Текст книги "1920 год"

Автор книги: Василий Шульгин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

Люблю грозу в начале мая ...

* * *

Дождь стих и очень пахло свежестью и цветами. Я страшно люблю эту минуту, когда после пустынности разогнанной дождем улицы вновь с феерической быстротой закипает жизнь. Люди почему-то в эти минуты какие-то веселые и молодые... Я думаю, всем, даже самым старым, хочется пошлепать по лужам...

Я поднялся в эту квартиру.

Две молоденькие барышни ... Они были предупреждены, что я приду. Но им не было сказано, кто я. Им было сказано, что придет господин, которому надо видеться с Вовкой. И это было для них достаточно.

Я сказал с ними несколько слов. Они были киевлянки ... У них не было почти никакой мебели в комнате. Одна лежала на полу и что-то учила. Другая сказала мне, что она сестра милосердия. Обе были в большой нужде, но бодрые и радостные радостью молодости. И улыбались так, как могут улыбаться только киевлянки.

Узнали ли они меня?.. Может быть, да, может-быть нет.

Говорят, что женщины болтливы... Но как бы они могли, если бы это было, так обманывать? Ни один мужчина самый скрытный, не так скрытен, как самая откровенная женщина. Это у них в крови.

Пришел Вовка. Он вошел в квартиру и нашел, что все в порядке, опросил "Котика" и даже привел его сюда...

– Как ... Где же он? ...

– В передней...

Мы попросили барышень "очистить помещение", и Вовка ввел этого человека.

Это был человек маленького роста, неопределенных лет, от 25 до 40... Совершенно бритый, голова и лицо. Характерно было следующее: он производил впечатление мертвой головы с этими, глубоко втянутыми щеками и задавшими глазами.

– Вы – "Веди"?.. Я прислан от "Слова" к "Веди" ...

– Да, я – "Веди" ... Садитесь, пожалуйста ...

По классическому обычаю всех Шерлоков Холмсов, я опустился в кресло спиной к свету, чтобы мое лицо было в тени.

To есть я это сделал потому, что мои глаза не выносят света, но он-то, вероятно, подумал, что я это делаю из предосторожности. Он сидел около стола, маленький, незначительный, одетый в темно-синий люстриновый костюм. Такие стали почему-то входить в моду среди советского чиновничества (очевидно, прислали какую-то партию). Это мне не понравилось. Но ведь разве он не мог переодеться здесь?.. Он начал:

– Я очень боюсь... как бы меня не выследили... Правда, я переоделся совершенно...

Вот и ответ...

– У вас есть ко мне письмо?..

– Нет, письма не успели написать. Меня спешно вызвали к капитану Александросу, то есть к моему начальнику ...

– Где?..

– В Севастополе ... Я служу в военной разведке ... Вдруг меня зовут и приказывают спешно ехать в Одессу, найти вас ... Ведь вы господин Шульгин?

– Да, я Шульгин.

– Найти вас и передать вам хоть на первое время деньги. Эти деньги лично для вас... Немного... Тут, же был и "Слово" ... господин Л.

"Слово" вовсе не господин Л.... Это на мгновение возобновило мои подозрения ... Но, с другой стороны, – откуда бы он мог знать, кто такой "Слово" ... Очень естественно, что "Слово" не оказалось в Севастополе. Л. вскрыл письмо и поспешил прислать мне, прежде всего деньги ... Но подозрительно было, почему нет хоть бы маленькой записки, как это у нас было принято... Но, с другой стороны, ведь деньги не имеют запаха, а записка... записка всегда может погубить курьера.

– Хотите получить куш?..

Меня это выражение "куш", под которым он подразумевал присланные деньги, покоробило. Но ведь мало ли какой у них жаргон, в этих разведках!

– Пожалуйста.

Он вынул пачку денег.

– Тут немного... Лично для вас... Сейчас же после меня или я сам или другой курьер привезут вам деньги на "дело". Вы только напишите, что вы предполагаете делать, ваши планы и размер организации и сколько вам, приблизительно, нужно ... А тут разными деньгами ... царскими, советскими ... понасобирали ...

– Это же собственно чьи деньги?..

– Это... право, не знаю... Мне передал Александрос, но я думаю, что эти деньги господина Л... Вы мне расписку можете написать?

– Пожалуйста ...

– Еще одно ...

По его лицу прошло нечто, что я сразу понял... Он будет просить какое-нибудь вознаграждение.

– Если вы можете, я вам часть этих "царских" дам "советскими".

Дело было ясно ... "Царские" стоили во много раз дороже, чем "советские". На этом обмене он зарабатывал порядочную сумму...

Я его сразу понял, но решил ему не отказывать, – человек сто раз рисковал своей жизнью, чтобы добраться до меня, как ему не дать?

Я дал ему расписку, сообразив, что и после этого вычета останется порядочная сумма по нашим средствам. Деньги перешли в мой карман.

Я стал расспрашивать его о Крыме...

– Как армия?.. Дисциплина восстановлена? ..

– Восстановлена. В некоторых частях очень хорошо... Был бунт Орлова, но это кончилось ... Земельная реформа производится. С рабочими теперь стало лучше... Дорого, но хлеб есть...

– Что же, есть какое-нибудь правительство? ..

– Да... во главе стоит как... его фамилия !.. он еще был при старом режиме министром ...

– Кривошеий? – подсказал Вовка.

– Да, да. Кривошеин...

– Как вы ехали?

– Через Тендру... на Тендре – там пункт... а оттуда знакомые рыбаки переправили.

– Сколько времени вы ехали? ..

– Три дня... там очень просят, чтобы вы как можно скорее прислали план вашей работы ... Что вы предполагаете делать и все прочее... как можно скорее... я завтра хоту ехать обратно, я бы и ответ ...

Я принял решение. Мне он казался настоящим курьером. Держал он себя просто, интеллигентности был средней. Я спросил его еще.

– Вы офицер?

– Нет ... я из рабочих... Ропитовец ...

Значит, и в этом пункте не врет: мне ясно было, что он не офицер. Среди же ропитовцев, т. е. рабочих "Русского общества пароходства и торговли" действительно было очень много сочувствующих нам элементов.

И я решил так. То, что он от меня просит, я дам ему завтра. За сутки что-нибудь выяснится. Нужно назначить ему второе свидание. Если выяснятся. что-нибудь подозрительное, я не пойду.

И я сказал ему:

– Вот что... я приготовлю план. Он будет изложен коротко, но по возможности полно; я заделаю его так, чтобы вам легко было его везти. Например, вы получите завтра коробку с папиросами, и в одной из папирос будет все, что вам нужно. Вы передадите папиросы "Слову".

– Хорошо ... только, пожалуйста, отметьте хотя бы точкой, какая будет папироса.

Эта фраза сильно усыпила мои подозрения. Если он провокатор, неужели он будет заботиться о какой-то точке на папиросе. Очевидно, в нем говорит добросовестность добросовестного разведчика. К тому же для провокатора он поразительно спокоен. Ведь он один в квартире, в совершенно незнакомой ему квартире, и в сущности в наших руках. Допустим, каким-нибудь образом мы узнаем, что он провокатор. Нам нечего терять, потому что мм в мышеловке, наверное, подъезд окружен – и тогда в отчаянии из злобы и мести можем в отправить его на тот свет. Провокатор все-таки бы волновался. А этот абсолютно спокоен.

В это мгновение распахнулась дверь, и в комнату ворвалась ... Ирина. Именно ворвалась. Одного взгляда было достаточно, чтобы определить, что она сильно взволнована.

– Простите, что я так вошла... мне нужно поговорить с вами, Владимир Александрович.

Мы встали при ее появлении. Встал и "Котик". Она подала ему руку и по привычке и в растерянности, ткнула ее ему в губы. Тут произошло мгновенное замешательство. "Котик", может-быть не привыкший целовать дамам ручку, сильно покраснел, смутился...

– Владимир Александрович, можно вас.. на минутку...

Они ушли в коридор.

Я остался вдвоем с "Котиком" к, пытаясь сообразить, что обозначает появление Ирины, продолжал расспросы о Крыме. Но предварительно я сказал ему на всякий случай:

– Вы простите, пожалуйста ... и не опасайтесь ... Она ни во что не посвящена и совершенно даже не догадывается ... Очевидно, какая-то история ...

При этом я сделал такое выражение лица, чтобы можно было подумать, что Ирина закатывает какую-то сцену молодому студенту, т. е. Вовке.

Мы поговорили еще о Крыме. "Котик" оправился от смущения и отвечал на расспросы толково. Для меня было ясно, что он, во всяком случае был в Крыму.

Вошел Вовка.

– Необходимо вам сказать два слова.

Я извинился перед "Котиком" с видом "о, господи, боже". Я чувствовал, что что-то случилось.

В темном коридоре Ирина взволнованно шептала.

– Я следила за Вовкой... он вошел в квартиру "Котика" ... Был сильный дождь... никого не было на улице... А у подъезда, куда он вошел, я увидела двух... бритые ... должно быть жиды ... Один побольше, другой – поменьше ... и толстый ... Высокий в желтых ботинках, низкий в черных лакированных... Они не уходили, несмотря на дождь. Я тоже не уходила ... Стояла напротив... Они меня заметили... я делала вид, что пережидаю дождь... Вовка вышел... с "Котиком" ... желтые и лакированные пошли за ними... на углу к ним подошло еще двое – их четверо ... я не могла больше следить, потому что все они меня хорошо заметили... этот мой клетчатый костюм бросаются в глаза... и золотые волосы ... я должна была уйти... я обежала несколько кварталов, чтобы их сбить, и пришла сюда... Но они тут!.. у подъезда... желтые и лакированные!.. Что мне было делать?!. Они вас схватят, как только вы выйдете, они вас схватят.

Я понял, что опасность действительно есть. В сущности, мы были в мышеловке... Но надо выкручиваться как-нибудь....

– Позовите сюда этих барышень... Пусть переоденут Ирину.

Все с этой минуты пошло очень быстро.. Я вернулся к "Котику", сообразив, что надо быть особенно осторожным сейчас. Конечно, он провокатор. Каким образом эти "желтые" и "лакированные" могли очутиться здесь у подъезда этой квартиры после того, как они стационировали у квартиры "Котика". Совпадение... Нет, таких совпадений не бывает.

Я сказал ему:

– Вы знаете, эти барышни, в комнате которых мы сейчас, они глупенькие барышни, которые, по счастью, ничего не понимают... Но они начинают волноваться... Ведь я им даже не знаком, вы – тоже ... Какое-то таинственное заседание у них в комнате... Они боятся... Вот почему приходится их успокаивать ...

Сказав ему еще несколько фраз, я опять вышел в коридор. Ирина была уже готова. Передо мною стояла незначительное существо в каком-то длинном стареньком бурнусе, закутанное в темную вуаль ... Неопределенного возраста женщина, скорее пожилая, и бедная...

Я сказал барышням:

– Проводите ее черным ходом ... Ирина, выходите через ворота... И не возвращайтесь домой... Ночуйте у знакомых.

Теперь очередь была за Вовкой. Вовку "желтые и лакированные" хорошо видели. И надо было, чтобы он ушел незаметно во что бы то ни стало, ибо если его и не схватят, то за ним будут следить, пока не откроют нашу квартиру. Вот тут-то сыграло роль то непромокаемое пальто, которое я случайно захватил, так как шел дождь. Я одел в него Вовку и нахлобучил на него свою черную фетровую шляпу. Из студента, если и не нарядного, то, во всяком случае, вполне студента, вдруг получился какой-то молодой еврейчик, не то скрипач в дешевеньком ресторане, не то мальчик для подозрительных поручений.

В это время барышни донесли, что Ирина выбралась благополучно.

– Ну, поручик ... ваша очередь ...

Он ушел. А я пошел к провокатору.

Теперь вопрос состоял в том, как мне уйти... Но это меня мало затрудняло. Из нас троих я был единственный, которого "желтые и лакированные" не видели. Узнать же меня, как Шульгина, если даже они меня я знали раньше, почти невозможно. Они увидят перед собой старика с большой седой бородой в какой-то фуфаечке, не то шарманщика, странствующего по дворам, не то мастерового. Эта вязаная куртка, что была на мне, она очень меня выручала.

Главный вопрос состоял в том, даст ли мне "Котик" выйти первым. Если он уйдет первым, он, конечно, укажет меня, и меня уже не выпустят. Но если я уйду первым, то "желтые и лакированные" не могут знать, что я – я...

Я сказал ему:

– Знаете что... Я немножко побаиваюсь за вас... Как бы вас не выследили... Поэтому, подождите еще четверть часа, пока стемнеет. И выходите черным ходом ... вас проводят... А я пойду... Завтра к вам придут с папиросами, и, если успеете, я бы хотел еще вас повидать ... Вы тогда условитесь с тем, кто вам принесет папиросы.

К удивлению моему он согласился. Значит, он выпускает меня. Или он был уверен в своих "желтых и лакированных", или испугался н боялся себя выдать. Чувствовал ли он, что открыт и если не исполнит того, что я ему говорю, то с ним поступят плохо... Во всяком случае, он остался сидеть в комнате, а я спустился по лестнице и вышел на улицу.

Тут только я сообразил, что мне нечего надеть на голову. В руках у меня была Вовкина студенческая фуражка, но не мог же я ее надеть с седой бородой. Шея мелкий дождь. Я сделал вид, что мне жарко и я подставляю голову "освежающей влаге". Растирая голову рукой, одновременно я маскировал верхнюю часть лица, то есть собственно глаза. Говорят, по глазам легче всего узнать... Я сделал несколько шагов и стал пересекать улицу.

В это мгновение с другой стороны улицы ко мне бросилось двое. У меня было определенное ощущение, что они меня схватят за руки. Я опустил глаза и увидел справа от себя желтые... а слева "лакированные" ... Это были они ...

Это продолжалось одно мгновение ... Они заглянули мне в самое лицо с двух сторон. Тогда я поднял глаза и изумленно посмотрел на одного и другого. . Этот взгляд решил дело.

Очевидно, они оба сказали себе: "Нет, не может быть" ... Они пропустили меня, и я прошел между ними. Мне даже не хотелось оглянуться. Я так сильно чувствовал, что я старик-мастеровой, которому никакого дела нет до этих господ.

Я обернулся, пройдя два квартала. По-видимому, никто за мной не следовал. В это мгновение я наткнулся на переодетого Вовку, который бродил около, опасаясь, что со мной. Из предосторожности я не подошел к нему, а только сказал:

– Идите прямо... я нагоню вас...

* * *

Я нагнал Вовку, который внимательно читал у какого-то тамбурина.

– Вовка, этого не следует делать... Эти объявления наклеены три месяца тому назад... Он вздрогнул и обрадовался.

– Ну, погуляем... Если эти господа следят, то пусть поработают.

И мы гуляли... хорошим шагом... контрреволюционным ... Наконец, мы вышли на длинную улицу, которая была хорошо видна и на которой не было ни одного человека. Тогда я сказал Вовке:

– Теперь мы гарантированы ... начисто ...

Рекомендую вниманию тех, кому приходится скрываться от слежки, что это единственный способ действительно быть уверенным, что за вами не следят. Если на улице есть хоть несколько человек, каковы с виду они бы ни были, у вас нет уверенности. Но если вы выйдете в такое место, где, насколько доступно оку, нет ни единого человеческою существа, ваша игра отыграна...

В этот вечер по совершенно пустынным улицам, среди дождя и темноты, мы все же разыскали Ирину. Она кочевала у какой-то своей подруги и утверждала, что за ней не следили. У нее на этот счет был очень хороший прием, но о нем умалчиваю, может быть, пригодится еще когда-нибудь ...

Мы же с Вовкой вернулись домой.

Мы выскочили на этот раз... Но что же с Ф. М.?!. Если этот человек провокатор то значит Эфема схватили. Откуда они могли знать "Веди" и "Слово", как не из писем, которые были на нем ...

Письмо от Главнокомандующего

Вера Михайловна вызвала меня на свидание. Она назначила, мне собор. Я пошел туда. За мной на таком расстоянии, чтобы не терять меня из глаз, шел сын – Ляля.

Я чувствовал, что вокруг меня и всех нас шарят ищущие руки чрезвычайки. И потому надо было принимать меры Мы никогда не выходили из дома, не осмотревшись хорошенько, и взяли себе за правило всегда обращать внимание, не следит ли кто-нибудь. Но вдвоем это гораздо легче.

Мне предстояло пройти через большой кусок города. По дороге вышла задержка. Впереди раздались какие-то выстрелы. Люди шарахнулись во все подъезды. Улица опустела.

Я сначала не понял, что это такое, но потом сообразил. Это было в своем роде поучительное зрелище.

Сначала показалась цепь красноармейцев, она захватила улицу поперек и от времени до времени палила в воздух. За этой цепью шла толпа людей с маленькими узелочками, мужчины и женщины. Одного взгляда мне было достаточно, чтобы понять, что это наш брат, – контрреволюционеры. Их переводили из центральной чрезвычайки куда-то в другое место, должно быть, в тюрьму. Очевидно, это были важные преступники, если судить, с какой помпой их вели. Не только передняя цепь красноармейцев, но и боковые, которые шли по тротуарам, вдоль самых домов, палили в воздух. Для чего это они делали... Чтобы в панике население разбегалось по домам, и было им свободно вести добычу...

Я думал о том, что вот Эфем, может-быть, среди них? Но его не было.

* * *

Было еще приключение...

Мы наткнулись на облаву. Облава – это одно из обычных явлений "социалистического рая". Идут люди по улице тихо, мирно, все, как всегда... Но вдруг начинается бегство. Навстречу мчатся люди ...

Это значит, они там, впереди, наткнулись на цепь. Часть этих бегущих успеет проскочить. Остальных поймают. Ибо такие же цепи внезапно вынырнут в противоположном конце улицы и на всех боковых. Эти цепи постепенно сближаются и сгоняют людей в одно место. Тогда начинается процедура пересмотра "улова". Иногда, таким образом, ловят тысячу-две, один раз поймали 8000 человек.. Тут же, на улице, начинается проверка документов, ибо цель этих облав поймать, контрреволюционеров, дезертиров, спекулянтов и всяческих врагов Советской Республики.

Облавы эти колоссально глупы потому, что у настоящих врагов советской власти, активных, документы всегда в блестящем порядке. Длится эта процедура много часов, затем подозрительных ведут в чрезвычайку. Естественно, что подозрительными оказываются, главным образом, те, у кого есть деньги. Деньги остаются в чрезвычайке.

Мы с Лялей удачно юркнули в переулок. Как только мы прошли, он замкнулся цепью. Но мы уже выскочили.

Эти люди имели совершенно особый вид и наводили панику. Рассказывали, что одесская чрезвычайка получила из Москвы 400 абсолютно верных и прекрасно выдрессированных людей. Было ли это так, не знаю, но внешний вид их был, действительно, если не устрашающий, то действующий на воображение. На, головах у них были только что примененные тогда новые головные уборы. Они несколько напоминали шеломы былинных русских витязей, но были сделаны из сукна защитного цвета, на каком-то черкасе. На шлеме была нашита большая красная звезда. Остальная одежда, была обычная – форменная, одинаковая у всех и хорошего качества. Люди имели сытый и довольный вид. Очевидно, этих верных псов чрезвычайки холили и лелеяли... На взгляд все это были русские, – но великороссы, не здешние ...

* * *

Белый одесский собор. Народу немного ... Сейчас нет богослужения.

Я сел на скамейке. Вера Михайловна долго не приходила, И приятно мне было, страшно приятно в храме...

Мне припомнилось, как перед эвакуацией Одессы я был в митрополичьих покоях и думал:

"Ну что же ... придут большевики, а это останется ...".

И вот "это" осталось. Стоит этот собор, как и остальные церкви в Одессе, и всем своим существом невидимо, ненащупываемо противится красному миру.

Отчего большевики переменили свою политику в отношении религии, – я не знаю. Я даже не знаю, переменили ли они ее там, в Великоруссии, в Москве... Но здесь, в Одессе, я должен засвидетельствовать, что отправление богослужения, как такового, не преследовалось. Все храмы открыты, кроме домовых церквей. Домовые почему-то закрыты.

Отчего это произошло? Оттого ли, что большевики не посмели тронуть религию вообще, или потому, что пришлось бы тронуть одну религию? Ведь невозможно было бы закрыть церкви, но не закрыть синагог... (евр. комиссары не были верующими и синагоги им были не нужны...ldn-knigi)

* * *

Наконец, она пришла... бледная, расстроенная... Это ужасное известие подтверждалось. Нашлись люди, она говорила с ними лично, которые видели, как несчастного Эфема везли. Это были чрезвычайщики. Они держали револьверы у его висков, он был очень бледен и, по-видимому, узнав тех людей, его знакомых, что стояли на тротуаре, отвел глаза...

И вместе с тем она принесла еще другое.

"Котик" опять был. Он очень обижен, что, по-видимому, ему не поверили и прервали с ним сношения; ему совершенно необходимо со мной увидеться еще раз. Он побывал у Варвары Петровны – дамы, у которой жил Эфем. И совершенно убедил ее в том, что он настоящий, а не провокатор. Варвара Петровна в ажиотаже и умоляет с ней повидаться.

Я вышел из собора, но не увидел сына, который должен был меня дожидаться. Зная, что мальчик ни за что не уйдет со своего "поста", я начал сильно беспокоиться. Пример Эфема действовал на меня, и мне мерещилось, что Лялю схватили. Я долго его разыскивал и пережил несколько ужасных часов.

Но дело объяснилось... К вечеру он пришел на одну из наших квартир. Он потерял меня из виду, когда я вошел в собор, бросился разыскивать в соседние улицы, пропустил меня поэтому, когда я уходил, и, верный "долгу службы", метался до вечера вокруг собора, пока ему не пришло в голову искать по квартирам.

Проклятая жизнь ... Это вечное беспокойство, дрожание за жизнь людей ... Хоть мы и привыкли к этому, но все же...

* * *

Я увиделся с Варварой Петровной ...

– Помилуйте, Василии Витальевич ...

– Сколько раз я вам говорил ,что я не Василий Витальевич, а Иван Дмитриевич ...

– Ну, Иван Дмитриевич... Подумайте... что это в самом деле... Да ведь он честнейший человек.

– Кто? ..

– Да "Котик" ... Я же его прекрасно знаю... он десять дней каждый день ко мне приходит ...

– Как? когда? почему?

– Да потому, что он тот самый, с которым Ф. М. уехал. Господи.. Да я их сама выправляла в дорогу. И то, что у них было, все эти бумаги и письма, все я Котику" собственными руками позашивала.

Да что вы, Василии Витальевич... Честнейший он человек...

– А вы знаете, что Ф. М. арестован?

– Да что вы ... Врут они все ... врут, все врут... а ваша Вера Михайловна сумасшедшая ... и ничего этого не было... я вот перекрещусь вам, чтобы вот так моим сыновьям было, как сейчас Ф. М ... так ему хорошо, как, никогда не было... я и на карты бросила,... верно говорю вам...

– "Котик" был у вас теперь?

– Да был...

– Что же он говорил?..

– Да говорит, что довез благополучно Ф. М до этого острова, как он называется... Тендра... И там передал его нашим... а сам вернулся.

– Как вернулся?.. да ведь мне он сказал, что он прямо из Севастополя... А деньги как он получил?.. Тоже на Тендре?.. А господина Л. тоже видел на Тендре?..

– Да я уже не знаю... Может-быть, перепутал он что, как увидел, что ему не верят..

– А почему же он не сказал, что это именно он ездил с Эфемом?

– Да ведь вы его не спрашивали?

–Я не спрашивал... но Владимир Александрович спрашивал, и он сказал, что не знает никакого Ф. М.

– А как же он мог сказать неизвестному студенту? .. Вели бы вы его спросили, он бы сказал. А вы не спросили ... Василий Витальевич?

– Иван Дмитриевич... В соседней комнате слушают..

– Иван Дмитриевич, не губите вы дело... Подумайте, вам письмо, личное от самого Врангеля ...

– Как, это еще что? ..

– А то, что вслед за "Котиком" прислали они второго курьера. С письмом от Врангеля к вам и с деньгами, чтобы вы работу открыли ... Иван Дмитриевич, не слушайте вы тех ... Большое дело можете сделать...

Мне было совершенно очевидно, что "Котик" провокатор и что он погубил Эфема. И что этот второй курьер с письмом от Врангеля тоже провокатор. И все-таки...

И все-таки. .. Когда женщина смотрит вам в глаза и вы читаете a них, что, не окажем прямо трусость, а просто "излишняя осторожность" может погубить дело, – это плохая атмосфера для принятия благоразумных решений.

Я решил рискнуть... Она, оказывается, видела уже этого второго курьера.

– Честнейший человек... Офицер ... фронтовик ... так и видно... Целый день у меня вас ждал. Приходите завтра, я им скажу, в семь часов...

Я согласился.

* * *

Я шел обратно через какой-то базар. Ах, какие там за 200 рублей можно было поесть щи!... Мне очень хотелось. Но это было слишком дорого для меня.

Но зато я не отказал себе в удовольствии пощупать гитару... Хорошая гитара продавалась на базаре. И сверкала так на солнце медными струнами, как золото 10000 рублей...

И когда я взял несколько аккордов на этой золотострунной гитаре, внутренний голос совершенно явственно и отчетливо зашептал:

– Берегись ... берегись... берегись ...

Мне не было страшно, и он не отговаривал меня от моего решения... Он только настойчиво твердил:

– Берегись... берегись... берегись ...

* * *

Бывают же такие случайности...

Когда я шел при белом свете солнца по Н-ской улице я столкнулся лицом к лицу с человеком, который был тогда в "желтых" Теперь я рассмотрел его вполне. Он был одет иначе в темно-синем люстриновом, а на голове форменная фуражка, вроде как у заграничных моряков. И вообще в его облике было что-то заграничное. Он был еврей, – это несомненно. Но я бы сказал – иностранный еврей.

Встретив его я подумал:

"А не будет сейчас маленький толстый, что был в черных лакированных..".

И через несколько шагов столкнулся с этим последним. И этот, несомненно, был тоже евреем. Он был одет одинаково с тем первым, с тем же заграничным отпечатком. Теперь я их великолепно рассмотрел...

* * *

Отравляясь на свидание с почти заведомым провокатором, я должен был принять некоторые меры. Я сделал так:

Во-первых, я решил опоздать на час Я понимал, что провокатор приведет с собой свой хвост, который расположится на улице. И мне было выгодно, чтобы они пришли раньше меня, потому что, если бы мне удалось остановить наличность агентов чрезвычайки у дома, я бы просто не вошел.

Но для этого мне нужно было иметь свою полицию. Так и было сделано. Я решил поставить дело семейным образом Я поручил главное начальство Ляле. У него под началом был младший сын – Димка, а в резерве моя жена. Она очень беспокоилась, и я чувствовал, что ей легче будет на "поле сражения".

Они должны были занять свои места раньше условленного времени Ляля против дома, Димка – через квартал так, чтобы видеть Лялю и исполнять его телеграфные приказания, жена – около ограды одной церкви поблизости Я должен был прийти с опозданием на час к церковной ограде. Здесь мне бы сообщили, что там делается около дома.

Я пришел к ограде, как было условленно. Знакомая фигура жены, которую никак нельзя было подогнать под защитный цвет, стояла у ворот. Ее внешность, также как и вид обоих сыновей, всегда меня беспокоила. За три улицы от них веяло белогвардейщиной.

– Мальчики не приходили?

– Нет ...

Значит, все благополучно. Я пошел, думая о том, какой жестокой пытке я подвергаю близких. Но как-то мы все дисциплинировались. Надо, так надо. Ни протестов ни упрашиваний... В общем мы научились понимать, что в трудных положениях только отчетливое исполнение того, что надо, спасает дело.

* * *

На условленном углу я нашел Димку. Он в своей красной рубашке и с вьющейся шевелюрой совсем напоминал Ваню из «Жизни за царя». Опера не совсем подходящая к случаю, хотя...

– Благополучно? ..

– Можно идти ... Вон Ляля...

* * *

Ляля, по классическом обычаю, применяемому в таких случаях, лузгал семечки. Удивительно, как семечки действуют успокаивающим образом на чрезвычайку. А еще, говорят, верный способ, если кто-нибудь вас подозревает, пройти мимо и пустить ему дым в лицо. Впрочем, не пробовал – некурящий... Но знаю, что очень хорошо почаще сплевывать... Плевки и до сих пор служат гарантией демократичности...

– Ну, как дела? ..

– Тех нет.

Под словом "те" он подразумевал бывших "желтых и лакированных", ныне называемых "заграничные жиды в морских фуражках". Благодаря сегодняшней встрече я мог с совершеннейшей точностью описать их наружность.

– А кто-нибудь входил в дом?

– Входили, многие ... Но невозможно определить ... На улице никто не дежурит, это я знаю ...

– Ну, я пойду ... Тебе хорошо виден балкон?

– Виден ...

– Я суду сидеть на этом балконе. В случае чего -наш условленный знак... Если со мною что-нибудь случится, – я запрещаю делать глупости ... Понимаешь?

Он приложился головой к моему виску и несколько раз как-то особенно постукал. Это с детства было у него выражением нежности, повиновения и беспомощного протеста ...

Расположение было такое.

Вход был только через ворога. Нужный мне дом стоял во дворе, квартира была в третьем этаже. С балкона хорошо было видно улицу, потому что по фасаду были только одноэтажные здания.

Я вошел в квартиру. Варвара Петровна встретила меня :

– Нет его еще ...

Это было скверно ... Они меня перехитрили. Я опаздывал на час, они, очевидно, решили опоздать на два... Теперь я в западне, если сейчас не уйду отсюда. Когда он придет, то, разумеется, оставит свой хвост у ворот.

А ведь это единственный выход. Значит, он будет у меня отрезан. Впрочем, я заметил рядом с воротами лавочку. Лавочка, наверное, имеет черный выход во двор, а значит, в крайнем случае, можно будет выйти через нее.

Я стал ожидать. Варвара Петровна продолжала убеждать меня в том, какой хороший человек "Котик", и что новый курьер – тоже хороший. Я сидел на балконе и ясно видел Лялю на скамеечке, напротив. Я даже видел Диму через квартал, по крайней мере, его красную рубашку. Ляля сидел смирно, изредка мельком взглядывая в мою сторону, так что я понял, что он меня видит. Но он не подавал никаких тревожных знаков.

Во дворе под нами появилась высокая фигура в сером.

– Это он, – сказала Варвара Петровна.

– Вы господин Шульгин? ..

– Да ... с кем имею честь? ..

Это был неприятный человек. Очень испорченные передние зубы, маленькая, сильно морщинистая голова. Морщины шли кругом, через весь лоб, переходя на щека и подбородок. Зеленоватый цвет лица, лицо – порочное, злое.

– Моя фамилия Петров. Но это вам ничего не скажет ...

На самом деле моя фамилия другая... У меня есть удостоверение, которое я предъявлю... Я прислан к вам от военной партии ... Надо вам сказать, что в Крыму две партии. Во главе военной стоит генерал Слащев... У меня письмо к вам от Слащева ... Я... я – фронтовик ... ничего в политике не понимаю ... Но мне приказано доставить письмо вам... Приказали ехать в Севастополь... там явиться в разведку... я так и сделал, и мне там указали, как добраться сюда... Есть, кроме того, "куш" ... Опять этот "куш" ...

– Куш – кушем, но, прежде всего, письмо ... Тут я сделал ошибку. Конечно, прежде всего, надо было получить деньги... Но меня так интересовало это письмо, что я даже мало обратил внимания на одно обстоятельство: Варвара Петровна говорила мне о письме от Врангеля, а "гот говорит о письме от Слащева.

– Итак, письмо?

– Письмо... вот видите... его сейчас нет при мне...

– Вы забыли? ..

– Нет. Я не забыл ... я вам скажу откровенно... Мне приказано вручить письмо лично Шульгину.