Текст книги "Бородинское знамение"

Автор книги: Васса Царенкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Васса Царенкова
Бородинское знамение

Посвящается моим внукам – Кристине и Сергею Ульяновым

Пролог

В каждом большом деле всегда приходится какую-то часть оставить на долю случая.

Наполеон Бонапарт

Тут были:

В борьбе миры с мирами,

С звездами грозный сонм комет,

Пространства бездн времен с веками,

С луною солнце – с мраком свет.

Иван Лажечников, «Последний Новик»

***

8 августа 1769 года Мария-Летиция Рамолино-Буонапарте – первая красавица Корсики – заметила в небе комету, словно застывшую над островом. Будущая титулованная Мадам Мать Императора подняла к небу мраморно-бледное лицо, к которому никогда не приставал загар. До рождения ребенка оставалось не больше недели, поэтому левой рукой защитительным материнским жестом она прикрыла живот, а правой медленно перекрестилась, шепча слова молитвы. Но не было молитвы, способной оградить ее дитя…

Комета 1769 года возвещала рождение Императора Наполеона Первого Бонапарта, но об этом Мария-Летиция знать не могла. Не могла она знать и того, что это лишь первая из трех комет, сопровождавших ее сына на жизненном пути. Прошли годы, прежде чем значение второй кометы астрологи расшифровали как знамение его победоносных войн, третью же объявили предвестницей его смерти. Но ни знаменитая французская ворожея мадам Ленорман, ни безвестный Новгородский предсказатель, угадавшие многие факты из судьбы Наполеона Бонапарта, не прочувствовали таинственной мощи Бородинского метеорита…

Часть первая

Знаете, в детстве, пока нас еще не научили, как нужно думать, казалось, что есть жизнь и в других мирах.

х/ф «Люди в черном-2»

Кира

Машина продвигалась медленно. В темноте и по разбитой дороге отец не решался ехать быстрее. Грозные силуэты деревьев, колыхавшиеся с обеих сторон, сгущали и без того плотные сумерки. Летнее ночное небо зачернили тучи. Отец опасался дождя.

На заднем сиденье пошмыгивала носом Кира. Ей предстояли скучнейшие летние каникулы. В деревне Горки. У бабушки Варвары Нефедовны. Без интернета, без подруг и, разумеется, без Него. В последний день учебного года Он сказал, что остается в Москве на все лето. Не ей, конечно, сказал, но она услышала. Теперь они увидятся только первого сентября, в седьмом классе, и неизвестно, что за это время произойдет в Его жизни. В ее-то жизни вряд ли случится какое-нибудь выдающееся событие. А все отец!

Петр Егорович опустил стекло со стороны водителя и закурил. Возможно, он поступил неправильно, выдернув дочку из Москвы и даже не предложив ей провести остаток лета с другой бабушкой – Антониной Авдеевной. С тещей Петр состоял в прекрасных отношениях: он регулярно справлялся о ее здоровье и интересовался, не требуется ли ей какая-нибудь мужская помощь, а Антонина Авдеевна на все расспросы отвечала, что здорова, сердечно благодарила за предложение и тактично отказывалась. Но с Кирой у Антонины Авдеевны сложились скорее прохладные отношения, без особой привязанности. Перед отъездом в Горки Петр успел заскочить к теще, завезти ей дочкину орхидею и на всякий случай оставить письмо для Киры. Он знал, что на Антонину Авдеевну можно положиться: цветок она будет поливать, а письмо вскрывать ей незачем, она и так в курсе дела.

В Горках, у бабушки с отцовской стороны, Кира бывала редко, наездами, когда у Петра выдавалась пара лишних выходных. Зная, сколько в свое время пришлось Варваре Нефедовне потратить сил на старшую внучку – Татьяну, дочь Семена – Петр щадил мать, не обременяя ее Кирой. В те дни, когда Петр завозил Киру в Горки, девочка отсиживалась в доме, отказываясь резвиться с местными ребятишками. Однако, став постарше, она активно переписывалась с Варварой Нефедовной, поздравляла с праздниками, была в курсе деревенских новостей и знала по именам всех, с кем рос, учился и общался в молодости ее папа. Особенным пиететом у нее пользовался дед Лукьянов по прозвищу Пал Палыч Самый Старший – колоритный персонаж бабушкиных писем, помогавший старушке по хозяйству и вечно сетовавший на отсутствие ее взрослых сыновей.

Конечно, нехорошо получилось. Петр чувствовал себя ужасно виноватым, что обманул ожидания дочери. Его храбрая Кира почти никогда не плакала, не капризничала. Отца встревожило и то, что сквозь слезы дочь бормотала какие-то робкие признания, повторяя: «Ты не понимаешь… Он тоже… Он тоже остался в Москве на лето!». Кто такой этот «он», Петр не допытывался – подобными чувствами девочке лучше бы делиться с матерью. Да где уж тут… Он нервно затягивался, чаще, чем обычно, чтобы не дымить в сторону Киры. А если на этот раз не получится? Если он не справится? Не сумеет вернуться вовремя? Что с ней будет тогда?

– Кира! – Петр прокашлялся. – Кир! Не холодно? Окно закрыть?

Он поискал глазами дочуркин взгляд в зеркале заднего вида. Его всегда поражало, что Кира считает себя дурнушкой. Отцу нравилось смотреть на ее открытое лицо с правильными чертами, светлые волосы (подстриженные много короче, чем с отцовской точки зрения должна носить девочка), черные брови и гагатовые глаза. Верно говорят – вылитая мать!

Дочь свернулась калачиком и сделала вид, что не слышит. Петр закрыл окно и попытался прибавить газу, но то был самый кошмарный участок дороги, и «субару» нервно запрыгала на ухабах. Кира охнула, едва не слетев с сиденья, и снова села как положено. Ехать оставалось около сорока минут. Если не пойдет дождь…

Дом стоял неосвещенный. Дождь кончился, не успев начаться. Небо расчистилось, и проступили звезды. Петр зарулил во двор, подивился тому, что не слышно привычного хриплого лая Дружка, и, заглушив мотор, выбрался из машины. Теперь, когда он выключил фары, окружающее стало четче, из темноты проступили яблони, куст отцветшей сирени, ростки на грядках… Он запнулся и чуть не свалился в огромную клумбу с пионами – огромными белыми, розовыми и темно-фиолетовыми цветами, источавшими невообразимый аромат. Петр потянулся, вдыхая прохладный свежий запах, и поднял лицо к небу. Ему вдруг отчаянно захотелось закричать, запрыгать, замахать руками. Позвать во весь голос. Ее – единственно любимую: «Лариса! Лара! Ларочка! Я здесь! Я тут! Вот он я! Привет!» Но это могло бы потревожить мать, она, наверное, спит…

– Петя! – послышался громкий шепот со стороны дома. – Петруша, ты? Приехали? Кируня где? А?

Разворачиваясь «к лесу задом, к избе передом», Петр Егорович все-таки напоследок махнул звездному небу, а потом шагнул к порогу и крепко обнял мать.

– Ну, здравствуй, здравствуй, сынок! – Варвара Нефедовна похлопала его по спине. – А внучка-то где?

– Уснула в машине.

Кира не проснулась, когда отец осторожно вытащил ее из машины и перенес в дом. Она не слышала, о чем взрослые до рассвета переговаривались за столом. Не слышала, как на рассвете отец завел автомобиль и уехал. Не слышала, как бабушка Варвара тихонько вздыхает над ней, стоя у изголовья кровати.

Засыпая накануне, Кира Кроль мечтала превратиться в Спящую красавицу и, подобно сказочной принцессе, проспать бесконечные грядущие века испорченных каникул.

Мишка

Утром Кира отправилась к речке Колочи. До самой-то речки было недалеко, но имелась одна трудность – спуск. Довольно крутой, обрывистый спуск. Он же – обратный подъем. Бабушка Варвара рассказывала Кире, что раньше деревенские бабы ходили на Колочь стирать. И зимой тоже, в проруби, бррр!

Когда Кира, пару раз зацепившись за торчащие из земли корни, добралась до мостков, она увидела, что удобное место занято каким-то мальчишкой с удочкой. Услышав шорох шагов, мальчишка обернулся. Он был белесый, кучерявый, голубоглазый и курносый. Симпатичное личико не позволяло определить его возраст: ему можно было дать как одиннадцать, так и девять. Коренастый, босоногий и деловитый, он разглядывал Киру как какое-нибудь чудо-юдо из сказки.

– Привет! – бросила Кира, стараясь не выказывать раздражения от того, что он оккупировал лучшее место у воды.

– Привет! – маленький удильщик шмыгнул носом, открыл рот, закрыл, опять открыл и, наконец, выпалил: – Ты кто?

– Кира Кроль.

– Ты бабуси Вари внучка, да?

– Ага, – отозвалась Кира.

– Я тут все фамилии знаю, – затараторил он. – Кроль – это бабуся Варя, Лисицын – мой дед, а я – Лисицын-внук. Смешно, да?

– Смешно, – согласилась Кира. – Так ты Михаил Лисицын?

– Ага, – откликнулся тот, – Только меня все Мишкой зовут!

Непосредственный Мишка перестал раздражать Киру. Она вспомнила одно из писем Варвары Нефедовны, в котором говорилось, что сын деда Лисицына, очевидно, Мишкин отец, и его жена погибли несколько лет назад. Лисицын-внук вдруг подскочил, резко рванул удочку, покачнулся и шлепнулся на попу. В воздухе мелькнула серебряная полоска, раздался всплеск.

– Ч-ч-ч-черт! – выругался горе-рыбак. – Сорвалась!!!

Кира смеялась в голос. Мальчик сначала недоуменно смотрел на нее, а потом и сам расхохотался. Отсмеявшись, он начал собирать свои пожитки: ведерко с уловом, удочку, банку с червями.

– Пошли отсюдова, – со знанием дела сказал он Кире, – клевать сегодня уже не будет, а у меня два яблока из усадьбы есть!

Они сидели на траве под обрывом. Мишка действительно угостил Киру яблоком, по-джентльменски дав ей выбрать. Яблоко было прошлогоднее, морщинистое, ватно-рыхлое и очень сладкое. Кира немедленно захотела пить, но лезть наверх, чтобы хлебнуть воды… не возвращаться же потом! Она зашвырнула огрызок в траву. Мишка слопал все яблоко без остатка, облизал пальцы, обтер руку о штанишки, глянул вверх и громко сказал:

– Ого! Пал Палыч едет!

Кира подняла глаза, и сердце ее совершило скачок, а потом быстро и громко забилось где-то за ухом. По каменистой тропинке на самокате ехал… Он! Высокий, даже очень высокий для своих тринадцати лет. Удлиненное лицо, обрамленное волнами каштановых волос. Прямые темные брови, зеленые глаза, ироничная полуулыбка. Да, это был Он, и Кира едва успела перевести дыхание, пока он подъезжал к ним с Мишкой, резко разворачивал свой транспорт и тормозил, подняв пыль.

– Привет, – сказал он, глядя на Киру, – меня, кстати, Павел зовут.

«Я знаю», – чуть не вырвалось у Киры, но она выдавила:

– Привет, а я Кира…

– Я знаю! – Павел слез с самоката, откинул его в траву и сел рядом с Мишкой. – Мы же с тобой в параллельных классах, разве нет? – Он пожал руку Мишке, тот просиял. – Ты Кира Кроль!

– Да… в параллельном, – пробормотала Кира.

Павел усмехнулся:

– Удивлена, что раньше здесь не встречались?

– Ммм…

– А нечему удивляться, – его тонкие длинные пальцы начали собирать мелкие камешки, – я сюда сто лет не приезжал. Планировал и этим летом тусоваться в Москве, да только и здесь появилось дело.

Он принялся перекидывать камни с ладони на ладонь.

– Вот он, – Павел кивнул в сторону Мишки, – Лисицын-внук, ты внучка-Кроль, а я внук-Лукьянов.

– Так Пал Палыч Самый Старший – твой дедушка? – оживилась Кира.

– Ну да. Мы все Пал Палычи. Я Пал Палыч, дед Пал Палыч, отец тоже был Пал Палыч.

– Был? – глупо переспросила Кира.

– Был, – помрачнел Пал Палыч Самый Младший. – Можно подумать, у тебя оба родителя есть!

– У меня вот обоих нет! – гордо заявил Мишка. Павел приобнял его за плечи.

– Ну вот, – сказал он Кире, – живой пример!

– А у тебя кого нет? – спросил любопытный Мишка у Киры.

– Мамы, – коротко ответила она. Павел кивнул: ясно, мол.

– Ой, и у Зойки мамы нет, – вздохнул Мишка.

– Естественно, – Павел снял руку с его плеч. – Ну, хватит об этом!

Он откинулся на траву, подтянул по очереди левое, а потом правое колено почти к подбородку и перевязал шнурки на кедах покрепче. Вскочив на ноги, вздернул на плечо самокат.

– Окей, ребята, я домой. Дела! Увидимся. Может, купаться вечером придешь? – спросил он Киру.

– Я… не знаю…

– А, ну ладно, я пошел!

Засвистев, Павел двинулся наверх. Мишка проводил его подобострастным взглядом, повернулся к Кире и предложил:

– Кира, а Кира! Ты приходи купаться вечером. Все соберемся, вместе веселее! А сейчас мне пора Шлянду кормить, а то там тетя Дуня одна с ними со всеми. Ты заходи к нам, если захочешь, после обеда! Придешь? А? Оглохла, что ли? Ну, ладно, пока!

Мишка собрал свои пожитки и, неумело пытаясь насвистывать, покинул молчащую Киру.

Петр

Бетонка, в конце которой находилась Цель, казалась Петру бесконечной. Он заранее сверился с картой и теперь смотрел только на дорогу, зная, что приборная панель скоро откажет. Уверенно Петр вел машину к Цели.

Мать перекрестила его на прощание. Он ехал вперед, а внутренним взором все еще видел маленький домик, мать, машущую ему вслед, деревья, пустую будку («Зимой околел Дружок, Петруша, дед Лукьянов помог закопать в лесу, так-то вот») и звезды.

Петр знал, на что нужно настроиться, чтобы Перемещение произошло как можно точнее – на самое первое и самое яркое воспоминание о жене. Ему было всего 17 лет. Он оканчивал школу, собирался поступать в техникум, но тут в Горки приехал профессор Дитерлих со своими сотрудниками и забрал в Ухватово нескольких деревенских подростков, разглядев в них способности к занятиям наукой, – его самого, Ваньку Лисицына, Маринку Гридчину, Алену Савелову, а также недавно вернувшегося из армии Пашку Лукьянова. Перепуганные родители недоумевали – зачем совершенно здоровых детей вдруг повезли «в больницу»? Там, в Ухватово, Петр и встретился с дочерью профессора Дитерлиха, и даже сейчас, в сотый раз вспоминая об этой встрече, он против воли заулыбался…

***

– Знакомьтесь! – профессор Кирилл Христианович Дитерлих приветливо кивнул Петру, приглашая войти в лабораторию. – Моя дочь и коллега. Она и проведет обследование, молодой человек! Лариса, разреши представить тебе твой научный объект. У этого юноши совершенно непроизносимое имя! Петр Кроль – сплошные согласные! Ха-ха-ха! Ну-с, мне пора, дорогие товарищи! Пора! Ха-ха-ха!

Громкий профессорский смех все еще раздавался в коридоре. Петр смотрел в пол. Лариса вертела в руках стетоскоп. Тишина становилась невыносимой. Петр чувствовал, что выглядит и ведет себя, как неотесанный чурбан. Серая пижама, которую ему выдали в клинике, и холодные кожаные шлепанцы, оба на левую ногу и вдобавок разного цвета и размера, делали из него шута горохового. Наконец, Петр оторвал взгляд от линолеума и попытался поздороваться. Голос отказал ему сразу. Девушка, стоящая перед ним, была красива как сказочная принцесса. Высокая, стройная, черноглазая, длинные ресницы и тонкие брови совсем темные, а толстая коса, уложенная вокруг головы, совсем светлая. От этого противоречия во внешности девушки лаборатория закружилась перед глазами Петра…

– Ну, вот вы и очнулись, Петр Егорович! – голос Ларисы слегка дрожал.

Петр разом сел на кушетке. Лоб его блестел от холодного пота, левую руку кто-то перебинтовал на сгибе локтя.

– Что? Что случилось?

– Вы потеряли сознание. Очевидно, голодный обморок. – Лариса поднялась со стула, на котором сидела у кушетки, и перешла к столу, чтобы не смущать пациента. – Я взяла у вас анализ крови, Петр Егорович. Все верно, этот анализ сдается натощак. Но при вашем росте голодать не полезно. Отправляйтесь скорее на завтрак! Вот ваша медкарта. Принесите мне ее, пожалуйста, завтра между часом и тремя, я внесу результаты. Вы готовы самостоятельно вернуться в палату?

Ровесники, да и не только ровесники, прежде не именовали Петьку Кроля «Петром Егоровичем», не обращались к нему на «вы». Парень почувствовал, что растет в собственных глазах. Одновременно невероятно возросло и его уважение к дочери профессора Дитерлиха. И такая девушка проявляет к нему дружеское расположение! Это новое чувство придало Петру смелости. Нужно было поступить соответственно. И он собрался с духом:

– Да. Конечно. Спасибо… Спасибо, Лариса Кирилловна!

***

Машина дернулась. Очнувшись от воспоминаний, Петр заметил, что приборы один за другим начали отключаться. Он схватил мобильный телефон, заранее выложенный из кармана на пассажирское сиденье. Поздно. Сообщение, которое он собирался отправить Кире («Я люблю тебя, доченька! Папа») мигнуло на экране и пропало. Эх, а телефончик Киры они, кажется, позабыли дома! И хорошо. И пусть.

Теперь остановились уже и наручные часы: он въехал в зону Цели. Петр знал, что здесь это бесполезно, но все же крепче сдавил руками рулевое колесо. Через триста метров перед ним возник Тоннель. Нога на педали газа ушла в пол, хотя никакой нужды в этом не было – машину закручивало по спирали. Дыхание затруднилось, все мышцы невероятно напряглись, вены на лбу и руках вздулись, кожа чуть не лопалась. Петр сжал зубы и застонал – невыносимая боль раскалывала череп, застилая глаза красной пеленой. Еще несколько секунд он мысленно прощался с Кирой, а потом окружающий мир исчез.

Евдокия

Евдокия Фаддеевна пела. Окучивание картошки – долгое и скучное занятие – с песней шло гораздо бодрее. Мишку не допросишься помочь, а отец совсем старенький стал. Евдокия Фаддеевна с утра облачилась в братнин зеленый рабочий комбинезон, отцовские резиновые рыбацкие сапоги и Мишкину панаму, которую племянник носил в дошкольном возрасте. Панама давно выгорела на солнце, так же, как и выбившиеся из-под нее волосы Евдокии Фаддеевны. Евдокия Фаддеевна затянула «завывательную» песню популярной у молодежи группы Мумий Тролль: «Как бы тебе повезло, моей невесте…». Через межу приковыляла брюхатая Шлянда и, подмяукивая, начала тереться о сапог. Евдокия Фаддеевна рассмеялась – надо же, привлекла своим пением кошку! Она оперлась на черенок тяпки и потянулась к карману за носовым платком, чтобы отереть лицо.

В доме тихо, Лиза спит и поспит еще часочек, надеялась Евдокия Фаддеевна. Мать то ли вяжет, то ли дремлет. Отец пошел к Лукьяновым баню топить. Мишка – лодырь, но рыбку для Шлянды ловит регулярно, потому что добрый. И компанейский – вечно носится где-то с ребятами. Евдокия Фаддеевна живо представила себе ребят, о которых утром взахлеб рассказывал ей племянник. Лукьянов-внук заносчив, весь в покойного отца, но умный, чертенок, не по годам. А теперь приехала и Кира – странная, с раннего детства задумчивая девочка. Годы работы учительницей в деревенской школе сделали Евдокию Фаддеевну очень наблюдательной. Что-то такое чувствовала она в этой внучке-Кроль, рассматривая фотографии, которые частенько демонстрировала Кроль-бабушка, что-то необыкновенное, чему не было определения. Редкий контраст в ее внешности – блондинка с темными глазами – делал девочку одновременно очень привлекательной и уязвимой. Варвара Нефедовна дала как-то понять, что Кира даже не осознает, в какую красавицу может вырасти – Лариса-то была ослепительна, а дочь очень похожа на мать! Конечно, больше «мастью», черты лица у нее точь-в-точь как у Петра. Но ведь и Петр…

***

Жарко. Заканчивается май месяц. На перемене ребята высыпали на улицу. Скоро наступят каникулы, а вместе с ними – «страда». Это слово Дуня Лисицына выучила благодаря поэту Некрасову. Он так и писал: «в полном разгаре страда деревенская». Дуне очень нравятся стихи. Она перечитала все книжки со стихами, какие есть в школьной библиотеке. Дуня мечтает стать учительницей литературы и истории.

Петька Кроль идет на руках через весь школьный двор – он мечтает стать космонавтом и постоянно тренируется. Дуня смотрит на него с восторгом – он такой красивый и смелый!

– Как расшифровывается имя Д-У-Н-Я? – подошедшие девчонки решили разыграть наивную подружку в присутствии мальчишек.

– Знать не знаю, и знать не желаю! – Евдокия пытается отшутиться.

– Дураков У нас Нет! – поясняет дерзкая Маринка Гридчина.

– А «Я»? – интересуется Евдокия.

– А ты – первая! – заливается смехом нахалка.

Дуне становится нестерпимо обидно. Особенно из-за того, что Иван подхихикивает противной Маринке. Брат называется! И что он только в ней нашел? Дуня отворачивается, сдерживаясь, чтобы не расплакаться.

– Не смешно и глупо! – слышится сердитый голос Петьки Кроля. – А ты чего ржешь, Ванька-встанька? Твою, между прочим, сестру на смех подняли, а тебе хоть бы хны?!

Иван резко разворачивается и с размаху заезжает закадычному другу в нос. Мальчишки катаются в пыли школьного двора, девчонки визжат.

– Прекратить! – громкий голос учительницы летит, перекрывая шум. – Лисицын! Кроль! Останетесь после уроков – подметете двор. Вашу энергию следует направить в мирное русло. Девочки – в класс!

Ванька и Петька усаживаются за свою парту, потихоньку толкаясь и переругиваясь. Петька рукавом вытирает кровь. Проходя между партами, Дуня Лисицына незаметно сует ему в руку скомканный носовой платок. Она сидит прямо за ним и, раскрыв тетрадь, на полях последней страницы мелким почерком пишет и сразу же зачеркивает: «Дуня + Петя = дружба».

***

Евдокия Фаддеевна схватилась за тяпку, волевым усилием отгоняя прочь образ Петра Егоровича. «Пустое!», – как сказал бы отец. Но работа не шла. Евдокия Фаддеевна снова, согнувшись, оперлась на черенок. Вздохнула. Вот и вздыхать она начинает совсем как мать. «Старею», – подумала Евдокия Фаддеевна. И вдруг ей стало ужасно себя жаль. Как-то прямо до слез, которые она не успела сдержать. Ведь они могли увидеться с Петром, хотя бы мельком, когда он привез Киру к бабушке. Но нет, не случилось. Да и зачем? Ему-то на что смотреть? Она никогда не была красавицей, а учительство придало ее лицу суровость и непреклонность. Высокая, худощавая, внешне сильно напоминающая покойного близнеца-брата, нелепая в стираной детской панамке, жалкая женщина. Слезы застилали глаза, заливали подбородок, капали на землю, сбегали по шее, но, как обычно, не приносили облегчения.

Евдокия Фаддеевна твердо решила перестать плакать, а для этого нужно было прибегнуть к испытанному страшному аргументу: представить себе, что в таком состоянии ее могут застать ученики. Откинув тяпку, она резко выпрямилась, и панамка спланировала на землю. Скрученные в «кику» волосы распушились, отекшие дрожащие губы приоткрылись, красные опухшие глаза невидяще уставились на забор. За забором стояла Кира Кроль и смотрела на Евдокию Фаддеевну в упор. Обе они замерли, а потом Кира толкнула калитку, подошла к Евдокии Фаддеевне, не отрывая взгляда от ее лица, присела, подобрала тяпку и панамку и протянула их Мишкиной тете. Евдокия Фаддеевна взяла у Киры головной убор и водрузила на голову. Потом забрала инструмент, вскинула на плечо, и только теперь наконец-то опомнилась:

– Спасибо, девочка. Ты что-то хотела?

– Не за что. Я пришла к Мише. Меня зовут Кира Кроль.

– Я так и поняла. А Миши нет дома, я думала, вы как раз вместе играете.

– Ничего, я его найду. – Кира перевела взгляд с лица женщины на дом.

Евдокия Фаддеевна не удержалась:

– Кирочка, скажи, пожалуйста… тебя папа привез?

– Да.

– А он когда тебя приедет забирать?

– Не знаю. В конце лета, наверно. – Кира сдвинула брови: вопрос Евдокии Фаддеевны напомнил ей о том, как отец подвел ее, не сдержав обещания.

Евдокия Фаддеевна заметила, что девочка помрачнела. Неужели она догадалась о чувствах, которые чужая тетка питает к ее папе? Женщина засуетилась, ища предлог расстаться с Кирой немедленно. Дверь дома распахнулась: на пороге покачивалась крошечная Лиза.

– Лизавета! – возопила Евдокия Фаддеевна и устремилась к племяннице через картофельные гряды. Кира посмотрела ей вслед. А потом вышла со двора, прикрыла калитку и отправилась искать Мишку.