Текст книги "Певчие Ада (СИ)"
Автор книги: Василий Щепетнёв
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)
Пение становилось громче и громче, и Разумовский начал беспокоиться. Мало ли. В России тоже хлысты попоют, а потом начнут безобразничать. А есть секты и похуже хлыстов. Захотелось уйти, но доктор Водсворт отрицательно покачал головой – нельзя оскорблять чувство верующих, раз уж пришли, то нужно остаться.
Внезапно пение смолкло. В наступившей тишине послышался шорох, будто неподалеку ворошили сухие листья. Шорох нарастал, и вот в дальнем конце пещеры появилось создание, смутно различимое в слабом свете светящейся плесени. Но и увиденное заставило Разумовского застыть. Величиной с доброго быка, существо это напоминало огромную свинью, усеянную тысячей белесых пиявок, длинных и тонких, как ростки на апрельской картошке.
Из бокового хода двое креолов вытащили белого человека! Тот кричал, умолял освободить его, но, очутившись перед чудовищем, начал выть. Разумовский шагнул было вперед, но крепкие руки возникших рядом креолов удержали его.
Чудовище приникло к несчастному, и пиявки впились в его плоть, моментально потемнев от всасываемой крови. Не пиявки, а хоботки, позволявшие чудовищу питаться кровью жертвы! Три-четыре минуты, и опустошенный труп был унесен в нишу. Наступила очередь второго несчастного, за ним третьего. По крикам, по виду, по обрывкам одежды Разумовский понял – это были пропавшие американские солдаты!
Теперь уже со страхом он обернулся на доктора Водсворта. Тот улыбался!
Третьего солдата чудовище пожирало дольше, почти четверть часа. Безмолвная агония потрясла Разумовского.
После третей жертвы гаитяне запели новую песню, благодарственную. Монструозия, очевидно, насытилась, хоботки шевелились вяло.
Доктор Водсворт как ни в чем не бывало, объявил, что сейчас последует вторая часть.
И действительно, из ниши вышел креол и добровольно подошел к чудищу. То на минуту припало жгутиками к нему – и отпустило. Покрытый сотнями ранок, пошатываясь, гаитянин отошел к ряду поющих. Теперь он был посвящен.
Второе посвящение добровольным не было – к чудищу подвели Лиханова. Тот на свое счастье оказался мертвецки пьян и «посвящение» прошел нечувствительно.
Разумовский понял, что наступил его черед и пожалел, что был сдержан за ужином с арманьяком и не выпил весь графин шерри.
Но доктор вновь покачал головой, снял парик и сам направился к туше монструозии. Лишь несколько жгутиков коснулись черепа доктора, и видно было – Водсворту это доставляет неизъяснимое блаженство. Спустя минуту доктор вернулся к Разумовскому и объяснил, что можно быть пищей ЕГО (тут он указал на трупы американцев), можно быть рабами (жест в сторону толпы), а можно служителями, каким является он сам, доктор Водсворт. Великое счастье – быть ЕГО служителем, и он предлагает графу Разумовскому это счастье. Он будет обладать новыми, невероятными способностями, будет жить без болезней и старости сотни, быть может, тысячи лет, со временем под ЕГО властью будет весь остров, а там и весь мир, и служителям будут повиноваться миллионы.
Разумовский понял, что слышит безумца. Смекнув, что чудовище окончательно насытилось, он попросил позволения подумать. Водсворт ответил, что для раздумий у графа будет целый месяц, до следующего полнолуния.
Два дня Разумовский жил в роскоши, но под неусыпным надзором – в отличие от Лиханова, который превратился в бесстрастного раба.
Странное существо, обитавшее в подземелье, не выходило у Разумовского из головы. Какой-то реликт, доживший до наших дней? Пришелец с иной планеты? Результат эксперимента, на которые решились, как говаривали, любопытные ученые? Он не знал. Но оставаться здесь не собирался. Нужно было бежать, и он надеялся, что Лиханов, новый стражник, не лишился окончательно своей личности и поможет ему.
Все вышло иначе. На рассвете третьего дня поместье было атаковано силами американской морской пехоты – кто-то, видно, получил обещанную награду. В суматохе, вызванной перестрелкой (американцы пуль не жалели и даже обстреливали Бельвью из легких пушек) Разумовскому удалось покинуть поместье. Он подозревал, что американцы сгоряча не будет разбираться, жертва он или сообщник доктора Водсворта. Человек без гражданства не вправе рассчитывать на внимательное к себе отношение, тем более, что многие могли свидетельствовать: он пришел сюда добровольно.
Добравшись до Порт-о-Пренса, Разумовский нанялся на первую отходящую в море шхуну простым матросом.
Позднее, уже став гражданином Аргентины, он наводил справки о судьбе Лиханова, доктора Водсворта, чудовища, живущего в подземелье, но решительно ничего не узнал.
Лишь позднее, уже накануне второй мировой войны Разумовский случайно прочитал в газете, что некий Хвощанский желает купить поместье в уединенном, спокойном месте...
Звёздная саранча
Сибирь славится холодами недаром – такова особенность континентального климата. Трескучие морозы зимой и зной летом. Сибиряки, впрочем, на погоду не жалуются и московскую сырую зиму переносят не в пример тяжелее самой суровой оймяконской стужи.
Но зима тысяча девятьсот сорокового года была крепка даже для сибиряков. Ясная погода установилась с осени. Хорошо, в начале ноября несколько дней падал снег – это был единственный снег на многие месяцы. Прозрачный недвижный воздух не берег землю, та ночами отдавала тепло в небо, получая же от зимнего солнца все меньше и меньше. В декабре термометр, висевший на окошке фельдшера, единственный термометр на всю Малую Рань (Большая Рань находилась в семидесяти верстах выше по реке, по сибирским понятиям, рядом) показывал температуру только днем, к ночи крашеный спирт скатывался вниз, в шарик под шкалой. В январе и днем он перестал подниматься к самой нижней отметке в минус пятьдесят градусов.
Морозы стояли настолько лютые, что даже кержаки пустили своих собак в дом, чего прежде никогда не бывало. Птица вымерзала, зверь тоже, и следующий год ожидался тяжелым. Запасливые люди нарубили дров еще в ноябре, те же, кто поленился, понадеялся на авось (рубили лес на дрова лентяи всю зиму, заготавливая на две, редко на три недели вперед, к чему лишнее запасать, когда лес рядом, да и пожар приключиться может, опять же на санях по снегу доставлять легче) теперь ходили по дрова с риском для жизни. Потихоньку стали переселяться по три, четыре семьи в одну избу, так теплее, вместе держали скотину, инстинкт и разум твердили – в единстве спасение. Одно хорошо – практически не было ветра, царил покой.
Речка Аймань, на которой стояли обе Рани, промерзла почти до дна – сколько не пытались мужики добыть воды, но не смогли, всюду лед. Пришлось пилить его, а потом перетапливать в воду.
Образовались бригады пильщиков, бригады лесорубов, бригады скотников – жизнь заставляла. Делили дрова поровну, чтобы и слабые не замерзли.
Под Рождество, которое отмечали по старому стилю, явилось знамение – ночью шел огненный дождь, тысячи голубых огоньков падали с неба. Крестились, как положено, двуперстием и причитали – не к добру, звезда-де падает, когда человек умирает, а их тут вон сколько насыпало. Фельдшер Оседко, прежде преподававший в академии имени Кирова, но сосланный за какую-то провинность, объяснил, что это метеорный дождь: мельчайшие камешки, даже пылинки падают на Землю из космоса и сгорают в полете от трения. Обычно их немного, но если какая-нибудь комета распадется, миллиарды ее льдинок таранят землю. Опасности никакой, боязнь падающих звезд есть суеверие и мракобесие
Если бы так...
Рубщики леса впятером 20 января сорок первого года пошли в лес за новой порцией дров. Лошаденка, укутанная дерюжкой, шла привычной дорогой – по уговору ходили совсем недалеко, хотя в нормальный год вырубать лес окрест себя и не стали бы, берегли на черный день (хлебопашеством в Малой Рани занимались слабо, больше уповали на охоту, рыбную ловлю и сбор кедровых шишек).
Только примерились к ели, как набежал волк. Не то диво, что набежал, чего-чего, а волков в Сибири хватает, но вот вел он себя странно – поджав хвост, полз почти на брюхе, выказывая полную подчиненность людям. Бывалый охотник, Никодим Пименов ведал о подобном поведении хищника – при лесных пожарах. Но сейчас в воздухе не слышно ни дымка.
С трудом отогнав волка (все-таки волчий Мазай слишком рискует против заячьего), они начали валить дерево – и тут увидели непонятное. На ветвях сидели насекомые, и не просто сидели, а активно грызли хвою и сами ветви.
Видом насекомые напоминали больше всего саранчу угольно-черного цвета, хотя имелись и определенные отличия, заметные даже неспециалисту – плоское строение туловища, а крылья широкие, словно у мотылька.
Но активные насекомые при более, чем пятидесятиградусном морозе выглядели совершенно неестественно. И, тем не менее, они были – десятки, даже сотни особей. Лесорубы прошли дальше – деревья попадались буквально черные от насекомых, счет которым нельзя было и вести. Еще дальше стояли голые стволы – все остальное было сожрано черной саранчой, да и стволы покидать она не спешила, грызла до сердцевины.
Пименов снял с ветви одно насекомое – и то принялось грызть рукавицу!
Другое свалилось на стоявшего рядом лесоруба, и то не удержался, раздавил его. Резкий запах нашатырного спирта подействовал отрезвляюще – саранча саранчой, а нужно было спешить, иначе и сами замерзнут, и избы останутся нетоплеными. Проехав с полверсты в сторону, они нашли чистый лес, где и заготовили с запасом, сколько могли увести.
В селе им не очень-то поверили, известно, со скуки всяк хочет над другим пошутить, растормошить для бодрости духа. Саранча зимой, да какой зимой, виданное ли дело.
В следующий раз захватили жестянку из-под керосина. Набрать саранчи было легко – за сутки она расползлась по лесу, будто пожар. Труднее оказалось заготовить дров – неповрежденные, крепкие деревья пришлось поискать. Немного, но на том морозе и немного дорогого стоило, если человек мог терпеть, то лошади приходилось туго.
В самой большой избе, принадлежащей когда-то раскулаченному элементу, теперь находился клуб, и в клубе собирались погреться и отдохнуть от тесноты семейной (теперь многосемейной) в тесноте общественной. Здесь заготовщики леса и показали свою добычу.
Саранча, вытряхнутая из жестянки, бегала, как таракан на раскаленной сковороде – и на глазах у людей таяла, испуская все тот же резкий запах нашатыря. Через несколько минут один запах и остался – саранча испарилась бесследно.
Весь долгий вечер судили да рядили о диковинах природы, но о надвигающейся опасности думали мало. Все равно с саранчой не совладать. Хорошо бы сообщить наверх, но по случаю свирепых морозов связь с Большой Ранью не поддерживали, хотя по речке только и ехать – ни прорубей, ни заносов, снег плотный, старый устоявшийся. Но лошадь губить (а погибла бы она наверное, отморозив легкие) никто не хотел.
Набрали еще насекомых, и спрятали в сугробе. Там они потихоньку копошились, не в силах прогрызть жесть и стекло (кто-то пожертвовал банку). Ходили и в другую сторону, туда, где лес оставался пока не тронутым. Но идти приходилось все дальше, а саранчу видели все ближе. Двадцать девятого января первые черные насекомые прилетели в село. Они облепили деревца, что сентиментальные малораньевцы в память о Малороссии любили сажать у своих домов (фруктовые деревья не приживались). Наутро от деревьев и кустарников не осталось даже трухи. И, что хуже всего, саранча взялась за дома и амбары. Бревна старые, пропитанные от жучков михайловской жидкостью, были не очень-то лакомы, но саранчи собралось – тьма, нужно ж было что-то есть невесть откуда пришедшей напасти. Малодушные вспомнили откровения Иоанна, люди же духом покрепче стали решать, как бороться с саранчой. Убить, раздавить насекомое труда не составляло, непрочный хитин легко подавался, но слишком уж много было ее, саранчи. Да и не очень-то ее подавишь, на лютом морозе. К тому же ночью насекомые были особенно активны, и часто, выходя поутру во двор человек замечал, что крыша или стена усеяны грызущими насекомыми, выедавшими изрядные куски от построек.
Положение становилось действительно опасным. Если люди останутся без крова, то гибель селения неминуема.
Фельдшер Оседко исследовал, сколько мог, насекомых и о результатах доложил «опчеству». По его мнению (в прежней жизни он был профессором медицины) саранча эта вовсе не наша, не только не сибирская, но даже и не земная. У земных существ основой жизни является вода, у этой же саранчи – аммиак. Она может жить только в условиях сильного мороза, поскольку аммиак закипает при минус тридцати трех градусах. Возможно, комета, остатки которой и явились причиной метеорного дождя, несла на себе саранчу. Та либо вмерзла в глыбу льда, либо имела иное приспособление, в виде кокона, позволившее ей перенести трансатмосферный полет и добраться до поверхности планеты невредимой.
Но поскольку взрослая особь саранчи не переносит тепло, теплом и нужно с ней сражаться. Весна непременно изведет ее, следует лишь дожить до весны.
Решили жечь костры. Это помогло, но отчасти – там, куда долетал жар огня, саранча не садилась, она огибала эти места. Но стоило огню погаснуть, стене избы или коровника охладиться, как она налетала вновь. К тому же всю деревню кострами не покроешь.
Теперь почти все от мала до велика ходили в лес, порой подпрягаясь к лошадям, чтобы побольше увезти дров, а оставшиеся поддерживали огонь.
Три дня спустя стало ясно – село не отстоять. Нужно было определять главные узлы, и сражаться вокруг них. Обреченные избы раскатали – лучше пустить их на огонь, чем отдать саранче.
Счастье, что саранча не кидалась на людей – видно, из-за тепла, присущего живому, потому что павшую лошадь, из тех, что обмерзла, лишенная ночью крова, они объели подчистую, оставив скелет, да и скелет потихоньку изгрызали.
Костры горели денно и нощно, около них грелись, на них готовили (часть скотины пришлось пустить под нож, договорившись, что хозяевам после возместят из прибытков), некоторые, больше, конечно, ребятишки, даже радовались нежданному приключению. Но Оседко, обошедший село кругом, виденным был потрясен – саранча расплодилась невероятно. Если они и выстоят, то все равно придется перебираться на новое место – к весне лес объедят на многие и многие версты. Уже и сейчас образовались огромные проплешины, язвы.
Вокруг было черно от саранчи. Черно и мерзко – запахом нашатыря пропиталось все, впору, шутили мужики, противогазы надевать. Шутка, даже самая немудреная, помогала выстоять, пережить критическую минуту.
Те покинутые жилища, что не успели раскатать, облепила саранча. Пришлось со всей осторожностью их поджечь – дерево на морозе, в сухом воздухе горит жарко. Ветер мог бы разнести искры и на другие дома, но к счастью, немного снега на крышах все-таки было, а погода стояла тихая.
В огне погибли легионы насекомых и, пока тлели уголья, саранча кружила неподалеку, порой буквально застилая небо.
Шестого февраля подул южный ветер. Погода испортилась, небо стало покрываться тучами, и жечь костры стало почти невмочь – легче перенести минус пятьдесят в безветрии, чем минус двадцать на ветру.
Действительно, термометр пошел вверх! Минус сорок пять, минус сорок, минус тридцать пять! Когда же повалил крупный снег, стало ясно – в Сибирь прорвался циклон! Температура поднялась до минус десяти – саранча не выдержала. Для нее это был нестерпимый, адский зной. Она гибла миллионами, но к счастью, поднявшийся ветер разгонял удушливый газ.
Спустя сутки от саранчи остались только следы – погибший лес, изъеденные строения и долго витавший в воздухе запах нашатыря.
Мужики, посовещавшись, решили никому о случившемся не сообщать – доказательств-то нет, испарилась саранча. Да и помощи от властей они не ждали, еще наедет чужих людей, табашников да сквернословов. Лучше потом, к лету, сказать, что прилетала саранча обыкновенная, и показать следы ее бесчинства.
Но летом сорок первого года на нашу землю налетела совсем другая саранча...
Полярное чудовище
В январе 1934 года водитель-механик Николай Мартынов получил от командования полка странное, но интересное задание – готовиться к участию в арктической экспедиции на Таймыр. И не одному готовиться, а вместе с танком!
Приказ есть приказ, и изумленный Мартынов начал вместе с инженерами из конструкторского бюро переоборудовать экспериментальный танк-амфибию К-29 для работы в условиях Заполярья.
К середине августа ледокольный пароход «А. Сибиряков» подходил к мысу «Челюскин», где располагалась крохотная станция. На борту парохода находился отряд полярников. Экспедиция была оснащена на славу: помимо прочего, она располагала двумя самолетами «У-2», одним бипланом Р-5 и переоборудованным танком К-29 П. Вместе с танком находился, разумеется, и Николай Мартынов.
Что делать танку на мысе «Челюскин», в тысячах и тысячах километрах от любого вероятного противника? Приказ, полученный Мартыновым, был неопределенным: обеспечивать охранение полярной станции.
Охранение – от кого? От белых медведей? Но приказы не обсуждаются, тем более, приказы секретные. Вторая часть приказа – принимать активное участие в хозяйственных работах – была более понятной, хотя использование танка вместо трактора выглядело затеей сомнительной: будучи значительно тяжелее трактора, танк соответственно потреблял и гораздо больше горючего, которого на полярных станциях всегда в обрез. Впрочем, при выгрузке танк зарекомендовал себя хорошо, буксируя по припаю от корабля на берег сани с экспедиционными грузами.
Маленькую, существующую два года станцию «Мыс Челюскин» планировалось преобразовать в крупное поселение. Видно было, что покидающие станцию люди испытывают огромную радость – но что в том удивительного? Уже и сейчас новоприбывшие понемножку скучали о доме. А что будет через год?
На новом месте на танк установили 28-миллиметровую гладкоствольную пушечку и пулемет (транспортировали К-29 П без вооружения).
Мартынов ожидал насмешек и шуточек, но полярники смотрели на танк совершенно серьезно и даже с одобрением, принимая его как нечто само собой разумеющееся и в высшей степени полезное.
В боевое охранение Мартынов вышел в октябре: начальник станции Дмитрий Иванович и магнитолог Женя отправились к большому озеру, что лежало в пятидесяти километрах от станции, Мартынов сопровождал их на танке. Поход обставили со всею тщательностью – постоянно велась воздушная разведка, танк обеспечили боеприпасами. На озере, к тому времени покрытом льдом, Женя проводил магнитные измерения – по крайней мере, так понял Мартынов, который, вместе с Дмитрием Ивановичем на командирском месте, стоял неподалеку наготове с включенным мотором.
Никаких происшествий не случилось. На обратном пути, когда полярники были уже в 15 километрах от станции, рядом с ними приземлился экспедиционный У-2. Командир самолета Воробьев предложил Дмитрию Ивановичу перейти в самолет, взамен оставив бортмеханика Шипова. Дмитрий Иванович отказался, считая, что под прикрытием танка и он, и остальные полярники находятся в полной безопасности, после чего У-2 поднялся в воздух и лег на курс к станции, до которой буквально было несколько минут лета.
Всю ночь несли вахту, Мартынов несколько раз запускал мотор танка, не давая тому остынуть Назавтра, прибыв на станцию, они узнали, что самолет с Воробьевым и Шиповым на станцию так и не вернулся!
Дмитрий Иванович немедленно организовал поиск. У-2 нашли. Он упал неподалеку от озерца, да так, что передняя часть его была полностью размозжена. Летчики погибли.
Как, почему разбился в хорошую погоду сверхнадежный, ведомый опытнейшими пилотами У-2?
Хоронили летчиков на мыле Челюскин.
Спустя несколько дней неподалеку от того озерца была найдена туша белого медведя. Все бы ничего, медведя мог задрать другой медведь, но здесь вышло иначе: никаких серьезных ран на теле не было, но при разделке туши (мясо медведя решили заготовить для собак) выяснилось, что медведь совершенно обескровлен!
Похоже, для Дмитрия Ивановича это не было сюрпризом: он заметил, что от туши к озерцу ведет странный след – будто проползла по снегу огромная улитка. След обрывался у воды. Само наличие участка свободной ото льда воды у берега было еще одной загадкой.
Дмитрий Иванович распорядился устроить у полыньи засаду. Собственно, засады, как таковой, не было – танк стоял открыто в сотне метров от берега, а в сорока метрах сбоку привязали, предварительно сытно накормив, несколько собак. В танке находились Дмитрий Иванович, Женя и сам Мартынов. Погода выдалась ясная и безветренная. Над открытой водой клубился пар, принимая образы таинственные и пугающие.
В свете полной луны виднелось далеко и хорошо. Собаки, поворчав, улеглись спать, близость людей, пусть и в танке, их успокаивала. Внутри машины холодало: Дмитрий Иванович приказал заглушить мотор. Мартынов уже начал опасаться, что завести его не сумеет – водяное охлаждение, замерзнув, могло повредить механизм.
Но тут собаки проснулись и не залаяли – заскулили жалобно и громко, словно малые дети в ночи заплакали.
В тумане забегали огоньки, разноцветные, неяркие. Собаки начали рваться с привязи – и внезапно стихли, лишь изредка повизгивая тоненькими голосами.
Изрядно замерзший Мартынов почувствовал, что его обволакивает тепло и клонит в сон. Усилием воли он постарался отогнать истому.
Огоньки приближались. Когда от них до собак оставалось шагов пятнадцать, по приказу Дмитрия Ивановича Женя выстрелил из орудия, а сам Дмитрий Иванович открыл ураганный пулеметный огонь. Мартынов лихорадочно пытался завести двигатель, тот, остывший, долго не отзывался. Наконец, танк тронулся, и Мартынов направил его прямо на огоньки – на то, что от них осталось. И пули, и снаряды угодили точно в цель, да и невозможно было промахнуться: Женя служил прежде в артиллерии, а Дмитрий Иванович воевал в гражданскую.
Покинув танк, они осторожно подошли к копошащейся на земле студенистой массе, по которой пробегали угасающие огоньки. Сильно пахло аммиаком.
Дмитрий Иванович сказал, что перед ними – полярный живоглот или ледяной сфинкс, гигантское амебоподобное существо, которое живет в пресноводных озерах Заполярья. Оно обладает гипнотической силой и способно подманивать добычу на расстоянии многих и многих сотен метров. Несколько полярников с предыдущей экспедиции бесследно пропали. Обычные револьверные или даже винтовочные пули бессильны нанести вред чудовищу. Потому Дмитрий Иванович и затребовал танк, надеясь как на огневую мощь, так и на стальную броню, экранирующую гипнотическое излучение живоглота.
Существо это по счастью, встречается очень редко, и до сих пор большинство не верит, что оно существует на самом деле, считая рассказы о нем байками полярников.
Вампир катакомб
Георге Попеску услышал о вампире в свой первый одесский день. Денщик Ионел, ходивший на Привоз, принес оттуда помимо курицы и вермишели (брали леи плохо, но лучше, чем остмарки) слухи о таинственном ночном убийце, похищавшем людей прямо с улиц. Их трупы, совершенно обескровленные, находили потом рядом с катакомбами, а, случалось, не находили вовсе. За последний месяц пропало около двадцати человек – и румын, и немцев, и местных полицейских. Сколько пропало гражданских одесситов, никто не считал, но, говорят, тоже изрядно.
Болтовне Ионела капитан не поверил. В комендатуре его предупредили, что не следует без крайней необходимости ходить по ночной Одессе, но причину назвали прозаическую – партизаны. Разубеждать денщика не стал – пусть лучше вечерами сидит дома, следит за порядком, а не шастает в поисках местных красоток.
На следующий день, получив новое назначение, Попеску уже не знал, смеяться ему или плакать: капитану предложили службу в сигуранце, в спецотряде по расследованию загадочной гибели военнослужащих.
Сигуранца, румынская сестра гестапо, среди офицеров популярностью не пользовалась, но Попеску выбирать не приходилось. К тому же он все равно оставался за штатом, и таким образом чести не терял. Сигуранце потребовался ученый – медиевист, и она нашла выздоравливающего после ранения пехотного капитана, до войны преподававшего историю в бухарестском лицее. Нашла и вызвала в Одессу. Впрочем, это лучше, чем возвращение на фронт.
Спустя три дня он уже не был в этом уверен. На фронте все ясно – рядом свои, напротив враг, здесь же враг был неведом.
Но само существование врага сомнения не вызывало. Попеску пришлось осматривать новые жертвы – двух полицейских из местного населения. Обоих нашли мертвыми у входа в Аид – так прозвали одну из катакомб почти в самом центре города. На вскрытии определили, что причиной смерти явилась колоссальная кровопотеря – они потеряли практически всю кровь. Но на месте находки следов крови не нашли, не обнаружили крови и на обмундировании, а, главное, не было никаких ран и на самих телах! Особо тщательно рассматривали шею – легендарные вампиры обыкновенно пьют кровь из яремной вены, но и на шее не отыскали никаких проникающих ран. Единственное, что обращало на себя внимание – это множественная сыпь, подобно той, что бывает при краснухе. Узелки розово-синюшного цвета размером с булавочную головку покрывали большую часть тела каждого полицейского. Подобную сыпь находили и у других жертв, но врач-инфекционист, по настоянию Попеску привлеченный к аутопсии, затруднялся с диагнозом.
Версию о партизанах, как виновниках гибели людей, пришлось пересмотреть. Если убивали они, то как? Нет, время от времени и партизаны совершали вылазки, но их почерк был прост – пуля, граната или нож.
К тому же – вот еще загадка – при убитых оставались и документы, и деньги, и, главное, оружие. Партизаны его взяли бы непременно.
В сигуранце служили люди, в глубине души остававшиеся суеверными крестьянами, и потому они только утвердились во мнении, что все случившееся – дело вампира, а уж зубами он впивается в жертву, или чем еще – не суть важно. Еще больше людей, не допущенных к расследованию, передавали друг другу леденящие кровь подробности – о двух ранках на шее каждого убитого, об огромном черном нетопыре, якобы неоднократно виденном в лунные одесские ночи, о том, что катакомбы под городом имеют выход чуть ли не в каждый подвал, и потому никто не может чувствовать себя в безопасности даже дома. Серебро стремительно повысилось в цене и стало дороже золота – всяк хотел повесить не шею серебряную цепь, распятие, амулет. Особым шиком считалось иметь обойму серебряных пуль, кому же серебро было не по средствам, наполняли фляги святою водой и жевали чеснок.
Полковник Садовяну, заместитель одесского управления сигуранцы, прямо спросил Попеску, насколько обоснованы слухи о вампире и что, по мнению науки, следует предпринять в данном случае.
Капитан доложил, что пока делать выводы рано. Не исключено, что в городе эпидемия неизвестной болезни, противник мог применить особое бактериологическое оружие. Другая версия – яд, солдат могли отравить в расплодившихся в последнее время кабаках. И, наконец, возможно, орудовал маньяк.
Следует ли понимать капитана Попеску так, что он начисто отвергает существование вампира, осведомился Садовяну.
Нет. Он, Попеску, совершенно уверен, что вампиры существовали, и, быть может, существуют поныне, но вампир не есть сверхъестественное существо, а лишь определенный подвид человека, наделенный особыми свойствами. Поймать его возможно, но для этого потребуются люди и время. Много людей и много времени.
А пока следует ужесточить меры предосторожности.
Ужесточать меры сигуранца умела. Комендантский час начинался еще до захода солнца а заканчивался после восхода. Передвигаться в ночное время своим разрешалось группой не менее пяти человек, при малейшей угрозе нападения следовало открывать огонь на поражение. Во всех домах, где были расквартированы солдаты союзников, следовало осмотреть подвальные помещения. Пообещали и пряник – за сведения о злоумышленниках, скрывающихся в катакомбах, как и о сведениях о самих катакомбах назначили вознаграждение.
Катакомбы были головной болью сигуранцы. Никакой схемы найти не удалось – либо ее уничтожили при отступлении русские, либо ее не существовало вовсе. Внизу, под землей, могло происходить все, что угодно. И это порождало неуверенность.
Некоторый толк от распоряжений был – в казино «Беруинца» отыскали вход в подземелье, а в нем – десятки бочонков крепкой виноградной водки, война войной, а контрабанда контрабандой. Задержали и несколько уголовников, промышлявших на ночных улицах Одессы. Партизаны затаились. Впрочем, сигуранца не церемонилась: каждый, задержанный во время комендантского часа, объявлялся партизаном.
Около недели вампир выжидал. Затем нанес удар – у Аида нашли трех румынских пехотинцев, отдыхавших в городе после выписки из госпиталя. Все та же картина – сыпь по телу, полное обескровливание и отсутствие свежих ран.
Капитан Попеску предложил спуститься вниз, в катакомбы. Садовяну обещал подумать. Обычно решительный полковник отчего-то не был в восторге от идеи. Это утвердило Попеску в худших подозрениях.
Капитан считал, что вампиризм – своего рода игра природы и случается от воздействия на человека, возможно, еще во время пребывания в утробе, каких-то пока неизвестных природных факторов. И потому упоминания о вампирах встречаются в одних местностях чаще, в других редко, а в третьих явление вампиризма совершенно неведомо.
Так вот, по мнению капитана вампир был не местным. Они привели его с собой из Румынии! Днем он солдат, офицер, кто угодно, а ночью...
Через день жертвою стали двое немецких военнослужащих. Нужно было что-то предпринимать, чтобы не выглядеть в глазах союзников слабодушными неумехами.
Облаву провели с размахом – около тридцати солдат спустились в Аид, а всего – обследовали более двадцати входов одновременно – задействовали два батальона. Никогда Попеску не видел более бестолковой операции. Шли, словно на прогулку – близость товарищей и ясный день придали храбрости даже малодушным. Но стоило углубиться на несколько десятков шагов, как веселье исчезло. К тому же выяснилось, что выданные электрические фонарики угасают на глазах. Факелы зажигать боялись из-за возможной встречи с рудничным газом, и потому волей-неволей пришлось повернуть назад. У них потерь не было, но вот в других отрядах из подземелья не вернулось несколько человек. Вряд ли виноват был вампир – в наступившей после темноты панике (а фонарики погасли практически у всех) кто-то начал стрельбу, ему ответили, и, если бы не решительный приказ отступать, потери грозили стать просто катастрофическими.
Все, разумеется, списали на партизан, сообщив, что в результате операции было разгромлено вражеское подполье.
