Текст книги "Певчие Ада (СИ)"
Автор книги: Василий Щепетнёв
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)
Особый Заказ
Иван Паринов считался в Рамони человеком беспутным и никчемным, но его возвращение в село после многолетней отлучки вызвало пересуды – где он был, да что делал в прошедшие годы.
Наведались к нему по поводу недоимок, накопившихся за семьею. На удивление, Иван рассчитался сполна. После этого пошел наниматься лесником и, не без колебаний, был принят на службу.
Колебания управляющего оказались напрасными – Паринов не давал потачки ни близким, ни дальним (Париновых в Рамони – каждый четвертый), ни чужим. Строжко смотрел за хозяйским лесом и пресекал малейшие поползновения односельчан поживиться на барском угодье.
Только достанет мужик топор, примерится к ладному столу, как неизвестно откуда налетал Иван Паринов, ловкой подсечкой валил с ног и дальше уже бил таким боем, что вдругорядь соваться в лес не хотелось. А когда братья Салмановы, Осип да Фрол, сами известные скуловороты, пошли ночью на кордон с намерением и поживиться, и Ваньку поучить, но не вернулись, самые бедовые головы поняли – лес для воровства закрыт.
Салмановых, конечно, искали, да что докажешь? Не заявишь же – пошли-де воровать. Решили, что проверяли верши в реке, и утонули.
Но лишь год поработал лесником Иван. Потом заболел. Болезнь его была странною, и доктор Павел Павлович Хижнин ночами погружался в медицинские фолианты, пытаясь отыскать в литературе хоть что-нибудь подобное. Проявлялось страдание тетрадой – светобоязнью, извращенной формулой сна и заметным снижением температуры и массы тела.
Иван Паринов не выносил солнечного света – кожа его под воздействием лучей мгновенно краснела, а спустя несколько часов покрывалась пузырями величиною с пятак и больше. Глаза также не выносили солнца, и потому целые дни Иван проводил в избе с занавешенными окнами. К тому же и спал он теперь только днем, а ночью выходил наружу и часами при звездах или луне сидел на скамеечке, или шатающейся походкой удалялся в лес. За два месяца он потерял двадцать фунтов веса, а температура тела снизилась до тридцати двух градусов шкалы Цельсия.
Неизвестно, как болезнь развивалась бы дальше, но Иван Паринов решил положить конец страданиям. 14 февраля 1895 года (даты здесь и далее по старому стилю) его нашли повесившимся в сарае.
Как человек бывалый, Иван оставил бумагу, в которой написал, что вешается из-за того, что нет больше сил сносить мучения и просил сжечь его тело на костре.
Следствие вполне удовлетворилось этой запиской, но тела, разумеется, сжигать никто не стал – не заведено это на Руси. Поскольку самоубийц на кладбище хоронить не принято, могилой его стал все тот же лес – точнее, кордон «Зверинец». Похоже, управляющий поступил так не без умысла: суеверные рамонцы боялись Ивана живого, пусть же и мертвый охраняет он лес и зверье.
И задумка сработала: среди селян поползли слухи о том, что ночами Иван Паринов выбирается из могилы и бродит по Зверинцу, подстерегая незадачливых любителей барского добра или просто невинных путников, идущих ночью из Графского в Рамонь или наоборот за своей надобностью.
Более того, поговаривали, что вместе с Париновым видели и братьев Салмановых, и в виде самом престранном – оборванные с горящими глазами рыскают они в ночи в поисках христианской крови.
До поры до времени просвещенные рамонцы на рассказы эти внимания не обращали: известно, человеческая фантазия ищет, где бы ей развернуться. Но утром двадцать шестого апреля в Рамонь прибежал некий Игнат Орхипенко и сказал, что на него с отцом ночью напали по дороге из Графского. Напали трое, с виду (стояла полная луна) страшно оборванные, перемазанные грязью люди, от которых тянуло мертвечиной. Ему, Игнату, отец приказал бежать, а сам принялся стрелять в нападавших из револьвера – Орхипенки занимались торговлей и, из опасения лихих людей, имели при себе оружие.
Немедленно организовали поиски. До тридцати человек пошли на левый берег реки, в лес. В месте, указанном Орхипенкой—младшим нашли несколько стреляных гильз, револьвер с пустым барабаном да изрядные пятна крови на траве. Поиски же тела или тел никакого результата не дали, несмотря на то, что искали со рвением, брали с собою и собак. Но собаки вместо помощи оказались обузой – скулили, жались к земле, тянули прочь.
В описании младшего Орхипенки рамонцы распознали и Паринова и братьев Салмановых, хотя описание было скупым и сбивчивым, и под него подойти мог любой, обрядившийся в рванину. Слухи пошли совсем нехорошие – вурдалаки-де населили лес.
В это время из Санкт-Петербурга приехали хозяева леса Ольденбургские – лето они обыкновенно проводили в своем рамонском имении.
На удивление, Александр Петрович принял известие о происшествии на кордоне со всей серьезностью. Он подробно расспросил доктора Хижнина о болезни лесника, родных Паринова – о том, где побывал Иван (те знали мало), говорил и со старожилами о слухах, ходящих по Рамони.
Слухи тем временем перерастали в панику. Наиболее отчаянные рамонцы вспомнили завет Ивана о том, что тело его следует сжечь, и решили исполнить, пусть и запоздало, последнюю волю умершего. Как это обыкновенно случается, мужики подбодрились свекловичной водкой и спешно принялись за дело. Когда Александр Петрович с сыном на лошадях прискакали на кордон, могилу уже начали разрывать.
Принц не стал кричать и браниться, а предоставил мужикам довести дело до конца, хотя те, протрезвев, готовы были отказаться от вздорной затеи.
Рыхлая земля подавалась легко, вот уже заступ стукнул о крышку – но крышка лежала отдельно от пустого гроба.
В смятении мужики обступили принца и стали просить, чтобы тот вызвал войска.
Как мог, принц их успокоил, объяснив, что, верно, лихие люди нарочно перепрятали тело лесника. Перепрятали, а теперь пугают людей, одеваясь в похожую одежду и нарочно измазавшись землей. Пообещав изловить злодеев и тем отчасти успокоив мужиков, Ольденбургский с сыном вернулся во дворец и тотчас сел за письмо уроженцу Рамони Сергею Ивановичу Мосину, ставшему чрезвычайно известным оружейником. Принц просил конструктора изготовить необычную вещь – гладкоствольное ружье, стреляющее пулями с особо высокой скоростью – тысяча шестьсот метров в секунду.
Пять лет назад знаменитая трехлинейка победила в ожесточенной конкуренции с изделием бельгийского оружейника Л. Нагана. Решающим было мнение царя Александра Третьего, мнения, как считали, подсказанного Александром Петровичем Ольденбургским Поэтому Мосин чувствовал себя обязанным выполнить заказ. Кроме того, конструктору было просто интересно создавать новый вид оружия.
Практического значения подобное ружье не имело – любое животное убивала пуля значительно меньшей скорости, классическая пехотная винтовка при стрельбе стандартным патроном обеспечивала скорость 880 метров в секунду. Для получения скорости почти вдвое большей пришлось увеличить массу порохового заряда измененного состава, что вело к резкому повышению нагрузки на ствол. Даже при использовании лучших сортов стали ствол едва выдерживал пятьдесят выстрелов – при том, что обыкновенная винтовка рассчитывалась на тысячи и тысячи выстрелов.
Второе отличие заказанного ружья заключалось в том, что пули были из платины. Никакой мистики – удельный вес платины в полтора раза больше, чем у свинца, и потому масса пули сохранялась при меньшем ее калибре. А чем меньше калибр – тем меньше сопротивление воздуха полету пули. Для армии ружье, рассчитанное на пятьдесят выстрелов и стреляющее платиновыми пулями, безусловно, не годилось, но как конструкторский эксперимент имело право на существование.
Изготовил ружье Мосин в мастерской Ораниенбаумской офицерской стрелковой школы. Ствол пришлось заметно удлинить, в ложе вворачивались нагельные винты, приклад для гашения отдачи делали дубовым, массивным и весило оно около девяти с половиною килограммов, из-за чего мастера сразу прозвали изделие «царь-ружьем». Несколько стволов пришло в негодность после первого же выстрела, и сделать пригодные экземпляры удалось только к осени.
В ноябре два новых ружья Мосин сам и повез в Рамонь, снедаемый любопытством – зачем принцу понадобилась этакая диковина.
Но прежде случилось многое.
Летом на левом берегу реки у леса любили отдыхать воронежцы – из тех, кто мог себе позволить провести праздно три-четыре недели в легких летних домиках. Вырос дачный поселок «Радчино». Ловили рыбу, ходили по грибы, В этом году люди приехали, как и обычно. Рамонцы твердо решили ничего дачникам не говорить, чтобы не лишиться немалого по сельским меркам дохода. И около месяца неприятностей не было, но после ужасного происшествия с семейством Бельских дачное место опустело в один день. Здесь вину возложили на бешеного волка, которого, однако, никто не видел, а доктор Хижнин определенно заявлял, что раны, обнаруженные на телах несчастных, нанесены скорее человеческими зубами.
За голову волка была объявлена награда, но получить ее не удалось никому.
Крестьяне роптали, пастухи отказывались пасти общественный скот, гулявший обычно на заливных пойменных лугах. Да и рабочие сахарного завода, которых происходящее вроде бы и не затрагивало напрямую, стали все чаще критиковать власти за бессилие и неспособность защитить население
Тем временем отряд, присланный в Рамонь по требованию Oльденбургских, безуспешно вел поиски орудующих в лесу злодеев. Однажды приметили кого-то на опушке леса, бросились ловить, один из служивых в азарте вырвался вперед, исчез за деревьями – и больше его никто не видел. Принято было считать – убежал, дезертировал, но солдаты с той поры без команды шагу не ступали в лес, да и с командой шли неохотно, держась кучею и ощетинясь во все стороны штыками. Поручено им было охранять мост через реку, и никогда они не исполняли порученного столь тщательно и неукоснительно. Задремать на посту, закурить, просто отвлечься никто себе не позволял.
Вечерами Рамонь, прежде веселая и бойкая, замирала. После захода солнца всяк запирался у себя и сидел тихо и смирно. Тишина висела над селом, даже обычно брехливые собаки, и те вдруг потеряли кураж и стремились забраться в избу, чего деревенские, разумеется, не допускали.
Под благовидным предлогом пришлось перенести визит великого князя Михаила – тот собирался было поохотиться в угодьях Ольденбургских.
Встретили Мосина в Рамони радушно, но, как только первый долг гостеприимства был исполнен, Александр Петрович поспешил осведомиться о заказе.
Мосин в ответ показал на упакованные детали ружья – ввиду больших размеров везлись они в разобранном состоянии. Собрать их не доставило труда.
На деликатный же вопрос Сергея Ивановича, чем вызвана необходимость в «царь-ружье», принц Ольденбургский рассказал Мосину о серии загадочных и мрачных происшествий. Но почему именно специальные ружья, недоумевал конструктор, если пехотная трехлинейка наповал уложит и человека, и зверя хоть за тысячу шагов, хоть за две? Быть может, ответил принц, источником несчастий является не человек и не зверь.
Девятнадцатого ноября 1895 года выпал преизобильно снег, и в ночь на двадцатое принц Александр Петрович, сын его Петр, Сергей Иванович Мосин, врач Павел Хижнин и друг Ольденбургских полковник Ганикс вместе с выжлятником Никифором и парой гончих отправились к кордону «Зверинец».
Александр Петрович уверил, что на первый взгляд странное время для поиска злоумышленников впоследствии получит необходимое разъяснение. Впрочем, полная луна над белой, покрытою снегом землей давала достаточно света.
На опушке ясно виднелись следы – но следы престранные. Отпечатки напоминали человеческие, но несомненны были и различие – деформация стопы, высокий свод, когти.
Собаки след взяли с неохотою, но подбадриваемые Никифором, а, более, близостью решительно настроенных людей, разошлись. Голый лес сменился хвойным, стало темнее, но идти пришлось недалеко – углубясь в лес всего на версту, собаки встали у огромной коряги, под которой, видно, и было логово.
Расставив людей по номерам, принц Александр Петрович подошел к отверстию, ведущему в логово, поджег ароматическую свечу, бросил ее внутрь и отбежал на свой номер.
Запах, весьма странный и резкий, распространился по лесу. Оговорено было, что стрельба откроется сразу, как только зверь или злодей выйдет наружу. Признаться, мало кто верил, что в логове могут скрываться люди. Тем более все были поражены видом существа, выскочившего наружу. Изъеденное лишаями лицо, изъязвленные конечности, тело, едва прикрытое лохмотьями, произвело столь ошеломляющее впечатление, что стрелки замешкались. К существу же прибавились еще двое, подобных первому. Собаки оказались ближе всех к этим существам – и они же стали их жертвою. Проворно существа бросились на гончих и, разорвав их передними конечностями, начали тут же пожирать, не обращая внимание на людей.
Первым выстрелил принц Александр – из «царь-ружья». Второе ружье было дано Петру Александровичу, и тот вторил отцу. Мосин доверился пехотной винтовке, полковник Ганикс и доктор стреляли из охотничьих ружей Лепажа.
Стрельба продолжалась несколько минут, израсходовались десятки зарядов, и почти все они попали в цель. Но, судя по всему, наибольшие поражающие свойства принадлежали платиновым пулям – плоть вокруг раны превращалась в кашицу и распадалась при малейшем прикосновении.
Подоспели слуги, которые крючьями зацепили тела сраженных и погрузили их на сани.
Тела отвезли в сарайчик у избушки лесника, тот самый, где нашли повешенного Паринова. При тщательном осмотре в убитых признали лесника и пропавших братьев Салмановых. Доктор извлек мозг и некоторые внутренние органы из тел, после чего те были сброшены в загодя вырытую яму и обильно засыпаны негашеной известью.
Позднее, за ужином с обилием крепких напитков Александр Петрович Ольденбургский высказал предположение, что Паринов во время скитаний заразился редкой болезнь, родственной бешенству. Болезнь изменила и психику, и физиологию организма, погружая его время от времени в состояние, схожее с летаргическим сном. Вероятно, зная о последствиях болезни, Паринов с отчаяния и полез в петлю, но не умер, а впал в оцепенение, расцененное, как смерть.
Пробудившись, Паринов покинул могилу и стал жить, как жили человеческие предки миллионы лет назад – охотою на животных и на своих соплеменников.
Салмановы, вероятно, заразились при контакте с Париновым и тоже заболели – инфекция иногда принимает молниеносный характер.
Троица мнимоумерших образовала подобие стаи, которая и наводила ужас в окрестностях Рамони.
Сказания о вурдалаках, продолжал принц, основаны на реальных событиях – эпидемиях атипичного бешенства. Физиология меняется настолько, что обычные ружья становятся малополезны, и лишь применение пуль особой разрушительной силы позволило уничтожить носителей смертельного заболевания.
Ароматическая свеча сделана была по древнеегипетскому рецепту и воздействовала на органы трансформированных существ так, что те временно потеряли ориентировку и потому не напали на людей.
Странно, но извлеченные органы, несмотря на то, что были они погружены в раствор формалина, через сутки утратили структуру и превратились в комок слизи, так что исследовать их не было никакой возможности.
Мосин покинул Рамонь и больше в нее не возвращался. После его смерти в 1902 году по распоряжению принца Ольденбургского в Рамони был установлен бюст конструктора с надписью «Мосину от благодарных земляков». Как знать, если бы не его «царь-ружья», возможно, эпидемия бы охватила всю Рамонь.
Памятник был разрушен в 1920 году, поскольку царский генерал (Мосин умер в звании генерал-майора) казался неуместным в эпоху переустройства мира.
Восстановили памятник в 1967 году.
Эксперимент принца Ольденбургского
Летом 1906 года воронежская общественность была ошеломлена докладом Михаила Зуева, статистика и этнографа-любителя. Доклад читался на заседании Воронежского отделения Всероссийского статистического общества. Название доклада говорило само за себя: «О выявлении ведьм, колдунов и прочих магиков методом вариационной статистики».
Вскоре доклад был издан отдельною брошюрой за счет автора, и раскуплен моментально. Большинство воронежских интеллигентов решило, что доклад этот – остроумная пародия на бесконечную думскую говорильню, другие посчитали его дерзкой эксцентрической выходкой, третьи с сожалением вздохнули – еще один талант сошел с ума. И лишь немногие восприняли доклад всерьез. Зато немногие эти стоили многих и многих...
Михаил Зуев начинал свой доклад с утверждения, что ведьмы и колдуны не есть порождение темной фантазии отсталых слоев общества, а совершеннейшая реальность, существующая объективно, независимо от нашего представления о ней. Возможно, продолжал он, способности к волшебству возникают в результате воздействия на организм, особенно во время развития плода, различных природных сил: атмосферного или горного электричества, почвенных вод редкого состава, приемом в пищу трав и снадобий. В пользу подобного предположения говорит то, что ведьмы и колдуны населяют Россию неравномерно: в одних местах их много, например, в Киевской и Воронежской губерниях, а в других мало или вовсе нет. Другая гипотеза, более любезная автору, заключалась в том, что ведьмы и колдуны не вполне принадлежат к роду homo sapiens sapiens, они – прямые потомки неандертальского человека. Как известно, неандертальский человек жил одновременно с человеком кроманьонским, превосходя последнего как по физическим качествам – массе, развитости скелета и мускулатуры, так и по объему черепной коробки. По непонятным причинам широкое развитие получила именно кроманьонская ветвь. Зуев предположил, что неандертальцы отнюдь не вымерли, просто у них эволюция пошло иным путем. Вместо безудержного роста популяции, порой за счет снижения характеристик вида, произошел рост качественный. Потомство неандертальцев оказалось настолько приспособленным к жизни, что отпала нужда в избыточной рождаемости, характерной для видов с высокой смертностью. Оттого в общей массе людей потомки неандертальцев составляют не более пяти процентов, скорее меньше. Далеко не все они известны как ведьмы и колдуны, напротив, подавляющее большинство из них ведет ничем не примечательный образ жизни. Лишь часть, возможно, менее других наделенная теми способностями, которые современная Зуеву наука считала сверхъестественными, вступала в более тесные контакты с окружающими и именно она слыла среди них колдунами и ведьмами. Основная же масса потомков неандертальцев замкнута сама в себе, и делами кроманьонской ветви человечества интересуется мало. Собственно, постольку, поскольку это необходимо для обеспечения невмешательства общества большого в жизнь общества потаенного, неандертальского.
По Зуеву, общины потомков неандертальцев (он их называет ветвью Н) располагаются преимущественно в сельской местности. Деревни, группы хуторов, порой маленькие уездные городки. Цивилизация мегаполисов для ветви Н чужда и неестественна, машинной культуре они предпочитают культуру биологическую. Представители ветви Н живут в гармонии с природой – урожаи у них стопудовые на самых скудных землях, а уж на черноземах и много больше, скот плодится в изобилии, даже в лесу они наберут грибов и ягод вдесятеро против обыкновенного человека. Они способны до известной степени предвидеть будущее – предчувствовать катастрофы, улавливать настроение масс, и при угрозе наводнения, войны или же революции принимают меры, чтобы обезопасить свой круг. Зная о предстоящей засухе (или, напротив, дождливом, гнилом лете) они производят соответствующие агротехнические мероприятия, и когда везде голод и недород, у них всего в достатке. Ветвь Н могла бы легко занять главенствующее место в современном обществе, но карьерные соображения их мало интересуют – как цивилизованного человека не привлекает должность царька африканского племени или даже вожака бабуинов.
Долгое время, продолжает Зуев, подобная стратегия обеспечивала ветви Н устойчивое независимое сосуществование с ветвью кроманьонской. Но двадцатый век изменил положение вещей. Прежде люди видели в представителях ветви Н угрозу и старались либо задобрить, либо уничтожить непохожих на себя. И в Старом, и в Новом свете облавы на ведьм были массовыми, постоянными – и бесполезными. В сети охотников – инквизиции, Общества Адама и им подобных попадали либо маргиналы Н-ветви, явные ведьмы и колдуны, либо, по большей части, лица к Н-ветви отношения вовсе не имевшие, но взывающие отторжение окружающих. Основная же масса Н-ветви оставалась для общества невидимой, поскольку стратегия ее существования сводилась к простому правилу – не выделяться.
Огромный пыточный арсенал – испанский сапог, кнут, дыба и другие, еще более изощренные механизмы кроманьонской расы бессильны перед настоящим представителем ветви Н.
Но девятнадцатый, а более того, двадцатый век дает более гуманную и несравненно более зоркую методу. Статистика – это рентгеновский луч, высвечивающий самые потаенные уголки общественного бытия. От статистики не укрыться ни в лесной чаще, ни за каменной стеною лабаза. Характерные признаки Н-ветви – низкая смертность, высокая грамотность, эффективное хозяйство определяются если не всегда прямо, то опосредованно наверное. Например, если хозяйство А. регулярно платит налоги, не имеет недоимок в самые тяжелые годы, имеет счет в банке, не закладывает землю и инвентарь – это верный признак Н-Ветви. Размер поголовья скота, величина удоев, урожайность – еще признак. Крайне низкая детская смертность, высокая продолжительность жизни – третий признак. Проанализировав совокупность всех данных, Зуев, по его словам, нашел убедительнейшие доказательства существования по крайней мере трех деревень, обитатели которых являются представителями ветви Н. Более того, он вступил в контакты с ними, и получил полное подтверждение своей теории, но, связанный обещаниями, не может назвать конкретное селение.
Задача государства в двадцатом веке, по мнению Зуева, состоит в прекращении политики ксенофобии, как бессмысленной и недостойной просвещенного общества. Ветвь Н должна получить безусловные гарантии своей безопасности, автономии и, в известны пределах, независимости. Лишь в этом случае можно надеяться на вовлечение представителей этой ветви в государственную жизнь. А подобное вовлечение, безусловно, послужит на благо всему человечеству.
Докладом заинтересовался принц Петр Александрович Ольденбургской, натура исключительно живая и своеобразная. Он принял доклад Зуева всерьез и пригласил автора в свое рамонское имение, где предложил, пока частным порядком, наладить сотрудничество с ветвью Н. Принц своим словом гарантировал защиту, благорасположение и тайну всем представителям ветви Н, кои пожелают хозяйствовать на его землях на благо всего общества. Слово Петра Ольденбургского, помещика-миллионера, приверженца агрономической науки, зятя Его Императорского Величества Николая Второго, стоило дорогого, и Михаил Зуев связался с представителями ветви Н. Рукавицы оказались за поясом! Представители ветви Н жили в трех верстах от рамонского замка Ольденбургских, на хуторе Сорокино!
Хутору был придан статус селекционной станции, а рядом, в сельце Березовка была открыта сельскохозяйственная школа, преподавать в которой взялся некто Арсений Петров, по заверениям Зуева, видный представитель ветви Н.
И дело пошло! Сама природа тому благоприятствовала: – тучные воронежские черноземы являются эталоном плодородной земли. Научный подход к делу плюс интуиция давали потрясающие результаты. Специализировались в сельскохозяйственной школе и на селекционной станции в выращивании сахарной свеклы. Ввоз тростникового сахара делал Россию зависимой от внешних рынков, сахарная свекла французских и немецких сортов была плохо приспособлена для возделывания в условиях засушливого лета. В самые короткие сроки было проведено районирование сортов, адаптация их к местным условиям.
Петр Ольденбургский живо интересовался всеми сторонами жизни ветви Н, но та не спешила раскрывать свои секреты. Будучи человеком всесторонне развитым, принц пытался найти естественнонаучное объяснение феномену ясновидения, который особенно привлекал его. Для этого в одном из подвалов замка он построил лабораторию, истратив на нее более пятидесяти тысяч рублей, сумму по тем временам изрядную. Консультировал его один из изгоев Н-ветви, некто Г.Новых, который пользовался определенным доверием принца (известно, что Новых указал курган, при раскопках которого были найдены бесценные археологические сокровища). В лаборатории смонтировали сложное устройство, включающее в себя два рубина и систему зеркал, быть может, прообраз лазера. Во время многочисленных экспериментов были получены результаты совершенно неожиданные – принц Петр Ольденбургский говорил о том, что ему «открылась дверь в иной мир, мир, полный ужаса, страха и боли», но подразумевал ли он под этим миром параллельное измерение или просто живописал положение угнетенных классов, теперь сказать трудно.
Однако и сельскохозяйственная школа, и селекционная станция существовали в атмосфере недоверия и зависти: многие крестьяне были недовольны тем, что полевые работы проводились в дни церковных праздников; еще большее недовольство вызывали обильные урожаи на соседских полях. Поползли слухи о том, что в школе нечисто – там правит черт, и кто идет туда, продает ему душу. Разумеется, никакого официального противодействия принцу быть не могло, но на бытовом уровне проявления недовольства становились повседневным явлением: поджигали усадьбы крестьян – учеников школы, травили скот, создавали атмосферу нетерпимости и террора. Не помогла и построенная принцем больница для жителей Рамони, в которой практиковали представители Н-ветви. Лечились рамонцы охотно, но по выздоровлении (а процент излеченных был много выше, чем в московских и петербургских клиниках) они же первые кричали о докторах-отравителях, сеющих на погибель простому люду холеру. Дважды принц Ольденбургский призывал для наведения порядка казачьи отряды, что также не добавило ему популярности среди сельского люмпен-пролетариата.
«Зависть и лень – вот препятствия, одолеть которые наиболее трудно, – писал он П. Струве, с которым находился в дружеских отношениях. – Любая земельная реформа обречена на борьбу с косностью не правящих кругов, их можно и обломать, а с косностью масс, преодолеть которую рывком, нахрапом невозможно».
Но дело все же крепло и ширилось. Была создана заповедная зона, в которой начали разводить бобров («бобровая ферма»), проведены работы по ликвидации оврагов, истинного бедствия воронежской губернии, введено культурное лесопользование. Новые сорта свеклы имели такую высокую сахаристость, а сам сахар был настолько хорош, что в селе Рамонь пришлось построить сначала сахарный завод, а потом и конфетную фабрику, продукция которой была отмечена наградами самых престижных международных выставок и пользовалась как в России, так и в Европе неограниченным спросом.
Но мировая война, а затем и революция изменили ход эксперимента Ольденбургского. Принц эмигрировал, и впоследствии был объявлен душевнобольным. На месте селекционной станции образованы ВНИИСС (Всероссийский Научно-исследовательский институт Сахарной Свеклы) и ВНИЗР (Всероссийский институт защиты растений). Сельскохозяйственная школа получила дальнейшее развитие как Березовский сельскохозяйственный техникум. Бобровая ферма стала знаменитым Графским Заповедником.
После распада СССР всероссийский Орден Колдунов объявил было Воронеж «Черной Столицей России», но очень быстро колдуны одумались и стали жить тишком да ладком.
Судьба же ветви Н является предметом особого расследования...
Рамонь – родина Амона-Ра?
Предуведомление
Многие мои поделки использовались и в качестве сценариев для телепередач, и включались во всякие книги типа «Сто загадок природы», «Сто тайн истории», становились сюжетными штрихами в повестях и романах. Когда меня просили – можно ли позаимствовать, я не отказывал, не жалко, но чаще просто воровали, без указания авторства и проч. «Цап-царап» как скрепа.
Самый большой успех пришелся на долю «Рамони – родины Амона-Ра».
По этому материалу телеканал «Культура» снял часовой документальный фильм, ничтоже сумняшеся приняв всё за чистую монету – и забыв указать автора, то есть меня. https://www.kommersant.ru/doc/3759530
Воруют-с...
Итак, встречайте!
Рамонь – родина Амона-Ра
Помимо прочих увлечений, принц Петр Александрович Ольденбургский весьма интересовался и археологией. Можно было организовать экспедицию в Грецию, в Италию, в Египет, да куда угодно, но принц резонно заметил, что «Египет и без меня вниманием не оставят, а вот Россия на карте мировой археологии воистину Terra Incognita. Только у нас можно совершать великие открытия, не покидая собственного имения, – писал он известному историку и археологу Ивану Егоровичу Забелину. – Вы, мой уважаемый друг, исследуете Москву. Великий город, великий труд. Мне же моя интуиция, чередуясь с моим воображением и ленью, подсказывают приглядеться к Рамони» (здесь и далее цитируются письма и документы Петра Ольденбургского, сохранившиеся в Дерптском Архиве). И пригляделся принц на редкость удачно – около села Чертовицкое он, обследуя бугор, на котором испокон веков пасли коз и даже звали «козьим», находит скифо-сарматское захоронение со множеством золотых и серебряных украшений. Указавший ему это место, как достойное внимание, некто Г. Новых, «преоригинальнейший мужик, похоже, продавший душу чорту», смутил принца заявлением: «говорит он – не на курган смотри, а на тень его. В тени порой увидишь такое, что просто беги да беги, насколько духу хватит».
И действительно, весть о «золоте, вырытом из земли», облетела губернию мгновенно. Сотни и сотни искателей подземного богачества ринулись раскапывать самые невзрачные бугры, чуть не кочки, в надежде овладеть кладом на всю оставшуюся жизнь. Поскольку холмы, бугры да и настоящие курганы располагались на земле, имевшей хозяина, будь то государство, помещик, монастырь или крестьянская община, одни рыли тайно, другие тайно следили за рывшими, чтобы в нужную минут подсобить кистенем или каким другим орудием. И часто у места раскопок находили человека с проломанным черепом либо проткнутою вилами грудью.
«Вот она, тень кургана! Что ж, урок на будущее – о находках помалкивать, места не указывать, и вообще меньше шумихи. Воду ищем, артезианскую! На такую добычу охотников мало».
Трактовка кургана, как места погребения, у Ольденбургского была преоригинальная: «Курган есть искусственное продолжение подземного мира, прирастание его, и отражает, пусть и отдаленно, тоску по тем временам, когда все люди жили в глубоких пещерах. „Уйти к праотцам в землю“ – что может быть доказательнее этих слов?»
