Текст книги "Повесть о бедных влюбленных"

Автор книги: Васко Пратолини

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Васко Пратолини
Повесть о бедных влюбленных

Иллюстрации И. Гусевой

Перевод Л. Вершинина, З. Потаповой, Р. Ходорковского

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава первая

Пропел петух угольщика Нези, над подъездом гостиницы «Червиа» погас фонарь. Последний трамвай развозит ночную смену, и от его грохота вздрагивает парикмахер Оресте; он ночует у себя в цирюльне в пятидесяти шагах от виа дель Корно. Завтра базарный день, и его первым клиентом будет фатторе [1][1]
  Управляющий поместьем. В обязанности фатторе входит получение с испольщиков сельскохозяйственных продуктов и продажа их на рынке. – Здесь и далее примеч. пер.


[Закрыть] из Каленцано [2][2]
  Окрестность Флоренции.


[Закрыть] – каждую пятницу он является по утрам, чтобы сбрить семидневную щетину. Флюгер на башне Арнольфо повернулся на восток – значит будет хорошая погода. В закоулке, за Палаццо Веккьо [3][3]
  Дворец, в котором в настоящее время находится городской муниципалитет.


[Закрыть] кошки роются в куче отбросов. Дома на улице так тесно прижаты друг к другу, что лунный свет проникает только в окна самых верхних этажей. Но петух старого Нези сидит на террасе; он увидел луну – и пропел.

После того как погас фонарь гостиницы, на виа дель Корно светится только одно окно – в спальне старой Синьоры: ей не дают уснуть язвы в горле. Лошадь кузнеца Коррадо то и дело бьет копытом у своей кормушки в глубине кузницы. На дворе май, тепло; в ночном безветренном воздухе застоялись дурные запахи. Перед кузницей – кучи навоза: много здесь перебывало за день лошадей. Писсуар на виа деи Леони засорен, и вот уже несколько месяцев, как из него льет. После уборки мусор из домов выметен, как обычно, прямо за двери, на улицу.

У полицейских тяжелая поступь и уверенные голоса. Они входят на виа дель Корно спокойно и уверенно, словно боксеры на ринг. Это ночной обход, проверка уголовников, состоящих под надзором полиции.

– Нанни, ты тут?

– Добрый вечер, бригадьере!

– Ну-ка, выгляни, Нанни!

Из окна второго этажа высовывается мужчина лет сорока с острой лисьей физиономией. На нем белая рубашка без воротничка, на запонке, рукава засучены. В зубах – окурок.

– Ну, отправляйся в постель, пусть тебе приснится, что ты стал честным, – говорят ему с улицы.

– А как же иначе, бригадьере! Обязательно!

Чуть подальше, из раскрытого настежь окошечка над кузницей, полицию приветствует другой поднадзорный:

– Мое почтенье, бригадьере!

– Послушай, Джулио, если в следующий раз застану тебя у окна – упрячу.

– Воля ваша.

– Иди спать, покойной ночи.

– Бригадьере!

– Что тебе?

– Не сердитесь. Мне всего восемнадцать дней осталось быть под надзором.

– А ты раньше времени не радуйся. Тебе ничего не известно насчет той кражи на виа Болоньезе?

– Ничего, истинный бог! Я об этом только в газете прочел. Да ведь вы знаете: виа Болоньезе – не мой район!

– Ладно. Спи пока. Завтра мы с тобой поговорим. Патруль доходит до Борго деи Гречи. Фасад церкви

Санта– Кроче омыт сияньем луны. Но полицию никакие красоты не интересуют.

Теперь на виа дель Корно котам приволье, и они пируют на самой большой груде отбросов: у Беллини (дом номер три, третий этаж) был свадебный обед: Милена Беллини вышла замуж за сына колбасника с виа деи Нери. Белокурой Милене восемнадцать лет, глаза у нее ясные и кроткие, как у голубки. Значит, виа дель Корно теряет второго своего «ангела-хранителя»: после свадебного путешествия Милена поселится с мужем в маленькой квартирке в Курэ [4][4]
  Предместье Флоренции.


[Закрыть].

Будильники на то и придуманы, чтобы будить своим звонком. На виа дель Корно их пять штук, и все они верещат по утрам на протяжении одного часа. Самый ранний будильник у коммивояжера Освальдо, который разъезжает по провинции. У него будильник маленький, но очень точный; он заливается тоненькой трелью, словно поет девочка-подросток, а через четверть часа пронзительно, точно трамвайный звонок, трезвонит будильник в доме Чекки. Но только такой звон и может пробудить мусорщика – ведь он спит, как сурок. У зеленщика Уго будильник из той же шумной породы, но чуть-чуть охрипший и дребезжащий – полная противоположность голосу самого хозяина, который день-деньской ходит с тележкой, полной фруктов и зелени, и звучным баритоном расхваливает свой товар. Уго живет в доме номер два, на четвертом этаже – снимает комнату у жильцов; поэтому у супругов Каррези никогда и не звонит будильник. Мария всегда просыпается от рева будильника квартиранта, протягивает руку и выключает свой собственный, чтобы не проснулся спящий с ней рядом Беппино, иначе он не позволит ей встать с постели, пока Уго не уйдет из дому.

Уго целых полчаса сидит в уборной, покуривая сигарету. Потом долго возится в своей комнате. Марии очень любопытно знать, что же он там делает. Обычно она встречается с квартирантом в кухне, когда он умывается. Уго в одних трусах, и трусы на нем короткие, почти как женские. У него широкая грудь и тонкая талия, ноги мускулистые. Смотреть на него приятно, словно на красивые вещи в витрине магазинов, даже когда нет денег на покупку. После мимолетной встречи с Уго Мария с самого утра бывает в хорошем настроении.

Мария разводит огонь, греет воду для умывания и для кофе. Уго подставляет голову под кран, моется холодной водой и фыркает от удовольствия. (Беппино любит мыться теплой водой из таза. Спит он, лежа на спине, полуоткрыв рот. Проснувшись, Мария смотрит на мужа, и ей всегда чудится, будто он мертвый.)

– Живей, живей, – говорит Мария. – Мне тоже помыться нужно.

Уго держит полотенце за концы и усердно трет себе спину и бока.

– Пожалуйста, мойся, – отвечает он. – Не испугаешь!

Она выталкивает Уго за дверь, упираясь ладонями в его голую спину.

Приходит в действие механизм пятого будильника. Землекоп Антонио вздрагивает и чертыхается. Его зычный голос первым нарушает утреннюю тишину. Рассветные лучи озаряют улицу, где кошки устроились теперь на отдых. Петух поднял с постели своего хозяина – угольщика. Мать Милены тоже на ногах и, сложив руки на переднике, вздыхает у опустевшей постели своей дочки. В каждом доме уже кто-нибудь да встал. А вот Синьора только-только задремала. Нанни, быть может, снится, что он стал честным. Коррадо отпирает кузницу. Лошадь приветствует его ржаньем, которому вторит плач новорожденной, спящей в комнате наверху; ей душно в одной постели с родителями. Мать пытается успокоить девочку, дает ей грудь. Отец провел бессонную ночь после того, как бригадьере намекнул ему о краже на виа Болоньезе.

Фатторе из Каленцано уже проехал по улице в своей повозке. Он решает прежде всего отвести пегого к Коррадо, а потом побрить у Оресте отросшую за неделю бороду. Когда конь подкован, а хозяин побрит, дела идут лучше – этой старой приметой не следует пренебрегать.

Коррадо задал своей лошади корма, потом взялся за меха, и вот уже в глубине кузницы разбрасывает искры веселое пламя; кузница большая и просторная, как дворцовая галерея.

Коррадо – мужчина лет тридцати, ростом без малого два метра. Он могуч, как Мачисте [5][5]
  Герой популярных в 20-е годы итальянских фильмов, добродушный гигант-силач.


[Закрыть], – поэтому его так и прозвали. На войне он был в гренадерах. Когда его призывали, капитан хотел определить кузнеца в королевские кирасиры, но, узнав о его политических убеждениях, отказался от этой мысли. В девятнадцатом и двадцатом годах Мачисте был «народным смельчаком» [6][6]
  Рабочие дружины, организованные для боевого отпора фашистским налетам и насилиям.


[Закрыть]. Однажды утром в марте двадцать второго года в кузницу явилось четверо фашистов. Их привел Карлино, тот самый, что живет на виа дель Корно в доме номер один. Они заявили, что намерены свести счеты с Коррадо. Орава фашистов стерегла на обоих концах улицы. Это была засада, но кузнец решил, что они слишком уж обнаглели, напав на него в его собственном доме. Он прислонился к стене у наковальни, где на гвоздях висели подковы, и сказал: «Если вы бросите пистолеты, я охотно с вами посчитаюсь. Со всеми четырьмя разом расправлюсь». Карлино сказал: «Вот поглотаешь у нас касторки – тогда поговорим». В ответ Коррадо запустил ему в голову подковой. И тут в кузнице началось настоящее побоище. Люди подглядывали в окна, встала с постели даже сама Синьора. А хозяин гостиницы «Червиа» заперся на засов: знать ничего не знаю, ведать не ведаю. Фашисты так и не стали стрелять – может быть, потому, что мать Карлико неистово стучала в дверь кузницы, умоляя сына вернуться домой. Нападение больше не повторилось.

Мачисте дружит со всеми, кто живет в его районе – между площадями Синьории и Ментана и церквами Сан-Симоне и Санта-Кроче. Ломовые извозчики с Понтассьеве и Руффины, фатторе из Импрунеты и Каленцано знают, что во всей Флоренции не найти лучшего кузнеца. Но у Мачисте есть друзья и на виа дель Корно, где он живет и работает. Уго был «народным смельчаком» вместе с Мачисте – теперь он каждый вечер оставляет свою тележку в кузнице.

Мачисте дружит и с Джулио. Когда Джулио бывает безработным-г а это с ним частенько случается, – Мачисте дает ему поручения: посылает купить гвоздей или заплатить по счетам. Он знает, что на Джулио можно положиться. Вот и сегодня – еще семи часов нет, а Джулио уже явился в кузницу: хочет пособить у мехов, пока не пришел подмастерье.

– Ты что нынче спозаранку вскочил? – кричит Мачисте и дает ему сигарету.

Оба прикуривают от уголька из горна. Джулио в плохом настроении и молча изо всех сил раздувает мехи. Мачисте приводит в порядок инструменты. В конце концов у Джулио развязывается язык. Он заговаривает как будто небрежно, но голос у него взволнованный, и это его выдает:

– Коррадо, у меня к тебе просьба…

– Сразу тебе скажу – не проси, – отвечает Коррадо. Тон у него решительный, тем более что он боится, как бы Джулио его не разжалобил. – Если тебя посадят, то я еще раз помогу твоей семье – это я тебе обещаю. А насчет остального – удивляюсь, как это тебе в голову пришло просить меня…

– Но я же тебе еще не сказал, в чем дело.

– Я и сам знаю. Я не спал сегодня ночью, когда приходил бригадьере.

Перед кузницей, в последний раз тряхнув головой и звякнув бубенчиками, остановилась пегая лошадь фатторе. Мачисте говорит Джулио:

– Возьмись за ум, бездельник! Ну, до свиданья, мне надо работать.

В этот час Уго со своей тележкой уже на окраине города. Сегодня он торгует кабачками и картофелем. Женщины охотно покупают у него. Мария думает об этом, посыпая пол опилками и орудуя щеткой в конторе, где она служит уборщицей. Она улыбается своим мыслям: вот познакомиться бы им с Уго раньше да пожениться – какое было бы счастье!… Беппино такой раздражительный. Сегодня проснулся злой-презлой и швырнул в Марию рамочкой с ночного столика. А в рамке вставлена фотография их дочки, умершей, когда ей было всего три месяца. Стекло разбилось вдребезги.

Беппино служит вторым поваром в ресторане, и сегодня у него свободный день. Мария торопится с уборкой: хочет поскорее вернуться домой – раньше, чем он встанет. Надо погладить мужу его любимую голубую рубашку. Если Беппино еще будет в постели, когда она вернется, и у него не болит живот, он, может быть, позовет ее лечь к нему. Любовные ласки по утрам, когда комната залита солнцем, напоминают Марии далекое первое свиданье на лугу.

Виа дель Корно – совсем маленькая улица: пятьдесят метров в длину и пять в ширину. Тротуара нет. Одним концом она упирается в виа деи Леони, другим – в виа дель Парлашо и замкнута между ними, словно остров, словно тихий уголок в лесу, в стороне от дорог и движения, вдалеке от любопытных глаз. Кто пойдет на виа дель Корно? Только тот, кто живет здесь или же связана с ее жителями какими-нибудь интересами. А между тем виа дель Корно совсем рядом с Палаццо Веккьо, дворец высится на ней, подавляя улочку своей громадой. Мостовая на улице посредине слегка вогнута: там устроены водостоки. В дождливые дни по улице, разделяя ее надвое, катится поток, и ребята, как выглянет солнышко, устраивают тут корабельные гонки, пуская по воде пробки, апельсинные корки и бумажные лодочки. Два года назад, в ноябре двадцать третьего года, после сильных ливней водостоки засорились и на улице несколько дней было настоящее наводнение: валило погреба и первые этажи. В похвале, где находится угольный склад Нези, вода простояла целую неделю. Сначала Нези горевал: вот будут убытки! – а обернулось все это для него выгодой. Женщины неохотно отказываются от своих привычек и ужасно нерасчетливы: они прекрасно знали, что уголь у Нези еще мокрый, не загорается и весит вдвое больше – так нет же, им, видите ли, не под силу дойти до угольщика на виа Моска, хотя до него всего пять минут ходу.

Нет, дело вовсе не в привычке, тут другая причина: у Нези, можно брать уголь в долг, даже по полкило, а ведь уголь-то всем нужен, как хлеб. Жена Джулио с этой бесконечной сушкой пеленок перебрала угля в долг по полкило да по мерочке на двадцать семь лир и тридцать чентезимо. Но Нези умеет ждать. Другие торговцы таким типам, как Джулио и Нанни, не поверили бы в долг и булавки, а Нези уверен, что с этим народом можно иметь дело: внакладе не останешься. Нези хорошо знал, что это за птицы. Он и с фашистами в добрых отношениях – не раз давал свой грузовик для их «экспедиций». Однажды они покалечили машину, но Нези даже отказался взять с них деньги на ремонт. «Я надеюсь, вы вспомните обо мне, когда будете у власти», – сказал он. Что ж, теперь Нези получил подряд на поставку угля для школ всего округа. А вместо одного грузовика у него стало три: все три стоят в гараже на виа де'Ренаи; у Нези в этом гараже тоже есть пай.

– Нези ловко сеет, ловко жнет, – говорит Синьора едва слышным голосом.

Он посеял в доме Джулио; вот жатва и подоспела.

– Мое почтенье, синьор Нези.

– Как твоя девчурка?

– Синьор Нези, на одно слово.

Лавка угольщика в подвале; надо спуститься на шесть ступенек. Когда дверь открыта, с улицы видны весы на высокой подставке. Лавка слабо освещена электрической лампочкой, висящей над столом, где у Нези лежат книги долговых записей, которые ведутся поаккуратней, чем дела в квестуре. Сын Нези просеивает мелкий уголь. Лицо у него измазано угольной пылью, глаза светятся, как у кошки. Он высок и худ; в июне ему минет двадцать лет. Отец велит ему стать у дверей и говорить покупателям, что «продажа прекращена на полчаса». У Нези-отца тоже измазаны углем щеки и лоб. Джулио видит только его зубы, белые и ровные, как у сына.

– Я думаю, в полчаса управимся.

– Вполне, – говорит Джулио.

Глаза у него привыкают к окружающей полутьме, словно лампочка над столом с каждой секундой светит все ярче. Угольная лавка, пожалуй, больше кузницы, потолок здесь высокий; у стен навалены целые угольные горы; время от времени с них срываются маленькие лавины и струйками бегут к подножию. Угольщик приглашает Джулио присесть у стола и сам усаживается напротив, опершись локтями на выдвинутый ящик. На голове у него черная кепка, рубашка тоже черная. (Но это только из-за ремесла, – так сказать спецовка угольщиков. Нези всячески подчеркивает, что в фашистскую партию он не записан.) Он весь черный, и фигура его сливается с угольными кучами за его спиной. Только лицо и руки смутно выступают из полумрака, и Джулио кажется, что он разговаривает с призраком. Но так или иначе, разговаривать приходится. Мысль о том, что дома под кроватью лежит краденое добро, не дает Джулио покоя, словно у него спрятана там адская машина.

Позавчера вечером прибежал Моро и попросил приятеля подержать у себя несколько часов «покойничка». Джулио очень хотелось отказаться, ведь ему всего три недели осталось быть под надзором. Но раз Моро обратился к нему – значит, у него не было другоговыхода. Полиция наступала ему на пятки, а в таких случаях не отказывают. И вот теперь Моро забрали, а «покойник» все еще под кроватью, на которой спит дочка. Нет, недаром, видно, бригадьере сказал: «Завтра мы с тобой еще поговорим».

– Ну, что скажешь хорошенького, Джулио?

– За мной долгу лир тридцать, если не ошибаюсь.

– Пустяки! Говори – я слушаю.

– Я с вами никогда еще не работал… Не хотелось бы ошибиться…

– Давай говори, не бойся!

– Дельце не очень чистое, заранее предупреждаю…Лицо, две руки, а выше и ниже все черно. Глаза 20

угольщика горят, как у злого бродячего кота. На обеих руках блестят золотые кольца, пальцы беспокойно шевелятся, словно лапки перевернутого на спину жука. Между губ высовывается кончик языка: он светлее, чем кожа на лице. Пауза. Слышится только шуршание осыпающегося угля. Наконец губы раскрываются.

– А какие там вещи?

– На ощупь – как будто серебро.

– Почему «как будто»?

– Я ведь в этом деле не участвовал, а мешка не открывал. Но это вас не касается.

– Если хочешь, чтобы я тебе помог, сбавь тон. А тяжелый мешок?

– Килограммов тридцать. Но вещи-то не мои. Я только хочу дать их на хранение и заплачу за беспокойство. Может, они уже кому-нибудь обещаны.

– И я, Нези, должен хранить их ради твоих прекрасных глаз и ради Моро?

– Моро? Кто такой Моро?

– Мы с тобой так не сговоримся. Ты думаешь, я глухой, ничего не слыхал? Да будет тебе известно: я, Нези, сплю вполглаза. А по утрам первым делом газету покупаю.

Видно, по ночам только стены спят на виа дель Корно. Люди не спят. Сон приходит лишь к тем, у кого нет забот. А у кого же нет забот на виа дель Корно? Спят еще те, у кого нет болезней. А кто не болен? Не от всех болезней помогает полосканье горла или питьевая сода, как Синьоре или повару Беппино. В сердцах и умах борются страсти, – алчность и добрые намерения, любовь и страх божий. Тот, кого обуревают волнения, ворочается в ночной тишине без сна под одеялом и оказывается невольным сотоварищем поднадзорных, которые бодрствуют в ожидании полицейского обхода. На виа дель Корно все чувствуют себя поднадзорными и настораживают уши при прощальном приветствии бригадьере. Вчерашний ночной разговор слышал Мачисте: ему не давали спать мысли о товарищах, которых арестовали как «неблагонадежных»; слышал этот разговор и зеленщик Уго, не спавший по той же причине; и Мария, которая в мечтах видела Уго рядом с собою; и мать Милены, тосковавшая о дочке; и Антонио-землекоп, размышлявший о том, что с субботнего вечера он останется без работы, потому что стройка закончена; и коммивояжер Освальдо – тот, что квартирует у Карлино, такого же фашиста, как и он сам; и клиенты гостиницы «Червиа», где живут уличные проститутки, и многие другие, кого мы еще не знаем. Этот разговор слышали и угольщик Нези, у которого на уме цифры, уголь и грузовики, и мусорщик Чекки с женой – их дочь Аурору соблазнил Нези и поселил в квартирке на Борго Пинти, как содержанку, взятую из борделя. И все поняли, что не уйти Джулио из-под полицейского надзора.

Не только у Беппино сегодня выдался свободный день. В доме номер два на втором этаже двадцатилетний парень уже полчаса стоит перед зеркалом: не так-то просто завязать узел галстука. Парень среднего роста, миндалевидный разрез глаз придает ему мечтательный вид, на щеке маленькая родинка. Сложения он крепкого, голос у него густой, как у мужчины, и сильным рукам непривычно возиться с галстуком. Он работает на железной дороге, ходит по путям с зеленым и красным сигнальными флажками; кроме того, он учится на курсах машинистов и скоро будет сдавать экзамены. Его отец тоже водил паровоз, да погиб два года назад в крушении. Это несчастье облегчает юноше продвижение по службе, и, кроме того, его освободили от воинской повинности. Он живет с матерью и восьмилетней сестрой, заботится о них. Но сердце его как магнитом притягивает окно напротив, где стоит девушка еще моложе его и показывает знаками, что она собирается выйти. Ну, теперь уж не до галстука: как узел завязался, так и ладно.

Они встречаются на виа делла Нинна, всего в нескольких шагах от дома. Но здесь уже совсем иной мир – даже не глядя вверх, чувствуешь, что над тобою небо, тут и воздух как будто чище, с реки тянет прохладный ветерок. А может, это только кажется им – они ведь влюблены. Они проходят под лоджиями Уффици, садятся на каменную скамью и берутся за руки. Клара пристально смотрит на Бруно, стараясь держаться непринужденно.

– Что ж ты ничего не скажешь о моем новом платье? Я трудилась над ним всю ночь, так хотелось надеть его сегодня.

– Чудесное платье! Это что за материя?

– Органди. Я тебе уже говорила, когда купила ее.

– А я позабыл. Нельзя разве забыть?

– Нельзя. То, что я тебе говорю, ты не имеешь права забывать.

– Погоди, куда ты? Уже убегаешь?

– Я сейчас вернусь. Мама велела кое-что купить. Но я ненадолго. А потом опять выйду – надо отнести работу в мастерскую.

– Я тебя подожду у «Фоли-Бержер».

Чтобы скоротать время, он покупает спортивную газету, пачку сигарет и закуривает. Ждать приходится недолго; вот Клара уже бежит ему навстречу. Две косы прыгают у нее за плечами. Эта прическа еще больше подчеркивает ее юный возраст. Девушка прелестна, потому что молода и влюблена. Только один Бруно дорог ей, ей милы каждое его слово, каждый жест, никто другой на свете для нее не существует. Виа дель Корно – их Пятое авеню: эта улица принадлежит им, они здесь живут, они смотрят в окно друг на друга. И его окно кажется ей прекрасным, словно окно Палаццо Фарнезе. Клара слышала, что есть за океаном страна, которая называется Америкой. Туда ездят, чтобы нажить состояние. О Риме она знает только то, что там есть Колизей. Эти сведения она приобрела недавно – Милена прислала ей цветную открытку с приветом.

– Быстро я сбегала?

– Как стрела! Теперь ты будешь называться «Клара, или Быстрота».

– Опять смеешься надо мной?

– А помнишь, как называется комедия про Стентерелло [7][7]
  Потешный герой народной комедии масок в Тоскане.


[Закрыть]? «Стентерелло-пивовар, или же Бахус, Табак и Венера».

– Значит, я похожа на Стентерелло? Да?

– Ну, пойдем скорей, глупышка!

У Клары под мышкой матерчатый чехол, в котором лежат два мужских костюма: она несет их в швейную мастерскую на виа Торнабуони. Мать у Клары – искусная петельщица, и сама Клара тоже становится мастерицей обметывать петли. Работа у них всегда есть, но очень уж плохо она оплачивается: одно сольдо за петлю. Так или иначе, элегантность обладателей фраков, смокингов, костюмов для прогулок зависит от петелыциц с виа дель Корно.

– Почему ты на меня так смотришь? Недоволен чем-то?

– Мне не нравится, как ты причесываешься. Я не говорю, чтобы ты постриглась под мальчишку, но почему тебя заставляют носить косички, как первоклассницу?

– Это все папа. Я позавчера уговаривала, уговаривала его. Мама была за меня, и он уже как будто согласился, а вчера вдруг на попятный: не позволяю – и кончено.

– А обо мне вы с матерью ему больше не говорили?

– Говорили. Да только он уперся – и ни в какую. Когда мне исполнится восемнадцать, он позволит нам обручиться. Но все-таки он говорит, что ты на всей нашей улице единственный порядочный парень.

– Значит, мы так и будем видеться на лету и на бегу?

– Ну не сердись! Всего четыре месяца потерпеть. Оставим папу в покое. Ему вчера объявили, что в субботу работы кончаются, и, говорят, других подрядов нет. Он прямо в отчаянии. Сейчас очень трудно найти работу.

– А знаешь, в нашем депо нужны землекопы на поденную работу. Десятник был приятелем моего отца; если я его попрошу, он не откажет. Передай отцу.

– А почему ты сам не придешь и не скажешь?

– Можно…

– Сегодня же вечером! А я его подготовлю.

– Ты и вправду мой ангел-хранитель, – говорит Бруно.

История об «ангелах-хранителях» такова.

Четыре девочки, примерно одних лет, подрастали в соседних домах на виа дель Корно; у них были такие разные характеры, что они никогда ни в чем не сходились. Может быть, поэтому они всегда были вместе.

Аурора Чекки – дочь мусорщика.

Милена Беллини – дочь мелкого судейского чиновника.

Бьянка Квальотти – дочь уличного торговца сластями.

Клара Лукателли – дочь землекопа.

Однажды воскресным утром они шли к обедне, празднично одетые, аккуратно причесав свои красивые волосы. Синьора, которая тогда еще не была прикована к постели, сидела у окна и увидела их. «Они похожи на ангелов-хранителей», – сказала она матери Ауроры, Луизе Чекки, которая ходила к ней на поденную работу. Луиза вышла на улицу и передала это жене сапожника Стадермни, который живет в том же доме. Фидальма Стадерини сказала мужу: «Синьора говорит, что эти девочки – ангелы-хранители виа дель Корно». От сапожника это узнала вся улица и согласилась с таким мнением.

Полиция – точь-в-точь заботливая, но эгоистичная мать. Впрочем, таковы все матери. Ночью она укрывает одеялом сыновей, которые удостоились чести состоять под ее надзором, но по утрам требует, чтобы сыновья отдавали ей визит и являлись в ближайший полицейский участок отмечаться. Джулио назначено приходить к десяти. Последний квартал он уже бежит, подгоняемый боем часов на башне Палаццо Веккьо. Он едва yспeл зайти домой, взять мешок и отнести его к угольщику. АЛешок, пожалуй, весит больше тридцати килограммов. В газетах писали, что одно только серебро стоит сто тысяч лир. Сейчас Джулио бежит, и с каждой секундой растут его сомнения и тревога. Зачем он обратился к Нези? Всем известно, какой он вымогатель. Разве можно ему доверять? Укрывателю краденого воры всегда доверяют: ведь он – сообщник, и если дело откроется, – сколько он ни клянись в своей честности, а наказания, пусть даже небольшого, ему не избежать. Но Нези якшается с фашистами и, может быть, доносит полиции! Разве такой жадина упустит случай поживиться?

Нанни говорил Джулио: «Нези – вымогатель. Держись от него подальше!» Сегодня Нанни не показывался на улице. Обычно в хорошую погоду он уже в восемь часов утра сидит у порога верхом на стуле, вытянув больную ногу. А сегодня не появлялся. Может, ему нездоровится. Тогда его любовница Элиза придет в участок объясняться с бригадьере.

Джулио дал себе клятву избавиться от надзора полиции, но сейчас ему приходит мысль, что недурно было бы проучить Нези. Ведь он форменный выродок, рассуждает Джулио. Аурора Чекки была настоящий цветочек, а он что из нее сделал? Свою любовницу! Из четырех «ангелов-хранителей» она была самой женственной. Красивее всех всегда считалась Милена. Клара тоже миловидная, и Бьянка хороша собой да к тому же отличная белошвейка, но Аурора развилась раньше подруг. Говорят, этот кабан взял ее силой на пустых мешках из-под угля. Но она, видно, продолжала ходить к нему, пока не забеременела.

Джулио был на фронте в Албании и там заболел малярией, но при медицинском осмотре для назначения пенсии малярии не признали. Все-таки, когда он бежит, у него сразу же отдает в селезенку и перехватывает дыхание. Он опоздает всего на несколько минут, а бригадьере, конечно, ждет его и уже подозревает во всех грехах. Но вот Джулио миновал ворота Санта-Мариа и оказался напротив участка. Нужно перевести дух и идти непринужденно: у дверей стоит дежурный агент, он, наверное, еще издали заметил Джулио.

И вдруг Джулио вспоминает, что когда он вошел в комнату взять мешок, то девочка плакала и Лилиана, меняя ей пеленки, что-то сказала ему, а он не расслышал. Она попыталась повторить, но он уже стремглав бежал вниз по лестнице. Что она могла сказать ему? Пораженный этой мыслью, Джулио остановился в нескольких шагах от входа в участок. Неужели не вспомнить? Лилиана говорила про Нанни – что же она сказала? Девочка плакала так громко…

Дежурный агент наблюдает за ним, но Джулио твердо решил: не сдвинусь с места, пока не вспомню, что сказала жена. Может быть, Моро нашел способ передать ему из тюрьмы, какой линии следует держаться? Джулио не хочет встречаться с бригадьере без подготовки. Жена что-то сказала про Нанни. Да, да, он ясно помнит, что она произнесла имя Нанни. Ну, конечно… Моро, очевидно, опасался, не арестован ли Джулио, и прислал разузнать, а чтобы посланец не попал в лапы полиции, дал ему адрес Нанни. Моро, должно быть, рассуждал так: если Джулио еще не забрали, то Нанни это, конечно, знает и передаст ему наставления Моро, что говорить в полиции. Но эти советы до него не дошли, что же ему теперь отвечать? Вот беда! Почему же Лилиана его не задержала? Неужели не поняла важности этого поручения? Наверняка у полиции в руках такие сведения, что могут его запутать… Нет, погоди, меня голыми руками не возьмешь. Зачем сдаваться? Если теперь признаешься, не только продлят надзор, но еще отсидишь в тюрьме месяцев десять, а то и полтора года. Нет! Держись, Джулио, крепче! Нези даст сегодня вечером пять тысяч лир! Половину – любовнице Моро, сколько-нибудь оставить Лилиане… К черту полицию!…

Джулио делает полный оборот на месте. Но агент внимательно следил за каждым его движением. Он видел, как Джулио поднес руку ко лбу, как приложил палец к губам, как закусил губу, глядя на небо, а потом круто повернулся и бросился бежать. Агента взяли в участок временно, и он очень хотел выслужиться. У него были бесцветные глаза, черные усики и, как полагается, быстрые ноги. В два прыжка он настиг Джулио и мгновенно надел на него наручники, наслаждаясь собственной ловкостью.

Джулио сразу весь обмяк и пнет не и внутренне. Один рукав изношенного и выцветшего пиджака лопнул в пройме, когда его схватил полицейский; лицо стало землисто-бледным. Облизывая губы, Джулио чувствовал, что они прыгают от волнения.

– Ну вот видишь, надзор еще не кончился, а ты опять попался. Уж если я что сказал, так оно и будет.

Это были первые слова бригадьере, обращенные к Джулио. Потом явился чиновник вести протокол допроса.

«Сейчас признается, – думал бригадьере, – можно не сомневаться».

Но в самом начале допроса Джулио узнал, что в мешке, кроме серебра, было еще ожерелье, которое газеты оценивают в триста тысяч лир. И когда бригадьере, безуспешно испробовав «более убедительные методы», отправил Джулио в камеру, у того сложилось впечатление, что Нанни как-то замешан в этом деле. Но замешан иначе, чем Джулио раньше думал: Нанни – на стороне полиции.