Текст книги "Бородинское знамение"

Автор книги: Васса Царенкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Павел

Вечером купались. Мишка привел с собой Зойку Швец – веселую, рыжую, с хвостиками и веснушками – все как полагается. Кире она сразу очень понравилась. Несмотря на многословность, девчушка не выглядела навязчивой. Зойка, казалось, тоже сразу почувствовала симпатию к Кире – такой стройной, красивой и загадочной, какими бывают только принцессы в сказках. В ожидании Павла Зойка и Мишка рассказывали Кире о необычной игре, в которую они часто играли летом. Игра называлась «ночные прятки», и ее правила весьма насмешили Киру, уверявшую ребят в том, что в подобной игре невозможно выиграть. Но едва Мишка – признанный чемпион ночных пряток – начал с жаром доказывать ей обратное, как появился Павел.

Он прикатил на самокате. Пристроил своего «коня» в тени большого валуна, скинул кеды, футболку и шорты. Аккуратно повесил одежду на руль самоката, вызвав вздох у Зойки, пробурчавшей под нос что-то старческое, вроде: «А некоторых не заставишь одежду убирать!» Потянулся, постоял на берегу, и быстро вошел в воду. Продемонстрировал всей честной компании, как прекрасно он плавает, а потом уселся на берегу рядом с Кирой. Мишка заранее набрал в ведерко мелких камешков, и ребята по очереди кидали их в воду. Два камешка Киры залетели дальше всех. Павел хмыкнул и с места бросился в реку.

– Пал Палыч! – завопил Мишка, – Ты дурак совсем? Там же камень!

– Выпендрежник! – фыркнула Зойка. Она вскочила, хлопнула Мишку по спине и крикнула:

– Догоняй!

Мишка помчался за ней, сверкая пятками. Кира же, прикрыв глаза ладонью от заходящего солнца, следила за пловцом.

– Что там за камень? – спросила Кира у Павла, когда он, наконец, соизволил вылезти на берег.

– Краеугольный, – пошутил он. – Большой острый камень, его не видно так, а вода еще не обтесала. Короче, – Павел зевнул, – опасный он.

– Ты же… ты же мог погибнуть! Как твой папа. – Кира надеялась, что ее голос не дрогнул.

– Мог, – парнишка посерьезнел, – но мне пока это не нужно.

– Пока? Что значит «пока»?

– Слушай, внучка-Кроль, – он наклонился к ней ближе, так, чтобы Зойка и Мишка не расслышали. – Ты же не просто так упомянула моего отца! Ты… ну… что-нибудь знаешь?

– О чем?

Кира готова была услышать что угодно. Но только не то, что он спросил:

– О том, как на самом деле погибли наши родители?

Кира не ответила. Павел тоже замолк. Он видел, что девочка вспоминает, и не хотел ей мешать. Кира же действительно пыталась вспомнить что-то, чего в ее от природы прекрасной памяти то ли не было совсем, то ли не хватало частично. Смутные образы то возникали как тени, то пропадали. Мучительно продираясь сквозь слои времени, она пыталась вызвать в памяти лицо матери, но не могла.

Мишка и Зойка полезли в воду, начали брызгаться. А у Киры от их криков зашумело в ушах. Низкое солнце слепило ее, отрезая от сидящего рядом Павла, висок заломило, кровь отхлынула от щек, пальцы стали как ледышки. Он коснулся ее плеча:

– Послушай, не надо. Если ты этого не помнишь, то и не надо. Я… я могу помочь тебе вспомнить, но не сейчас, не здесь. Не при них, понимаешь?

– Да. Понимаю. Да.

Словно в забытьи, Кира медленно встала и пошла вверх по склону, покачиваясь, как от ветра. Павел пристально, по-взрослому смотрел ей вслед, а когда она скрылась из глаз, побежал купаться.

Зойка

– А теперь, деточка, не мешай мне, посиди тихонечко на сундучке, на моем передничке, – приговаривала прабабушка Зоя Панкратовна, усаживая вертлявую тезку. – Посиди, Рыжик. А я поворожу.

Пятилетняя Зойка обожала свою прабабушку, да и та разве что еще красную шапочку ей не сшила. Зоя Панкратовна, теперь совсем седая, в молодости была такая же медно-рыжая, как ее правнучка. К тому же Зойку назвали в ее честь. Их взаимное притяжение было таким сильным, что его чувствовали даже посторонние: если прабабушка вела Зойку гулять, между ними никто не мог пройти, даже Дружок не мог проскочить! Он лишь бегал кругами, весело облаивая прабабушку с правнучкой.

– Вот так сиди, Зоюшка-заюшка, смотри да присматривайся, слушай да прислушивайся.

Зоя Панкратовна поставила на середину комнаты сосновый чурбан, постелила на него холщовую тряпицу, а сверху пристроила стеклянный кувшин, до краев наполненный водой. Сама перекрестилась три раза слева направо и забормотала: «Fiat firmamentum in medio aquanim et separet aquas ab aquis, quae superius sicut quae inferius et quae inferius sicut quae superius ad perpetranda miracula rei unius. Sol ejus pater est, luna mater et ventus hanc gestavit in utero suo, ascendit a terra ad coelum in terram descendit. Exorciso te creatura aqua, ut sis mihi speculum Dei vivi in operibus ejus et fons vitae et ablutio peccatonim. Amen»11
  Да будет твердь на средине воды и да отделит воды от вод: те, которые выше, от тех, которые ниже; и будут те, которые ниже, подобны тем, которые выше. Солнце – ее отец, луна – мать, и ветер носил ее в утробе своей, достигая от земли до неба и опять с неба спускаясь на землю. Заклинаю тебя, тварь воды, чтобы ты была для меня соль и зола, зеркало Бога живого в творениях Его и источник жизни и омовения грехов. Аминь (лат.)


[Закрыть].

Потом она сняла с полки маленькую розовую чашечку. Поставила ее на чурбан вместо кувшина, который подняла левой рукой, и начала аккуратно переливать из него воду в эту новую емкость. Зойка, конечно, была мала, но даже она понимала, что полный кувшин нельзя опорожнить в такую маленькую чашку. Тем не менее, чашечка поглощала миллилитр за миллилитром до тех пор, пока кувшин не опустел. Зойка следила за бабушкиными действиями, округлив глаза и рот. Зоя Панкратовна отставила кувшин на полку, взяла чашечку в правую руку, подошла к Зойке и перевернула чашечку над ее рыжей макушкой. Со дна упала всего одна капля.

– Ой!

– Не пугайся, милая! – Зоя Панкратовна улыбалась правнучке. – Вставай-ка, иди сюда, заюшка!

Прабабушка подняла с чурбана тряпку, оказавшуюся холщовым передничком с кармашками. Повязала его вокруг талии девочки, а потом оттянула правый кармашек и сказала:

– Этот передничек всегда будет тебе впрору, деточка. А в кармашке с тобой всегда будет эта чашечка. Она никогда не разобьется. Тот, кто выпьет воды из нее, излечится от простуды, от головной, зубной боли, от дурного сглаза. Только ты, заюшка, помалкивай о том, как мы тут с тобой ворожили, хорошо?

– Хорошо! – с готовностью пообещала Зойка.

Утром она хотела спросить у прабабушки, что это были за слова такие диковинные. Но не пришлось. В ночь Зоя Панкратовна скончалась.

***

– Здравствуйте, бабуся Варя! – раздался звонкий девчоночий голосок, – Кира больна? Ох уж эти городские девочки, такие слабенькие все! Можно мне к Кире?

– Здравствуй, здравствуй, Рыжик! – даже Кире слышно, что Варвара Нефедовна улыбается. – Наверх полезай, там она. Лежит.

Кира с трудом села на постели. Только Зойки ей сейчас недоставало! Нельзя валяться в кровати, она не больна и не выкажет слабости! Кира спустила ноги на пол и попыталась встать, но тут комната куда-то поехала и девочка полетела обратно в подушки.

– Бабуся Варя! Бабуся Варя! – трещала Зойка ниже этажом. – Можно водички? Вот в эту чашечку!

Звякнул ковш о ведерко. Кира стиснула зубы, чтобы не заорать от боли. Голова раскалывалась и кружилась – она перенапряглась там, у реки.

– Кира? – от двери долетел громкий шепот Зойки, – Можно?

Кира издала слабый приглашающий стон. Зойка вошла на цыпочках, прикрыла дверь и подошла к кровати.

– Кирочка, выпей, пожалуйста! – Зойка приподняла с подушки голову Киры левой рукой, а правой поднесла к ее губам крошечную кукольную чашечку. – Выпей, Кирочка, пожалуйста! Это просто водичка!

Кира глотнула. Раз, другой… водичка кончилась. Зойка села на пол у кровати. Кира снова откинулась на подушку. Так они провели пару минут, а потом Кира с удивлением почувствовала, что мерзкая мигрень улетучилась. Девочка резко села.

– Зоя! Что ты дала мне выпить?

– Кирочка, так водичку же, мне бабуся Варя плеснула в чашечку, – Зойка похлопала себя по карману.

Кира только сейчас заметила, что Зойка очень старомодно одета – поверх летнего платьица на ней был грубый домотканый передник с карманами.

– Кира, пойдем! – Зойка засуетилась как маленькая старушенция. Хвостики на ее рыжей головке смешно запрыгали. – Пойдем скорее, Мишка и Пал Палыч жду нас у барановской сараюшки, там играть будем!

Барановская сараюшка была обычным местом, от которого компания деревенских ребят начинала игру в «ночные прятки». Городских и прочих дачников принимать в игру обычно запрещалось. Но Зойка и Мишка, посовещавшись, решили привлечь к делу Павла и Киру. Павел был достаточно ловок для ночных пряток, а Кира им просто нравилась. Сложность ночных пряток заключалась в том, что водящего не было. Все искали всех и следили за всеми до петушиного крика. Результат обсуждался наутро. Лгать было нельзя. Так что, если тебя застукали за тем, как ты вернулся домой и лег спать – признавайся. Самым увлекательным и был процесс разбора на следующий день: ночные прятки смахивали скорее на игру в детективов или шпионов. Выигрывал обычно тот, кто хорошо ориентировался, не терял головы при изменении ситуации и мог отчитаться по передвижениям всех остальных.

Кира сразу решила следить за Мишкой, так как подозревала, что Павел будет следить за ней самой. В итоге следить за ним было глупо, слежка быстро раскрылась бы и потеряла смысл.

– Короче, – заявил Мишка, – сегодня правила такие. Вместе не прятаться, всем разбегаться. К себе домой нельзя. Ни к кому из нас домой тоже нельзя – запрут и не выпустят. В лес сегодня не забегать, к речке тоже. Городские там враз заплутают или утопнут! Если я закричу петухом – все возвращаемся сюда. Если закричит настоящий петух – все по домам!

Кира подумала, что вряд ли отличит Мишкино кукареканье от настоящего петушиного, но смолчала. Зойка велела всем встать в круг и взяться за руки, а потом завертелась в середине круга против часовой стрелки, громко декламируя считалочку:

Говорил купец Иван:

Я сегодня сильно пьян!

Я видал как в небесах

Пролетал седой монах!

Отвечал монах седой:

Посчитаюсь я с тобой,

Десятину отдавай,

А не можешь – убегай!

При слове «убегай» круг распался, и все сорвались с места. Ребята побежали кто куда. Кира, которая во время Зойкиной считалочки не спускала глаз с Мишки, ринулась было за ним, но почувствовала, что Павел, стоящий в кругу слева от нее, не выпустил ее запястья. Он рванулся к забору соседей Барановых – Быковых, и потащил за собой Киру.

Павел

Они пробежали мимо забора Быковых, свернули еще раз и оказались у времянки Тарасенко. Тарасенко был настоящей притчей во языцех всех Горок: ходили слухи, что он гонит самогон. Его времянка оставалась таковой уже лет тридцать. Сам Тарасенко жил в бане – крепком двухэтажном срубе на другой стороне участка, у колодца. Времянку он отписал по завещанию внуку, который учился в Москве на дипломата, бегло говорил по-китайски и не собирался жить в деревне.

– Быстро! – скомандовал Павел. – Поехали!

Из зарослей крыжовника мальчишка выхватил самокат, ругнул по матушке колючий куст, и они с Кирой покатили по узкой тропинке в сторону строго запрещенного Мишкой леса. Кира не чувствовала страха. Она лишь не понимала, во что ввязалась, поскольку Павел не отвечал ни на один ее взволнованный вопрос. Он следил за дорожкой, уже почти совсем пропавшей в темноте, опасаясь перевернуться на своем транспорте вместе с Кирой. Ведь тогда у местной шантрапы появится повод говорить, что городские ни на что не годятся!

– Слезай! – приказал Павел. – Дальше пойдем пешком. Держи.

Он передал ей руль. Сам же вытащил из кармана джинсов фонарик и двинулся вбок, освещая заросшую тропинку. Не прошли они и ста метров, как Кира заметила темный дом. Павел уверенно направился к заборчику, отвел пару досок и исчез в проеме. Кира полезла за ним, волоча норовивший застрять самокат.

Участок, на котором они оказались, когда-то был уютным тенистым фруктовым садом. Но нынче яблони разрослись в нем так, что нижние ветви расстелились по земле, а верхние закрыли небо. Ребята подошли к дому. Павел потянул видимую ему одному дверную ручку, дверь заскрипела и открылась. Кира, ведя самокат «в поводу», вошла вслед за Павлом в темную комнату. Загорелся огонек.

– Вот, – сказал мальчик, – тут есть свечи. Фонарь я вырублю, батарею экономить надо.

Кира отметила, что он намеренно избегает произносить «фонарик», «свечки», «батарейка», делаясь как будто старше и подчеркивая важность происходящего. Павел зажег вторую свечу от своей и протянул ее Кире.

– Идем наверх!

Лестница оказалась крепкой. Ступени почти не скрипели. Дом был из тех, которые бабушка Варвара Нефедовна называла «господскими». В этом Кира окончательно убедилась, когда потолок второго этажа оказался таким же высоким, как и первого. Сквозь стропила не проглядывало небо, древняя усадьба на редкость хорошо сохранилась.

– Какой старый дом, – нервно передернулась Кира.

Она увидела у стены стол, заваленный пыльными книгами, и несколько разномастных стульев с гнутыми спинками. Кира пристроила свечку на край стола и потянула к себе стул.

– Старый, – отозвался Павел, – лет триста ему что ли, дед говорит.

Павел тоже взял стул, а свечку поставил на полку.

– Скажешь ты мне, зачем мы здесь?

– А мы здесь с научной целью, – Павел вскочил со стула и начал рыться в вещах, наваленных на столе. – Да где же он? Никто ведь не мог забрать… А, вот ты где!

Ловким движением он высвободил из кучи барахла книжку. Даже не книжку, а истрепанную, в темном кожаном переплете тетрадь. Павел полистал и сунул Кире под нос раскрытую находку.

– Читай!

Старинные буквы были выведены от руки чернилами. Почерк красивый, тонкий и четкий. Кира сперва не могла разобрать написанное, так как в комнате не хватало света. Потом постепенно глаза привыкли. Текст проступил яснее.

– Читай-читай! – повторил Павел, и Кира стала читать вслух, осторожно перелистывая маленькие страницы:

«Камням, прилетевшим на Землю с Небес, образованные люди, конечно, уже не поклонялись, но лишь спустя почти столетие сложились современные представления о такого рода природных явлениях.

Все объяснимо, если принять на веру идею Божьего Промысла, руководящего человеческими судьбами. Тогда всякое явление небесное народом трактовалось как знаменение, а впоследствии – как эпохальная мета, ниспосланная ради запечатления исторического события. Знамениями считались и кометы, особливо та, что висела над Москвой в 1812 году.

Таким знамением накануне сражения Бородинского, 5 сентября 1812 года, у деревни Горки стал огромный столб красного дыма, сменившийся молнией небесной, чье сверкание сопровождали земледрожание и свист силы невероятной. Со слов очевидцев, осветилась тогда почва так, что на земле и иголку нашли бы, коли искали!

И тогда один из солдат артиллерийской роты майора Христиана Иванова Дитерлиха заметил, что с неба камень прилетел. Подобрал он небесное тело и майору Дитерлиху передал. А от сына последнего – Ивана Христианова Дитерлиха, умершего четверть века назад, камень попал к новому владетелю».

– Дитерлиху? – искреннее удивилась Кира, а глаза Павла блеснули. – Мой дедушка – Кирилл Христианович Дитерлих!

– Я знаю! Зачем иначе я стал бы тебя сюда приводить, а? Ты не просто внучка-Кроль, ты еще и внучка-Дитерлих!

Кира невольно улыбнулась: внучка-Дитерлих, надо же! Внезапно она совершенно перестала смущаться присутствием Павла, легко подняла на него глаза и заговорила на равных:

– Я, может быть, и внучка-Дитерлих, но я ничего не поняла! Знамение, дрожание… О чем это? И кто это написал?

– Это очень большая тайна, Кира, – Павел впервые обратился к ней по имени, – и нам с тобой нужно поклясться, что кроме нас двоих ее не узнает никто! Ты готова?

Он смотрел на нее в точности как отец, когда тот добивался от дочки взрослого, осмысленного поведения. Так внимательно, как будто от ее решения зависела чья-то жизнь. Но при этом выжидающе, не подгоняя, позволяя ей обдумать ответ без паники. Именно этот взгляд решил все.

– Да, Павел, я готова.

Кира

Павел облегченно выдохнул. С внучкой-Дитерлих удалось поладить без особых проблем. Он был убежден, что девчонки для того только и существуют, чтобы создавать парням проблемы. Эту мудрость Павел неоднократно слышал от деда. Он знал, что женский пол «западает» на его внешность, хотя сам не кичился ею, потому что бабка Серафима постоянно ворчала: «Смазливость – несчастье для мужика!».

Павел не выносил слова «смазливый», на его слух оно звучало как «измазанный». Но он ловил на себе заинтересованные взгляды девочек в школе уже года два, и при первой же встрече у Колочи без труда определил, что нравится Кире. Она ничем, даже отдаленно, не напоминала тот женский образ, который он нарисовал в воображении и мечтал встретить во взрослом будущем. Но Кира выгодно отличалась от многих девочек отсутствием кривлянья, с ней можно было говорить и, похоже, дружить. А самое главное – ей, кажется, можно было доверять. Однажды краем уха он слышал, как девчонки, Кирины одноклассницы, говорили, что она никогда не врет. Павел надеялся, что мелкие сплетницы были правы. Потому что никто, кроме внучки-Дитерлих, не мог ему помочь докопаться до истины.

– Клянешься? – строго спросил Павел.

– Клянусь!

– Тогда вот что. Тайна. Я не верю, что мой отец, твоя мать, родители Лисицына и мать Зойки Швец ни с того ни с сего собрались все вместе в одну командировку, сели на самолет, поезд, пароход или космическую ракету и взорвались к чертовой матери!

– Это кто тебе такое рассказал?

– Такого мне не рассказывал никто! Мне мать сначала наплела, что отец в командировке. Потом, что он не звонит и не пишет, потому что командировка секретная. Однажды я застал ее в слезах над фотографией отца. Я пристал к ней с расспросами, и она сказала, что отец, вероятно, погиб. Вероятно, видите ли! Примерно такую же песню спели Зойке и Мишке.

– Стоп, стоп, стоп! Моя мама умерла девять лет назад. Они никак не могли погибнуть все вместе на космическом поезде! У Мишки есть маленькая сестра, Лиза, ей года два, не больше!

– Быстро соображаешь, молодец! – похвалил Киру Павел. – Мой отец пропал шесть лет назад. Зойкина мать умерла, когда ей было четыре. Время разнится, видишь? Кроме того, у Мишкиных родителей есть могилы на местном кладбище!

– У моей мамы могилы нет, но папа ничего мне не объяснял…

– В том-то и все дело! Послушай… Когда ты появилась в нашей гимназии, я услышал, что ты – Кира Кроль. Фамилия знакомая. Я спросил маму, она сказала, что да, ты из семьи Дитерлих-Кроль. Я стал искать в Интернете, нашел несколько упоминаний о научной работе твоей матери. Сам не знаю почему, но я все время думал о ней и ее исследованиях. Но даже Сеть не могла мне дать все ее работы. Я прочитал только две статьи об исследовании кокого-то «хондрита». Ты, кстати, их не читала?

– Читала, но не поняла. Я как-то попросила у папы разъяснений, а он ответил, что это «не те статьи». Я пыталась его расспросить подробнее. Но, понимаешь, говорить с ним о маме очень непросто. Он до сих пор ее любит.

– Любовь! – фыркнул Павел. – У взрослых вечно секреты вокруг этой самой любви. Моя мать тоже, как спросишь у нее про отца, начинаются вздохи, слезы. Любовь! Все объясняют любовью. Говорили бы правду лучше… Ты прочитай до конца!

Страниц в дневнике явно не хватало. Отрывки текста выглядели разрозненными, но Кира покорно вернулась к прерванному чтению:

«Камни, прилетевшие с неба, зачастую остаются без внимания, так как не представляют интереса ни для кого, кроме ученых-исследователей. Подобравшие хранят их как курьезные штучки, а позже они теряются, а их история забывается потомками.Предания о камнях небесных стираются из памяти поколений и бесследно исчезают для науки.

С 1884 года я настоятельно прошу читателей журнала «Новое Время» сообщать мне лично о небесных камнях и не скупиться на отправление их мне почтою, так как с уверенностью заявляю, что все корреспондентские расходы покрою незамедлительно.

Для исследований мне требуются и метеорные камни,и самородное железо. Я готов уплатитьразумную стоимость метеорита, если таковым на самом деле окажется доставленный мне образец, ибо собираю музейную коллекцию для грядущих поколений.Мой адрес на Васильевском острове в Санкт-петербурге легко найти в справочнике или получить в редакции.

За сим подписываюсь: Юлиан Иванович Симашко».

Кира перевела дух. Следующая запись оказалась длиннее:

«Осенью 1891 года мне удалось получить ¼ золотника (около 1 грамма камня) с подписью «1812. Бородино. От генерал-майора Дитерлиха». Сравнив находку с тремя метеоритами 1812 года, находящимися в моем собрании,я убедился, что камень сей весьма отличен от них. Науке он не известен, как и почти целый камень, поступивший из того же источника,весом около полуфунта и размером немногим более среднего куриного яйца.

Камень будет нами исследован, но польза от него для науки сомнительна, ибо выяснить, откуда прилетают метеориты, как и когда они образуются, почему являют себя в том или ином месте Земли и что является причиной изменения их небесного пути – невозможно.

Мы можем лишь повторить за великим Сократом: о метеоритах мы знаем только то, что ничего не знаем, но желаем знать все.

Дальнейшие разыскания, касающиеся факта падения Бородинского метеорита, основаны на предании, письменно сообщенном мне бывшим владельцем камня. Затем, по сведениям, любезно предоставленным мне потомками Христиана Ивановича Дитерлиха, в семье покойного никаких преданий о камне не находится».

– Вот во что я тоже не верю! В «никаких преданий о камне», и в то, что его так-таки просто и отдали в музей! – Павел развернул стул спинкой вперед и оседлал его так, чтобы смотреть Кире в лицо. – Не верю! В музее, скорее всего, хранится подделка, так я думаю. Знаешь почему? Потому что этот дневник побывал в руках и твоего дедушки, и твоих родителей!

– Невероятно! – ахнула Кира. – С чего ты это взял?

– А вот с чего!

Павел отобрал у нее дневник и встряхнул над столом. Из тетрадки выпал пожелтевший листок, который Кира немедленно схватила и чуть не разорвала – так тряслись ее руки, когда она разворачивала бумагу.

Дрожащим от волнения голосом она прочла:

«Дорогая Ларочка! Наконец-то у меня здесь появилась возможность написать письмо к тебе. Оно будет кратким. Я нашел книгу, которая нужна тебе для работы. Вернее, не совсем это и книга, но ты понимаешь, о чем я говорю – о дневнике Юлиана Симашко. Тот молодой человек, которого ты обследовала в нашем центре, Петя, Петр Кроль, привезет тебе ее. Ты знаешь, я изменил свое мнение об этом юноше в лучшую сторону. Умен он для деревенского парня чрезвычайно, просто чрезвычайно! Думаю, вскорости поступит в аспирантуру, с моей протекцией, разумеется. Дорогая чаечка, я вынужден проститься. Береги себя и не слишком увлекайся экспериментами! До встречи. Твой любящий отец Кирилл Дитерлих».

Кира смотрела на письмо полными слез глазами. Но Павел, не давая ей расчувствоваться, жестко произнес:

– Я собираюсь выяснить, что случилось с нашими родителями из-за этого проклятого метеорита! Поможешь мне?

– Я почти ничего не знаю про метеорит. Бабушка Тоня, мама моей мамы, говорила, что у дедушки Кирилла был маленький кусочек метеорита, с которым он никогда не расставался.

– А куда делся твой дедушка?

– Умер… Ой, Павел, а ведь ты прав! Я не знаю, где похоронен дедушка!

– А я что говорю! Умер-шмумер, а могила-то где? Ты спрашивала?

– Нет. Не спрашивала. Папа сказал, чтобы я никогда не расспрашивала бабушку Тоню о дедушке, потому что… – Кира замялась, понимая, что он сейчас скажет.

– Потому что любовь! – Павел поднял вверх указательный палец.

– А как этот дневник оказался у тебя?

– Не у меня. Как видишь, он валялся здесь, на столе. Я нашел его в мае, когда мы заезжали сюда на праздники. Побоялся брать с собой – у матери есть привычка делать уборку в моей комнате, могла найти. А вот кто его сюда закинул, я без понятия. Но думаю, что твой отец.

– Конечно, скорее всего, это папа… или мама… Письмо-то дедушка написал именно ей.

– Будем гадать, не догадаемся. Но сегодня мы его заберем. Потому что у тебя, в отличие от меня, есть на это право. Ты – наследница!

Свечи начали чадить. Кира закашлялась. Павел взял одну из горящих свечей и пальцами снял нагар, потом проделал то же самое со второй свечкой, не поморщившись.

– Тебе не больно?

– Больно. Слегка. Но мне пришлось приучить себя к боли.

– Зачем?

– Затем, что умереть без боли в нашем мире не получится. А я убежден, что если умру, то попаду в другой мир. Как мой отец. Как твоя мать. А если найти метеорит и умереть здесь, в нашем мире, то есть шансы попасть на Бородинскую битву! И вот тогда вскроется правда. Вопрос только в том, где этот камень сейчас. И как вернуться обратно в наш мир. Хотя, скорее всего, владея камнем, можно легко проходить между мирами… Ты со мной?

– С тобой! Но я не понимаю, зачем тебе умирать, и про какие другие миры ты говоришь?

– Когда я прочитал статьи твоей мамы, я сделал вывод. Она искала портал. Понимаешь? Она об этом не пишет. Она пишет только о «модификации» кролика. Но я думаю, что речь на самом деле идет о его перемещении. Я помню, я раз двадцать перечитал ее статью о кролике по кличке Зайка.

– Ой! Про Зайку я знаю! Папа рассказывал мне эту сказку!

– А это не сказка. Зайка – единственный из подопытных кроликов твоей матери, оставшийся в живых после экспериментов с перемещением. Она… Она убивала их, Кира. И не смотри на меня так! Ученые это делают с кроликами, с мышами…

– Я знаю. Так ищут вакцину.

– Не только вакцину. Она убивала их с помощью «хондрита». Они «модифицировались», так она пишет. Кролик «развоплощался» в одной клетке и «материализовался» в другой. Но не сразу. А спустя некоторое время. И я уверен, что за это время он побывал в другом измерении. В другом мире, понимаешь?

– А что такое «портал»? Это как в фэнтези, да?

– Это проход в другую реальность. Дверь, портал, дыра. Ты помнишь, что я тебе предлагал, когда мы купались?

– Конечно. Ты сказал, что можешь помочь мне вспомнить, как погибла моя мама. Но не при Зойке и Мишке. Это тоже тайна?

– Тайна. Но мне придется посвятить тебя и в нее. Если ты действительно решилась мне помогать.

– Решилась. И никому ничего не скажу.

– Окей!

Павел сунул руку под крышку стола и сделал такое движение, как будто что-то отрывает. И действительно, он оторвал клейкую ленту и вытащил небольшой, остро заточенный нож. Удерживая ножик левой рукой, большим пальцем правой он чиркнул по лезвию. Показалась кровь. Павел облокотился левой рукой о стол так, что нож оказался прямо перед Кирой, и кивнул на него. Кира сжала правую руку в кулак, выставив большой палец, и тоже провела им по кончику ножа, разрезая кожу. Павел бросил нож на стол и крепко ухватил левой рукой Кирино правое запястье:

– Теперь подумай о том же, о чем и я: что случилось с твоей мамой? Поняла?

– Да.

Павел дал ей пару секунд, а потом прижал свой кровоточащий палец к Кириному.

***

Лестница, очень крутая лестница. Маленькая Кира боится спускаться по ней одна. Каждая ступенька дается ей с трудом – отсюда так легко скатиться! Дедушка не разрешает ей ходить тут без мамы. Мама? Где мама? Холодно. Темно. Но Кира знает дорогу. Вот она спускается ниже, еще ниже. Где-то тут должна быть дверь. А, вот она! Дверь приоткрыта! Кира сначала осторожно заглядывает, а потом заходит в комнату. Как здесь светло! Мама стоит перед зеркалом. Большое зеркало, маму в нем видно всю, даже туфельки видно. Ее светлые волосы падают ниже колен, струятся по плечам, загораживая от нее дочку. Мама отражается в зеркале. Но как-то странно. Искаженно. Пахнет цветами. На столе стоит ваза с пионами. Это любимые мамины цветы. Кира старается подойти к маме как можно тише. Мама не слышит Кириных шагов. Мама сама делает шаг. В зеркало! В кривое зеркало! Как страшно!!!

* * *

– Страшно, мне страшно! Мама, пожалуйста! Не уходи!

Она очнулась. Он стоит на полу на коленях: волосы всклокочены, лицо мокрое, руки холодные. Он прижимает ее голову к своей груди, она слышит, как стучит его сердце, как неровно он дышит. Она высвобождается из его рук. Свечи потухли. Они сидят на полу в темноте.

– Мама ушла от меня в зеркало. Свет погас. Я больше ничего не помню. Прости.

– Я видел. Это ты меня прости. Я не ожидал такой сильной реакции.

– Теперь еще хуже. Теперь я вспомнила. Теперь я буду сомневаться.

– Это и был портал, понимаешь? Зеркала ими часто бывают. Я читал. Прости, Кира.

– Нечего прощать. Нам ведь нужна правда!

– Правда в том, что «хондрит», который изучала твоя мать, видимо и есть тот самый бородинский метеорит. У них же была целая лаборатория, секретная, как я понял. Ты знаешь об этом?

– Знаю. Но очень немного. Папа, по совету дяди Семена, ограждает меня от травмирующей информации. Так они говорят. Павел!

– А?

– Если твоя кровь смешивается с кровью другого человека, к нему возвращается память? И ты это видишь?

– Типа того. Это мой дар.

– И как ты этим даром пользуешься?

– Никак. Сейчас был только третий раз.

– А первые два?

– Первый раз вышло случайно. Подрался в начальной школе, в семь лет еще. Содрал кожу на костяшках, а потом заехал Димону в нос. Кровь смешалась. И я как сквозь стекло увидел его с собакой, боксером. Я спросил, зовут ли его собаку Нокаут. Димон сказал, что да. Он так обалдел, что мы сразу же и помирились. За драку нас отвели к директору, вызвали родителей. По дороге домой я поинтересовался у мамы, что это я такое умею. Она перепугалась. Нажаловалась папе. Папа меня тогда здорово отчитал! Но и объяснил. Порезал палец, как мы сегодня. И мне велел порезать. И я увидел его первую драку в детстве. Вот и все. Папа сказал тогда, чтобы я был осторожен. И не злоупотреблял своим даром, потому что…

– Потому что есть неизведанные людьми силы, которые могут заставить тебя употреблять твой дар во зло.

– Откуда ты знаешь?

– Мне папа тоже это говорил.

– У тебя тоже есть дар?!

– Нет. Он говорил о маме. У нее был дар внушать любовь, а злые силы…

– Тьфу! Осточертели они мне все со своей любовью!

Павел вскочил на ноги, поднял оба стула и подал руку Кире, помогая ей встать:

– Ты чего дрожишь? Холодно?

– Ужасно!

– Бери свечи, давай спустимся вниз, затопим камин. И прихвати тетрадь!

Он включил фонарик, и они спустились на первый этаж. Павел пододвинул для Киры плетеное кресло, а сам, приоткрыв вьюшку, развел небольшой костерок в камине. Теплее не стало, дом основательно продуло сквозняками. Но веселый огонь успокаивал. Кира подобрала ноги, устраиваясь поудобнее. Павел уселся рядом с печкой на потертом коврике. Они смотрели на пляшущее пламя и думали каждый о своем.

Кира думала о том, что Павел очень хороший человек, несмотря на свое фанфаронство. Она чувствовала, что все произошедшее связывает их совершенно волшебным образом, но чудо, как это свойственно всем чудесам, скоро кончится, и им придется разойтись по домам. А Павел злился на взрослых, устроивших тайну из любви, которая ничего ценного собой, похоже, не представляет, а только мешает докопаться до истины. И вдруг обоим стало весело. Они переглянулись.