Михаилу Алексеевичу, когда узнал, что одно из наших с ним изобретений дало экономию, превышающую 10 миллионов рублей. Его вклад в это изобретение заключался в новой технологии изготовления деталей. Снова остроумные приспособления, связанные с применением производительных технологий, позволили создать принципиально новые устройства для крупносерийного их изготовления. Его вознаграждение по этому изобретению составило 25 тысяч рублей. Ровно столько стоил тогда автомобиль «Москвич». С той поры прошло более четверти века. Все это время «Москвич» исправно обслуживает семью Михаила Алексеевича.

В одно из посещений лаборатории Курчатовым произошел случай, который можно отнести к области «Физики шутят». Этот забавный маленький рассказ следует озаглавить «О том, как великий мастер М. Л. Канунов вырвал из знаменитой бороды великого академика И. В. Курчатова несколько волосков». Было так: когда мы рассказывали Игорю Васильевичу о различных лабораторных новинках, его заинтересовал манипулятор, позволяющий вести сборку приборов в высоком вакууме. Дотошный Курчатов захотел обязательно посмотреть детище Канунова в работе. Привели его в комнату, где стоял манипулятор. Михаил Алексеевич напустил в него воздух и раскрыл прибор. Чтобы лучше рассмотреть устройство, Курчатов нагнулся, и голова его оказалась внутри манипулятора. Особой гордостью Канунова был автоматический пинцет, с помощью которого можно захватывать детали и переносить их в необходимое для монтажа место. Канунов привел это устройство в действие, не обратив внимания на то, что часть бороды лежала между перемещающимися ножками пинцета. Когда пинцет со щелчком закрылся, он зажал волоски бороды. От неожиданности Игорь Васильевич дернул головой. В зажатом пинцете оказалось несколько волосков. Эти драгоценные «реликвии» Михаил Алексеевич до сих пор хранит вместе с другими «ценностями», которых за долгую жизнь накопилось у него множество.

Александр Алексеевич Журавлев и Иван Иванович Игнатьев

Два наших главных стеклодува, И. И. Игнатьев и А. А. Журавлев, прибыли в институт почти одновременно, в августе 1948 года. Оба обладали высокой квалификацией. Иван Иванович был потомственный стеклодув из Клина. Этот город известен не только по дому-музею П. И. Чайковского. Более века в нем развивается русское стеклодувное мастерство. Из клинских стеклодувов, в частности, вышла знаменитая династия московских Петушковых. Александр Алексеевич Журавлев (все называли его дядей Сашей) также был стеклодувом высшего класса.

Кто знает, сколько стеклянных установок, кранов, насосов, шлифов, «баранок» для бетатронов создали умелые руки дяди Саши и Ивана Ивановича!

На первом этапе не было газа, стояли бензиновые генераторы. Нередко они вспыхивали. В зависимости от обстоятельств дядя Саша или Иван Иванович получали выговоры, но работа продолжалась.

За отличную работу оба стеклодува были награждены орденами Трудового Красного Знамени. Оба они умерли сравнительно рано. Дядя Саша в 1968 году. Ивана Ивановича мы похоронили в 1970 году. Они оставили по себе добрую память и отличную смену.

Часть 4. ВЕЛИКАНЫ ДУХА

Людям, далеким от проблем, связанных с атомной наукой и техникой, гордые слова, приведенные в названии этой части, могут показаться нескромными. Но для ряда талантливых людей, отдавших этим проблемам жар души и почти всю сознательную жизнь, трудно подобрать другое определение.

Сразу следует оговориться: в этой части будет рассказано лишь о тех руководителях, с которыми авторам довелось работать в тесном контакте на протяжении нескольких десятилетий.