Текст книги "Люди и взрывы"

Автор книги: Вениамин Цукерман

Соавторы: Зинаида Азарх
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

ЛЕВ ВЛАДИМИРОВИЧ АЛЬТШУЛЕР

Со Львом Владимировичем меня связывает прочная, нерушимая дружба, продолжающаяся вот уже более шести десятилетий. Она началась в далеком 1928 году на школьной скамье, и, с небольшими перерывами, когда судьба разлучала нас, мы шли по жизни рядом, работали вместе, наши интересы тесно переплетались, идеи, зародившиеся у одного, стимулировали живой отклик у другого. Это было плодотворное творческое содружество.

По складу ума он с юности был существенно больше исследователем, чем я. Закончив физический факультет Московского государственного университета (1936 год), он владел математическим аппаратом и глубоко понимал физический эксперимент. По его собственным словам, он считал своей миссией объяснить теоретикам, что такое эксперимент, а экспериментаторам – теорию. Мне случайно удалось присутствовать при разговоре Якова Борисовича Зельдовича с математиком С. К. Годуновым, который начинался словами: «Пришел к вам, чтобы поделиться той порцией навоза, которую я получил от молодого физика Льва Альтшулера. Два дня тому назад мы с вами пришли к единодушному мнению, что задача, о которой я вам рассказывал, не имеет однозначного и простого решения. А он очень красиво решил ее».

Острый аналитический ум, изобретательность с первых дней работы в институте выдвинули Льва Владимировича на одно из первых мест среди физиков-экспериментаторов, способных ставить и решать многие задачи, требующие знания газодинамики, математического анализа и других смежных дисциплин.

Уверенность Льва Владимировича в правильности своих суждений, ощущение некоей вседозволенности при общении с окружающими часто создавали трудное положение не только для него, но и для его друзей. Характерная ситуация сложилась весной 1951 года, во время переаттестации ведущих научных работников. Председатель аттестационной комиссии спросил Льва Владимировича, как у него обстоит дело с политическим воспитанием. Подобно большинству физиков, Альтшулер отрицательно относился к критике законов Менделя. Особенно раздражал его антиматериалистический подход Лысенко к вопросам генетики и наследственности. В то время, как на подобные вопросы благоразумные физики отвечали уклончиво, Лев Владимирович предпринял попытку убедить комиссию в материалистической сущности генетики.

Спустя несколько дней последовало строгое распоряжение одного из помощников Л. П. Берии – П. Ф. Мешика – снять с работы и удалить с предприятия «вейсманиста-морганиста» Альтшулера. В эти критические для судьбы Льва Владимировича дни в институт приехал А. П. Завенягин. В день его приезда в 12 часов ночи мне удалось добиться встречи с ним. Я подробно рассказал Авраамию Павловичу о предложениях и работах Альтшулера, отметив непоправимый урон, который будет нанесен нашим работам в случае его увольнения. В конце беседы Завенягин спросил: «Ваше мнение разделяют другие ученые института?» – «Я не разговаривал с ними, но полагаю, что это так и есть». Утром следующего дня к Завенягину по тому же поводу обратились Андрей Дмитриевич Сахаров и Евгений Иванович Забабахин. Завершил атаку Юлий Борисович.

«Спустя несколько дней я позвонил Берии и сказал, что Альтшулер очень нужен для работы и я прошу оставить его у меня. Берия переспросил, действительно ли он очень нужен. Я подтвердил. Берия дал согласие на оставление Альтшулера».

В шуточной поэме, читавшейся на одном из юбилейных торжеств, Льву Владимировичу было присвоено звание «Левка-динамитчик». Это прозвище прижилось. Многие физики считали нас забияками. Во всех ситуациях, затрагивающих наши интересы, мы занимали в то время чрезвычайно активную жизненную позицию, граничащую иногда с агрессивностью. В 1953 году Яков Борисович, вручая нам оттиск своей монографии, сделал на ней многозначительную надпись: «Братьям-разбойникам от автора, который пока не стал их жертвой».

Вся дальнейшая деятельность Льва Владимировича напоминала бег с препятствиями. В 1956 году после резкого выступления на комсомольском диспуте, посвященном роману Дудинцева «Не хлебом единым», он был снят с должности научного руководителя газодинамического подразделения института. В последующие годы самостоятельная, неортодоксальная позиция Альтшулера в отношении многих вопросов общественной жизни помешала ему принять участие в выборах в Академию наук СССР. В конечном счете ему пришлось оставить институт.

Доброе сердце и органическая потребность помогать людям – основа этого сложного характера. Многие с благодарностью вспоминают работу вместе со Львом Владимировичем, его активную помощь в трудных жизненных ситуациях.

Советская школа взрывчатых веществ и связанных с ними высоких давлений занимает ведущее место в мире. Вклад Л. В. Альтшулера в эти области науки и техники трудно переоценить.

АЛЕСЕЙ КОНСТАНТИНОВИЧ БЕССАРАБЕНКО

Наше знакомство началось... с музыки. Накануне условились, что утром зайдем к Бессарабенко. Он жил с женой и тремя сыновьями в общежитии, несколько комнат которого было отдано семейным. Мы вошли в длинный коридор и спросили у пробегающего мимо молодого человека, не знает ли он, где живет семья Бессарабенко. «Слышите пение? Вам туда».

В конце коридора приятный мужской голос напевал популярную арию из оперетты «Роз-Мари»:

 
Цветок душистых прерий,
Твой смех нежней свирели,
Твои глаза, как небо голубое...
 

Спустя несколько минут мы познакомились с Алексеем Константиновичем Бессарабенко и его женой Александрой Александровной – симпатичной сероглазой блондинкой.

Сын корабельного механика Алеша начал свою трудовую деятельность в 13 лет на Севастопольском судостроительном заводе. Поначалу вместе с другими мальчишками занимался очисткой корабельных котлов от накипи. Специальность слесаря-котельщика требовала малого роста, так как необходимо было влезать внутрь котла через сравнительно небольшие отверстия. Отец учил маленького Алешу и его брата Николая: «Не умеющий дело делать – это не человек вовсе, а так, недоразумение». На всю жизнь запомнил Алеша эти уроки. Работа на судостроительном заводе выявила важную черту его характера – безграничное уважение к труду и к людям труда.

После окончания Уральского индустриального института имени Кирова (1935 год) Алексей Константинович работал на артиллерийском заводе города Перми. Сначала технологом цеха, затем начальником пролета, потом начальником цеха и начальником производства. Талант руководителя и огромное трудолюбие обеспечили успех его коллективу. «Цех, которым руководил Бессарабенко в 1939 – 41 годах, систематически перевыполнял производственные задания»,– читаем в одном из сохранившихся документов.

Летом 1947 года Алексей Константинович назначается директором механического производства нашего института. Работа была трудной – нужно было создать на новом месте работоспособный, дружный коллектив, перед которым ставились задачи чрезвычайной сложности, а сроки на их выполнение давались короткие. В этой обстановке проявился талант Бсссарабенко-организатора. «Преодоление трудностей, прорыв через преграды – это его стихия»,– говорил один из старейших работников предприятия. Рабочие, служащие, руководители цехов, ученые утверждают, что Бессарабенко умел найти подход к каждому. Как бы он ни был занят, как бы поздно ни было, как бы он ни устал. Алексей Константинович не отказывал в приеме никому, старался понять людей, помочь им. В случае невыполнения трудовых обязательств мог отругать крепко. Характер был взрывной, но справедливый.

Он работал очень помногу, в цехах нередко проводил дни и ночи. И люди, зная, что специалистов и рабочих рук не хватает, оставались вместе с ним на рабочих местах надолго после окончания смены. «Однажды ночью,– вспоминал Анании Ильич Новицкий,– Бессарабенко пришел в цех, где я был начальником. Мне вдруг стало плохо от переутомления. Вызвали врача. Тот послушал, посмотрел и сказал, что надо отдохнуть. „Давайте отвезу вас домой",– предложил директор. Посмотрел я на Алексея Константиновича: лицо у него усталое, но взгляд бодрый, и говорю: „Да нет. Работать надо". Честно говоря, совесть мне не позволила, я ведь знал, что Алексей Константинович буквально пропадает сутками на производстве».

С 1956 года он был главным инженером организации. Паралич сердца оборвал эту яркую жизнь 24 октября 1960 года.

 
И не забудет впредь никто
Его, в распахнутом пальто,
Стремительного, точно ветер...
Да, жаль, что никогда не встретим,
Но благодарны и за то,
Что жили с человеком этим.
 

Так написала об Алексее Константиновиче Галина Беднова – старший инженер-конструктор нашей организации.

АРКАДИЙ АДАМОВИЧ БРИШ

Он родился в столице Белоруссии Минске 14 мая 1917 года в семье учителя. Ровесник Октября, первые двадцать четыре года своей жизни он считал, что такая дата должна принести ему счастье. Но судьба оказалась нелегкой. В июне 1941 года немецкие фашисты заняли Минск, и молодой комсомолец, недавно закончивший физический факультет Белорусского государственного университета, стал партизаном. Там он был награжден медалью «Партизан Отечественной войны» I степени и орденом Красной Звезды. После демобилизации в октябре 1944 года штаб партизанского движения направил Бриша в Академию наук для продолжения научной работы.

Мы познакомились с Аркадием Адамовичем в первый послевоенный год, вскоре после того, как он начал работать в Институте машиноведения Академии наук СССР. В те далекие времена в нашей организации не было еще своего отдела кадров, и подбор сотрудников осуществлялся самими начальниками лабораторий. В конце пашей первой беседы я спросил у Аркадия Адамовича: «А не пожалеете, что попали на такое задание?» – «Участвовать в подобных работах,– ответил он,– все равно что воевать на стороне республиканской Испании против фашистов Франко. Я перестал бы уважать себя, если бы отказался от вашего предложения».

Партизанская хватка Аркадия Адамовича очень пригодилась. Было много случаев, когда именно она позволяла нам выйти победителями из сложных ситуаций.

Аркадий Адамович – очень колоритная фигура. В 1946 году, когда наш институт только строился, ему было 29 лет. Всю свою неистощимую, неуемную энергию он вкладывал в выполнение производственной работы. В то время изобретались не только новые методы и приборы, но и прозвища. Кто-то предложил ввести единицу деловой активности – «один Бриш». Это была недосягаемая величина. Обычно пользовались в тысячу и миллион раз меньшими единицами – «милли-Бришом» или «микро-Бришом», по аналогии с милли– и микрофарадами. Мы уже говорили о «Бриш-эффекте», явлении высокой электропроводности продуктов взрыва и диэлектриков, подвергнутых сжатиям при мегабарных давлениях. Оно было открыто А. А. Бришом и его товарищами в 1947 году.

Из глубин памяти возникает картина. Поздний вечер. Мы в лаборатории ожидаем возвращения А. А. Бриша и М. С. Тарасова. Идут первые опыты на площадке по электромагнитным измерениям массовой скорости продуктов взрыва вторичных ВВ. Ребята появились около 11 часов вечера и входят к нам в полушубках, припорошенных снегом. Оба красивые, чуть возбужденные. Михаил Семенович – невысокий голубоглазый блондин с военной выправкой. В войну – радист лидера «Баку». Из-под распахнутого полушубка виден морской китель. Бриш тоже блондин с серыми, почти стального цвета глазами. Осциллограммы немедленно и горячо обсуждаются. Я мысленно твержу себе – надо запомнить этот поздний вечер, эту комнату с конденсаторной импульсной установкой в углу, этих людей, дорогих и близких, с горячими сердцами и неистощимой энергией. Запомнил и извлек из долговременной памяти события, которые происходили почти четыре десятилетия тому назад.

На лекциях и докладах, посвященных этическим проблемам науки, меня спрашивали, какими чертами характера должен обладать научный работник, чтобы в сжатые сроки добиться успеха. Конечно, ему необходимы профессиональные знания, он должен уметь пользоваться современным физическим оборудованием, приборами, электронно-вычислительной техникой. Но всего этого недостаточно. Очень важна способность заражать энтузиазмом и волей к победе участников работы. Без воли и веры в успех не может быть победы. Этими душевными качествами Аркадий Адамович обладает в полной мере.

Еще одно качество руководителя: способность принимать решение, а приняв его, сделать все возможное для быстрой реализации.

Когда Аркадия Адамовича избирали парторгом, общественная жизнь отдела буквально кипела. Стометровку на стадионе бежали все, включая начальника отдела и парторга. Этот высокий подтянутый человек до сих пор с увлечением занимается горнолыжным спортом. Всем работалось с Бришом легко и интересно. Похлопывая по плечу лаборанта и дружески улыбаясь, он обычно приговаривал: «Только ты быстро и хорошо сделаешь это дело»,– хотя речь могла идти о самой простой работе – включение рубильника, проявление пленки, зарядка аккумулятора.

Начиная с 1955 года Аркадий Адамович руководит большим коллективом конструкторов и научных работников. Он хорошо справляется с решением многочисленных «загадок» и «ребусов», которые подбрасывает жизнь. В 1983 году ему присвоено звание Героя Социалистического Труда. Но когда я думаю о нем, перед глазами возникает другой Бриш: белокурый и стройный, стремительный и дерзкий.

ВИКТОР АЛЕКСАНДРОВИЧ ДАВИДЕНКО

С ним мы познакомились в Казани в военном 1943 году. Он был научным сотрудником ЛФТИ, эвакуированного из Ленинграда. Я заведовал рентгеновской лабораторией Института машиноведения Академии наук, эвакуированного из Москвы. В это время он начал работать у Игоря Васильевича Курчатова в только что организованной Лаборатории № 2. Вся его дальнейшая жизнь была связана с ядерной наукой и техникой. Потом во встречах был пятилетний перерыв, и контакты возобновились лишь на ином меридиане, в январе 1948 года.

Сначала наши отделы занимали соседние комнаты основного корпуса. Но вскоре для радиохимических работ было построено два небольших здания. В этих зданиях выполнены основные работы, которыми руководили В. А. Александрович и В. А. Давиденко. Виктор Александрович получил за них звание Героя Социалистического Труда.

Это был веселый, активный человек, любивший жизнь, природу, животных. У него были две охотничьи собаки. Когда он уезжал в длительную командировку, собаки переселялись к нам. Многие помнят его острые эпиграммы в адрес Я. Б. Зельдовича, А. А. Бриша, А. Д. Сахарова и других научных сотрудников. Придумывал меткие прозвища.

Пишу и не верю: неужели это все в прошлом? Время и смерть беспощадны. Первое ведет непрерывный счет дней, недель, месяцев, которые осталось прожить каждому из нас на этой земле. Вторая проводит четкий рубеж рокового часа, когда настоящее время глагола «быть» заменяется прошедшим временем «был». Роковой час для Виктора Александровича наступил 15 февраля 1983 года. И все-таки... «блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые... »

В нашем архиве сохранились воспоминания Н. Д. Юрьевой о ее работе под руководством В. А. Давиденко и воспоминания В. А. Давиденко о его контактах с И. В. Курчатовым. Приводим эти рассказы с небольшими сокращениями.

«Годы работы под руководством Виктора Александровича (1948—1950),– пишет Н. Д. Юрьева,– остались в моей памяти, да и памяти многих других наших сотрудников, как самые интересные, самые плодотворные и счастливые. Причиной этого была не только интересная, важная и ответственная работа, но в большой степени обаяние нашего руководителя. Он как будто был заряжен неиссякаемым запасом энергии, бодрости, юмора, задора и оптимизма. Сроки нас поджимали, и Виктора Александровича можно было видеть чуть ли не одновременно во всех помещениях отдела. Одним он дарил идеи, других подбадривал, с третьими придумывал какие-то хитроумные конструкции, четвертым помогал разгадать причину необъяснимых отклонений результатов.

Нам не хватало тогда приборов, материалов, оборудования. Многое доставалось из Москвы в очень ограниченных количествах. Вопросы снабжения ложились тяжелым грузом на плечи руководителей. Всегда Виктор Александрович находил остроумный выход из положения или направлял других ответственных работников на поиски порою совершенно неожиданных путей.

Много лет спустя, с удовольствием вспоминая работу в эти удивительные годы, Виктор Александрович с присущим ему юмором так рассказывал о выходе из постоянного цейтнота: «Вот, например, я говорю: „Ниночка, эту деталь нужно полчаса травить кислотой, час промывать дистиллированной водой, но чтобы через 5 минут она была готова!"».

Как он радовался, когда мы изготовили наконец наши первые изделия! Изготовили, несмотря на все трудности, точно в срок! Изготовили, несмотря на то, что у нас „подтекала" металлическая вакуумная установка и не было времени, чтобы устранить течь; кварцевые ампулы, изготовленные в Москве, после первых опытов дали трещины, и мы их старательно замазывали черным пицеином. Нехватку времени компенсировали работой по ночам... И вот всей лабораторией мы бежим в самую темную комнату любоваться плодами наших многодневных трудов. А они в темноте ярко светятся удивительным, неземным розовато-сиреневым светом, и мы смотрим на них, затаив дыхание... Это было в августе 1949 года.

Последний раз мы виделись с Виктором Александровичем в 1977 году. Он приезжал на юбилей одного из отделов и в воскресный день посетил, как будто прощаясь, памятные ему места – коттедж, где он жил раньше, семью В. А. Александровича, о котором он вспоминал с большой теплотой. Вторую половину дня Виктор Александрович провел в нашей семье, и мы с мужем были рады, что наши дети оценили в нем прежде всего черты, которые более всего были дороги и нам: простоту и естественность в обращении с людьми, коммуникабельность, умение поддержать разговор на тему, интересную для собеседника, большую эрудицию и глубокое уважение к людям».

В. А. Давиденко назвал свои воспоминания об И. В. Курчатове «Как я стал копнистом». «Наверно, никто из нас,– пишет он,– не сможет рассказать об Игоре Васильевиче до конца правдиво и достаточно полно. Необычного масштаба он был человек, и поэтому трудно удержаться от преувеличений и прибавлений. Во всяком случае, ничто человеческое ему не было чуждым.

Вы знаете, что Игорь Васильевич любил давать прозвища. Делал он это необидно, доброжелательно. Как правило, прозвища возникали случайно, но так или иначе характеризовали человека или его поступки. Но знаю, кто был абсолютный чемпион по количеству прозвищ, придуманных Игорем Васильевичем, но мне досталось явно не последнее место.

Обстановка, в которой произошло мое последнее крещение, сейчас вспоминается так. Были мы тогда в дальней командировке. Жили в гостинице, стоявшей на берегу широкой и полноводной сибирской реки Иртыш. Работали мы тогда много, очень много. Однажды поздно вечером, после многократных измерений одной и той же величины („для статистики"), я сказал Игорю Васильевичу: „Не хватит ли разводить сладострастия, все хорошо повторяется, видно, что все в порядке, статистика уже вполне приличная, и давно пора спать".– „Ну ладно, давай напоследок еще разок «дзыкнем»" (во время измерений Игорь Васильевич, еще с ленинградских времен, всегда перед включением секундомера или пускового тумблера произносил команду: «Приготовились... „дзык"», и тут же нажимал кнопку).

Мне уже надоело „дзыкать", и я попробовал уговорить Игоря Васильевича: „Мы уже двадцать раз „дзыкали", и все одно и то же".– „А что, тебе жалко еще разок попробовать? Завтра выспишься".– „Когда же мы выспимся, если к восьми нужно быть на месте, а еще нужно и стерлядку проглотить, и до места добраться?" Тут Борода взял бороду в кулак и, растягивая гласные, пропел: „А завтра у нас выходной".– „Как это выходной?" – удивился я, поскольку это понятие совсем не вязалось с тогдашней обстановкой и нашими привычками. „А так выходной, ибо (слово „ибо" было как-то особенно подчеркнуто) такие-то „сукины дети" прошляпили и не успели прислать то-то и то-то". После этого мы еще „дзыкнули" эдак разиков тридцать-сорок, и, наконец, И. В. произнес свое обычное: „Отдыхай". Я давно знал значение этого слова и, когда его услышал, сразу решил, что меня снова крепко разыграли, и не стал больше спрашивать о выходном, чтобы не показаться смешным. Но Борода спросил: „А что ты завтра будешь делать?" Это давало надежду, и я решился: „Что, в самом деле выходной?" – „Ты русский язык понимаешь? Я тебе сказал: в-ы-х-о-д-н-о-й".– „Честное пионерское? Как перед Богом?" Поверив в возможность выходного, я спросил: „А можно смотаться куда-нибудь подальше?" – „Мотай куда хочешь". Мое „куда хочешь" было давно выяснено и определено – я хотел в соседнее болото за утками. „Тогда я поеду на охоту".– „Валяй, только на каждый ствол привези по четверти утки".– Это была очередная издевка по поводу того, что у меня было четырехствольное ружье. Быстро переодевшись, я побежал к шоферу прикрепленного к нам „газика". Он не был охотником, но принял предложение с энтузиазмом (все интереснее, чем сидеть в казарме). Мы быстро смотались на „берег" за четырехстволкой и амуницией, а через час уже дунули на болото, чтобы поспеть к утренней заре.

Уток было видимо-невидимо, но поднимались они далеко и мазал я художественно. Хорошо, что, кроме солдата, никто не видел. Часам к 11 было добыто две утки, то есть по пол-утки на ствол, а все патроны были израсходованы и последние силы истрачены. Отправились мы с солдатиком на копну из сухого камыша и сладко задремали минуток на 200-300.

Вечером, когда подъехали к гостинице, к нам подошел майор и сказал, что Борода меня весь день разыскивает, а их весь день ругает, что найти не могут. Я, в чем был, поднялся к Игорю Васильевичу в номер и застал его в отличном расположении духа. Увидев меня, он было попытался напустить на себя суровость, но, наверно, у меня был такой вид, что ему это не удалось, и его глаза не смогли истребить сидевшую в них веселую лукавость.

– Куда тебя черти носили? Целый день всем гарнизоном ищем и найти не можем. Где ты был в обед?

– В копне, вестимо, где и полагается быть охотнику в обеденную пору.

– Копнист ты несчастный! Люди делом занимаются, а ты в копне прохлаждаешься.

Еще не поняв, что произошло новое крещение, я напомнил Игорю Васильевичу, что накануне он сам отпустил меня на охоту.

– Вон Пэ-Эм-Зэ (это означало Павел Михайлович Зернов) тоже рыбак и рыбку ловил, а мы его сразу нашли.

– Подумаешь, достижение. Он, наверно, сидел, дремал над удочкой против гостиницы. Отошел бы подальше, так и его бы не нашли.

– Ну вот и ты, копнист, с сегодняшнего дня около гостиницы охотиться будешь!

– Так ведь было же сказано: выходной,– попробовал я защищаться.

– А что, по-твоему, в выходной грех посоветоваться? И в выходной нужно бывает посоветоваться, и с копнистом полезно бывает посоветоваться.

– Ну, давайте советоваться.

– Теперь уже поздно. Вез тебя посоветовались. Катись мыться и приходи стерлядку принимать, а уток сдай на кухню. Завтра вечером пробовать будем.

В душ я пошел, твердо усвоив, что в дальних командировках выходных „как перед Богом" не положено и что с этого дня я стал „копнистом".

При этом звании попрощался я с Игорем Васильевичем в последний раз, и моя самая большая беда в том, что теперь уже некому меня перекрестить».