Текст книги "Часть третья (СИ)"

Автор книги: Василий Варга

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Хитрая ты, однако, – сказала Зоя, – на чужих плечах хочешь выехать.

В колледже, наряду с литературой, историей, преподавались и другие предметы, в том числе и взаимоотношение между противоположными полами, с показом видео фильмов и муляжей, а также правила хорошего тона, виды танцев, музыкальные жанры, – словом здесь "выращивали" светских дам, как бы возрождая традиции золотого девятнадцатого века.

У Матильды, начиная со школьной скамьи, был свой рыцарь. Он витал пока в облаках, иногда являлся во сне, а когда этот рыцарь вызвал ее в Москву и она его увидела, и узнала естественную, но такую щемящую новость, что он женат, этот рыцарь отдалился от нее на непреодолимое расстояние. С этой мыслью она и отправилась в Лондон два года тому, а теперь, когда она полностью сформировалась, как девушка и когда зеркало говорило ей: ты хороша, ты победишь, и твой рыцарь будет побежден, Матильда решила ждать. Она стала надеяться, что время работает на нее.

Раньше она не звонила и не писала в Москву Борису Петровичу, считая неприличным беспокоить его по пустякам. Да и что писать, не имела понятия. Написать, что любит его? Но ведь он наверняка это знает. А потом, какой толк? у него жена и возможно куча любовниц.

Теперь же, когда Зоя предложила услугу, Матильда уцепилась за это. Она села за письмо. Письмо вышло коротким и чересчур сухим. Пришлось его порвать и бросить в печку. Второе письмо вышло слишком нежным, оно дышало бескорыстной симпатией, от которой всего шаг для признания в любви. Оно было самое хорошее, даже несколько капелек слез упало на него, но это письмо нельзя посылать. А вдруг прочитает жена Бориса Петровича. В семье разразится скандал, и все может кончиться тем, что Борис Петрович вынужден будет отказаться от финансирования ее учебы в Лондоне.

"Уважаемый Борис Петрович! Нет, дорогой Борис Петрович!

Здесь, вдали от Родины, я все чаще думаю о том, кто послал меня сюда осваивать науки и культуру Запада и не могу найти объяснение Вашему поступку. Неужели Вы так добры и так великодушны? Я ничем не заслужила такого отношения к себе и поневоле приходит мысль в голову, чем я буду расплачиваться, когда вернусь в Москву. О, да, я готова на любые жертвы, если таковые потребуются. Только Вы...не забывайте меня, не выбрасывайте меня из своей души и сердца. Знайте, что нет, не было и не будет души более преданной Вам, чем моя душа, в которой так много несбыточных надежд.

Я уже могла бы написать это письмо на английском языке, но пока не решаюсь: не хочу затруднять вас. Мои дела не так уж и плохи, думаю, что Вы сможете когда-нибудь гордиться своей "дочкой". Со мной здесь учатся две девушки из Москвы – Зоя и Жанна. Я по сравнению с ними, веду довольно скромный образ жизни. А у Зои отец нефтяной магнат. Зоя говорит: если у твоего папы трудности и его фирма на грани банкротства, я могу попросить отца, он поможет ему. Я посмеялась в душе, а потом подумала: а вдруг вам пригодится такое знакомство. Почему бы ни воспользоваться им? Такое редко бывает в жизни. Сообщите мне, пожалуйста, письмом или телеграммой: Лондон, Лобби стрит, 10. Звездычевой Матильде".

Через две недели на ее имя пришла телеграмма из Москвы: "Срочно открой счет в любом банке Лондона и сообщи свой номер счета телеграммой, я вышлю тебе тысячу долларов – Борис".

В кошельке Матильды было всего сто пятьдесят долларов. Она тут же побежала в ближайший банк и открыла счет, положив сто долларов. Банковский клерк высоко поднял брови и когда выдавал карточку, спросил:

– Вы, должно быть, русская? Только в России люди так бедны, что могут положить в банк сто долларов. Но не беспокойтесь: тайна вашего вклада гарантирована, – и расхохотался.

Прошла неделя. Матильда решила снять пятьдесят долларов, чтоб обменять их на евро. Когда служащий банка достал ее карточку, у него стали квадратные глаза.

– Ого! все о?кей! У вас на счету шестьдесят тысяч долларов. Давайте еще раз возьмем образец вашей подписи и поменяем вам карточку.

Матильду бросило в жар: новость, которую она только что узнала, буквально ошеломила ее.

" Что это может значить? И что я должна делать с этими деньгами? тратить на одежду, на макияж, на кафе и рестораны? ни за что в жизни. Что это с Борисом Петровичем? Он, должно быть, любит меня, любит, любит, любит", говорила Матильда последние слова вслух.

– Who "любит", who "любят?" – спросил клерк по-английски.

– Папа меня любит! любит, он меня любит, потому что я у него одна. Одна единственная.

Она вернулась в колледж пешком, крепко зажав сумку, в которой находилась банковская карточка с умопомрачительной суммой. Сославшись на головную боль, она не пошла на последнюю лекцию, а вернулась на свою квартиру, где сейчас проживала. Не выпив даже чашки кофе, разделась и зашила карточку в трусики, которые решила не снимать даже, когда придется лечь на ночлег.

"Надо дать телеграмму. Как вести себя, что делать? куда девать эти деньги?"

Матильда села к столу и стала составлять текст телеграммы. Но ничего путного не выходило. Нельзя было написать: куда девать шестьдесят тысяч долларов, которые вы мне прислали. А придумать описательную форму, выразить свою мысль Эзоповским языком не получалось. Так она и заснула с ручкой в руках и видела всякие приятные и страшные сны. То крупная собака вдруг возникала, пытаясь лизать ей руку, то кто-то с вилами гонялся за ней. А когда наступило утро, Матильда открыла глаза и тут же убедилась, что карточка на мести, вскочила и бросилась к большому зеркалу. Увидев себя во весь рост, спросила:

– Что будем делать, Матильда? Ничего, совсем ничего? Вот и хорошо, вот и хорошо. Поспешишь – людей насмешишь.

В этот день она подошла к Зое и попросила у нее в долг пятьсот долларов.

– Долларов у меня нет, а вот евро есть. Четыреста хватит?

– Спасибо. Через неделю верну. Мне обещали выслать, – сказала Матильда.

– Обещанного три года ждут, знаешь?

– Не три года, а три дня, – засмеялась Матильда. После занятий она отправилась на телеграф и дала Борису телеграмму такого содержания:

"Град выпал в таком количестве, что я просто растерялась: не знаю, что делать. Жду вашего совета – Матильда".

Текст телеграммы, посланный в Москву Борису, успокоил ее и вернул к нормальной жизни. Занятые у Зои евро она расходовала бережно до тех пор пока не получила телеграмму от Бориса в которой сообщалось, что град еще будет падать, поскольку это естественный процесс, а она не должна теряться и поступать по своему усмотрению, тепло одеваться и носить с собой зонтик.

" Я могу снимать и тратить эти деньги, но разумно, ибо поступать по своему усмотрению, значит поступать разумно, а когда вернусь в Москву на летние каникулы, отчитаться перед Борисом Петровичем за каждый доллар. Надо снять немного денег, поменять свой наряд, посетить парикмахерскую, сфотографироваться и послать фото матери, и...Борису Петровичу. Чем я хуже этой Зои и Жанны?"

Когда она появилась в банке и предъявила свою карточку, клерк пробил ей еще миллион долларов. Дважды по пятьсот тысяч с интервалом в три дня.

– Я хочу снять...десять тысяч, – заикаясь, сказала Матильда.

– Брать наличные нет необходимости. Я сделаю вам карточку, с которой вы можете пойти в любой магазин и там купить все, что хотите, и с вашей карточки снимут, потраченную вами сумму, – просвещал ее клерк.

Матильда сменила свой наряд, сделала модную прическу, сфотографировалась, и вернула занятые деньги, Зое. Фотографии вышли хорошие: Матильда сама себе понравилась, но отправлять не стала, ни матери, ни в Москву Борису Петровичу: близились летние каникулы, и она готовилась к отъезду сначала в Москву, а потом в Днепропетровск к матери. Зоя с Жанной теперь еще больше приставали к ней: что, да откуда? Но Матильда отмалчивалась. Хвастаться своим богатством не имело смысла, это и так было видно. Теперь она одевалась намного лучше и прическу меняла чаще и даже тусоваться ходила, но куда, никто не знал.

12

Анастасия Измайлова отдыхала в Салониках на берегу Эгейского моря, где не только теплые дни, но и сказочные ночи, которые окутывают человека теплом, как шикарным одеялом из самого нежного гагачьего пуха. В первые дни ей казалось, что она не на земле, а в раю, настоящем раю, потому, что на земле такого просто быть не может. Здесь так много отдыхающих и у всех такой счастливый вид, что глядя на все это, невольно сам становишься счастливым. Сам воздух пропитан любовью и счастьем. Уезжая из Москвы, она положила в банк десять тысяч долларов и взяла карточку, по которой могла тратить здесь, сколько душе угодно.

Ася с первого же дня поняла, что ее окружают зажиточные люди, среди которых немало новых русских, но это не просто любители погреться под лучами южного солнца, поваляться на шикарном песке, чистом, как кукурузная крупа импортного производства, а это люди с тугими кошельками. Здесь и шага не сделаешь без денег, или без карточки, с которой стекают доллары, как вода с желобка под уклоном.

Единственное что ее беспокоило и заставляло чувствовать себя не в своей тарелке, это шрам во весь живот, не позволяющий появиться на пляже в миниатюрном купальнике, к которому так липнет мужской глаз. Но и здесь она нашла выход: загорала в закрытом купальнике, а на пляж шла в миниатюрном светлом халатике, застегнутом на все пуговицы.

К концу второй недели ее личико не только загорело, но и округлилось и ребра, выпиравшие раньше, покрылись жирком, талия приняла более четкие очертания. И...появилась мажорная (завораживающая) улыбка. Ей казалось, что здесь отдыхают сплошные американцы: все улыбаются по всякому пустяковому, ничтожному поводу и без повода. И она стала улыбаться. А как же? Эта улыбка и главное глаза, живые, зовущие, бездонные, привели к тому, что по ее следу, на некотором расстоянии, несколько вразвалку начал следовать двуногий зверек с рыжими волосами, гордо поднятой головой и приобретенной уверенностью, пришедший к нему вместе с тугим кошельком.

Он шел в миниатюрных плавках туго прилегающих к ногам, заложив туда кусок свернутого в рулон полотенца, будучи уверен, что многие женщины оценивающим взглядом смотрят на мужскую фигуру, и, в то же время краешком глаза, как бы невзначай, задерживают свой взор на мужском достоинстве, спрятанном под одеждой. И, увидев такой "гигантский" бугор, поневоле начнут испытывать внутреннюю дрожь, а потом станут искать пути к знакомству и близости. Рыжие волосы, веснушки на лице, низкий лоб и приплюснутый нос мало кого интересуют.

На ногах покрытых темной шерстью, с едва заметными завитками, были дорогие пляжные тапки, чем-то похожи на сандалии, в которых ходили когда-то богатые древние греки. Генрих или попросту Гена следовал за Асей на расстоянии десяти метров и эту дистанцию не сокращал и не увеличивал. Так удобнее. Если она случайно повернет голову, все равно ничего не поймет, мало ли отдыхающих направляются в сторону моря. Ася свернула вправо и направилась туда, где меньше народу, расстелила полотенце, сняла блузку и легла на спину. Генрих устроился чуть поодаль.

– Простите, который час? а то у меня часы..., купался в них, и после этого начали барахлить, хоть и выложил я за них шесть тысяч долларов. Наверное, подделка.

Генрих стоял во весь свой гигантский рост, демонстрируя свой интим нестандартных размеров. Ася приподняла голову, захлопала глазами, она не присматривалась специально, просто ей это в глаза бросилось, но она тут же повернулась, извлекла свои часы из-под полотенца и сказала:

– По-местному: десять.

– Благодарю вас, – сказал Генрих. – Если не возражаете, я устроюсь поближе и буду вас охранять. Я рад, что вы русская. А то уж думал: гречанка. Признаться, я преследовал вас, на расстоянии, конечно. Смотрю: идет впереди красивая зверюшка, и я тут же, мимо воли, превратился в охотника: вы уж не обессудьте.

Ася приняла сидячее положение, еще раз критически оценивая его внешность, и тут же почувствовала что-то неладное внутри, некая горячая волна атаковала ее таз и застряла в потайном месте, будто ей кто-то шепнул: этот мужчина – гигант.

– И много зверюшек вы полонили? – спросила она.

– Да что вы, я не из тех, а потом, я приехал недавно, всего дня два тому. Давайте знакомиться: Генрих Иосифович, или просто Гена.

– Анастасия Ивановна.

– Искупаемся?

– Пожалуй, – согласилась Ася.

Ася хорошо плавала, а Генрих хорошо нырял. Он подплывал снизу и как бы невзначай касался груди, иногда ног. Ася визжала, стучала кулачком в рыжую грудь, и все это кончилось тем, что он брал ее на руки, крепко прижимал к своему телу, а потом кидал в воду.

Вскоре Ася устала и вышла на берег. Генрих же поплыл так далеко, что она его почти не видела. Вскоре греческие службы погнались за ним на моторной лодке и заставили вернуться к берегу. Ася в это время была занята собой. Она поняла, что произошло что-то такое, над чем надо серьезно подумать и выбрать правильную линию поведения.

С одной стороны Борис, который любит ее, и когда она вернется крепкая, цветущая, будет ласкать ее ночи напролет, стараясь, чтобы она забыла все, что с ней случилось в больнице. А с другой стороны... Борис далеко, почти на другом конце света, он никогда не узнает, как она вела себя, с кем подружилась..., целовалась и все такое... "А этот Генрих..., да у него там двадцать пять сантиметров. Интересно, какие ощущения можно испытать с таким мужчиной? Должно быть кайф необыкновенный. Что если попробовать, не изменять, нет, об этом не может быть и речи, а только попробовать, всего один раз? Ну что тут такого? Девственности ведь я не лишусь, правда? Я это давно сделала".

Она успокоила себя, но ненадолго. Мысль о том, что она уже давно живет на деньги Бориса и что отдыхает здесь, благодаря Борису, подобно муравью, ползущему по спине, тревожила ее совесть. "Нет, этого не будет, и быть не может. Проклятая похоть, как ты смазываешь мои пятки, чтоб я поскользнулась на каменных плитах!"

Она повернулась на живот, уткнула лицо в полотенце и плотно закрыла глаза.

Вскоре появился Генрих, он улегся почти рядом и какое-то время щадил ее уединение, не прикасался к ней. Она оценила его рыцарский поступок, повернула голову и спросила:

– Вы спортсмен?

– Да, у меня первый разряд по плаванию, но я покончил со спортом. Бизнесом занялся. Бизнес это деньги и неплохие, а спорт..., он пока на задворках. У вас тоже фигура...спортсменки.

– Да. У меня бег. На кухне, – рассмеялась Ася.

– У вас семья?

– Нет, я одна.

– И я один, – сказал Генрих.

Ася смотрела на его физиономию, искала хоть что-то, что бы ей импонировало, но ничего не находила.

– У меня есть друг в Москве. Я ему многим обязана.

– Москва далеко. И если вы поплаваете рядом, посидите со мной в ресторане, а вечером пройдетесь под луной, – что здесь плохого? И потом, сейчас другие времена – другие нравы. Даже если произойдет что-то такое необычное, казнить себя не имеет смысла. Неужели вы думаете, что ваш друг ничьих пальчиков не подержит в своей руке в ваше отсутствие?

– Мужики все одинаковы, – как-то зло произнесла Ася.

– Это неверный тезис. Мужики не со слонихами общаются, а с женщинами. Изменить женщине можно только с женщиной, но ни с кем другим. Я думаю: все мы одинаковы.

– Оно конечно так, но инициатива принадлежит вам, а мы существа слабые, – сказала Ася и осеклась. – Но не все, я к ним не принадлежу.

– Вы волевая женщина, хотя эта воля появляется ближе к сорока, а вам нет еще и тридцати. А потом не забывайте, что сила женщины в ее слабости.

Генрих повернулся на спину, раскинул руки. Левая рука невольно коснулась плеча Аси. Она вздрогнула: ее глаза снова прилипли к мужской фигуре и к тому волшебному, слишком высокому горбу, и ее ладонь невольно легла на пальцы того, кто поглаживал ее плечо. Так она проявила силу в своей слабости. Генрих был прав: он умный мужик.

– Не знаю, как вы, а я не могу долго лежать на одном месте. Если хотите, можем пройтись вдоль берега моря.

Ася повиновалась.

Они шли долго, он все рассказывал, совсем заморочил ей голову своими рассуждениями о жизни, о том, что все временно, что ничего нет вечного, что надо брать от жизни все, пользоваться моментом, так как у каждого человека слишком мало времени отведено для счастья.

Пляж давно кончился, они шли совершенно одни, уже достигли бамбуковых зарослей. Генрих вдруг схватил Асю и поднял на руки, покружился с ней и направился в заросли. Ася прижалась к нему, но, поняв, чем это сейчас закончится, а также свой шрам на животе, который, конечно же, он увидит, стала перебирать ногами и отталкивать его руками.

– Не сейчас, нет, это невозможно, – лепетала она, хотя страсть в ней стала просыпаться. – Для этого есть ночь...

Услышав слово "ночь", Генрих опустил ее на ноги, поцеловал в лоб и сказал:

– Пусть будет ночь. Трудно так долго ждать, ночь еще не скоро, но я...мужественный человек.

Они вернулись в санаторий и разбрелись, кто куда. Ася обрадовалась, что все так прошло благополучно, и была убеждена, что теперь-то она сможет держать себя в руках, чтобы сохранить верность своему возлюбленному и гордиться тем, что она все же не тряпка, а личность.

К вечеру это решение в ней настолько укрепилось, что она решила посетить любое зрелищное мероприятие, занять последний ряд, чтоб Генрих не смог ее обнаружить.

После захода солнца Ася быстро перекусила в кафе и отправилась на танцплощадку, где уже гремела музыка и танцевала молодежь. Она присела на свободную скамейку, пытаясь сосредоточиться на греческой мелодии, но мысли ее прыгали с Бориса на Генриха, в сердце шла борьба между соблазном и долгом. Вдруг кто-то мягко опустил ладонь на плечо, и Ася тут же поняла: это он.

– Зверюшка скрылась от меня, но я ее обнаружил, – сказал Генрих. – Пойдем, столик в ресторане заказан на двоих.

– Я не одета, – механически ответила Ася.

– Пустяки. Здесь свои правила. И все же, если так надо, я подожду, пока вы переоденетесь.

После ресторана, Ася, слегка покачиваясь и хохоча, стала более покладистой и податливой. Генрих вел ее к себе в номер, не спрашивая на то ее согласия. Это само собой подразумевалось. Номер был, как у нее, шикарный с притушенным светом, большим зеленым деревом – пальмой в углу.

Генрих открыл холодильник и извлек бутылку шампанского. Он не спешил, как истинный джентльмен, давая понять Аси, что он не какой-нибудь петух и только потом, после второго бокала стал расстегивать пуговицы на кофточке Аси. Ей удалось отключиться от всех моральных тормозов, связанных с верностью любимому человеку и погрузиться в неотвратимый мир страсти.

Генрих прикасался губами к ее груди, и это было так здорово и так хорошо, что она почти полностью потеряла власть над собой. Тогда он взял ее на руки и отнес на кровать.

– Свет! выключи свет, я...не могу при свете и...я сама.

Она вскочила, нажала на выключатель, сняла с себя все и юркнула под тонкую шелковую простыню. Маскировка шва на животе была проведена как нельзя лучше. Генрих улегся рядом. Рука Аси невольно скользнула к ногам партнера, чтобы довести его до экстаза, но, увы: Генрих был, как и все остальные. К тому же он слишком долго готовился к атаке и если бы не помощь Аси, которая уже не отдавала себе отчета в том, что делает, партнер, казалось, мог бы заснуть, не выполнив своего долга.

Правда, отношения у них потом наладились: Генрих реабилитировал себя полностью. Ася поставила крест на своей верности кому бы то ни было, в том числе и Борису, и облачилась в тогу грешницы. Только шрам на животе не давал покоя. Генрих долго ее спрашивал, как это у нее получилось? Она врала, но неубедительно.

И однажды Генрих пропал. Как в воду канул. Ася искала его повсюду. Ходила на то место, где они впервые встретились. И только когда решила совершить экскурсию к тому месту, где рос бамбук, увидела его с другой женщиной, совершенно обнаженной, которая убегала от него, а когда он ее догонял, впивалась ему в губы и обнимала его не только руками, но и ногами.

– Ах, так, – сказала себе Ася, – я тоже не лыком шита. Я найду себе партнера, не хуже чем ты, узколобый, с приплюснутым носом. И никакой ты не гигант. В трусах у тебя свернутое в рулон полотенце. Даже Борису ты и в пятки не годишься.

И она пошла пустынным пляжем, со спазмом в горле, ненавидя себя, свое падение, брезгливо вспоминая контакт с чужим ей человеком, который легко пришел и легко ушел. Нет людей честных и чистых, одна сплошная грязь, куда ни повернись.

"Так тебе и надо, пустышка: на кого напоролась, на того накололась. Как я теперь посмотрю в глаза Борису? Я все ему расскажу, и пусть он меня прогонит, как суку. Ненавижу себя, ненавижу–ууу!"

В этот вечер она напилась у себя в номере, и пьяная, сначала хохотала до тех пор, пока не стало плохо: ее начало рвать, а затем ревела как белуга и рвала на себе волосы.

Утром следующего дня она пошла на переговорный пункт и позвонила Борису.

– Мне надо остаться еще на один срок, – сказала она несколько сухо, думая, что Борис будет уговаривать ее немедленно вернуться в Москву.

– Если это нужно для улучшения здоровья, оставайся. Спасибо, что предупредила, – сказал Борис и повесил трубку.

13

Положив трубку, Борис задумался. А почему бы ему самому не поехать в Салоники хоть на недельку? «Отдохну, погреюсь на солнышке, может, удастся заключить договор на поставку оливкового масла, ну а что касается Аси, то пусть для нее это будет сюрпризом. Должно быть, отдохнула, поправилась. Возьму отдельный номер, переведу ее к себе, покувыркаемся, эх, где наше ни пропадало», подумал он и сладко потянулся. Все же Ася для него много значила. Сейчас, когда он вспомнил о ней, вопрос будущего наследника, а этот вопрос его всегда мучил, куда-то ушел на задний план, уступил чисто мужскому желанию, и он представил Асю в постели, такую жаркую, такую ненасытную, с которой всегда чувствовал себя мужчиной, как ни с одной другой женщиной.

Он снял трубку, позвонил Тимуру и поделился с ним своими соображениями.

– Гм, черт! ты вовремя позвонил, – сказал Тимур. – Дело в том, что и я хочу куда-то уехать. Надоело все, все мне надоели. Хоть на несколько дней уехать из этого сумасшедшего города. Уже переселился в одну из лучших гостиниц, плачу бешеные деньги за номер, но и здесь мне нет покоя, представляешь. Этот дурак Бахтияр по нескольку раз в день приезжает, чтоб спросить, можно ли собирать бабки на рынке. Знает же дурак, что каждая вторая суббота – сбор денег, но все равно спрашивает.

– Значит, я заказываю билеты и путевки на двоих, – сказал Борис. – Только не знаю, на кого оставить дела, их так много, товар прибывает, надо его принять, платежи производить и многое другое.

– Возьми Диму, пусть отрабатывает шестьдесят тысяч, которые ты ему дал в долг. А вообще, у тебя должен быть заместитель, но не такой, как у меня Бах. Учу я вас, как надо работать, но вы никак не внемлете голосу разума.

– Я подумаю над этой проблемой. Зам мне, конечно же, необходим. Мы могли бы уехать через недельку, не так ли?

– А что в эту пятницу; получится? Давай, чтоб в пятницу. Перезвони потом.

Заказать путевки и билеты на самолет до Афин оказалось не так-то просто. Но Борис был щедр, как любой бизнесмен такого масштаба, и в турбюро, и в кассе аэрофлота сделали все возможное и невозможное, чтобы два крутых парня отправились в Афины в пятницу в восемнадцать часов вечера.

Поставив квартиру на сигнализацию и посадив Диму в свое кресло, Борис сел в машину, заехал за Тимуром в гостиницу "Пекин", и они отправились в аэропорт.

Уже в самолете Борис признался, что в Салониках отдыхает его подруга Ася, у нее недавно путевка кончилась, но ей так понравилось, что она пожелала остаться еще на один срок. Тимур расхохотался.

– Что тут смешного? – удивился Борис.

– Да не Салоники ей понравились, – загадочно произнес Тимур.

– А что же ей могло понравиться? – спросил Борис.

– Не что, а кто. Новый хахаль ей понравился, вот кто ей мог понравиться, – твердил Тимур.

– Ты не шути так. Это нехорошая шутка. Я и обидеться могу.

– Извини, если обидел. Но я тебе скажу так: давай поспорим на десятку, это мелочь, конечно, ну на ресторан: снимаем весь зал, а сядем только вдвоем или вчетвером, найдем же мы там баб. Если твоя куколка – пай девочка никому не подставляет свои лживые губки – я проиграл, ресторан за мной, а если наоборот – ресторан за тобой. Вот это без обид. Ты все еще романтик, веришь всем, в особенности бабам. Уж если моя жена Тамила, такая скромница, поролась с Димой в первый же вечер встречи, то, что говорить о тех, кто за тысячи километров от тебя на песочке весь день изнывает от скуки, а вечерами под пальмами прогуливается. Да ни одна порядочная женщина не устоит: на юге сам воздух напоен любовью. Я-то уж знаю: на море вырос. Еще не было ни одной бабы, которая бы не уступила какому-нибудь половому гиганту, который в трусах полотенце носит, чтоб производить впечатление.

Борис задумался. Тимур рассуждал несколько однобоко, но вполне логично, однако это не относилось к нему и, в особенности к Аси: она, при всех ее минусах, женщина вполне самостоятельная, гордая и не может себе позволить случайную, временную связь. К тому же, она его так любит.

– Ну, так, как? спорим?

– Ладно, согласен, – сдался Борис.

– Только ты мне не мешай действовать и слушайся меня. Ты должен ходить в очках и прилепить себе небольшую бородку. День-два потратим и все увидим. Твоя меня не знает, мне маскировка никакая не нужна, ну а ты...сам понимаешь.

Борис сам загорелся миссией сыщика и уже засомневался в своей победе, но уже было поздно, сделка была заключена.

Самолет приземлился в семь часов по местному времени, но в Салоники они добрались только на следующий день. У Тимура и у Бориса были свои отдельные номера, и когда оба устроились, Тимур через бюро услуг узнал, в каком корпусе, и в каком номере проживает Измайлова Анастасия Ивановна.

В тот же день после ужина Тимур прохаживался возле номера Аси под цифрой 13, почти до двух часов ночи, но хозяйка к своему номеру не подходила.

Он дважды обращался к дежурному с вопросом: живет ли дама в номере 13, и почему ее до сих пор нет? Дежурный только улыбался и пожимал плечами.

– Они – гуляйти–гуляйти, – ответил, наконец, дежурный и уткнулся в книгу регистрации.

Тимур вернулся к себе в корпус, зашел к Борису, который еще не спал, ждал его известий.

– Ну что? – спросил Борис. – Ничего не приметил? Проиграл, вот это да!

– Ее нет в своем номере, – сказал Тимур, – я спрашивал у дежурного, где она, может быть, и живет ли в этом номере? Дежурный подтвердил, что живет, а то, что ее нет, сказал: гуляет.

– Не может быть. А если она утонула? Пойдем, обратимся в службу спасения на водах, – сказал Борис вскакивая с постели.

– Сиди, а то сорвешь мероприятие. Сейчас глубокая ночь, кого ты станешь поднимать? только лишнего шуму наделаешь. Подожди до завтра. Утром все выяснится.

Для Бориса ночь была трудной, практически бессонной. Кажется, он заснул под утро и то ему снился кошмарный сон, будто крысы грызут его коленки, а он никак встать не может, и бесполезно зовет всех на помощь.

В девять утра по расписанию два новых русских спустились в столовую, но не стали занимать места, а устроились у колонны недалеко от входа. Борис в очках, с бородкой мило беседовал с Тимуром, переодетым в женское платье. Основная масса отдыхающих уже прошла, Борис подумал, что напрасно он это затеял, как вдруг в столовую вошла Ася в сопровождении высокого кавалера с крупной головой и роскошными волосами, как у Мишеля Болтона. Она прилипла к нему как банный лист, без устали щебетала, ни на кого не обращая внимания. Мимо Бориса они прошли на расстоянии одного шага. Борис нарочно кашлянул, но она даже бровью не повела.

Кровь бросилась в лицо Громову, нижняя губа начала дрожать, руки затряслись. Он рванулся, хотел догнать изменницу, но Тимур удержал его.

– Спокойно, Шерлок Хомс, – сказал он, – будь мужчиной. Мы перекусим, как и все, а потом посмотрим, что будет дальше.

В талонах был указан номер стола. Найти стол помогла дежурная. Он оказался недалеко от стола, за которым сидела Ася со своим кавалером. Борис плохо кушал: ревность мешала ему. Все казалось дурным сном.

– Нам надо немного выпить. А потом, если не возражаешь, подойду к Асе, поздороваюсь и передам от тебя привет, – сказал Тимур. – Мне интересно, как она будет реагировать.

Борис молчал: он был в шоке, не знал, как поступить, какую линию поведения выбрать, и подталкиваемый ревностью, все время порывался подойти к ней и сказать: вот я, Борис Громов. Что ты делаешь, распутная женщина? Но всякий раз Тимур удерживал его.

После завтрака они ушли в буфет и немного подкрепились горячительным. Борис пришел в себя.

– Не принимай близко к сердцу. Самое лучшее, найти кого-нибудь, завести в свой номер и трахаться всю ночь: стресс, как рукой снимет.

– Боюсь, что не смогу.

– Хочешь, в бордель пойдем, снимешь стресс.

– Покажи мне ее номер, – вдруг попросил Громов.

– А если ты упадешь в обморок?

– Не упаду, не переживай, – заверил Борис.

– Тогда пошли. Может, она у себя. Если одна, зайдем, поговорим, а если с хахалем, решай сам.

Они поднялись на второй этаж и по ворсистому ковру, подошли к тринадцатому номеру. Борис Громов тихо надавил на дверь: дверь оказалась закрытой, но вдруг, приложив ухо к дверному полотну, услышал стоны. Это были знакомые стоны.

– Что делать? – спросил он Тимура шепотом.

– Не знаю.

– Давай выбьем дверь, – предложил Борис.

– Я отказываюсь, – произнес Тимур. – Лучше подождем. Когда все кончится, я постучу, и если откроют, передам от тебя привет.

Борис кивнул. Они поседели в креслах под большой пальмой с полчаса.

– Пора, – сказал Тимур. Он поднялся, медленной походкой направился к пресловутому тринадцатому номеру и слегка постучал.

– Подождите минутку, – раздался женский голос.

Минут через пять из номера вышла розовощекая женщина с покусанными губами и раскиданными волосами. Она удивилась: кто бы это мог быть. Что за смуглая женщина стоит перед ней, что ей надо? Тимур молчал.

– Кто вы, что вам от меня нужно?

– Я от Бориса Петровича Громова. У меня к вам дело. Может, вы пригласите меня в номер на минутку, я скажу вам, что-то очень важное,– говорила девушка – Тимур.

– Что с Борисом, он жив? говорите скорее!

– Пригласите в номер, – нагло заявила незнакомка.

– Но я не могу, у меня в номере...брат, мы с ним встретились случайно, и вот он зашел проведать.

– Хорошо, познакомьте меня с ним. Я так одинока.

– Это, что, проверка? Вас Борис Громов прислал шпионить за мной? Я не из тех, что он думает, я порядочная женщина и люблю только его одного. Так и передайте ему: я не из тех.