Текст книги "Хроники постчеловечества (СИ)"

Автор книги: Вася Неторопливый

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

  1. Вдоль Солнца

   Квач затянулся, выпустил дым и проводил облачко взглядом. Ветер сначала позволил дыму неторопливо поплыть в утреннем воздухе. Наверное, тоже любопытничал, что там в самокрутку напихано. Но, видимо, не понравилось: разозлившись, он порвал облачко в клочки и унесся куда-то по своим делам.

   Квач крякнул, поднялся и неизвестно к чему сказал:

  – Хорошо!

   Сидящий рядом угрюмый, словно закутавшийся в мрачные мысли, подросток вздрогнул и сдвинул на затылок треуголку.

  – Чего хорошо?

  – Табачок хорош, вот. Забористый. Будешь?

  – Неа, Квач, не курю я.

   Подросток снова уткнулся было подбородком в колени, но мужчина положил ему руку на плечо.

  – Я тож как-нибудь брошу. Табачка все равно не достать. А пока, дружище, отойдика-ка подальше.

   Парнишка тяжело поднялся и отошел почти к самому краю площадки. Квач кивнул, поднял с бетона приготовленный шар и ткнул самокруткой в торчавший фитилек. Тот шипел, подбираясь к матово блестящей сфере. Квач принялся хладнокровно наблюдать за бегущим огоньком и даже успел сделать затяжку. Подождав, когда осталось сантиметра два фитиля, человек швырнул гранату в люк и крикнул в темноту провала:

  – Казенок, лови подарок!

   Где-то глубоко внизу прогремел взрыв. Щербатая плита качнулась и треснула, края люка осыпались. Люди едва удержались на ногах.

  – Хорошо пошла!

  Квач довольно ухмыльнулся. Из люка вырвалось плотное кольцо дыма, а следом донеслись жуткие звуки. Там, в глубине, что-то визжало, выло, скрипело так, что аж зуб заныли. В воздухе повис запах горящего пластика. Квач спрыгнул с плиты на землю и крикнул:

  – Малой, отбегай подальше, сейчас мощно жахнет!

   Придерживая одной рукой треуголку, парнишка скатился с края площадки. Через миг столб пламени, свитый из нескольких мощных струй, с гулом ударил в небеса. И почти сразу исчез.

  – Вот так, Малой! – Квач подошел к люку, швырнул туда окурок и плюнул вслед. – Серебряные гранаты на них действуют безотказно. Теперь за нами никто не пойдет. Эх, жаль последняя была, нечем больше норку-то выжечь.

  – Можно было перестрелять, – буркнул подросток. – Сэкономили б.

  – Угу. Это ты со своей пукалкой собрался Казенка истребить? Да он тебя в два счета...! Эх, чучелко ты малолетнее.

   Парнишка обиженно поддернул ремень с кобурой. Древний кавалерийский Кольт был тяжеловат и не слишком удобен, с таким много не навоюешь. К тому же, пистолет добавлял угловатому мальчишке смелости и безрассудности, что вредило выживанию гораздо больше, чем могло помочь. Впрочем, штуковина безотказная и в умелых руках могла отлично себя показать.

   Малой посмотрел в люк, покачал ногой закопченную железную лестницу и взглянул на Квача:

  – Полезем туда?

  – Нафига? Там выгорело все. Нам сейчас чем меньше следов – тем лучше. В других норах наверняка не прочь поживиться и полезут сюда. Если возьмут наш след – поминай, как звали. Учись выживать с тем, что есть, малыш.

   Квач поднялся, закинул за плечи рюкзак и перехватил поудобней обрез. Окрепший ветер шнырял в дырах старого плаща, трепал, теребил ткань, стараясь вытянуть тепло, но всякий раз натыкался на колкий свитер, связанный когда-то Конопушкой и ретировался.

   Квач взглянул на небо, там проносились обрывки туч. Это хорошо! Если осадки и будут, то не долгие. Затем посмотрел на Малого и мотнул головой.

  – Пошли?

   Малой надвинул головной убор чуть не на глаза. Ему казалось, что так он выглядит достаточно грозно, чтобы соответствовать Кольту. Вот только приходилось тайком почесывать лоб: войлок, или черт его знает что, кусался. Ну и ладно.

   Ржавый остов трака обозначал границу Территории. Малой оглянулся, рассматривая чуть выступавшие над землей плиты – крыши домов. Люки распахнуты. Люди не оставляют люки открытыми. Значит, людей на Территории нет, но вот верить в это не хочется. Ведь там, позади дом. Родные места, где еще недавно кипела жизнь, родители. А что впереди? Холод, скитания, дороги, убежища. Мир бесприютен, хмур и враждебен. Очень хотелось вернуться, забраться в свой дом. Вдруг там все, как было? И мама... И мама поставит кружку с супом и пойдет открывать заветную баночку сладкого компота? Как совсем недавно, на День рождения?

   Малой повернулся лицом к злому ветру: пусть хоть так поможет. И тогда не разберет Квач, почему слезятся глаза.

   Великая Степь. Много километров промерзшей, кочковатой равнины. Идти по ней придется неизвестно куда, но наверняка далеко и не факт, что удастся дойти, даже если знать, в какую сторону и зачем. Куда идти? Да кто ж его разберет, Квача этого. Поговаривали, что он из Знающих. Так это или нет, а одно верно: Территория перестала быть убежищем, перестала быть домом. Только, вот, если получится добраться неизвестно куда, так что там-то ждет?

   Внезапно кочки закончились, под ногами оказалась твердая шершавая поверхность. Дорога!

  – Все, малыш, дальше пойдем веселее.

   Идти по дороге, если держаться ближе к середине, было легко. В центре покрытие неплохо сохранилось, а вот края словно обглодало неведомое чудище. По обочинам лежали ржавые железяки.

   Некоторые фантазеры утверждали, что до парусных транспортов существовали автомобили и люди на них ездили. Малой относился к легендам скептически, да и мало кто верил верил этим россказням. Как и зачем гонять гору железа по дорогам? Человеку и в голову не придет лезть в ящик, где не уследить за окружающим пространством. Да как вообще поверить в то, что тяжелые неповоротливые страшилища могли ездить? Ветер бы их не сдвинул, сколько не старайся. Котла тоже не было видно. А поршеньки в моторах совсем крохотные по сравнению с подобными деталями для Генератора, что впрок ковал Старый.

  В итоге, осталось всего две версии. Одни Знающие говорили, что когда-то внутри автомобилей люди прятались от хищников. Другие – что таковы были жилища древних. Малой разделял точку зрения последних. Где-то кто-то сделал уютные домики и установил вдоль дороги. Ведь по ней удобно ходить и ездить. А так... Кто теперь разберет, что было давным-давно? И кому это нужно-то?

   Внутри ржавых остовов Искатели частенько находили разные вещи. Полезные и нужные вещи. Они находили многое, в том числе и смерть. Скорее, она сама находила Искателей, притворяясь то оборотнем, то миной-ловушкой...

  Малой шмыгнул носом:

  – Квач, а почему мы серебром стреляем?

  – Оборотни серебра боятся, вот почему. Обычной пулей не возьмешь. Так в книгах записано.

  На самом деле, Малой случайно прочел в одной рукописи, что оборотням безразлично из какого металла пули. Из свинца они выходили тяжелыми и делать их получалось легко. Но, к сожалению, металла этого не было. Приходилось снаряжать патроны всем, что можно найти. Из-за проблем с зарядами возникли перебои с продовольствием. Территория жила впроголодь, с трудом отбиваясь от зверья.

   Много позже, в дальнем нежилом бункере, обнаружилось множество коробок со жгучей жидкостью, от которой одежда превращалась в лохмотья. Точнее, про них знали, но никто туда долго не заходил. Кому и зачем вдруг понадобилась коробка – неизвестно, но тогда и обнаружилось, что там много свинца. Люди смогли, наконец, отлить приличные боеприпасы.

   Но все хорошее кончается, и коробки, из которых доставали свинцовые пластинки, кончились: пули требовались постоянно. Какое-то время Искатели добывали коробки, но то был мизер.

   Когда свинец кончился, пробовали плавить то, что находили. Да вот почти ничего не осталось. Алюминий целиком уходил на изготовление новых поршни для Генератора, да и легкий слишком это металл: совсем уж невесомые заряды получались. Как горох.

   В те нелегкие годы Охотники очень ценили свинец и меняли его на десять стандартных кусков еды к одной горсти. Так было до тех пор, пока в развалинах рядом с Территорией не нашли железную комнату. Внутри оказалось много черного и желтого металла. Желтого, правда, несколько брусков, зато черного намного больше.

   Перышко обозвал черный металл серебром и даже показал, из-за чего. Оказывается, если его потереть, то поверхность начинает сверкать – становится серебристой. Вот потому и металл назвали серебром.

   Желтый, к слову, тоже годился на пули, но его оставили на потом. Не имело пока смысла возиться с ним: черный металл был не в кирпичах, а в кружочках с картинками и цифрами, различными на плоскостях. И считать удобно получалось: один кружок – одна пуля. Плавился металл довольно быстро, а пули выходили чуть легче свинцовых.

   В рукописи было, что некто Колченогий тогда сказку про оборотней вспомнил. Не о тех, что бегали вокруг Территории, а про страшных зверей, в которых превращались люди при полной Луне. Страшная сказка, но красивая. Это было немыслимо давно... Еще до того, как Желтоглазка обнаружила на руке разрастающееся пятно пластикового перламутра. Малого тогда в рассказах впечатляли не оборотни, а сама Луна. Да и не только его. Много раз потом стариков пытали, как она выглядит, почему бывает полной и прочие вещи. Но старики смогли пересказать только то, что рассказывали им их отцы. Потому, оборотни остались в памяти только как боящиеся серебра, поклонники Луны. А Луна представлялась прожектором, таким, как у главных ворот, только больше.

   Легенды, легенды... Почти как про Солнце. Сказки – они есть сказки. Может, для нынешних оборотней серебро только и подходит.

   Малой снял треуголку, хлопнул ей себя по ноге, вытряхивая пыль, водрузил головной убор на место и спросил Квача :

  – А чем-нибудь еще убить оборотня получится? Палкой серебряной или чем еще таким? Вот если он, например...

  – Малой, – перебил Квач. – Ты б учился когда учили, а? Тогда и вопросы умные задавал бы.

  Парень обиженно замолчал. Но хватило его ненадолго:

  – Квач, а чего мы парусник не взяли у Притворы в палатке?

  – Отчего, почему... Парусник ему. Людей-то и нет уже. Сцапали бы оборотни и поминай, как звали. Они голодные же, наверняка в засаде сидят.

  – А-а-а..!

  – Вот тебе и "а". Туда и не сунешься теперь. Вот если повезет, то баржу зацепим на перекрестке. Говорят, ходят они еще с Территории на Территорию. Но это далеко еще.

   Они некоторое время шли молча, размышляя каждый о своем. Парнишка был немного впереди. Квач видел его несуразно тонкую шею, замотанную в выцветший шарф. Эта подпрыгивающая походка, дурацкий, несуразно здоровенный Кольт на поясе болтается... В душе шевельнулась неожиданная острая жалость. Такую Квач не ощущал со смерти, точнее, с начала болезни Конопушки.

   Он сплюнул скрипевший на зубах песок и спросил:

  – Жрать хочешь?

  – Есть немного.

  – Тогда притормози.

   Они остановились. Квач запустил руку в недра рюкзака и извлек последний кусок лепешки. Парень впился в нее зубам и принялся было жевать, но остановился.

  – А ты? – пробурчал неразборчиво Малой, протягивая кусок обратно.

  Но тот помотал головой:

  – Жуй сам. Я сыт.

   Пока они стояли, Квач внимательно наблюдал за окрестностями. Есть тоже хотелось, но терпимо. Парнишка дохленький совсем. Если не покормить, то скоро свалится, а тащить его на себе... Ладно, еда объявится, тут не пустыня, дичи много, вот тогда и перекусить можно будет.

   Впереди ветер поднял пыльный смерч. Извивающийся столб подпер небо. Далеко, не страшно. Низкая туча уронила несколько снежинок. Подгоняемая ветром, пластиковая бутылка, шурша и гулко пристукивая, пересекла шоссе. Квач проследил за ней взглядом, пока не заметил в кустах что-то странное. Он чисто рефлекторно сдернул с плеча обрез, но присмотревшись, опустил ружье. Ничего угрожающего, за кустами валялась какая-то куча тряпья. Скорее всего, это бросил кто-то из Искателей. Мусор. Но взглянуть все равно не помешает: бывало, что в такие кучи складывали собранные вещи, чтобы потом отвезти их на территорию. Если это так и есть, тогда появляется шанс найти что-то ценное...

   Малой уже расправился с лепешкой, хлебнул пойла из протянутой Квачом фляжки и закашлялся, мотая головой. На глазах мальчишки навернулись слезы. Квач хмыкнул, выдергивая флягу из его пальцев:

  – Крепко? Ничего, пройдет. Пошли, Малой, глянем, там чего-то валяется.

   Вблизи стало ясно, что никаким ценным барахлом тут и не пахнет. В куче тряпья лежали останки человека. Скелет в одежде. Редкое зрелище, по нынешним временам. Теперь оборотни даже костей не оставляют. Значит, давно здесь лежит покойник.

   Мальчишка скривился и побледнел. Квач заметил гримасу:

  – Чего ты? Не воняет уже, давно лежит. По западным дорогам давно никуда никто не ходил. И не заразишься: животные его ели, не оборотни. Вернее, не ТЕ оборотни.

   Над скелетом основательно потрудилось зверье. Страшно выглядели свалявшиеся клочья волос и остатки одежки. Череп был изрядно подпорчен: кто-то прострелил его. Кругом валялись ошметки металла, пластика, косточки, гильзы... Покойник отстреливался, видать. Ничего так отстреливался, бодро.

   Квач поднял истлевшую беспалую перчатку, из которой торчали косточки. Под ней обнаружился изрядно поржавевший пистолет. Он был разряжен. Очень вряд ли, что кто-то из зверья прострелил бедолаге голову. Да и гильза одна нашлась между ног.

   Все прояснилось, хотя ничего хорошего знание и не несло. Квач отшвырнул бесполезный пистолет в кусты и скрутил самокрутку, кроша остатки табака на кости.

  – Эй, ты что?! – возмутился Малой. – Он мертвый. Его уважать надо. Давай оружие ему вернем, чтобы он нашел Солнце? Тяжело же там, в Темной Степи.

  – Не заслуживает слабак лежать с оружием в руке, нет для него Солнца. Последний патрон оставил себе, трус. Но, раз уж так, может поищем, что там ценного он нам припас?

   Сумки какой-никакой рядом не оказалось. Может – потерял, или отобрали когда. А может и не носил покойник ничего с собой. Налегке шел.

   Совершенно уже не церемонясь, Квач расстегнул пояс мертвеца и резко дернул за пряжку, выдергивая ленту. Скелет качнулся. Лицо Малого приобрело нежно-зеленоватый оттенок: он явно с трудом держался, чтобы не стошнило. Но тут, из под тряпки на груди выскочил испуганный зверек и, поскрипывая, скрылся в спутанной травяной подстилке. Это оказалось слишком, парнишка не выдержал.

  Когда Малой вытер рот, Квач вздохнул и швырнул ему пояс:

  – Не впрок пошла лепешка-то. На, кармашки проверь.

   Малой отрицательно покачал головой и снова вознамерился проблеваться. Тогда Квач прикрикнул:

  – Варежки надень свои, если замараться боишься! Как выживешь, если меня шлепнут, брезгливый?

   Сжав зубы, бледный как смерть Малой осмотрел кармашки. Там нашлись герметичные пеналы с солью и спичками, какой-то приборчик со стрелочкой. Еще были свернутые пополам разноцветные листочки бумаги.

  – Квач, это чего?

  На одном листке были начертаны странные символы. Удалось различить цифры пятьсот по углам и рисунки, вроде тех, что Кулема делала острой иголочкой на пластмассе.

  – Записка какая-то. Оставь, пригодится. Костер развести можно.

  – А мы похороним...его? – Малой махнул головой на скелет.

  – Неча! Трусы и слабаки только портят землю. Оттого и болезнь...

   Закидав останки неизвестного ветками и травой, чтоб никто не обнаружил их следов, они двинулись дальше. Ветер окреп. Весенний разбойник веселился вовсю, стараясь холодом и пылью разозлить путников .

   Квач вытащил из рюкзака шляпу-котелок с пришитыми меховыми ушами и нахлобучил его себе на голову. За это сооружение, говорят, он и получил прозвище в свое время, но что такое квач – никто не знал. Что-то несуразное, может быть. Но зато прозвище получилось звонким и коротким.

  – Лысина мерзнет, – сообщил виновато Квач, завязывая уши под подбородком, чтобы ветер не сорвал головной убор.

   Малой снял треуголку. Ледяной ветер растрепал спутанные волосы. И впрямь холодно. Но едва он надел шляпу, как неожиданный шквал сорвал ее с головы и покатил к краю дороги. Малой поймал треуголку, выбил об коленку пыль и водрузил на место. Ветер явно крепчал, придется принимать меры.

   Достав припасенную на такой случай проволоку, он привязал ей шляпу. Затем потряс головой, чтобы проверить надежность крепления, прикинул и сдвинул узел чуть выше, чтоб не натирал.

  – А хороший ветер, а? – Квач смахнул выступившие слезы и улыбнулся.

  – Сильный слишком, – не понял радости старшего Малой.

  – Идем, идем, бродяга... Самое то, ветерок такой!

   Над самой головой Квача раздался свист рассекаемого воздуха. Птица! Она явно промахнулась, сделав где-то ошибку в расчетах. Скорее всего, не учел погоду, и потому, только придорожный куст потерял половину кроны. На метр левее, и голова с котелком-ушанкой грелась бы на обочине. Рядом с тем же кустом, что сейчас остался без верхушки.

   Залязгала по асфальту сталь: недовольный орел разворачивался, чтобы взлететь и повторить атаку. Если бы не ветер...

  Квач сорвал с плеча обрез и не целясь, от бедра, выстрелил. Серебро разнесло вдребезги пластик хвоста, а одно из крыльев орла подломилось. Птица разинула клюв и пронзительно кричала, бегая по кругу. Квач достал нож и одним резким ударом отсек орлу голову. Хлынула кровь. Здоровенный стальной клюв несколько раз проскрежетал по асфальту и остался открытым.

  – Вот и ужин прилетел!

  – Квач, это оборотень. Не заразимся?

  – Не, он не совсем оборотень. Видишь, кровь еще не превратилась, – Квач ловко отделил огромные крылья и взял тушку за лапы. – Малой, иди гильзы подбери.

   В общем-то гильзы, пожалуй, вряд ли пригодятся, их нечем снарядить, но не стоило парню рядом торчать. Оборотень мог и взорваться, если сердце уже поменялось. Бывало такое, что кровь живая, а сердце уже нет, и тогда оно взорвется почти сразу, оставшись без охлаждения. Но тут вроде бы все так, как бывает у начавших превращаться: металл и пластик снаружи, а внутри все вполне еще живое, без признаков превращений. Квач вдруг подумал, что, возможно, орел потому и промахнулся, что пока не оборотень? Те-то меткие со своими стеклянными глазами...

   Костер в Степи виден очень далеко, поэтому пришлось разводить его в ржавом остове какого-то агрегата. Согнув почти пополам подобранный по пути лист металла, Квач уложил в него тушку, ободрав предварительно пластиковую кожу и установил импровизированную жаровню на огонь.

   Серое небо потихоньку темнело. Ветер не стихал, и иногда врывался в проемы, срывая дым над железом. Тогда пламя костра начинало сопеть и метаться, словно стараясь улететь через проем окна в мрачное небо.

   Малой сидел на ржавой крыше, старательно вглядываясь в Степь. Минут через двадцать, Квач ткнул лист ногой, отодвигая немного его от углей и посыпал ароматное мясо солью. Запах от поджаривающейся орлиной тушки дразнил. Хотя мясо большой птицы точно не было деликатесом, но голодным и так хорошо.

   Еще минут через десять, потыкав прутиком мясо, Квач отодвинул ножом металл от костра и стукнул в крышу:

  – Готово, Малой! Принимайся за работу.

  Спрыгнув со своего наблюдательного пункта, парнишка с энтузиазмом принялся отрезать куски от тушки. Квач же оторвал ногу птицы и как-то механически, словно и не голодал чертову уйму времени, принялся пережевывать ее остатками зубов. Не то, чтоб невкусно совсем, просто аппетит почему-то не просыпался. Может и потому, что возникший еще днем озноб никак не проходил. Квач старательно не замечал недомогания: простудиться не страшно. Даже лучше, чтоб это была простуда. Но такое чудо – вряд ли.

  Он посмотрел на Малого и буркнул:

  – Ты на меня не смотри. Жуй давай!

   Ели они молча. Через десять минут от орла осталась только горстка костей. После обильной трапезы клонило в сон.

  – Малой, ты последи за округой, только не спи. Я подремлю чутка, а потом тебя сменю.

  – Хорошо. – парнишка кивнул, достал револьвер и взвел курок.

   Квач прекрасно знал, что первая вахта легче, если не слишком долгая. Потом, понятно, малыш задрыхнет, и до этого момента его надо будет сменить. Квач поудобней устроился в ржавом нутре машины и постарался отключиться, но не спалось. Мысли одолевали разные. Вспомнился уютный дом, с настоящим чугунным люком, даже с буквами ГК. Черт его знает, что это означает. Затем мысли перескочили на совсем ранние воспоминания. Много забылось, и тогда в воображении мелькали размытые образы, но иногда очень яркие картинки вдруг вплывали из-за завесы тумана, фокусировались, проявлялись в каждой своей подробности. Даже царапинка на мизинце после «охоты» и лист подорожника, обильно смоченный слюной, на ней. И как в детстве они ловили кузнечиков с металлическими ножками, растущими из пластмассового тельца. Малыши наступали на насекомых и с громким визгом отпрыгивали, когда ногу жалила маленькая вспышка. Они называли это игрой в искорку. Выигрывал тот, кто не получит ни одного ожога на ступне. А как-то на уроке один из Знающих объяснил, что искорка эта – родня той мощной и непостижимой силе, которая заставляет ночью гореть свет. И что так Генератор делает Территорию неприступной твердыней.

   Затем вспомнился Жрец, который всегда проповедовал, положив руку на бок Генератора. Он объяснял, зачем необходима подушная дань в виде еды и топлива для властей и Стражей Говорил, что они отвечают за спасение душ и безопасность территории. И хотя все знали: когда наступает ночь – Стражи стоят у дверей Вождя, но верили. В большинстве своем, по крайней мере. Наверное, Жрец дарил надежду, что хотя бы там, за Темной Степью, праведники найдут Солнце. Да, он говорил так и говорил, что спасутся те, кто не жаден и Солнце для них никогда не скроется за тучами.

   Квач только сейчас неожиданно понял, почему не верил в Солнце за Темной Степью столь безоглядно, как его соседи: Жрец никогда не оставался голодным. Он был самым толстым и хорошо одетым жителем Территории. После Вождя, конечно...

   Давно все. Очень давно.

   А какие цветы были тогда..! Желтые, словно ворсистые, они весной покрывали поля. Из резных листьев получался вкусный салат. А еще, эти цветы стояли в стеклянной вазочке...

   Наверное, Квач задремал, потому что грохот выстрелов застал его врасплох. Один...два ... три выстрела разметали видения в клочья. Хорошо хоть шляпа смягчила удар о крышу, когда он подскочил.

  Квач бесшумно вывалился наружу и снял оружие с предохранителя. Но вокруг все было тихо. Только шорох травы да поскрипывание какой-то старой железяки.

  – Ты жив, малыш? Помочь?

  – Не, все уже. Змея просто.

   Квач обошел остов. Сон окончательно улетучился, осталась зябкость и сладкие воспоминания о прошлом. Цветы...

   Да, Малой отстрелялся хорошо. Все три пули попали в цель. Одна разорвала металлический сегмент, вторая расплющила голову, третья перебила хвост. Ни одного заряда мимо. Хотя смертельным был любой из трех, но, все равно, неплохо.

   Кристаллические клыки монстра вонзились в землю. Крови не было, только вонючая черная жижа стекала из под пластин. Этот гад ползучий – стопроцентный оборотень. Квач приложил палец к грудной пластине – горячая. Значит, скоро взорвется сердце, его уже не сблокировать.

  Квач схватил Малого за руку и оттащил подальше.

  – Сейчас рванет!

   Спустя десяток секунд, сердце с глухим звуком взорвалось. Вспыхнул голубоватый свет. Сегменты вспучились. Из раны пополз вонючий дымок, словно кто-то кинул в костер оплетку кабеля.

  – А чего три раза стрелял? Одного бы хватило.

  Малой виновато пожал плечами.

  – Страшно... Он шевелился еще.

   Квач оторвал торчащий из машины металлический прут и отодвинул змею подальше, чтобы мелкие твари не тревожили ночь.

  – Иди, ложись, Малой, поспи. Я подежурю.

  – Ага, давай. Разбуди, когда сменяться.

  – Конечно!

  Ночь снова наваливалась, сбила с толку, попыталась утащить в сон. Вродде бы там, внутри, он страдал от бессонницы, а теперь приходилось вращать глазами, трясти головой и морщить нос. Сон обиженно отступал, но явно бродил где-то поблизости, ожидая, когда человек сдастся.

   Ветер потихоньку стих. Костер погас. Изо рта шел густой пар. Ночь эта была чуть светлей, чем обычно. Жрец почему-то называл такие дни полнолунием.

   Неожиданно потянуло смесью запахов расплавленной пластмассы и жаренного мяса. Не сильно пахло, но ощутимо. Значит, где-то в Степи рождался новый монстр.

   Когда появился первый человеческий оборотень, над всей Территорией стоял такой же запах.

  Никто не возражал, когда Рыжуха, день ото дня становившаяся все больше похожей на помесь паука с ящерицей, стала вдруг жрать пластик. Мусора хватало, и это даже посчитали благом. Она смешно бегала, шурша пластинками панциря. Все относились спокойно, когда существо посыпало округу самым настоящим песком в качестве испражнений. Ребятня каталась на спине многоногого монстра. Было весело, смешно до той поры, пока не выяснилось, что оборотень внутри меняется гораздо медленней, чем снаружи.

   Знание пришло с кровью. Маленькую Рёву паук разорвал на глазах у матери. Рыжуха превратилась в стремительное и безжалостное нечто, охота на которого стала смертельно опасной. Охотники умирали даже не успевая заметить оборотня. А когда паук угодил в ловушку и был убит, то через пять минут труп взорвался и труп, прихватив с собой пару Охотников.

   С той поры Территория начала вымирать. Становившиеся оборотнями не покидали свои бункеры и землянки. Они с одинаковым удовольствием жрали и отбросы, и живых людей, оставляя только песок за собой. Никто не знал, почему превращаются люди, но теперь каждый был сам за себя. Боязнь заразы разобщила племя.

   Чувствуя приближение сна, Квач решил пройтись и размяться. Он заглянул в машину: Малой сладко похрапывал, свернувшись комочком. Ночь текла вокруг то фосфоресцируя чьими-то глазами, то скрежеща металлом.

   Холод пробирал до костей. Квач залез в рюкзак и достал обмотанный проволокой, завернутый в кусок шкуры комок. Пару раз сжав сверток, человек прислонил его к щеке. Стало тепло!

   Сердце оборотня оставалось активным и быстро разогревало проволоку. Ярко засветился переливчатый огонек индикатора. Не красный. Значит, взрыв не грозит.

  – Конопушка... Прости!

   На глазах Квача навернулись слезы. Его Конопушка обернулась странной многоголовой змеей. Превращение происходило быстро. Квач уходил за дровами, а когда вернулся, то запер дверь и сидел несколько суток рядом с любимой, удерживая головы руками. Гладил их. Он никого не подпускал к Конопушке, надеясь на что-то. На чудо, наверное. Даже Знающих не слушал, а Жреца с его проповедями едва не пристрелил.

   Но когда Квач все же осознал, что не Конопушка рядом, а неведомое, иное, страшно существо, что нет человека, а остался только оборотень, то сам убил ее. И забрал сердце.

   Сердце оборотня можно сохранить, если успеть правильно воткнуть в него проволоку. Чем больше масса, тем длиннее кусок. Квач взял проволоки много, чтоб энергия быстро не ушла вся. И только изредка замыкал проводники, чтобы согреться, когда совсем невмоготу станет. Как сейчас, например. Расплатой за тепло была боль от воспоминаний.

   Руки Квача снова обрели чувствительность. Засунув сверток за пазуху, он встал, потянулся и снова принялся расхаживать вокруг машины, разминая затекшие ноги. Боль снова затаилась, ожидая, когда человек замерзнет.

   Голос застал врасплох.

  – Кто ты? – вздохом донеслось справа.

  Квач передернул обрез и прицелился на звук:

  – Проваливай. У нас тут отдых.

  – Да? Интересно. А зачем тебе сердце оборотня?

  – Чтоб греться. Шел бы ты своей дорогой, а, милый? У меня патронов немного, но на тебя потрачу один.

  – Это вряд ли поможет, – голос тяжело вздохнул, словно обратный вариант устроил бы его больше. – Но как хочешь. Я пошел.

  – Проваливай, скатертью дорога!

   Квач еще некоторое время прислушивался. Он ловил каждый шорох и целился в темноту, но собеседник, видимо, и правда ушел. Квач глубоко вздохнул, опустил оружие, но продолжил вслушиваться в ночь. А чуть позже припомнил, что про такое чудо-юдо Охотники рассказывали: блуждающие духи, ночные разговоры... Может, тоже оборотни, только без тела? Мало ли что бывает в Степи...

   Потихоньку ночь стала превращаться в сумерки. Светало. Значит, пора собираться в дорогу. Квач отошел к кустам и облегчился. Вернувшись, постоял немного, огляделся, достал флягу и встряхнул. Там приятно забулькало. Настойки на травах оставалось еще много, больше половины емкости, можно особо не экономить. А вот озноб и усталость перед дорогой убрать – совсем не лишнее.

   Жидкость огнем опалила внутренности. Квач выдохнул, вытер рукавом рот и потряс за плечо Малого:

  – Вставай, парень! Пора идти.

  – М-м-м? – Малой недоуменно обвел взглядом внутренность ржавой машины.

  – Вставай, говорю. Идем.

  – А, да, сейчас.

  Парнишка заворочался и с неохотой выбрался наружу. Он заметно дрожал. Квач протянул ему флягу.

  – Хлебни, полегчает. Только маленький глоточек, а то тяжко идти будет.

  Малой приложился к горлышку и закашлялся, едва не расплескав содержимое.

  – Тихо, тихо, сынок ! – похлопывая подростка по спине, успокаивал Квач. – Дыши. Сейчас пройдет. Лучше?

  – Угу! – кивнул головой парень, переводя дух.

  – Ну и хорошо. Сейчас быстро пойдем. И ветер, вот, поутих нам в помощь, – Квач спрятал флягу и застегнулся. – Пойдем, малыш!

   Все та же Степь, все та же Великая Серость, все та же Бесконечная Промозглость...

   Что ни говори, но день начался неплохо, грех жаловаться. А второй час пути, так и вообще, преподнес подарок. Им оказался парусник охотников. Платформа со сломанной мачтой стояла над ямой. Довольно приятный сюрприз; парусник вполне можно было восстановить. Только сперва вытащить на дорогу. Малой обрадовался находке:

  – Ура,! Пойдем вытаскивать?

  Парень рванулся было к платформе, но Квач успел подставить ему подножку. Малой растянулся на асфальте. Подросток поднялся. Из носа и разбитой губы текла кровь. Малой вытер нос ладонью и уставился на красные разводы. Затем поднял глаза на Квача.

  – Зачем?

  – Чтоб ты запомнил, как оно тут бывает все. Неожиданно так, жестко. Сейчас голова цела, а через миг рядышком лежит.

  – Я хотел посмотреть просто, а ты...

  – Видишь, земля чуть парит от ямки? – прервал парня Квач

  – Да.

  – Вот подойдешь к краю, он осыпется и ты съедешь вниз. А там тебя очень-очень ждут! Смотри!

   Подобрав кусок асфальта побольше, Квач подобрался к яме, ощупывая ногой местечко, куда можно наступить. Когда покрытие дороги подалось. Он остановился и поманил Малого.

  – Иди сюда, только становись чуть позади

   Подросток пошмыгал носом, не двигаясь с места, он все еще дулся на Квача, но любопытство победило и он подошел. Квач присел на корточки и осторожно бросил обломок на край откоса. Песок задвигался, поехал вниз, утягивая вместе с собой асфальт. Но едва первые песчинки достигли дна воронки, как блестящая телескопическая лапа выдвинулась на полметра и словно резанула склон ниже обломка. Тот моментально исчез под грудой песка. В воронке что-то взревело, выбросило облако сизого вонючего дыма. Обломок взлетел в воздух на шести лезвиях и моментально превратился в крошку. Подняв облако пыли, лезвия исчезли в песке, рычание смолкло, а воронка снова стала просто воронкой под потерпевшим аварию парусником. Ветер разносил по округе вонь выхлопа, разогретого металла и пластика.