Текст книги "Часть третья (СИ)"
Автор книги: Василий Варга
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
– Еще пять минут. Ждите, никуда не уходите, – сказал Том Иванович.
Наконец, он спустился, взял Тимура под руку и увел его в противоположную сторону, набрал код, дверь открылась, и они поднялись на второй этаж, и зашли в столовую закрытого типа.
– Нам только по бокалу пива, чешского или какого там, но не российского болота, от коего в брюхе урчит, – сказал он девушке, которая тут же подошла к ним. – А мы сядем сюда подальше в уголок, в тень так сказать, чтоб солнечные лучи, то бишь подслушивающие устройства нас не доставали и в спокойной обстановке можно обсудить наболевшие вопросы. Знаешь, вопросов так много, народ нищий и он недоволен этой нищетой. Когда мы были коммунистами и успешно правили страной, народ терпел любую нищету, никто и пикнуть не смел, что плохо живется, что несправедливость кругом, а теперь эта паршивая демократия житья не дает. Но мы, слуги народа, тоже люди, так ведь? Разве мы можем дать себя в обиду? У нас-то, у каждого из нас, в карманах ветер гуляет и семьи на мели сидят, жены покоя нам не дают. Вот почему мы с себя начинаем. Набьем себе карманы, построим дачи, закупим дома в Италии, я Италию во как люблю, я ее просто боготворю. Так вот, сделаем , решим всю эту мелочь, а потом начнем наполнять желудки народа, менять народу штаны, он, народ не ходил с голой задницей и все такое прочее.
Том Иванович извлек пачку дорогих сигарет, прикурил от зажигалки и глотнул из бокала свежего чешского пива. У него был самодовольный вид, как у полководца, выигравшего трудную битву. Это самодовольство не сходило с его лица в течение рабочего дня, разве что его непосредственный начальник Раскорякин стучал кулаком по столу в его присутствии и этот стук застревал в руках от плеч до кистей, вытянутых вдоль швов брюк. Тогда Том Иванович застывал в виде вопросительного знака и произносил одни и те же фразы: слушаюсь, господин..., или: так точно, господин...Раскорякин.
– Сейчас в это историческое время для России, когда государственная, а точнее выражаясь, ничейная собственность переходит из состояния ничейной в хорошие частные руки, – продолжал Том Иванович витиевато, – только дураки могут остаться ни с чем. Я иногда искренне сожалею, что нахожусь на службе, служу так сказать народу, а не занимаюсь бизнесом, иначе я сам выкупил бы эту гостиницу и не один корпус, а целиком весь гостиничный комплекс, и жил бы как король. Ведь гостиница будет приносить миллионные доходы. Сиди себе, подсчитывай прибыть и отсылай в швейцарские банки. Да, да, именно в швейцарские банки, потому что товарищ Зюгаганов спит и видит себя в должности нового секретаря ЦК КПСС. А кто знает, куда ветер подует. Я тоже вчерашний коммунист и не рядовой, кстати, но твердо уверен в том, что Зюгаганов не простит мне то, что я работаю в структурах новой демократической власти. А посему...только швейцарский банк. – Том Иванович потушил сигарету о крышку стола, а окурок бросил к ногам и снова глотнул пива уже со второго бокала и продолжил: – Значит так, ну, я малость, отвлекся. Итак, вас рекомендовал мой коллега Роман Данилович, мой кореш, с которым мы – не разлей вода. Иногда мы даже пользуем одну бабу на двоих, и я совершенно не брезгую, представляете? Итак, как вас зовут?
– Тимур.
– Итак, Тимур, гы–гы–гы, Тимур и его команда. Знаешь, давай на "ты". Итак, Тимур, какой суммой ты располагаешь в данное время? Начнем с этого. Претендентов на гостиницу много, но у них у всех карманы тощие, вот в чем беда. Ты-то как? Сколько ты мог бы выложить? Учти, что от толщи твоего кармана, так сказать его наполняемости, его веса зависит, будешь ли ты хозяином гостиницы "Севастополь"? Ты все корпуса хочешь выкупить, или только один? Один корпус это проще, это легче. Видишь ли, мой верховный главнокомандующий, тоже, так сказать ищет способ приобрести один из корпусов, да и я, грешный, прицеливаюсь. У тебя там уже несколько номеров есть приватизированных, так?
У Тимура не было два высших образования, как у Тома Ивановича, но Тимур оказался чертовски сообразителен, он сразу уловил ситуацию. Сюда он шел с мыслью, что надо будет выложить как минимум четыре миллиона долларов за этот корпус, но последнее, краткое, с оттенком витиеватости, предложение Тома Ивановича о том, что у всех предыдущих покупателей в карманах ветер гуляет, мгновенно шепнуло ему на ухо: достаточно будет и сорока тысяч.
– Я могу, если выгребу все свои карманы и карманы моих родственников выложить тридцать пять, в крайнем случае, сорок тысяч долларов за этот корпус. Кстати: один этаж я уже выкупил. Но я имел дело с другим человеком. Геннадий, Геннадий Петрович, кажется.
– Да, знаю. Этот Геннадий Петрович уже в Америке. Он продал швейную фабрику и одно грандиозное здание прямо здесь, на Севастопольском проспекте, что по соседству с нами. Оно еще не достроено, сейчас там работают люди, завершают так сказать недоделки бывшего государственного строительства. Ну, нельзя же быть такой свиней: нахапал, ни с кем не поделился и драпанул. Я, так человек более скромный, всегда делюсь. Всем надо жить, верно? все мы люди, все мы человеки.
Том Иванович приблизился к собеседнику так, что его нос почти касался носа Тимура и шепотом произнес:
– Сорок тысяч долларов...наличными, четыре упаковки по десятке каждая и еще четыре тысячи отдельно, это то, что пойдет в казну государства, плюс соучастие, доля так сказать каждого собственника гостиницы, и процедура купли-продажи будет оформлена в течение двух недель..., нет, двух суток. Я постараюсь.
– Если моя доля составит две трети, то я согласен, – сказал Тимур.
– Две третьих не получится, а вот шестьдесят процентов может выйти, ведь ты пойми: двадцать процентов пойдет Раскорякину, главе округа, ну, может, не ему, а его племяннице; десять процентов Попикову из городского управления гостиниц, а десять процентов человеку, который берется все это оформить в кратчайшие сроки. Этот человек ночами спать не будет, думая, как сделать так, чтоб и овцы целы и волки сыты; он вот, перед тобой сидит, время тратит, а там возле его кабинета целая очередь бизнесменов, таких же, как ты, жаждущих поднять то, что прямо скажем, плохо лежит, благодаря бархатной революции.
Тимур откинул голову назад, почесал затылок, а затем прилип к бокалу с пивом и сделал вид, что у него дрожат руки. Том Иванович внимательно наблюдал за поведением своего клиента и уже стал переживать, что тот откажется от сделки, чем нарушит его грандиозные планы, и он не дотянет до своего предшественника Попикова, как Тимур почти выдавил из себя:
– Согласен.
Он не мог сказать иначе, ведь Роман Данилович ориентировал его на двести тысяч долларов и ни цента меньше, а тут сорок тысяч, да это же просто даром.
– Ну вот, ну вот, хорошо иметь дело с состоятельным человеком, скромным, вежливым, таким, как ты. Ты кто, араб? кожа смуглая, волос черный до блеска, и хорошо говоришь по-русски, видать в Москве родился, а предок, небось, король Марокко.
– Да нет, – сказал Тимур, широко улыбаясь и демонстрируя при этом свои белые, как у негра зубы. – Я из Грузии, вернее из Абхазии и по национальности я – абхаз.
– А какую должность ты занимаешь здесь? вернее, где служишь, у тебя, небось, свой банк.
– Я – руковожу ОПГ, – сказал Тимур и засмеялся.
– ОПГ?! Это организованная преступная группировка, так кажется?
– Так.
– Ну, там тоже есть хорошие ребята. Вот, например, Михась, руководитель Солнцевской преступной группировки. Это же личность. С нами он, правда, не общается, берет повыше: Лужков там, Ельцин, члены правительства – вот его круг общения.
Том Иванович изменился в лице, не стал проявлять торопливость, перестал посматривать на часы, намекая, что у него как у государственного человека дефицит времени и заказал еще...шесть бокалов пива.
– А мне говорил Роман Данилович о тебе так: солидный, весомый человек, человек слова и деловой, с ним можно иметь любое дело не подведет, не продаст.
– Так оно и есть, – подтвердил Тимур.
Вскоре раздался звонок по мобильному. Том Иванович нехотя нажал кнопку и произнес "алло".
– Нет, не могу, занят. У меня важная встреча. Может быть завтра. Это вы по поводу гостиницы? Уже занято, все! Было, да сплыло. Не звоните больше по этому вопросу. – Том Иванович чуть не швырнул трубку со злости. – Я ему, дураку, предлагал в рассрочку за пятьдесят тысяч долларов, а он мог наскрести всего двадцать. А что такое двадцать тысяч? С гулькин нос. Если раскинуть на всю братву – получится пшик. А ты, дорогой, готовь документы: заявление, копию паспорта, выписку из места жительства.
– Я прописан в Пицунде, – сказал Тимур.
– Как?!
– А вот так.
– Зайди к начальнику паспортного стола, договорись с ним, он тебе не только паспорт выдаст, но и сделает тебя гражданином России, – посоветовал Том Иванович.
– Позвони ему, Том Иванович, ты же великий человек, все можешь, – сказал Тимур.
– Хорошо. Знаешь, будь завтра у него в 18 ноль-ноль. Адрес: Большая Черемушкинская, 62. Я позвоню ему сегодня же. Когда все будет готово, – дай знать.
– Благодарю за встречу, – сказал Тимур, поднимаясь.
– И я благодарю, – сказал Том Иванович, пожимая руку Тимуру.
4
Натали Роскишенцева родилась и выросла в Крыму, подаренного когда-то Хрущевым Украине, как игрушку ребенку, и таким образом, стала гражданкой этой страны, не придав этому решительно никакого значения: она свободно ездила в Москву и возвращалась обратно в Крым, к матери, имея на руках украинский паспорт. В свои семнадцать лет, она уже стояла на Тверской, центральной улице Москвы, демонстрируя свою великолепную фигуру и такую же восхитительно обворожительную улыбку. Не каждому клиенту она давала добро, зная себе цену. Возраст клиента, его внешность и тугой кошелек – вот визитная карточка для Натали, в отличие от остальных, стоявших рядом и готовых на все за двадцать долларов.
Натали брала не меньше сотни за вечер. Клиенты были ею чрезвычайно довольны и часто просили адрес. Но адрес она не давала никому: у нее не было этого адреса. Разве что гостиница с номером на четверых, но в номере клубничкой не побалуешься, сто долларов не заработаешь, поэтому на вопрос клиента: как тебе позвонить, где тебя найти, Натали только пожимала плечами, хохотала, а потом, чтоб закрыть эту тему, прилипала к усам упитанного клиента, а прелестной ручкой старалась пощекотать брюхо в районе пупка.
Когда в кармане оказалось около трех тысяч долларов, она вернулась в Крым, накупив всякого добра, среди коего была не только одежда, но и продукты. Это была вторая половина августа: не так жарко, но еще довольно хорошо поваляться на пляже в Алупке, недалеко от великолепного дворца русского князя Воронцова, да будет земля ему пухом.
Как-то, в одно из воскресений, уже на закате солнца, она лежала на спине без лифчика и углубилась в чтение стихов Байрона, всемирно почитаемого поэта-романтика, непревзойденного лирика, великолепно разбиравшегося в сложных хитросплетениях любви.
Отдыхающие, мужчины и женщины, проходили мимо, некоторые из представителей сильного пола, явно громко вздыхали, но никто не решался присесть и спросить: девушка, что вы читаете? А то и как вас зовут?
И вдруг двое мужчин уселись по обе стороны, и только потом один из них извинился и тут же представился: Ефим Андреевич.
Натали свернула томик Байрона, поправила полотенце, чтоб полностью закрыть грудь без лифчика и уставилась на Ефима Андреевича.
– Вы, должно быть, москвичи, – сказала она, глядя на Ефима с укором.
– Почему вы так решили? На лбу-то у нас не написано, откуда и кто мы.
– Потому что только москвичи такие нахалы, как вы. Просто сесть рядом к незнакомой девушке могут только москвичи. Эта наглость от самоуверенности: вам кажется, что вам все можно. Никто вам ни в чем не откажет. А я..., мне просто неохота знакомиться с вами, – произнесла приговор Натали.
– Девушка, вы не знаете, кто с вами рядом уселся, ибо если бы вы знали, вы вели бы себя совсем иначе, – сказал мужчина, что уселся справа от Натали.
– Что ж, может быть, но все же...
– Давайте разрешим эту проблему следующим образом. Я приношу извинения, что мы помешали вам, мы сейчас уходим, но если вы не возражаете, завтра от трех до четырех дня, мы могли бы здесь встретиться и пообщаться. Вы согласны? Том Иванович, пойдем, пусть девушка отдыхает.
– Я тоже иду, – вдруг сказала Натали, – вы только отвернитесь, я экипируюсь.
Натали поднялась во весь свой рост и еще больше поразила воображение Ефима Андреевича, который краешком глаза проглотил ее стройную почти обнаженную фигуру, отчего в груди дико начало колотиться сердце.
Вечер они провели в ресторане, а ночь в номере гостиницы Ефима Андреевича. Натали была так хороша в постели, что Ефим Андреевич потерял ориентацию: он забыл, кто он, где находится и что у него в Москве жена и двое детей, один из которых уже на втором курсе института.
Натали как будто против своей воли и желания, без родительского благословения, перебралась в Москву. И ее не постигло разочарование. Вскоре ею был получен российский паспорт и российское гражданство, а также шикарная однокомнатная квартира в доме улучшенной планировки в доме, построенном еще летом одной турецкой фирмой.
Шикарная квартира была с шикарной мебелью, а дорогостоящую посуду ей подарил Том Иванович ко дню ее рождения, 25 ноября, когда Натали исполнилось девятнадцать лет. Как верная и любящая дочь, она хотела вызвать к себе мать из Крыма, но Ефим Андреевич не одобрил ее намерение, и просил отложить это решение, по крайней мере, на один год. И Натали согласилась. Ибо не согласиться было бы глупо. Могущественный Ефим Андреевич приходил к ней каждый вечер и вел себя как молодой мужчина, словно ему было не пятьдесят четыре, а только тридцать четыре года.
– Я ожил, я стал совсем другим, – твердил он ей, уронив изрядно поседевшую голову на роскошную грудь, – и все это благодаря тебе. Твоя сила, твоя молодость переходит ко мне, стоит только прикоснуться к твоему прекрасному молодому телу, как я сам становлюсь молодым и не знаю, откуда берется эта мужская энергия, в результате которой мы можем произвести до шести сеансов любви за непродолжительное время нашего свидания. Мне кажется, я тебя замучил своей ненасытностью. И если так будет всегда, я брошу семью, женюсь на тебе и сделаю все, чтоб ты была счастлива даже тогда, когда меня не станет. Я тебя сделаю богатой, осыплю золотом и навешаю на тебя бриллианты. Мой помощник Том Иванович продает кому-то гостиницу, кажется "Севастополь", что у метро "Каховская". Он выручит гроши, конечно, но не в этом дело. Дело в другом. Двадцать процентов активов – твои. Даже это тебе даст возможность жить безбедно, если меня убьют.
– Ах, ты, мой милый старичок! Да я тебя на самого Филиппа Киркорова не променяю. Он певец так себе, но мужик то, что надо: бабы от него с ума сходят, – лепетала Натали, обнимая и целуя его от пят до макушки. – Я тоже с тобой счастлива. И..., и если ты уйдешь из дому, бросишь свою старуху, – буду только рада. И детей от тебя хочу. От мужчины такого, как ты, в годах, и молодой свистушки, такой как я, родятся талантливые дети. Мне мать об этом твердила, начиная с шестнадцати лет. А что касается твоей ненасытности, то лучшим свидетельством того, что ты классный не истрепанный мужчина и быть не может. Сейчас молодые мужики через одного – импотенты. Это оттого, что они ведут дурной, распущенный образ жизни: много пьют, беспрерывно курят, употребляют наркотики и ведут беспорядочную половую жизнь с девицами сомнительного поведения. У меня был такой симпатичный мальчик, он мне очень нравился, я не стану этого скрывать, но в постели он оказался совершенно никуда не годным. Я и сама за него переживала, долго терпела, а потом бросила и окончательно забыла о нем, когда ты у меня появился, ненасытный мой, ненаглядный мой.
Натали действительно испытывала к своему благодетелю нежные чувства, но, будучи чрезвычайно хитрой и чуточку коварной, как всякая женщина, которой невозможно верить до конца, она скрыла от Ефима то обстоятельство, что ей вовнутрь врачи поставили спираль, и она не может иметь детей, пока не посетит того же врача.
Она ценила то, что ей больше не надо было стоять в ожидании богатого клиента на "Тверской", и то, что у нее все вдруг появилось, как по мановению волшебной палочки, и благодарила Бога за то, что наградил ее красотой и хорошим характером. Многим красота приносит неудобство и даже страдания, а ей все шло на пользу. Прошел всего лишь месяц ее купания в роскоши, роскоши и любви, и Натали, смотревшаяся по сто раз на день в зеркало, поняла, что прибавила в весе и решила, что пришла пора ограничивать себя в пище и как можно больше двигаться. Она отвергла предложение возлюбленного подарить ей новенькую машину "Вольво" и заявила, что будет отправляться в Битцевский лесопарк пешком и там гулять по три-четыре часа в день.
– Если хочешь, мой ангел, я пришлю тебе домработницу, она будет все для тебя делать, и гулять вы будете ходить на пару. Не могу же я позволить тебе расхаживать одной в лесу, мало ли, кто там еще разгуливает.
Натали промолчала, и это значило, что она не возражает, а потому уже на следующий день в ее квартире появилась девушка чуть старше ее по имени Оксана по фамилии Костенко. Оксана все время хохотала и чудесно расшифровала фамилию Натали.
– Роскишенцева от украинского слова "роскишница", что в переводе на русский значит женский орган, откуда выходят дети, – сказала Оксана и залилась хохотом.
– А Костенко? – спросила Натали.
– Костенко от слова кость, тазобедренная кость, – опять расхохоталась Оксана. Одним словом, девушки поладили и даже подружились. Натали и в голову не могло прийти, что Оксана шпионит за ней и докладывает о каждом ее шаге Ефиму Андреевичу. Теперь, когда Ефим приходил в "гости", Оксана испарялась и приходила вновь на следующий день к десяти утра.
Вскоре Натали позвонил Подь – Подько.
– Созвонитесь с Тимуром, запишите его телефон 318–19–90, договоритесь с ним о встрече и с паспортами приезжайте сегодня к шестнадцати часам на оформление собственности. У вас двадцать процентов одного из корпусов гостиницы "Севастополь". Ефим Андреевич машину уже выслал.
Натали вместе с Оксаной сели в бронированный Мерседес и подъехали к гостинице "Севастополь" за шесть минут. Девушки вышли полюбоваться высоким зданием в виде полу развернутой книги, одна половина которой отрезана, а Натали поднялась по ступенькам и вошла в фойе первого этажа. Здесь, окруженный своими соратниками, стоял Тимур, увешанный мобильными телефонами и, казалось, давал каждому срочное задание.
Натали, шурша широкой юбкой без рукавов, с цепочкой, украшенной бриллиантами на шее, внесла с собой так много света, помесь луны и солнца, что у Тимура, когда он ее увидел, отвисла челюсть. Он тут же отдал свои телефоны Баху и бросился к своей компаньонке навстречу.
– Тимур, владелец гостиницы..., – сказал он и растерялся.
– И я владелица, – смеясь, ответила Натали.
– Поедем на моей машине: у меня BMW с бронированными стеклами, – похвастался Тимур.
– Нет, я на своей, у меня бронированный Мерседес.
– Жаль, а то поехали бы рядом, – сказал Тимур.
– Раз мы компаньоны, то нам сам Бог велел быть рядом, я вам еще во как надоем. У меня очень скверный характер и я въедлива, не пытайтесь меня надуть. Дележ должен быть честный, иначе – развод.
– Хотел бы я быть на месте того, кому вы могли бы угрожать разводом, – сказал Тимур.
– Тот еще не скоро появится, – смеясь, заявила Натали.
Каждый сел в свою машину, и каждый думал про свое. Тимур впервые стал думать, что самое прекрасное в мире это женщина, которая может обладать неземной красотой и каким-то священным, таинственным магнитом внутри, рядом с которым ты невольно становишься куском металла и липнешь к ней, как к магниту, независимо ни от чего.
"Если она действительно племянница этого Раскорякина, чтоб ему тротиловую шашку подложили под сиденье, Натали – моя. Тамилу я отправлю в Донецк, пусть там сидит. Но если Натали просто подружка этого жлоба, тогда дело швах, как говорят немцы. Интересно, насколько он ее старше? Я, должно быть, увижу его сегодня". И действительно случилось это: бумаги подписывались и вручались в кабинете самого Раскорякина. Ефим Андреевич, поздравляя Натали, дольше обычного задержал ее ручку в своей лапище, а она, должно быть, потеряв контроль над собой, чмокнула его в жирный подбородок под всеобщие аплодисменты.
Том Ивановичу он просто пожал руку и следующему компаньону Лобанову улыбнулся, а когда очередь дошла до Тимура, уставился на него не мигающими глазами, которые как бы говорили: смотри, а то раздавлю, как муху.
Тимур выдержал этот взгляд и взял один из экземпляров свидетельства о собственности гостиничного корпуса, свернул его в трубочку и уложил в дипломат. Он устремил взгляд на дверь, но ему приказали присесть для того, чтобы выслушать напутствие хозяина округа Раскорякина Ефима Андреевича.
5
Ася пролежала в больнице долгих четыре месяца, и когда ее выписали, чувствовала себя удовлетворительно. Физическая немощь постепенно уходила, а духовная травма не покидала ее ни на минуту, наоборот, усиливалась и требовала выхода. В глубинах нашего сознания прячется бесчисленное количество защитных элементов, о которых мы даже не знаем. Они выходят наружу неожиданно, не сразу отвечают на запрос: что же делать дальше. Проходят мучительные дни и ночи, и вдруг мозг как бы сам подсказывает, как выйти из, казалось бы, безвыходного положения.
Ася долго не могла понять, кто жил у нее внутри, почему врачи избегали разговора с ней по поводу ее родов.
В ее сознание закралась мысль о неком заговоре, особенно после того, как попыталась однажды заговорить об этом с Борисом. Борис был хмурый и какой-то злой, все отнекивался, возможно, щадил ее, или в глубине души винил и себя, но ответа на вопрос: почему врачи не могли сохранить жизнь ребенку, она так и не получила ни от врачей, ни от мужа.
"Да, я должна сделать все возможное и невозможное, чтоб у нас были дети. И они будут у меня, я еще рожу, возможно двоих, а то и троих, это нормально, ибо, что это за семья, если нет детей? Борис так богат, он может иметь хоть десять детей", успокаивала себя Ася.
В день выписки из больницы он приехал за ней на новой машине, ту, разбитую, сдал в ремонт, а себе купил новенький БМВ. Ася была легкая как перышко, куда только девалась ее упитанность, ее вес, который она с трудом носила на своих ногах.
Борис смотрел на нее и скупо улыбался: перед ним была не Ася, а худая старушка с проседью и гусиными лапками у нижних век и двумя глубокими морщинами на бледных щеках.
Впалый живот, с которого только недавно сняли швы, побаливал, как бы возражая против резких движений, а мышцы на ногах превратились в труху, так что ей пришлось опираться обеими руками на руку Бориса, когда они направлялись к лифту.
Как только они вышли на улицу, во всех ее членах появилась дрожь, хотя на дворе стоял август и Борис был в костюме. Она не знала, куда деваться от холода, а признаться Борису так не хотелось, но все же она сказала, когда села в машину:
– Холодно здесь что-то. Нельзя ли включить печку?
Борис нажал какую-то кнопку на передней панели, и тут же струя горячего воздуха обдала ее парным молоком, а затем стала, как бы жечь, пока не выступил пот на лбу.
Ася не желала возвращаться в свою квартиру на Таганке: она была одна и не могла бы за собой ухаживать. Но Борис даже не спрашивал ее об этом. Он подвез ее к ее дому и остановил машину у знакомого ей подъезда.
Домработница Маша приготовила диетический обед: легкий овсяный суп на курином бульоне и печень трески с яйцом сваренным вкрутую.
– Ну, вы тут без меня обойдетесь, – сказал Борис, едва коснувшись плеча Аси, – а то у меня в пять часов важная деловая встреча. Я буду довольно поздно.
Ася не успела раскрыть рта, как он уже взялся за ручку входной двери и тут же вышел на лестничную площадку.
– Кушайте, – сказала Маша, садясь напротив. – Вам врачи предписали диету, недели на две, а затем, когда пройдете повторные анализы, вам разрешат употреблять обычную пищу.
Ася помешала суп серебряной ложкой в тарелке, хлебнула два раза и отодвинула в сторону: он показался ей совершенно безвкусным. Яйцо, сваренное вкрутую и где-то с чайную ложку печени трески, она проглотила только ради того, чтоб Маша не приставала к ней с вопросами, вкусно это или не вкусно и почему она совсем ничего не хочет кушать.
– Мне рекомендовано дробное питание, – сказала она Маше, когда та устремила на нее вопросительный взгляд, и губы у нее стали шевелиться, чтобы задать традиционный вопрос: почему вы так мало кушаете. – Маша, все очень вкусно, приготовлено добросовестно, никаких у меня претензий к тебе нет. Я просто не могу много есть. Но это временное явление.
– Врачи рекомендовали вам диету, но не сказали конкретно какую. Если вы помните, скажите, будем ее придерживаться, нет ничего проще.
Маша стала убирать со стола, выливать суп в ведро, а печень трески и одно яйцо, которые Ася не съела – в холодильник.
– Я потом, примерно через час доем, – сказала Ася. – А есть, кроме жирного и жареного, мне можно все, но не переедать. Ты можешь быть свободна до трех часов дня, а я побуду одна. Хочу почувствовать себя самостоятельной.
– Да, да, конечно. Я съезжу на рынок, наберу продуктов, будут ли у вас заказы? что бы вам хотелось на обед?
– Мандарины, апельсины, грейпфруты и все что имеет оранжевый цвет, – сказала Ася и улыбнулась.
Оставшись одна в квартире, она подошла к входной двери, подергала за ручку слабыми белыми пальчиками, в которых было так мало молодой крови, как и в ее теле и убедилась, что дверь заперта и запор. "Ну вот, теперь буду делать то, что мне хочется, я одна, полная хозяйка...в своей квартире. Сколько мне еще здесь быть, чтоб никто не стал намекать на то, что не мешало бы пожить в своей квартире, дабы там все не отсырело и не покрылось плесенью и пылью. Он не будет со мной жить, если я не смогу родить ему ребенка. Не везет моему Борису: с первой женой у него ничего не вышло, и я его вторая хоть и не законная половина тоже оказалась никудышной. В таком случае, он будет искать подругу до тех пор, пока она не родит от него наследника. И было бы глупо поступать иначе. Господи, как я хочу быть здоровой, стать матерью, ибо если этого не будет, то...".
Она подошла к зеркалу, расстегнула халат и ахнула: во весь живот, подобно жгуту зиял красноватый рубец, с которого не так давно сняли швы. И рубец этот все еще ныл, если до него дотрагиваться, если делать резкие движения и даже если спускаться вниз по каменным ступенькам.
Ася тут же застегнула халат на все пуговицы и стала разглядывать морщины на лице, под глазами и ниже подбородка. Их, этих морщин, было много, тоненьких, едва заметных у глаз и две предательские дугообразные бороздки, опоясывающие рот. Гусиные лапки у глаз можно убрать, если постараться, а вот две бороздки..., с ними придется смириться.
Она достала пинцет и стала выдергивать посеревшие, еще не белые волосы у правого виска, тут их был целый пучок, но в конце концов махнула рукой на это и перешла к бровям: они нехорошо разрослись и их путем выдергивания тоже надо было привести в порядок.
"Нет, это все бесполезно. Даже в самом дорогом салоне из меня не сделают ту, которой я была года два тому назад. Мне нужно другое, я должна выздороветь: в здоровом теле здоровый дух, как говорили древние римляне. А потом буду наводить марафет. Я так хотела, чтоб все было хорошо, и радовалась, когда почувствовала, что у меня будет малыш. Но, должно быть, я совершила что-то такое, незаконное, пыталась увести мужика от больной супруги, и вот Бог наказал меня за это. Иначе и быть не может".
Ася вошла в спальню, не закрыв за собой дверь. Фотография Бориса все еще висела над ее кроватью, на прикроватных тумбочках те же ночники и кровать точно так же аккуратно убрана. Здесь она когда-то предавалась страсти с Борисом, когда его жена лечилась в Италии, совсем не думая о том, хорошо это или дурно. Она долго стояла у спинки кровати, устремив свой взор в лицо чужого, родного человека, в чью жизнь она так необдуманно вмешалась. Жена у него красивая как королева, но недуг отнял у нее эту красоту, недуг способствовал тому, что Борис привязался к ней еще больше, а она была только рада этому. И вот что из этого вышло: Ася вслед за Людой стала очередной жертвой.
" Если я уйду из жизни, как ушла Люда, кто следующий будет стоять перед образом Бориса? А пока я должна быть на месте Люды. А когда меня не станет, пусть на моем месте будет третья. Таков закон природы, если уж мы, слабые существа, попали под эту губительную струю. Но прочь пессимистические настроения, а то так рехнуться можно. У меня и так уже сдвиг по фазе".
Она медленно подошла к изголовью, открыла верхний ящик, на дне которого лежал имитированный под золото ключик, и открыла им нижнюю дверку. Там, на полках лежали пачки стодолларовых купюр. Она не стала извлекать и считать, сколько там пачек, быстро закрыла дверку и поставила ключ на место.
" У Бориса много денег, он мне еще принесет. Сегодня же я напомню ему. Когда он придет, интересно? и с кем он проводит время? Не может быть, чтобы молодой мужик так долго обходился без женщины, особенно когда у него практически неограниченные возможности".
Она ушла из спальни и в одной из комнат стала рассматривать библиотеку и из многочисленных книг выбрала Стендаля "Красное и черное". Она уже когда-то читала этот роман, но смутно помнила его содержание. Страстная романтическая любовь привлекала ее теперь больше, чем раньше. Ей так хотелось быть главной героиней, хоть на какое-то непродолжительное время, что она, не отрываясь от страниц, в течение нескольких часов просмотрела четвертую часть книги.
Уже Маша вернулась с Москворецкого рынка, принесла всяких фруктов и овощей, вкусной рыбы и отменного свежего мяса, молодой телятины.
– Анастасия Ивановна, заказывайте обед, я все принесла, – сказала Маша, заглядывая в комнату Аси.
– Я ничего не буду заказывать, что приготовишь то и будет, – сказала Ася и снова уткнулась в книгу.
– Надо кушать, поправляться. Вашему мужу не семьдесят, не надо забывать об этом. Это я так по бабьи, с советом, а вы...сами решайте, как поступать.
Ася промолчала, но когда Маша закрыла за собой дверь, подумала, что она права. Надо что-то делать. Она закрыла книгу и пошла на кухню к Маше.
– Ты принесла семгу в готовом виде. Вот я ее и буду...с вареным яйцом.
– И коньячку немного...для аппетита, – добавила Маша.