Текст книги "Бородинское знамение"

Автор книги: Васса Царенкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Зойка

Когда вращение прекратилось, Зойка не сразу осознала, что осталась одна. Она упала на какую-то кучу листьев, травы и веток, и лежала, слегка провалившись в нее, а потому не видела, где находится. Когда удалось встать на ноги, Зойка огляделась и поняла, что попала на задний двор какой-то деревенской хибары. Вот теперь она заметила, что рядом нет ни Мишки, ни Киры, ни Пал Палыча. Зойка хотела покричать их, или хотя бы аукнуть, но удержалась. Кто его знает, что это за дом такой? А вдруг… Воображение услужливо нарисовало Зойке страшенного людоеда, успешно утащившего на обед и Киру, и мальчишек.

Зойка передернулась, отряхнула листья с передника, проверила карман – чудо, но ее чашечка не разбилась! – и пошла вокруг строения в поисках двери или хотя бы окна. Увы, таковых не оказалось. Зойка опять стояла рядом с кучей, предоставившей ей и ее чашечке столь мягкую посадку. Значит, дом она обошла кругом. И ни окон, ни дверей не обнаружила. Зойка хотела было пустить слезу, но вместо этого снова пошла по кругу. Вот и знакомая куча! Зойка ускорила шаг, третий круг она почти бежала. И как только родная куча показалась в третий раз, в стене появилась дверь!

Ручки не было. С полминуты Зойка таращилась на темные доски, а потом обеими руками толкнула дверь от себя. Дверь не распахнулась, а взметнулась снизу вверх. Зойка отпрянула назад, испугавшись, что ее сейчас прихлопнет. Дверь слегка покачивалась, поскрипывала. В помещении было темно, странным образом в него не проникал свет с улицы… Зойка с опаской переступила порог и вошла. Дверь тихо опустилась за ней. Мышеловка! Ловушка! Зойка внезапно вспомнила жуткое описание ловушек в египетских пирамидах, о которых рассказывала на уроке истории Евдокия Фаддеевна.

По полу потянуло сквозняком. Зойка глянула под ноги. И хорошо сделала! Шагни она сразу вперед – покатилась бы кубарем с лестницы, которая вела вниз, очевидно, в подвал. Оттуда тянуло холодом прямо-таки как из ледника, в котором бабушка летом держала припасы. Зойка перекрестилась, как делал это дед, перед тем как взяться за какую-нибудь работу, и правой ногой шагнула на первую ступеньку, опасаясь, что лестница превратится в скат, а она полетит вниз и сломает себе шею. Лестница оставалась странной, расширяющейся книзу лестницей. Ступени ее не были ни деревянными, ни железными. Что удивительно, шагов не было слышно. Каждая ступенька была шире предыдущей и имела форму выступа, весьма крутого. Чтобы перешагнуть на следующую ступеньку, приходилось хорошенько осматриваться, поэтому спуск получился долгим. В подвале (Зойка считала, что попала в подвал), оказавшемся небольшим, но на редкость холодным, из стены бил фонтанчик. Зойка подскочила к нему, вытащила из кармана чашечку, зачерпнула воды и глотнула. Чашечка была слишком мала, чтобы сразу утолить жажду даже маленькой девочки, поэтому Зойка черпала и черпала, глотала и глотала, совершенно позабыв обо всем остальном.

– Дитя пьет воду, – раздался незнакомый голос, – и не спрашивает позволения?

Зойка подскочила как ужаленная и резко обернулась на голос. К ней приближался красивый стройный юноша, на вид лет семнадцати, в светлом камзоле, как у сказочных принцев на картинках в книжках. У юноши было очень бледное лицо, а его волосы казались седыми.

– Здравствуй, дитя! Я Конрад Второй, страж этого мира. А как зовется дитя?

– Меня Зоя зовут, – прошептала Зойка, не в силах оторвать глаз от лица незнакомца.

– А! Дитя зовут «жизнь». Конрад Второй будет звать дитя Зоэ! – странный принц сделал ударение на последней гласной. – Дитя не возразит?

– Пожалуйста, ваше высочество.

– Высочество? Нет-нет, дитя Зоэ ошибается. Конрад Второй не принц, а страж и пленник.

– Пленник?

– Да. Что ищет дитя?

– Ничего.

Конрад Второй опустился на пол. Пол был таким же неровным и непонятным по материалу, как и лестница. Зойка тоже села, бочком, и припрятала чашечку в карман.

– Тогда зачем дитя Зоэ пришло сюда?

– Дитя не пришло, дитя попало сюда случайно, – Зойка попыталась говорить в точности как принц.

– Сюда случайно не попадают, дитя! Дитя лжет? – он задал вопрос тихим угрожающим голосом.

– Нет, – Зойка едва сдерживала слезы, – дитя не знает.

– Чем опечалено дитя?

– Я потеряла друзей, – затараторила Зойка, – Там пожар был! Пал Палыч, наверно, погиб. И Мишкин дедушка. И Кира. А меня закружило, и вот… я попала сюда.

– Дитя кружилось? А! Конрад Второй понимает. Дитя не лживо, дитя крайне опрометчиво. Дитя глупо.

– Да, – признала Зойка, – дитя очень глупо.

Странный принц улыбнулся. Лицо его от улыбки не стало ни добрее, ни приветливее. Зойка никогда не видела, чтобы люди улыбались так, что на лице ни один мускул не дрогнул. Ей стало еще страшнее.

– Глупое дитя Зоэ понимает, что оно мертво? И что не сможет уйти отсюда?

– Нет! – пискнула Зойка. – Я живая! Мне надо уйти! Мне надо вернуться обратно!

– А обратно означает куда, дитя?

– Домой! – завопила вне себя Зойка.

В этот момент фонтан разом перестал бить из стены, а по, заходил под ними ходуном.

– Нет! – воскликнул Конрад Второй. – Дитя не отдавало приказа! Дитя не знает!

Стены поплыли вверх, как будто дом кто-то приподнял за конек крыши. Начало задувать уже со всех сторон. И тут Зойка поняла, из чего была сделана лестница, и почему пол был таким неровным и странным образом поглощал звук шагов. Справа и слева от них с принцем расправлялись кожистые крылья. Они летели на спине дракона, а лестницей при спуске ей послужил драконий хвост, который теперь распрямлялся по ветру позади них. Дракон снижался, оставляя странный дом, лишившийся пола, висеть в воздухе. Наконец Зойка различила драконью голову. Не слишком большую, но, вероятно, оканчивавшуюся огнедышащей пастью. Зойка вцепилась в руку Конрада Второго:

– Куда мы летим?

– Мы летим по приказу Зоэ! Дитя приказало Конраду Первому лететь домой!

Зойка всегда считала драконьим домом пещеру. Глубокую, холодную, темную. И страшную. Такое место, куда драконы утаскивают принцесс, а потом едят их. Поэтому она зажмурилась, распялила рот и заорала что есть мочи:

– Не-е-е-е-е-е-е-е-е-ет!!!

Павел

Высокий, сужающийся кверху стеклянный готический потолок пропускал много яркого света. Библиотека впечатляла своими покачивающимися шкафами, которые, казалось, вот-вот обрушатся. Все здесь находилось в движении: птицы, кружащиеся под потолком, вьющиеся по стенам растения, хлопающие нижние дверцы шкафов, скользящие туда-сюда стекла верхних полок. Павел пробирался сквозь строй этажерок. Через пару-тройку этих шатких конструкций он запросто перемахнул, но остальные приходилось обходить: они так и норовили подсунуть ему для прочтения старую газету.

Наконец, Павлу удалось добраться до добротного конторского письменного стола, за которым восседал сухопарый седой старик в пенсне и подпоясанном стеганом бордовом халате поверх белой рубашки и синих бархатных брюк.

– Добро пожаловать, юноша! – поприветствовал он Павла знакомым голосом недавнего врача. –

Павел плюхнулся в кресло, невесть откуда взявшееся справа от него. Он был страшно зол. По всему видать, он попал не туда, куда нужно. Нет здесь ни Бородинского сражения, ни метеорита. Ему хотелось что-нибудь расколотить, пальцы его правой руки нервно бегали по ручке кресла, а голова работала в том усиленном режиме, который называется яростью.

– Вы кто? – брякнул Павел в адрес доброжелательного хозяина.

– Я профессор.

– Это в смысле врач что ли?

– Скорее учитель.

– Мне учителей при жизни хватило! – хамским тоном отреагировал Павел.

– Что значит «при жизни», юноша?

– А то и значит, что я вроде как умер! И учитель мне уже не нужен!

– Тот, кому учитель уже не нужен, сам становится учителем, – парировал собеседник. – Но выглядите вы вполне живым, друг мой. И весьма юным, кстати. Сколько вам лет? Двадцать два? Двадцать три?

– Мне? Мне тринадцать…

– Отнюдь, молодой человек!

Профессор порылся в кармане халата и извлек на свет божий зеркальце в серебряной оправе. Он протянул зеркальце Павлу, тот глянул и ужаснулся: у него пробивались усы! Мальчик вскочил с места, выхватил зеркальце у старика и попытался увидеть в нем себя целиком. Лицо, бывшее, очевидно, его собственным отражением, никак не могло быть лицом Пал Палыча Самого Младшего. Не знай Павел, что видит сейчас сам себя, он решил бы, что встретил отца.

– Но я же… но мне… не понимаю ничего!

Павел, наконец-то, обрел вожделенный бьющийся предмет и с силой шваркнул зеркальце об пол. Осколки брызнули во все стороны. Пожилой мужчина за столом тихо позвал:

– Машенька!

Словно по волшебству из-за его спины появилась низенькая крепенькая старушка, одетая как маленькая девочка из русской народной сказки – в красном платьице и платочке в белый горошек, с совочком и веничком в руках. Она живо замела осколки на совок, зыркнула из-под длинной седой челки на дрожащего от гнева Павла, и пропала за шкафами.

– Да-а-а… – протянул старик. – Ведете вы себя, юноша, аккурат на тринадцать лет. Но если вам на самом деле тринадцать, то вы действительно умерли, причем недавно. А нам с вами пора познакомиться. Как вас звать-величать? Фамилия, имя, отчество, анкетные данные, так сказать?

Павел плюхнулся обратно и оглядел свои ноги и руки, ставшие непривычно длинными. Да уж, необъяснимым образом прибавил он не только в возрасте, но и в росте. Он дернулся, потому что порезал правую ладонь осколком зеркала, отскочившего в кресло.

– Лукьянов моя фамилия, Пал Палыч – имя и отчество.

– Замечательно, Павел Павлович! Будем знакомы! – старик на мгновение сунул правую руку в карман, поморщился, а потом встал из-за стола и протянул Павлу ладонь.

Парень не ожидал от старого человека столь крепкого рукопожатия – тот сжал его руку с такой силой, что порез на ладони снова начал кровоточить. И вдруг, неожиданно для себя самого, Павел выкрикнул:

– А я вас знаю! Вы – Дитерлих! Кирилл Христианович! Кирин дедушка!

– Верно! – обрадовался старик и позвал: – Машенька! Салфетки!

Из-за шкафа высунулась сморщенная ручка, протягивающая хозяину два тонких полотенца. Кирилл Христианович, поблагодарив, взял оба, одно дал Павлу, другим аккуратно обернул руку.

– Сядьте, Павел Павлович, прошу вас.

Дважды Павла просить было не нужно. Как подкошенный он рухнул в то же кресло, прижимая чистую тряпку к раненой ладони. Перед глазами у него по-прежнему сидел седой старик, но видел его Павел нечетко, как сквозь прозрачный экран. По этому экрану будто неслись кинокадры. Он видел Дитерлиха, рядом с ним – молодую женщину, видел голубые стены и серый линолеум, какой бывает в больницах, видел яркие вспышки и множество людей в белых халатах… А потом картинка стала размываться.

– Ну? И что вы поняли? – Кирилл Христианович внимательно вглядывался в сидящего перед ним юношу.

– Я видел вас. И вашу, скорее всего, дочь. В больнице. И много врачей. Она умерла? Как мой отец?

– Вы и правы, и не правы. Да, моя дочь умерла. Но вы видели не больницу, а научно-исследовательский институт. И не врачей, а сотрудников Лаборатории имени Симашко. Не задавайте мне сейчас вопросов, в свое время вы все узнаете. Ответьте, а как получилось, что вы вдруг увидели все это? И откуда, позвольте спросить, вы знаете меня?

– Я не знаю, как вы сделали это. Чтобы я увидал такое, нужно…

– Что же?

– Постойте… Я, кажется, понял… Зеркало… Я им поранился… А вы – перед тем как пожать мне руку – вы сунули ее в карман… У вас там нож?

– Перочинный, – Дитерлих выложил на стол красиво инкрустированный ножик. – А вы умны, Павел Павлович, и на редкость догадливы!

– Но откуда вы узнали? – ошарашенно допытывался Павел.

– Это нетрудно. Я ведь знал вашего батюшку. Но мои объяснения будут позже. Сейчас я хотел бы услышать ваши. Как вас сюда занесло?

– Ну… сначала я, ваша внучка, Мишка Лисицын и Зойка Швец играли в ночные прятки… – неуверенно начал Павел.

– Так-так, – ободрил его профессор.

И Павел подробно рассказал Кириллу Христиановичу все, что с ним случилось. Дитерлих оказался на редкость хорошим слушателем. Раньше Павел считал, что учителя – самые несносные перебивальщики, не умеющие слушать других людей. Но Кирилл Христианович кивал в нужных местах и задавал короткие наводящие вопросы, облегчавшие течение рассказа.

– И когда я понял, что умираю, – закончил Павел, – то даже не испугался, только пожалел, что не могу успокоить маму. И еще я удивился, что совсем не чувствую боли. Профессор, почему так?

– Видите ли, Павел Павлович – медленно заговорил Дитерлих, – смерть в нашем с вами случае не является смертью в полном смысле этого слова. Прежде всего, раз вы оказались в этом мире во плоти, то в вашем мире ваше физическое тело невозможно похоронить. Ведь так?

– Я спрашивал маму, где могила моего отца, – отреагировал Павел, – но она сказала, что могилы нет. А вот у Мишки Лисицына, у того родители похоронены на деревенском кладбище.

– Нет!

– Постойте… вы хотите сказать, что надгробие там есть, а тел нет? Что там пустая могила?

– Именно!

– Зачем? А-а-а, понимаю, чтобы все подумали, что они там. И Мишка не знает? Идиотизм какой-то! – возмущению Павла не было предела.

– Семейство Лисицыных поступило всего лишь разумно, – улыбнулся Дитерлих. – Порассуждайте сами. И вы поймете, что сделать вид иногда разумнее, чем давать постоянные разъяснения.

– Это я понимаю, но…

– Но понимать и одобрять – не одно и то же, верно? – профессор склонил голову набок, ожидая реакции Павла, но тот молчал. – Кое-что в вашем рассказе остается для меня неясным. Кое-что я могу объяснить. Например, почему вы так внезапно выросли. Вы поступили как взрослый человек: пытались спасти друзей, с жалостью вспоминали о матери. Это отразилось на вашем преображении. Скажу сразу: вернетесь ли вы обратно в свой мир, мне неизвестно, я не волшебник. Знаю наверняка лишь то, что во многом это будет ваш собственный выбор. В свое время я выбрал эту библиотеку.

Павел вопросительно посмотрел на профессора.

– Да, Павел Павлович, я старый эгоист. Я выбрал существование в этом мире. Мире, который принесет наибольшую пользу моей душе на пути к вечности. Ибо человек ответственен за то, что обладает душой, неким высшим даром, который по смерти его физического тела отправляется в высшие сферы. Я склонен видеть в вас друга. Учитесь! Моя библиотека – в вашем распоряжении, я готов помогать вам в науке. Самообразование – неизмеримо более высокая ступень познания, чем все вместе взятые академические учреждения, начиная от начальной школы, и кончая всеми мыслимыми университетами. Принимайте решение самостоятельно, юноша. Машенька приготовит вам комнату. Она удивительная – вот кто у нас волшебница! Отдохните сегодня, погуляйте в саду, а поговорим мы с вами позже. По рукам?

Профессор поднялся из-за стола. Павел протянул было руку для пожатия, но вспомнил о порезе. Дитерлих шутливо отсалютовал ему, приложив пальцы к голове, и покинул пределы библиотеки. Из-за шкафа высунулась Машенька и поманила Павла тряпочкой.

Зойка

– В 1666 году, – диктовала Евдокия Фаддеевна, – Дмитрий Михайлович Коноплев отдал половину села Бородино в приданое за своей дочерью Юфимией Дмитриевной, вышедшей замуж за окольничьего – Тимофея Петровича Савелова. Его сын, Тимофей Тимофеевич Савелов, в 1712 году выменял часть села Горки у помещика Бибикова… Лисицын!

Мишка немедленно прекратил вертеться и вскинул руку.

– В чем дело, Лисицын? – Евдокия в классе никогда не делала поблажек племяннику.

– Тетя Ду… То есть, Евдокия Фаддеевна! Я просто услышал и подумал… А не может этот Савелов быть… ну… родственником Зойки Швец?

– Не Зойки, а Зои. Ты опередил меня, Михаил. Я собиралась этим закончить урок. Ребята! В вашем классе учится девочка, которую в прежние времена назвали бы потомственной купчихой из рода Савеловых – Зоя Игоревна Савелова-Швец.

Зойка покраснела и потупилась: в школе она всегда звалась просто Швец, по отцу, ее двойную фамилию никто не упоминал. Мишка оторвал кусочек страницы из конца тетрадки и застрочил на нем. Ребята зашушукались.

– Продолжим, – призвала класс к порядку преподаватель истории. – Село Бородино…

Мишка исхитрился перебросить Зойке записку. Она не решилась шуршать посланием в классе, но на перемене выудила бумажку из кармана и прочитала: «Раз ты такая потомственная, я на тебе женюсь!».

***

Конрад Первый не был огнедышащим драконом. Конрад Первый был драконом, выдыхающим не пламя, а холод. Зойка ошиблась, когда предположила, что дракон принесет их с принцем в пещеру. Конрад Первый принес их в башню, где они с Конрадом Вторым жили на самом верху. Драконов было трое: сам Конрад Первый, иссиня-черный дракон, Олаф Первый, серо-зеленый дракон, и Юфимия Первая.

Олаф Второй, пленник Олафа Первого при жизни звался Джереми Томкинсом, был он негром, уроженцем штата Пенсильвания, и погиб в начале XVIII века под колесами пролетки. Настоящее имя Конрада Второго было Калле Свенсон, и в Средние века был он поначалу шведским портным-подмастерьем (поэтому легко сшил себе прекрасный костюм «принца»). Когда его бабку сожгли на костре как ведьму, он подался в разбойники и погиб при дележе добычи – кто-то из собратьев по шайке пырнул Калле ножом.

Удивительно, но все трое понимали друг друга без переводчика. Конрад Второй объяснил Зойке, что на самом-то деле он говорит по-шведски, а Олаф Второй по-английски. Но после смерти это не важно, все понимают друг друга так, как если бы никогда не было Вавилонской башни.

Зойке предстояло пройти инициацию и стать пленницей под именем Юфимии Второй. Поначалу девочка пришла в ужас, но при виде Юфимии Первой ее доброе сердечко растаяло. Юфимия Первая совсем не была похожа на чудовище. Для дракона она была крошечная, не больше теленка, толстенькая, короткокрылая, короткохвостая и абсолютно зефирно-розовая. Юфа – так Зойка сразу же стала звать дракончика – ласково тыкалась холодным носиком в ладонь девочки и пофыркивала.

Жить Зойке предложили в одной из комнат, похожей на монашескую келью. Туда с трудом поместилась узенькая постелька, деревянное креслице и рукомойник. Ни о какой ванной и речи не было. В туалет нужно было бегать вниз по лестнице. Душ заменяли пока еще теплые летние ливни. Столом служила откидная доска, прикрепленная к стене. Когда ей приходила охота посмотреть в окно, расположенное слишком высоко, Зойка использовала столешницу как ступеньку. Из окна открывался вид на противоположную стену внутреннего двора, кусочек неба и проплывающие по нему облака. Стекла в окне не было, поэтому в келье было холодно по ночам, вода в рукомойнике выстывала, но Зойка не чувствовала этого: она и дома привыкла умываться с утра почти ледяной водой. Но ей не хватало солнца. А еще – пения птиц по утрам…

Конрад Второй объяснил девочке, что она может питаться отдельно, в своей комнате, но Зойка предпочитала есть в общей столовой, хотя никак не могла привыкнуть к похожим на гномов карликам, обслуживавшим их во время приема пищи. Эти человечки были не намного ниже ростом, чем она сама. Но их старообразные личики отпугивали девочку неприязненным выражением. Зойка неоднократно пыталась заговорить с ними, но они лишь фыркали в ответ, выпуская пар из широких ноздрей.

После завтрака Зойка выгуливала Юфу. Происходило это следующим образом. Зойка выводила дракончика на открытый каменный балкон, седлала, садилась верхом, и они вылетали из башни, чтобы приземлиться во дворе. Там бил фонтан, цвели альпийские горки, стояли деревянные скамейки. Чтобы дракончик не потерялся, Зойка привязывала длинную веревку: одним концом к седлу, другим – к скамейке. Девочка сидела у фонтана, слушая плеск воды, а Юфа бегала вокруг, то и дело взмывая в воздух на длину веревки. Когда в башне начинал бить колокол, Зойка отвязывала Юфу, оборачивала сложенную веревку вокруг пояса, садилась верхом, и они возвращались в башню обедать. После обеда Зойка просила Конрада или Олафа почитать ей какую-нибудь книгу. Все книги были написаны руническим письмом, которого Зойка не разбирала, и, сколько ни учила, запомнить не могла. Вечером требовалось снова выгулять дракончика. Время тянулось долго и нудно.

Когда зарядили холодные осенние дожди, Зойка начала чувствовать себя настоящей пленницей. Прогулки в саду превратились в кошмар: Зойка жалась у стены, стараясь спрятаться под крышей башни, а Юфа шлепала по лужам, разбрызгивая грязь. К тому же у дракончика начали меняться зубы, поэтому Юфа кусалась всякий раз, когда Зойка седлала ее. Конрад требовал приносить ему все выпавшие у Юфы зубы. Порой Зойке приходилось ползать по отцветающим альпийским горкам в поисках этих бесценных сокровищ. Кончилось тем, что Зойка простудилась. Она лежала в своей келье, одинокая, больная и несчастная. Вечером к ней пришел Конрад.

– Почему дитя Зоэ не использует свою силу? – спросил он, присев на край ее кровати.

– Кха-кха-кхакую силу? – закашлялась Зойка.

– Не говорил ли я, что дитя глупо?

– Ну, говорил, и пшто?! – чихнула девочка.

– Глупое дитя Зоэ обладает артефактом и не использует его! – веско заявил Конрад и вышел, оставив на одеяле тонкую книжечку.

Зойка потянулась за книжкой. Руны! Она же сто раз говорила Конраду, что не умеет разбирать руны! Однако, кроме рун, в книге обнаружились и картинки. На одной из них была изображена комната. В комнате на стульчике сидела девочка, а перед ней стояла старушка, протягивавшая ей розовую чашечку. Зойка вскочила с кровати и сорвала с гвоздя над дверью свой холщовый передник. Чашечка! Прабабушкина волшебная чашечка! Как же она могла забыть?! Зойка откинула доску, взобралась на нее и выставила чашечку за окно, под струи дождя. Капли отскакивали ей в лицо и затекали в рукав. Чашечка наполнилась, Зойка слезла со стола и сделала три глотка. Вскоре боль в горле утихла, температура упала. «Прав Конрад Второй, ох и прав, – подумала повеселевшая Зойка, перелистывая книжку. – Дитя Зоэ очень глупо!». Теперь ей стал ясен смысл слова «артефакт», а в голову, благодаря картинкам, пришла прекрасная идея.

На следующий день к обеду Зойка явилась в переднике. Покончив с едой, она не стала приставать с просьбами о чтении ни к Конраду, ни к Олафу. Руководствуясь картинками, просмотренными накануне, она увязалась за последним карликом, выходившим из столовой. Спустившись вниз по винтовой лестнице, Зойка, как и ожидала, оказалась на кухне. Хмурые человечки сгрудились посреди помещения, злобно глядя на девочку, с явным намерением вытолкать ее вон. Но Зойка тщательно подготовилась к визиту. Она выбрала стул, похожий на тот, который видела на картинке в книжке, встала на него, возвысившись над кухонным персоналом, и извлекла из кармана свою чашечку, подняв ее так, чтобы всем было видно. Эффект превзошел все Зойкины ожидания: на картинке карлики просто кланялись, а эти повалились ниц, выкрикивая какое-то слово. Прислушавшись, Зойка разобрала, что это было слово «госпожа».

– Встаньте! Кто у вас тут главный? – спросила Зойка.

Маленькие человечки разом показали в угол за печкой. Зойка слезла со стула и пошла туда, куда они указывали. Человечки почтительно отступали и кланялись. За гудящей печкой Зойка увидела сморщенную старую карлицу. Ее седые волосы были такими длинными, что закрывали даже деревянные башмаки.

– Госпожа, – прошамкала она, вставая. – Добро пожаловать, госпожа!

Зойка поклонилась гномьей предводительнице и протянула ей чашечку. Старуха взяла у нее артефакт и спросила:

– Какое знание, госпожа?

– Руны, – ответила Зойка, – я хочу понимать руны!

Старая карлица кивнула и начала шевелить сомкнутыми губами и щеками, будто делая гимнастику от морщин. Нагнав слюны, она сплюнула в чашечку и протянула к Зойке руку сморщенной ладонью вверх. Из левого кармана передника Зойка достала драконий зуб и положила его на старухину ладонь. Та бросила зуб в чашечку. Жидкость моментально окрасилась в розовый цвет и вскипела: над ней поднялась и опала пена. Почуяв запах клубничного варенья, Зойка наклонилась и схлебнула сладкий сироп из рук старухи. Потом забрала у нее чашечку, вытряхнула зуб, убрала все на место, в карманы передника.

– Спасибо, – сказала Зойка.

– Все, что будет угодно госпоже, – кланяясь, отозвалась старуха, – все, что будет угодно.

Зойка вышла из кухни и поспешила в свою комнату. Ей не терпелось проверить результат. Она схватила книжку, оставленную Конрадом, и раскрыла на первой странице.

– «Испытание пленницы Юлианы Второй», – свободно прочла Зойка и запрыгала на одной ножке. – Ура! Ура! Ура! Получилось! Получилось!