Текст книги "Показуха (СИ)"
Автор книги: Василий Варга
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)
Annotation
Варга Василий Васильевич
Варга Василий Васильевич
Показуха
ПОКАЗУХА
Сатирическая повесть, сюжет которой поведал автору сам Андрей Юхимович, пострадавший в результате столкновения между парторгом и председателем Талмуденко на предмет, у кого авторитет выше и кто какую займет должность. И не только об этом. В путь!
1
Одним из самых успешных рычагов воздействия на умы бедных советских граждан была показуха. Показуха раздувалась пропагандой до невероятных размеров. Она вбирала в себя и идеологию и романтическое радостное настроение, и воздействовала не только на пустые желудки, но и на сознание советских граждан. Показуха могла быть очной и заочной. Скажем, где-нибудь за пять тысяч километров в далекой и глухой Сибири, запланировали построить завод по переработке конины, свинины, курятины и прочей живности вместе с костями, ушами и рогами, а по радио, с высоких трибун советские вожди крупного и мелкого масштаба талдычили о сдаче в эксплуатацию предприятия, которое уже выпускает продукцию. А на деле, глядишь, и котлован еще не вырыли. Да это же коммунистическое предприятие и вот уже завтра мы все очутимся в коммунизме, оставив загнивающих капиталистов далеко позади. И как это ни парадоксально, показуха давала положительные результаты как внутри страны, так и за ее пределами. Передовые предприятия социалистического типа выдавали на гора невероятное количество превосходной продукции на уровне мировых стандартов, колхозы собирали невиданные урожаи, стахановцы выполняли по две нормы за смену. Ну, как тут не наступить светлому будущему – коммунизму?
Как возникала, откуда взялась туфта? Да очень просто. Инициатива шла снизу, а верхи поощряли всякую положительную инициативу.
Скажем, только закладывался фундамент завода по производству цемента, а в газете "Правда", еще несуществующий в природе завод, уже выдавал тысячи тонн этого цемента. И так везде и во всем. Долгие годы лживая коммунистическая пропаганда держалась на плаву, но, в конце концов, и она стала выдыхаться. А когда провал становился очевидным, пропаганда запускала очередную утку, базирующуюся на запугивании народа агрессивными замыслами империализма вот-вот начать атомную войну с целью порабощения советского народа, и тут же следовала беспардонная ложь об успехах социалистического строительства, и создания базы коммунизма.
Но шила в мешке не утаишь. Люди начали поговаривать: хоть бы нас кто завоевал; эх, когда мы начнем загнивать? Ленин дал свободу и независимость Финляндии, но было бы гораздо лучше, если бы он освободил Россию.
То было в период прозрения, пробуждения от долгой спячки и оцепенения. А пока мы вернемся в период расцвета коммунистической лжи и расскажем, как она создавалась.
В Николаевской школе, на Днепропетровщине, долгие годы работал учителем истории и обществоведения Андрей Юхимович Губанов. Его коллеги неодинаково относились к нему. Одни считали его незаурядной личностью, утверждали, что он пострадал чисто случайно и только благодаря этому лишился партийного билета и поэтому вынужден прозябать в школе на нищенской зарплате, содержать молодую жену и двух дочек, а другие утверждали, что Юхимович бабник и карьерист, и больше никто. Историю он знал так себе, не слишком глубоко, справедливо считая, что до коммунистического переворота в 17 году истории, как таковой, вовсе не существовало, история началась только после 17 года, а вот обществоведение знал, как свои пять пальцев. Он часами, без бумажки мог доказывать, что в 1980 году в СССР будет построен коммунизм. А коммунизм это изобилие, иди в бесплатный магазин, бери капусту хоть свежую хоть гнилую, никто не потребует расчета, а кошелек, как таковой, в отличие от тела Ленина, можно будет похоронить на вечные времена. Все бесплатно, магазины полны товаров, завалены продуктами, игрушками, хозяйственными инструментами, бюстами вождей и даже автомобилями для слуг народа. Денег не будет, ибо деньги утратят свою силу. Если действует принцип: от каждого по способностям − каждому по потребностям, зачем тогда деньги?
Босые, в оборванной одежде детишки, слушали Юхимовича с раскрытыми ртами. Они всегда хотели кушать, носить штанишки, пусть не самые модные, а еще не мешало бы конфет -леденцов. Взрослые ученики вечерней школы тоже не возражали против принципа: от каждого по способности, каждому – по потребности, так что и в дневной и в вечерней школе у Юхимовича установилась полное коммунистическое взаимопонимание. Но Андрей Юхимович тосковал о былом величии, не мог смириться с тем, что у него так неожиданно отобрали партийный билет и должность, а его лучший друг, для которого он сделал немало добра, подставил ему ножку, грубо говоря, предал его.
Его драматическую историю знали все учителя назубок, знали ученики и родители, жители села Николаевка, знал весь Новомосковский район.
Известно: если человек, после сильного потрясения, держит боль внутри и не дает ей выхода, она вдвойне жалит нутро. Когда женщина плачет или даже голосит, она свое горе посылает в космос, и ей становится легче. Мужчины не голосят, и гораздо реже, чем женщины, плачут. Мужчины рассказывают. И им тоже становится легче.
Андрею Юхимовичу некому было рассказывать, его уже никто, кроме учеников, не слушал. И вот появился новенький: печальный, замкнутый, у кого кошки скребли на душе и день и ночь. Видать, у него свое горе, которое он не выплескивал на суд незнакомых людей и поэтому медленно тлел, как подожженный костер намоченный дождем.
Это был Виктор Андреев.
– Приходи ко мне на чарку, – сказал как-то Юхимович Вите, вытирая то ли слезу, то ли соринку левого глаза тыльной стороной ладони.– Посидим, побалакаем. У меня жена прелесть: молодая, красивая, гостеприимная. Картофельное пюре готовит лучше всех в районе и области. Сам Леонид Ильич хвалил ее в присутствии всех колхозников. Приходи, не пожалеешь.
– За что мне такая честь? – спросил Витя. – Да и откуда у вас картошка? Картошка – страшный дефицит. Только в 80-м году ее будет навалом, а сейчас она здесь, в Николаевке, в два раза дороже, чем в городе. К картошке, чтоб сделать пюре, нужна сметана, а сметаны ни у кого нет. Не мешало бы и кусочек мяса, − глотая слюнки, тараторил Витя, глубоко вдыхая воздух отдающий запахом картофельного пюре.
– Я пока не жалуюсь. Картошка у меня своя. Старые связи еще остались. Ты по этому поводу не переживай. Я знаю: ты как всякий учитель – одиночка, а тем более молодой специалист, да еще без партийного билета, голодаешь, вон тощий какой: кожа, да кости. Благодарить будешь.
− Знаете, Юхимович, уже четыре дня куска хлеба во рту не держал: хозяйка кормит супом с мухами. Мухи у меня вот здесь, − сказал Витя, полоснув себя ребром ладони ниже подбородка. А на поре приду. В какое время мне у вас быть?
– У меня завтра нет уроков в дневной школе, поэтому приходи к обеду.
– Бутылку нести?
– У меня и бутылка есть, – ответил Юхимович. – Ты, небось, гол как сокол, а получка не скоро.
– Я возьму в кредит.
– Попробуй.
На следующий день Витя с бутылкой водки подходил к дому Юхимовича. Его встретили гостеприимно. Обед уже дымился на плите, осталось подать на стол. Это был королевский обед для Вити, который картошки не видел вот уже два месяца. А здесь картофельное пюре с отбивной и крупными помидорами домашнего посола. Витя так навернул всего этого добра, что у него стали закрываться глаза, но Андрей Юхимович все чаще и чаще подливал в рюмку, хорошо зная, что спиртное прогонит сон.
Витя действительно оживился и начал рассказывать о своей нелегкой жизни в школе.
Андрей Юхимович, не спеша, поднялся, достал альбом, извлек небольшую фотографию, на которой был он сам рядом с выдающимся сыном советского народа Леонидом Брежневым. Витя чуть не подпрыгнул от удивления, да и сон как рукой сняло. Брежнев – величина. Теперь он в Москве, Председатель Президиума Верховного совета СССР.
– А это не подделка? – спросил он наивно.
– Никакая это не подделка. Обижаешь.
– А это кто рядом?
– Первый секретарь Новомосковкого райкома партии Дырко Затычко. Тут, брат целая история.
– Расскажите...
– Гм, много знать будешь – быстро состаришься, как говорится, – загадочно произнес Юхимович, наполняя очередную рюмку. Как всякая коммунистическая подметка, лишенная нравственности совести и чести, Юхимович долго чмокал, высоко задрав голову, и стал шарить по карманам, чтобы достать маленькую книжечку с бородкой, задранной кверху, но вспомнив, что ее у него отобрали еще в прошлом году, пустил слезу и стал скрипеть зубами. Гость испугался и выронил алюминиевую вилку из рук.
− Я...я тут ни при чем. Если надо, я уйду, а пюре доем в следующий раз. Расскажите, пожалуйста. Я так люблю всякие истории. Никто знать не будет, честное слово, – лепетал Витя.
– Обещаешь?
– Вот те крест!
– Какой еще крест? Честное коцомольское, надо говорить.
– Хорошо: честное комсомольское.
– Тогда слушай...но давай еще по одной.
2
...Колхоз имени Ленина в селе Николаевка хромал на обе ноги. Не хватало техники, помещений и рабочего люда, способного трудиться с утра до ночи, без выходных и без какой−либо оплаты за рабский труд. Село Николаевка соединялось с городом грунтовой дорогой, которая раскисала в период осенних дождей та, что можно было куда−то добраться только гусеничном тракторе. На таком же тракторе раз в неделю подвозили черствый серый хлеб, который высыхал так, что им запросто можно было разбить голову.
Две-три старухи, и старик с клюкой, да подростки, да доярки, да телятницы – вот все трудовые ресурсы, которым принадлежала вся земля, но чтобы взять колосок из собственной земли, его надо было прятать за пазуху: не дай Бог бригадир увидит – срок можно схлопотать. Из мужского населения следует отметить бригадиров и председателя, розовощекого, статного в плечах, с немного выпирающим пузом. Он исполнял роль не только грозного помещика, но и осеменителя доярок и конторских работников женского пола.
Весь крепостной, то бишь колхозный люд, жил в жалких хибарках, крытых соломой с глиняным полом, соломенной крышей и погребом для хранения картофеля на зиму, который выдавали за трудодень. Но колхозники этим картофелем старались наполнять карманы, особенно в период уборки, для увеличения запасов на зиму. В погреб можно было спрятать еще свеклу, да капусту, которая, к сожалению, быстро загнивала, как капитализм в воображении колхозников.
Безрадостную картину представляло и сельское кладбище, где на могилках, немного провалившихся вглубь земли, вместо крестов торчали пятиконечные звезды, сработанные из дорогостоящих реек, уже давно подгнивших и почерневших.
Председатель, бывший фронтовик беспробудно пил от горя и бессилия вложить хоть крохотную лепту в счастливое будущее своим колхозом; он появлялся в конторе раз в неделю с распухшей физиономией, коричневыми немигающими глазами и всем говорил: слава великому Сталину! Против такого приветствия никто, разумеется, не возражал, но эта крылатая фраза никак не могла заменить отсутствие крыши на коровнике в сезон дождей, отчего несознательные коровы дохли, а собранный урожай пшеницы, гнил под открытым небом. Бухгалтерия колхоза исправно отчитывалась об увеличении надоев молока, сборе пшеницы, но в закрома социалистического отечества ничего не поступало. Свыше пяти тысяч гектаров пахотных угодий, этого черного золота, которым не может козырнуть ни одна страна загнивающего запада, как бы работали вхолостую.
Райком партии, да и обком, этот вертеп благополучия и изобилия, во главе с бывшим полковником, ставшим гораздо позже, правда, выдающимся военным стратегом Брежневым не могли, мириться с таким положением. Пришлось тасовать кадры, как колоду карт. Повсеместно по области откапывались политруки, в том числе и с начальным образованием, и даже без образования, руководил же страной великий Сталин, не окончивший начальной школы, но подкованные политически, с Лениным в груди, назначались председателями колхозов. Подавляющее большинство имело смутное представление, что такое пшеница и как она растет, многие полагали, что пшеница растет в ванной, а другие − на задворках коровников, но почти каждого выручал революционный энтузиазм. Как сеять, как выращивать пшеницу, где ее складировать, как доить коров и почему они, проклятые, так активно дохнут, знали старики и старухи, закаленные голодом и нищетой, – этим неизменным благополучием, заложенным великим Лениным. И этих-то стариков и старух надо было организовать, сплотить, вдохновить, направить, поставить перед ними задачу, обнадежить их в том, что скоро вот наступит коммунистический рай. Только надо немного потерпеть, лишь бы войны не было, лишь бы капиталисты скорее окончательно, проклятые, загнили и мы их окончательно похоронили.
Эту-то работу посланцы партии всегда хорошо делали, надо отдать им должное. Так в колхозе имени Ленина появился новый председатель Талмуденко Тарас Харитонович, бывший военный, дослужившийся до сержанта, с осколком в левом легком. Среди своих боевых подвигов Тарас Харитонович всегда вспоминал дежурство у бункера, в котором, как мышка в норке, прятался Леонид Ильич Брежнев. Леонид Ильич избежал ранений и контузий, а сержант Талмуденко был ранен, госпитализирован, условно излечен и отправлен в тыл инвалидом третьей группы. Врачи в то время не решались разрезать легкое, чтоб извлечь осколок и сказали Тарасу: радуйся, что остался жив, и жить ты будешь еще очень долго. А осколок извлечем в следующей пятилетке, отдадим в музей с надписью: фашистский осколок не прижился в легком сержанта Талмуденко.
И вот Тарас Харитонович, живчик по природе, и выпивоха из-за фашистского осколка в ожидании следующий пятилетки, не знал, что делать с этим разваленным колхозом имени вождя мировой революции? а бис его знает! Но надо с чего-то начинать. Даже инвалиды обязаны строить коммунизм.
– Начнем с секретаря партийной организации, – сказал он неожиданно самому себе и стукнул сам себя костылем по лбу от великой радости.
Парторгом может стать кто-то из местных. Надо пробраться в школу: там должны быть на двух ногах, с обеими руками, имея за спиной жизненный опыт и образ великого Сталина в голове.
Начальная школа, в которой было всего пять учеников и четыре преподавателя, выдвинула парторгом Юхимовича, у которого было два диплома – один об окончании университета, другой о...невозможно найти определения..., эдакая маленькая книжечка красного цвета с бородкой Ильича, приподнятой кверху, именуемая партийным билетом. Это был билет в скудный пока что, коммунистический рай еще при социализме. Молодой, энергичный, невыразимо идейный, с Лениным и Сталиным в груди и томами Маркса-Энгельса в голове, Юхимович в колхозе родился, в колхозе вырос, сбежал в университет на учебу и в колхоз имени того же дорогого Ильича вернулся обратно. Подать сюда Юхимовича! Выдвинуть Юхимовича на партийную работу.
Андрей Юхимович сначала долго отмывался от деревенской пыли и грязи и даже свиного навоза, поскольку жена всегда откармливала хряка при помощи мужа, побрился, надел костюм, повязал галстук, как доказательство учености и интеллигентности, и с небольшим портфелем под мышкой, явился в колхозную контору к председателю-фронтовику по вызову.
Тарас Харитонович сидел в своем рабочем кабинете на стуле с тремя ножками, за обшарпанным столом с важным видом, как командир за штурвалом корабля и когда посетитель открыл дверь, нарочно уткнулся в бумаги. Он читал пока по слогам, но любую бумагу, ее содержание понимал правильно и мог выразить одним словом – вперед!
– Здравия желаем, товарищ председатель, полковник советской армии, передовой непобедимой армии мира, – громко произнес Андрей Юхимович. – Мне сказали, что вы пожелали встретиться со мной, скромным учителем с Лениным и Марксом в груди, или я ошибся?
– Садитесь, – пробурчал Тарас Харитонович, не отрываясь от бумаг.– Э, черт, сколько бумаг и все идеология: куры не несут яйца – идеология, пшеница в мае ниже роста человека – идеология, коровы дохнут – идеология, птицы поедают собранную пшеницу в открытом поле – тоже идеология. Ну, Андрей Мухимович, скажи, что делать в таких случаях.
− Лапортовать, шо усе у порядке, − сказал Андрей Юхимович, смешивая русский язык с украинским.
− Ты так думаешь?
− Точно такэкечки. Мало того, пшеница в конце мая будет выше вашего роста.
− Как это так?
− Оченно просто. Надо вырыть яму в поле, посадить вас в ету яму, так шоб ваша голова была на уровне земли, тогда колоски будут казаться выше головы. К тому же надо позвать фитографа из самой Москвы, пущай работает и в газету "Правда".
− Гм, черт возьми, где же ты был раньше? Садись, братец, погутарим.
– А куда садиться? негде. У вас ни одного стула нет. До чего довел социалистическое хозяйство ваш предшественник – ужас! Это пахнет трибуналом!
– Садитесь на краешек стола. Садитесь, садитесь, не стесняйтесь, я человек простой, – потеплел председатель, перешел на вы и поднял голову. – Мне парторг нужен. Колхоз без парторга все равно, что трактор без горючего. А у вас партбилет в кармане простаивает, нехорошо, братец, нехорошо. Я, как только получил партбилет, так сразу пошел охранять Леонида Ильича возле бункера, откуда он управлял мозгами восемнадцатой армии. Тут меня и снаряд настиг, но, к счастью, лишь один осколок во мне застрял. А второй осколок ногу отрезал ниже колена. Теперь у меня один костыль. И знаете: привык. Я туда, под ремешок портретик Ленина прикрепил, и что вы думаете? помогло. Только это большой секрет. Если вы сломаете ногу, и вам ее отрежут и присобачат костыль, мы и вам прикрепим портретик вождя мирового пролетариата, а уж тогда на партсобрании доложим, а там и до ЦК дойдет, что Ленин, оказывается, был великим медиком по совместительству, так сказать. Если бы не партия – я бы не выжил. Так-то дорогой. Садись же, в ногах правды нет.
Андрей Юхимович присел на краешек стола и сильно согнулся, пытаясь унять урчание в животе. По забывчивости, он сегодня утром после картофельного пюре с солеными помидорами и капустой, выпил кружку свежего молока. Председатель поморщился и во избежание канонады со стороны посетителя, поднялся и стал расхаживать по кабинету. Гость пересел на председательский стул, непроизвольно выстрелил и стул не устоял, а Юхимович грохнулся на пол, но председатель на это не обратил внимания.
– Мне парторг нужен, хороший парторг! Как вы думаете, Андрей Юхамович...
– Юхимович, – поправил посетитель.
– Ах да, пердон, Юхимович. Я, когда охранял Левонида Ильича, мне вспоминался тот другой Ильич, ну, знаете, тот, что в Кремле в собственной моче купается, и думал: неудачник ты, Ильич. Послал Тухачевского в Польшу, а поляки взяли, да и накостыляли тебе по полной программе. А вот наш Ильич Левонид, значит, в бункере сидит, мозгами шевелит, а немцы бегут, сломя голову. Каково, а? Гы-гы-гы! Так о чем мы с вами... ах, о парторге. Ну что – по рукам? Споемся мы или не споемся, как ты мыслишь, колхозный парторг?
– Я все сделаю, чтобы мы с вами поладили, Тарас Харитонович, – сказал Андрей Юхимович. – Я последнюю ферму подожгу, если вы прикажите. У нас каждый колхозник будет с миниатюрным портретом того, лысого Ильича, ходить и революционные песни распевать на голодный желудок.
– Ну, жечь не надо. Строить, строить, вот что нам надо. Мне как новому человеку выделят дотации, большие дотации, а мы, когда станем на ноги, возможно, рассчитаемся, а если это забудется, я возражать не стану. Кстати, ты не знаешь, как стать на ноги, вернее, как поставить на ноги этот задрипанный колхоз? Я думаю, что на одних революционных песнях далеко не уедешь. Что толку, что мой предшественник пел: это есть мой последний и решительный бой!, если колхоз тонул у него на глазах? Тут что-то другое требуется. А песни на голодный желудок едва ли годятся.
Ободренный Юхимович обрадовался, что председатель окончательно перешел с ним на "ты", что так много значило, скоропалительно выбросил еще один аргумент в свою пользу.
–У меня брат в университете на кафедре мраксизма-ленинизма работает, я с ним обговорю этот вопрос, – сказал Андрей Юхимович.– Песни не помогут, Маркса будем изучать. А потом перейдем к Ленину и Сталину.
– Во-во, давай. Я идеологию не отвергаю, она хорошо действует на мозги. Чем человек дурнее, тем он лучше и добросовестнее работает. А я поеду к Первому дотации выбивать. Надо кабинет привести в порядок, фермы отремонтировать, скот закупить, жизненный уровень поднять. Если колхозник получает один килограмм картошки на трудодень, то надо чтобы он получал два килограмма, в крайнем случае, полтора.
Когда я бью себя в грудь, у меня там осколок звенит, никто мне отказать не сможет. Кроме того, я не о себе, я о государстве заботу проявляю. Мы должны из этого дерьма сделать конфетку, и про себя не забыть, конечно. Пока не станем на обе ноги, как говорится, ты продолжай вести уроки в школе, получай зарплату, хотя бы до будущего урожая.
Тарас Харитонович раскрыл объятия, а Андрей Юхимович приготовился опустить одно колено, но не успел: бывший фронтовик так его зажал, что дух перехватило.
– Ну, я рад, очень рад, – добавил председатель. – Я, знаешь, нутром тебя чувствовал. Как только приехал сюда, я тебя тут же вычислил. Веришь?
– Не зря вы Левонида Ильича охраняли, Тарас Харитонович. Завтра воскресение. Неплохо было бы продолжить наш разговор у меня дома за рюмкой коньяка. Моя жена неплохо готовит. Как вы к этому относитесь, Тарас Харитонович?
– Если Первый никуда не потащит – приду. Только коньяк я не пью. Водочкой иногда балуюсь. Да еще соленые огурцы люблю. Это моя слабость.
– Будет водочка, будет. И огурчики будут. И даже капуста, она у меня еще с прошлого года. И водочка! Уж этого добра полно. Мутноватая, правда, но крепкая, челюсти сводит. И в любом магазине – водка. Если бы так хлеба!
– Надо добиться, чтоб и хлеб был. Пока.
***
Все учителя были бесконечно благодарны коммунистической партии за то, что она не побрезговала взять из их рядов человека на столь высокий пост – секретаря парткома колхоза имени Ленина. Директор школы уже стал предлагать ему у себя должность завуча, но Андрей Юхимович однажды победно улыбнулся и уже собирался покрутить пальцем у виска, но вдруг передумал и только сказал:
– Обижаешь, товарищ Свистуненко. Я и учителем у тебя долго не проработаю. По секрету тебе скажу: кабинет секретаря парткома колхоза имени Ленина уже возводится напротив кабинета председателя. Я вот тут у тебя побуду немного и на осмотр кабинета, как он делается, когда завезут мягкие кресла, двух тумбовый стол, какой телефонный аппарат поставят и конечно патрет Ильича. Его патрет должен быть в золотой раме, как у председателя. Потом колхоз надо поднимать на ноги, а ты мне какого-то завуча суешь. Поздно уже. Надо было раньше головой думать, а не тем местом, на которое садишься, Свистопляскин.
Что−то дрогнуло внутри директора, обида кольнула в самое сердце, но он сдержался.
– Да, бачишь: хороша мысля приходит опосля, это всегда так, дорогой Юхимович. Ты если там шибко занят, не переживай, я буду проводить за тебя уроки и в журнал запишу от твоего имени. Надо же как-то реабилитироваться, правда?
– Для полной реабилитации, Сисько Панасович, ты мне будешь приносить ведомость и получку на дом, а я только распишусь, понял?
– Уразумел, или как говорят у нас на Украине "зрозумив".
– Я тебя отблагодарю: килограмм помидор тебе бесплатно выпишу. И еще. Можешь две курицы завести в своем хозяйстве и возможно одного кролика: эта живность на колхозном массиве будет прогуливаться, и кормиться.
– И один кавун, как это...арбуз по нашенский я хотел бы вырастить.
– Добре, пусть оно так и будет. Но не забывай: надо будет делиться.
3
Бюро райкома партии, а затем и обкома вынесло справедливое решение: поддержать колхоз имени Ильича экономически и морально, выделив ему 300 тысяч рублей. Это была огромная по тем временам сумма.
Тарас Харитонович с Андреем Юхимовичем обустроили свои кабинеты, покрыли коровники, решили вопрос с милицией не отпускать молодежь в город, хотя и так было понятно, что милиции было приказано не выдавать молодежи паспорта, как настоящим крепостным вплоть до 1974 года, то есть до негласной отмены крепостного права. Были закуплены два трактора и три, находящиеся в безнадежном состоянии, отремонтированы.
На очереди был наиболее важный и трудный демографический вопрос: падеж скота и населения вдогонку. Падеж крепостного люда оказался катастрофическим. Старики умирали, молодые люди уходили в армию и не возвращались, девушки правдами и неправдами убегали в города и там, благодаря находчивости и жертвам, получали паспорта и прописку.
–Шо робыть? – задал трудный вопрос Тарас Харитонович? – Нам выделили триста тысяч дотации. Коров закупим, бугая непременно, осеменим, приплод будет, а как же девчонок, что подрастают, хучь их катастрофически мало, где им искать банан, после коего животик начинает увеличиваться? Кто будет работать в колхозе?
– Ну, я могу взять на себя эту миссию, если партия поручит, я всех молоденьких осеменю, – недолго думая, произнес Андрей Юхимович фразу, которая давно рвалась наружу. − В школе, где я работал, учатся, кажись, шесть девочек в седьмом классе. Уже через год – два можно приступить к осеменению. Допустим, каждая родит двойню, это даст приплод в двенадцать человек. Пусть растут. Подрастут, никому паспортов не выдавать, дабы не смогли сбежать в город. В любом городе без паспорта не устроиться.
Тарас Харитонович почесал затылок. Ему эта идея не могла не понравиться, но как же быть с законом? Его не отменишь? К тому же, как руководитель, он мыслил более глобально.
– Необходимо привлечь молодежь, в том числе и представителей мужского пола, на льготных условиях. Предложить им пустующие дома, выдать кредиты, запустить агитацию в других селах, особенно среди колеблющихся, связаться с командирами воинских частей, чтоб направили демобилизованных в наш колхоз. А что касается осеменения, то эту систему запустим после 80 го года, када наступит коммунизм, када будет все общее. Был же пикантный момент у Ильича после Октября, когда он запустил агитацию под названием "долой стыд". Потом ты мне больше нужен как парторг, но не как осеменитель.
Андрей Юхимович глубоко вздохнул и почесал пузо в районе пупка.
Теперь, когда в его семье коммунизм уже наступил, он, к своей большой радости заметил: его глаза все время косят в сторону. Особенно на всяких там партийных форумах, где заседают не только важные старухи, но и юная коцомолия. Я свое все равно возьму, рано или поздно, подумал он, радуясь, что его организм полон сил и мысли о клубничке появляются сами по себе.
***
Время шло со скоростью света, появились юноши и девушки; им не выдавали паспорта в возрасте шестнадцать лет, и путь в город им был отрезан. Бригадиры всех девушек, кому было больше 24−х, кто потерял всякую надежду выйти когда−нибудь замуж и стать метерью, неглано осеменяли, население, таким образом, увеличивалось. Так появились доярки, сторожа, участковые и бригадиры, что позволило усилить контроль, наладить учет по сбору и хранения урожая. Ничто не давало таких результатов, как контроль. Если раньше крепостной люд под покровом ночи тащил колоски в подоле, либо за пазухой, то теперь шиш: контроль! Колхозники постепенно вошли в норму и начали честным трудом, не покладая рук, зарабатывать эти колоски. Работа закипела, как каша в котле. Колхоз, подобно мухе, находившейся в зимней спячке, стал пробуждаться, оживать и приятно щекотать нервы районным начальникам.
– Надо увеличить надои молока, – сказал как-то Юхимович председателю.
– Каким образом? – спросил председатель.
– Наука говорит, что если на четыре ведра молока добавить ведро воды, никто этого не заметит, а надои молока резко увеличатся. Его величество рабочий класс, как его сейчас именуют, запамятовал...
– Гегемон.
– Да, гегемон. Так вот, гегемону в горячих цехах нежирное молоко еще и лучше: живот не пучит.
– А ты башковитый парень, Юхимович, – сказал председатель. – Действительно, таким методом можно резко увеличить надои молока от каждой коровы. Давай, красиво оформим повышенные социалистические обязательства. Только кто будет наливать воду в молоко перед отправкой в город? Ведь разболтают же, как пить дать разболтают. Опозоримся еще.
– Поначалу этим благородным делом займется моя жена, а потом, постепенно приучим подрастающее поколение. Выберем самих симпатичных доярок, поручим им это дело, взяв с них обязательство, строго хранить государственную тайну, а там и баньку надо построить, с молоденькими попариться, это полезно, – сказал Юхимович.
– Ты далеко пойдешь, каналья, – сказал председатель.
Через четыре месяца председатель Талмуденко выступил на пленуме райкома партии с зажигательной речью. Он рассказал об успешном выполнении повышенных социалистических обязательств на тридцать процентов. Раздался гром аплодисментов. Участники пленума аплодировали стоя, потому что президиум аплодировал стоя. Когда президиум опустился в кресла, аплодисменты прекратились и участники пленума жружно расселись по местам.
Вчерашний отсталый колхоз, сидевший на шее государства, как вчерашний подросток сидит на шее родителей и не думает с нее слезать до своей пенсии, стал не только выполнять, но и перевыполнять планы сдачи молока государству.
– Вот, товарищи, что значит опытный секретарь парторганизации, сумевший сплотить коммунистов колхоза имени Ильича! Где товарищ Губанов? Здесь товарищ Губанов. Ура товарищу Губанову! Давайте поприветствуем товарища Губанова и попросим его сказать несколько слов с трибуны нашего форума, − призывал первый секретарь райкома партии Дырко Затычко.
Юхимович никак не ожидал, что ему предоставят слово, да еще в такой форме. И более того. Не он, а председатель докладывал об успехах и эти аплодисменты должны адресоваться не ему, а председателю. Может, ошибка какая? Но Первый секретарь Дырко Затычко еще раз назвал его фамилию и имя и даже вытянул руку в сторону центра зала. Юхимович скромно поднялся, неуверенно подошел к трибуне и, выждав, когда в зале воцарится мертвая тишина, скромно произнес.
– Надо изучать не только Ленина, но и Горького. Мне очень понравилась одна фраза у Алексея Максимовича. Он сказал: если враг не сдается -его уничтожают. Мы с председателем провели колхозное собрание и я вместо доклада произнес, вернее, повторил, сказанное Максимом Горьким, я сказал: "Если враг не сдается -его уничтожают! А кто наши враги? Мошкара всякая, что сидит в шерсти коров, коров надо чесать, лень у работников, начиная от меня и председателя и кончая дояркой. Мы решили этих врагов изнистожить. Так вот, товарищи, эта замечательная фраза целиком и полностью относится и к нам. Если мы не добьемся увеличения надоев молока от каждой коровы, начнем искать врагов среди бригадиров и уничтожать их. Скотники и доярки в свою очередь провели подобные беседы с коровами, вычесали и предупредили их, и коровы начали входить в норму. Мы видим такое дело и тут же стали увеличивать количество и качество фуража. Кроме того, на каждые две доярки мы поставили сторожа. Теперь доярки молоком не балуются, как раньше. Тут мы тоже имеем положительный результат. Доярки стали стройнее, красивее, моложе я бы сказал. Вот так, товарищи. Слава Ленину, ура!
