Текст книги "Археоскрипт"

Автор книги: Василий Бережной

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

– Если бы вы пошли работать в клинику, – говорит Луиза, глядя на Туо благодарным взглядом, – вы очень скоро стали бы знаменитым доктором!

Туо качает головой:

– Я никакой не доктор и занимаюсь медициной лишь в том объеме, который обязателен у нас для каждого. Не более того.

Луизе трудно в это поверить. Чтобы каждый вот так… Не иначе из скромности говорит человек. Ведь как только ни лечили они свою Марту и в конце концов отказались от нее все врачи! А этот Туо, дай бог ему здоровья, судя по всему, может поставить девочку на ноги. В глубине души мать была уверена, что поставит, вылечит, но она не осмеливалась даже думать об этом, чтобы не сглазить. Кого? Что? Она и сама толком не знала. Наверно, счастье. Ведь с ним надо осторожно, очень осторожно обращаться, оно ведь, как пугливая белочка, – скок-поскок – и убежит.

Во время первых сеансов внушения – наверно, недели две Марта бегала по тропинкам своего детства и юности. Бегала, бегала, сбрасывая надоевшие сандалики, босиком. А сколько раз повторялся тот солнечный день, когда она купалась с Пьером! Выходила из воды целой и невредимой, но он каждый раз ее бросал, как будто была она калекой.

– Сегодня отправимся в Центрум! – сказал Туо перед началом сеанса.

– А можно, я тоже? – спросила Анита. – Очень уж хочется там побывать!

– Конечно, можно. Вдвоем вам будет веселее.

– А почему не втроем? – Анита бросила на Туо ласковый взгляд. – Я хочу, чтобы и ты с нами… Правда, Марта?

Марта кивнула головой.

– Без вас нам будет страшно.

– Ну хорошо, мои дорогие, – согласился Туо. Улыбка с его лица исчезла, оно стало серьезным и сосредоточенным. – Начинаем!

И снова Марта не смогла ухватить тот момент, когда ее сознание окунулось в мир грез. Это было, наверно, так же неуловимо, как вхождение в смерть.

…Они увидели огромный город не с высоты птичьего полета, потому что ни одна птица не могла достичь его верхних этажей, – они увидели его из космоса. На голубом фоне Мирового океана хорошо были видны очертания Африки. Грандиозный материк словно плыл навстречу, и тут Марта и Анита увидели на севере высоченную гору, подпиравшую верхние темно-синие просторы неба.

– Взгляни, Анита, какая гора! – прошептала Марта, прижимаясь к подруге. – Неужели это и есть Центрум?

Вместо Аниты ответил Туо:

– Да, это Центрум. Если бы не его правильные геометрические формы, и на самом деле можно было бы подумать, что это гора, и к тому же самая высокая на Земле. Но гора эта воздвигнута руками человека. Видите – Центрум круглый, издали напоминает усеченный конус. Подлетим поближе – увидите пояс террас. На них – сады, виноградники. Примерно до четырех километров по вертикали – это открытые террасы, а выше – оранжереи. Каждая семья, даже на самом высоком этаже, имеет свой сад.

– Я вижу Нил, – прошептала Марта. – Где же пирамиды? Хотя… они ведь маленькие…

– Нет, их просто нет, – сказал Туо. – Тогда еще не было ни Вавилона, ни Египта, ни Греции, ни Рима… Тогда была совсем иная цивилизация – до той катастрофы, которая отбросила человечество назад, к исходным рубежам, отбросила туда, откуда оно начинало свой путь во времени. Катастрофа эта, быть может, только назревала. А пока мы видим Центрум во время расцвета его красоты и могущества. В Центруме, как я уже говорил, жила большая часть человечества. К этому высокоорганизованному обществу относились Африка, Европа, Азия и Австралия. И не было на этих континентах ни одного города, кроме пунктов сбора и первичной обработки сырья. Природа роскошествовала, не будучи исполосованной магистралями, измученной грудами кирпича и бетона, которые теперь называются городами. Буйно росли леса, и это было нормально, травы купались в солнечных лучах и дождях – тоже, как и должно быть, все росло и цвело, радовало глаз человека и наполняло его грудь целительным воздухом. Щедра была природа к людям.

…Пока их летательный аппарат приближается к Центруму, Туо рассказывает много интересного. Марта знает, что это необычайно, исключительно, но ничему не удивляется. Как будто все так и должно быть – и это грандиозное сооружение, где помещаются миллиарды людей, и зеленые материки, наполненные богатейшей флорой и фауной.

Крыша Центрума, если можно так назвать огромную территорию (на ней можно было бы разместить всю Швейцарию), заблистала разноцветными лучами: полыхали фиолетовые, оранжевые, белые звезды и целые снопы света. Едва приблизившись, Марта и Анита увидели, что вся округа засыпана снегом, покрыта льдом, из которого и высекает солнце все эти разноцветные звезды. Да тут и на самом деле, как в Швейцарии, – заснеженные горы, скованные льдом озера, белые простыни долин. И всюду люди – лыжники, конькобежцы. Одни взлетают на гору, раскачиваясь на канатах, а другие мчатся вниз; а там вышли на старт аэросани и полетела с трамплина какая-то темная фигурка…

Аппарат приземлялся по большой спирали, снежная страна оставалась уже вверху, а на ее месте возникли яблони, за ними – вишни, виноградники, цветники, поляны зеленой травы, пальмовые леса – и все под окнами. Каждая семья имеет свой участок, ароматный кусок природы на металлических плечах Центрума. И над участками этими ничто не нависает, кроме неба.

Бесконечными поясами спускаются террасы все ниже и ниже.

И вот уже аппарат – на одной из площадок внизу, и девушки вышли к какому-то величественному порталу. Уже на пороге увидели, что это вход в город – далеко-далеко уходила прямая как стрела дорога, залитая белым светом. Таких дорог с движущимся полотном – целая сеть. Туо объяснил:

– Их тысячи и тысячи километров. Они стремятся к кольцевым магистралям, опоясывающим Центрум. В опорных колоннах лифты. Каждая квартира имеет выход к лифту и к одной из кольцевых магистралей.

А вот широкая труба, таких много со всех сторон, – это стартовые каналы для ракет. Отсюда устремляются они во все части света. Без грохота и грома, а используя магнитное поле Земли.

В Центруме есть не только склады с необходимыми запасами продовольствия и прочих изделий, здесь размещены и фабрики, которые все это изготовляют. И производство конечно же максимально автоматизировано, даже ремонт и профилактика. Стадионы и театры, школы, институты, академии, клиники – здесь есть все, необходимое для нормальной жизни человека.

Девушки слушают объяснения Туо, гуляя среди толпы жителей Центрума, которые спешат по своим делам. Какие широкие улицы! Забываешь, что над головой – бесконечное множество этажей и миллионы тонн металла, камня, пластика, земли. Свет дневной, нормальный солнечный свет. Просторно, свободно! Дышится легко, тело звенит, как после морского купанья. «А вы идите, идите, не останавливайтесь!» – говорит Туо, и Марта, посмотрев себе под ноги, делает по движущемуся полотну шаг, потом другой, третий… «Смелее, Марта, – говорит ей Анита, – не бойся, вот так, вот так, так! Ты будешь ходить, будешь!» – «Буду? Конечно, буду! – думает Марта. – Я ведь уже хожу!»

А люди кругом, лица у них золотистые. Марта вспоминает, что это Африка, и удивляется, что не видно ни одного негра. Ни одного черного, и даже желтого, и даже совсем белого лица!

Ни одного! Вот уже сколько времени идут они мимо больщих зеркальных витрин, мимо стен, покрытых фресками и мозаиками, тысячи людей прошло уже им навстречу – и все одного цвета. Разве тогда в Африке не было негров?

Туо объясняет: не было. И не только в Африке, а вообще нигде. И не только негров, не было ни желтых, ни краснокожих, ни белых. Не было рас, антропологических отличий, все люди были одинаковы. Вероятно, они и не подозревали, что такое возможно – разделение человечества по цвету кожи.

«А откуда же взялись расы?» – удивились девушки.

«Я думаю, они – последствие радиации, – сказал Туо. Пигментация кожи дифференцировалась после того взрыва, той катастрофы, которая уничтожила Центрум».

«А разве тогда была война?»

«Да, по всей вероятности, государства, находившиеся на Атлантиде, напали на Центрум… А они имели доступ к мощнейшим источникам энергии – синтезу кварков. Очевидно, во время войны погибли и Атлантида, и Центрум. Цивилизация канула в небытие, а тех потомков, которые случайно уцелели, радиация привела к мутациям. Вряд ли можно истолковать все это иначе. История Центрума не знала цветных людей. А когда исчез Центрум, исчезла Атлантида – появились расы».

Исчез Центрум…

И девушки увидели вокруг себя пустыню. Вместо движущегося полотна – отвердевший песчаный пирог, обдуваемый горячими ветрами, а вместо фресок и мозаик – холмистая даль, мертвый простор.

– Ступайте, ступайте, не стойте!

Марта слышит голос Туо и открывает глаза.

Мираж исчез. Ни Центрума, ни пустыни, а просто-напросто стоит она посреди своей комнаты, стоит на своих собственных ногах, а в нескольких шагах от нее мать простирает к ней дрожащие руки – точно так, как в детстве:

«Иди, маленькая, ко мне, иди ко мне!» Марта хлопает глазами, смотрит на мать, на Туо, на Аниту, ощущает, как дрожат колени, как силы ее покидают, и она падает на ковер. Опершись на руки, поднимает голову. Туо отстраняет мать – та хотела помочь Марте подняться.

– Не надо. Она может встать и сама, – твердо произносит он. – Вставайте, Марта, вставайте на ноги!

Когда она, пересиливая себя, встает на колени, мать снова бросается к ней, но Туо опять ее останавливает. Мать опускает руки, крестится.

Марта поднимается, сильно напрягаясь, качаясь, будто под хмельком, но в конце концов встает, выпрямляется!

– А теперь идите, идите к креслу!

Ах, это тело! Какое оно тяжелое, как тяжко нести его на ногах! Лицо Марты скривилось от боли, но она переставляет свои тяжелые ноги, свои непослушные ноги и направляется к креслу. Несколько шагов осталось – дойти бы, дойти!..

И она дошла. Села, облегченно вздохнула и улыбнулась. Улыбнулась устало, блаженно и счастливо. И все улыбнулись вместе с ней.

Туо вытер себе платком пот с лица.

– Так все это на самом деле было – Центрум и Атлантида? спросила Марта. – Все это правда?

– Правда, – ответил Туо. – Сохранились у нас на Филии не только легенды, но и снимки, фильмы, сотни фильмов. Не исключено, что весть о катастрофе подкосила Штурмана, первым ступившего на поверхность Филии.

17

Витают над Филией сказки…

Право же, кто в детстве не знал чарующей легенды о белых-белых птицах, которые летят на Филию с далекой Земли, такой далекой, что не видно ее даже в телескоп. А они летят и летят сквозь бездну холодного космоса – такие нежные, такие милые, такие прекрасные комочки живой жизни. Летят в твое детство и поселяются в твоем сердце навсегда.

Летели белые птицы и к маленькому Туо. Мать брала его ладошку в свою и выводила в сумерки синего вечера.

– Вот видишь, сыночек, золотая звездочка? А вокруг нее вертится Земля – планета наших прадедов. Оттуда летят к нам белые птицы.

– Такие, как в фильме?

– Такие, сынок.

– Ой, поскорее бы они прилетели! Я соскучился по ним, я их люблю!

Туо рос, начал учиться, а птицы все еще были в пути. Но вот однажды разнесся среди детей слух: прилетели! Вихрем помчались мальчики и девочки в лес, притаились в кустах, смотрят, слушают. Деревья тоже встрепенулись в ожидании, им ведь тоже тоскливо стоять в тишине, без птичьего пенья. Но птицы так и не появились. И пошла малышня домой, утирая слезы.

Мама приласкала маленького Туо, утешала, гладила по головке. Тихонько пела о белых птицах: лететь им далекодалеко, а они все летят и летят, помахивая белыми крыльями, нужно ждать, нужно долго ждать свою птицу.

Минуло детство, промелькнуло отрочество, пришла юность. И проснулось в душе неодолимое стремление к Земле, к этой затерявшейся во Вселенной точке, откуда пришли далекие предки. Это было что-то посильнее любопытства, немой крик души, ее миллионолетняя боль. Быть может, слышал Туо плеск праокеана и шум пралеса, передававшийся по наследству через многие поколения и сохранившийся в какихто клетках мозга…

– Отец, неужели на протяжении тысячелетий никто так и не попробовал побывать на Земле? – спрашивал Туо, и глаза его блестели.

– Пробовали… – отвечал отец. – Находились храбрецы. Только никто из них не вернулся. То ли гибли в космосе, то ли оставались на Земле – неизвестно.

– Я хочу побывать на Земле.

– Понимаю тебя, сынок. У меня тоже была такая мечта. И отец рассказал о своей научной работе, об исследованиях пространства, времени, которые могли открыть совершенно новые пути и способы коммуникаций. Туо с большим энтузиазмом включился в работу. Речь шла о том, чтобы использовать кривизну пространственно-временного континуума, вызвать такое его преломление, при котором намеченные точки сближались бы мгновенно. Это означало, что из Филии можно было бы переместиться на Землю так же легко, как в соседнюю комнату.

О белые птицы детства! Зачем вы поселились в душе? Почему не даете покоя?

Лаконтр выпил рюмку рома.

– Совершенно фантастическая идея, – сказал он, глядя на Туо, который сидел задумавшись, вероятно, все еще под впечатлением воспоминаний. – Никаких действительно научных обоснований.

– Но я все-таки здесь, – выпрямился Туо. – Разве это не доказательство?

Лаконтр выпил еще.

– Ну, знаете… Вас я считаю гениальным человеком. Но ведь и у нас были когда-то гении. И очень яркие. Ну хотя бы Леонардо да Винчи.

– А откуда отец знает, – перебила Марта, – может быть, Леонардо явился именно с Филии. Ведь биография его неизвестна. А все, что он делал, опережало время на целые века.

– Ты еще скажешь – и Свифт, и Ньютон.

– И это не исключено. И может быть, даже и Эйнштейн.

– Фантазируй, доченька, фантазируй!

– А что сказал бы отец, если бы, ну, положим, лет сто назад кто-нибудь сообщил ему, что можно будет со временем разговаривать через океан, да и не только разговаривать, но и видеть из Парижа то, что делается где-нибудь в Монреале? А ведь сто лет назад уже изучали электрические явления. И что, если бы кто-нибудь рассказал о радио, телефоне и телевидении тысячу лет назад?

– Наверно, сожгли бы на костре, – сказала Анита.

– А теперь сажают в психушку… – с горечью произнес Туо.

– А как же тебе все-таки удалось добраться до Земли? спросила Анита.

– Это тебе так же трудно понять, как египетскому фараону – устройство кибернетической машины.

– А все-таки? – не унималась девушка.

– Любознательный ребенок, – усмехнулся Туо. – Ну как ты поймешь, если я скажу, что мы изобрели пространственно-временной усилитель? Видела мой бриллиант? Это главная деталь. Дать ему питание, обозначить точку координат и… – Туо обвел всех взглядом и убедился, что слушают его с интересом, даже Луиза, которая и на этот раз забыла снять фартук.

– И что же он усиливает, этот усилитель?

– Кривизну пространства и времени. С его помощью можно мгновенно перенестись в заданную точку.

– И в Нью-Йорк? Вот так легко и просто?

– В том-то и дело, что не легко и не просто. Небезопасно. Малейшая ошибка – и сверзишься в океан, или окажешься на мачте высоковольтной линии, или угодишь под машину. Или хуже того – попадешь на какую-нибудь военную базу. На моем летательном аппарате была досконально рассчитанная система, и я очень удивился, когда вместо Центрума увидел пустыню. Подумал: ошибка в расчетах. А выходит, вычисления мои были правильными.

Анита склонилась к его плечу.

– Восстанови свой аппарат, милый Туо! Мне так хочется увидеть Филию!

Туо посмотрел на Лаконтра, вертевшего в руке пустую рюмку, и сказал:

– Я хотел бы перебросить на Филию птиц.

– За этим дело не встанет. Чего-чего, а птиц я вам подберу. Как в Ноев ковчег – всех по паре. Только работайте над своим аппаратом. Если потребуются какие-нибудь материалы, скажите, сразу же закажу. Я, откровенно говоря, не очень-то верю в вашу затею, но, раз вы так хотите, сделаю все, что смогу.

– Возьмем голубей! – всплеснула ладонями Анита. – Это ведь, наверно, именно они птицы твоего детства!

– Даже трудно себе представить, – мечтательно проговорил Туо, – леса оживут… Наполнятся щебетом, свистом, трелями, клекотом… Птицы будут перелетать с ветки на ветку, с вершины на вершину, кружиться будут в нашем небе. О, если бы мне увидеть птиц в небе Филии! Анита, я был бы тогда самым счастливым человеком!

– А как бы радовались дети! – сказала Марта. – Дети любят птиц и животных, потому что они ближе к природе.

– Взрослые тоже любят, – сказал Лаконтр. – Вы замечали, какие у собак умные глаза? А у лошадей? Ночью, когда они смотрят на свет, – это большие переливающиеся изумруды.

Не выдержала и Луиза, повеселела и, подмигнув, тоже высказалась:

– А мне больще всего нравятся цыплята, хорошо прожаренные!

Все рассмеялись. Кроме Туо. Он словно ничего и не слышал: вспоминал сказки, и белые птицы детства все летели и летели сквозь холодный космический простор.

18

– Ox и смешной!

– Ну и шалунишка!

– Ишь озорник! Ты ведь ее порвешь!

– Ничего, пусть себе играет!

Туо и Марта, смеясь, наблюдали, как львенок таскает по ковру Анитину сумку. Вчера она забыла ее на кушетке. Львенок схватил и потащил в зубах по всей комнате. Вертит мордочкой, наступает лапками, спотыкается, падает, снова вскакивает и снова охотится за несчастной сумкой.

– Цирк! Аттракцион! – хохотала Марта, по-утиному ковыляя за львенком. – Держи его!

Тигренок лежал в кресле, положив морду на лапы, желтыми глазами смотрел за сумкой – туда-сюда, сюда-туда. А она так и мелькает! И в конце концов тигренок не выдержал – спрыгнул с кресла, схватил сумку зубами за ручку. Львенок – к себе, тигренок – к себе. Тянут-потянут – в разные стороны. Уперлись лапами в ковер, нацелились веселыми глазами. Ну и потеха!

– Пора забрать, порвут, – сказала Марта.

Но едва она приковыляла и протянула руку, зверята зарычали, рванули еще разок, да как следует, и сумка раскрылась. На ковер выпал какой-то небольшой серебристый патрончик. Тигренок ткнул его лапой и давай катать.

– Ах ты сорванец, ах ты босяк! – рассердилась Марта. – А ну отдай!

Туо, едва увидел этот патрончик, побледнел. Веселость его как рукой сняло. Лицо помрачнело, брови насупились, на лбу появились морщинки. Быстро подошел к Марте, схватил ее за руку, – пусть себе забавляются.

Молча повел удивленную девушку в соседнюю комнату, включил едва ли не на полную мощность приемник и сказал ей на ухо:

– Это микрофон.

– Какой микрофон? – вопросительно глянула на него Марта.

– Вот этот патрончик.

– Это микрофон?

– Да. Все, что мы здесь говорили, записано там, у них…

– Какой ужас! Что же делать?

– Положите его на место, пусть будет так, как было. Чтобы они не догадались, что мы… Видите ли, мне нужна еще хотя бы неделя.

– Хорошо, хорошо, так и сделаем.

Марта вернулась к себе, успокоила львенка и тигренка, подняла сумку, положила туда патрончик и повесила сумку на полочку. Из соседней комнаты послышалась музыка. Зверята посматривали на людей, словно хотели спросить:

«Почему вы не даете нам поиграть?»

– Ну что, может быть, почитаем? – спросила Марта.

– Вам нужно больше ходить, ходить, пока не устанете, серьезно ответил Туо.

– А не составите ли вы мне компанию? – Марта заговорщически взглянула на него.

– Я хотел бы поработать. Никак не восстановлю формулу синтеза кварков.

– Ах, у вас на уме все наука да наука!

– О, если бы кто-нибудь на Земле вывел эту формулу, его озолотили бы!

– Золото, богатство! – вздохнула девушка. – Гоняясь за деньгами, люди расходуют самое ценное, что у них есть, – душу. Думаете, я не права?

– У нас на Филии ничего подобного нет. У нас нет наживы, понимаете? Нет ни у кого такого пристрастия – грести под себя, копить столько, сколько не нужно тебе и на всю жизнь. И металлы и минералы играют только естественную роль.

– А у нас есть металлы благородные, а есть и парии. В особом почете золото. Вы о золотой ванне читали? В Японии на одном курорте, кажется Фунабара, поставили золотую ванну. Все стремятся туда, хотя несколько минут купанья стоят очень дорого. Стремятся, как в Ватикан или в Мекку. А некоторые дошли до того, что грызут эту ванну, пытаясь откусить хоть кусочек. Зубы ломают, а все-таки грызут. Вот до чего дошла наша цивилизация!

– Странно, что у вас здесь не понимают дикости, да, в конце концов, и глупости эдакой алчности.

– Есть такие, которые понимают. Но ведь есть и сторонники кредо «Человек человеку волк».

Марта направилась к выходу. Туо молча пошел за ней.

Близился вечер. На озере было тихо, даже утки не плескались. Ветви плакучих ив напоминали золотистые струи, и по мере того, как заходило солнце, струи эти на глазах розовели, а затем обретали оттенки кармина.

Остановились за озером. Девушка тихо произнесла:

– Как это мерзко, когда знаешь, что тебя кто-то подслушивает. Противно и… страшно. Меня пугает это «ухо».

– Я вас понимаю. Марта. Но возьмите себя в руки, вам нельзя волноваться.

– Ах, Туо, хоть вы не говорите мне этого «нельзя»! Что за жизнь без волнений!

– Негативные эмоции разрушают нервную систему… Погодите, я еще не закончил. Когда я говорю, что вы должны щадить нервы, я имею в виду период выздоровления.

– Ну разве что так… – улыбнулась Марта.

Вернулись домой, уже когда смеркалось. Вскоре и Анита пришла.

Едва переступив порог, она смущенно сказала:

– Вчера я сумку забыла…

Марта указала глазами на полочку:

– Вот она, я повесила, чтобы эти шалунишки не могли: достать. – И погрозила пальцем зверятам, разлегшимся на ковре.

Туо стоял, скрестив руки на груди.

Анита взяла сумку, раскрыла ее, заглянула, как делала обычно, и молча защелкнула, словно ничего и не случилось. Туо побледнел. Он не сомневался, что Анита заметила «жучок». Заметила и промолчала! Это было непостижимо! Его Анита… его любимая Анита… Нет-нет, думал Туо, не вскрикнула она, сдержалась, чтобы там не поняли, что и х «ухо» разоблачено.

Но Анита начала разговор безо всякой осторожности. Держа в руках сумку, громко спросила:

– Ну как вы здесь без меня? Хорошо поработал, Туо?

За него ответила Марта:

– Окончательно извелся, выводя эту проклятую формулу!

– Какую? – встрепенулась Анита.

– Формулу обогащения! – засмеялась Марта. – Наверно, хочет стать миллионером.

Анита вопросительно посмотрела на своего Туо.

– Она имеет в виду формулу синтеза… – сказал он, переступая с ноги на ногу. В висках его словно гудели провода высокого напряжения. Ах, Анита, Анита!.. Значит, они уже знают о его приспособлении с бриллиантом…

– Эти формулы! – с притворной веселостью воскликнула Марта. – Как говорил у нас в колледже учитель: формулы как синие щуки, их очень трудно поймать.

– Энергетика на Филии базируется именно на реакции кварков, – продолжал Туо. – Принцип, естественно, мне известен, а вот…

– Что «а вот»?

– Формулу вывести трудно… – холодно процедил Туо и добавил: – Особенно в таких условиях, в такой атмосфере.

Какие-то нотки в его сдержанном голосе встревожили Аниту. Белые пальцы ее нервно зашевелились на черной сумке. Она бросила настороженный взгляд на Туо, потом на Марту. Почувствовала что-то неестественное, натянутое, какую-то холодную стену. И словно обухом ударило ее: докопались, разоблачили! Швырнула сумку на кушетку и, тяжело дыша, склонив голову, молча пошла к выходу. Туо постоял несколько секунд колеблясь, а затем пошел за ней. Марта поднялась, взяла тигренка на руки и беззаботно заговорила с ним:

– Ишь ты! Разве ты знаешь, что такое любовь? А зачем же суешь свой нос куда не надо? А ты, хулигашка, что смотришь? – легонько пнула она ногой львенка.

Потом пошла в соседнюю комнату и включила музыку.

19

Туо догнал Аниту в темной аллее возле медвежьего павильона. Услышав его шаги, девушка остановилась, оперлась на металлическую ограду и заплакала. Тишину нарушали самые разные звуки – похрапыванье зверей, их тяжелое сопенье, какие-то скрипы, карканье и фырканье. Девичий плач диссонировал со всем этим, был каким-то чужеродным, несвойственным этой тишине.

«Неужели звери счастливее людей? – подумал Туо, приближаясь к девушке. Плечи ее дрожали. – Что с ней происходит?»

Он положил руку на ее плечо, и Анита утихла. Стояли молча, она не меняла позы, и Туо погладил ее плечи.

– Анита!

Он произнес ее имя шепотом, едва слышно, но она встрепенулась, словно ее кольнули. Обернулась к нему лицом, тряхнула головой, откинув волосы, и заговорила, волнуясь и едва не плача:

– Да, это я принесла! Можешь ненавидеть меня, можешь убить. А еще лучше – брось меня в клетку, лучше среди зверей, чем среди людей. О, будь они прокляты, такие люди… они выследили, запугали меня, вынудили… Но теперь я ничего не боюсь, никого и ничего! Мне незачем жить, если ты…

– Анита!

– Я не хотела тебе зла. О, я не знала, как жжет стыд. Даже не догадывалась, какой он едкий, ядовитый. Нет-нет, отвернись от меня, я подлая, я… Хотела спасти тебя. И вот…

Она повернулась к нему спиной, облокотилась об ограду и снова заплакала. Туо взял ее обеими руками за плечи, повернул лицом к себе и прижал к груди. Держал ее в своих объятиях, пока она не перестала всхлипывать.

– Скажи, ты меня ненавидишь, да? – Она робко коснулась его локтя. – Ну что же ты молчишь? Ненавидишь?

– Нет, Анита, нет!

– Так ты простишь меня? Простишь, любимый мой? – прошептала она, едва шевеля губами.

Вспомнилось: рассказывал, как у них на Филии одна женщина простила своего обидчика. Так неужели же он…

– Нет-нет, не прощай, не надо! Только не думай, что я хотела тебе зла. Ну что я могла сделать, если кругом дикие звери?

В ее голосе слышались боль, горькое разочарование.

Туо гладил ее плечи, а она все шептала пересохшими губами:

– Знаешь, Фрага я еще не так боялась. Но его выгнали; вон. А этот… настоящий бульдог. Встанет из-за стола, и кажется, вот-вот зарычит и вцепится в горло. Как только представила себе, что ты попадешь в его руки… Сказал: им нужно, чтобы ты рассказал о кварках. Тогда выпустят. И я согласилась внести в квартиру Марты эту проклятую штуковину – чтобы хоть как-то выпутаться. А оказывается, запуталась еще хуже.

– Успокойся, Анита, дай же мне хоть слово сказать.

Она хотела закрыть ладонью его губы, но почему-то не решилась. Туо понял это и сам взял ее руку и поцеловал.

– Я боялся, что ты переменилась, стала чужой. А раз душа твоя чиста – я счастлив.

– Так ты прощаешь? Прощаешь мою слабость? Ну скажи, умоляю!

– Прощаю, успокойся. Это случайно. Ты сильная.

– Спасибо, милый! Спасибо, что веришь. Ведь я…

– Ничто нас не разлучит, Анита!

Она молча припала к нему, схватила обеими руками за голову, наклонила и, встав на цыпочки, стала жадно целовать его лицо. Что-то шептали ее уста, дыханье смешалось с дыханьем Туо, и оба словно захмелели. Шли по темной аллее, сердца стучали так, что уже не слышно было звуков, царивших в вечернем зоопарке. И вообще ничего они не слышали, души их переполняло что-то волнующее и прекрасное. Шли оглушенные, удивленные и немного испуганные. Озеро. Темные ивы. Копенышко сена. Трава. И тишина, первозданная тишина. Может быть, именно такая была в раю, когда Адам увидел, как хороша Ева.

– Хочу ребенка, – прошептала Анита, опускаясь на сено. Любимый мой, единственный…

20

Археолог, человек средних лет с обветренным лицом и редкими волосами на голове, встретил Лаконтра и Туо с должной учтивостью.

– Милости прошу.

Передняя завалена была всякой всячиной. На полу, у стен, – какие-то камни, потемневшие обломки посуды, разбитые серые скульптурные изображения то ли каких-то богов, то ли сказочных существ; широкие подоконники тоже уставлены изделиями из стекла и цветных металлов; на стенах – черепа и рога разных животных.

Туо ступал с величайшей осторожностью, чтобы ничего не задеть и на что-нибудь не наступить, и на ходу посматривал на все эти экспонаты.

– Кое-что здесь еще в стадии обработки, – сказал хозяин, заметив его любопытство, – а есть и просто сувениры в память об экспедициях. Не успел все это привести в порядок: недавно вернулся.

В кабинете висели картины; большой рабочий стол завален был бумагами и разными канцелярскими принадлежностями.

Лаконтр представил археологу Туо, сказав только, что «этот юноша интересуется археологией и выдвигает оригинальные идеи». Хозяин приветливо посмотрел на Туо и предложил сесть. Ему тоже любопытно было послушать энтузиаста потому, что, по его словам, теперь редко встречается в их науке что-либо новое, свежее.

Расположились у круглого столика между двумя высокими стрельчатыми окнами – археолог и Туо визави, Лаконтр – между ними.

– Так что же у вас интересного, юноша? – хозяин положил на стол руки со скрещенными пальцами.

Туо не знал, с чего начать, и взглянул на Лаконтра, словно ожидал его совета.

– Я не специалист, – сказал Лаконтр, обращаясь к археологу, – но то, что предлагает мой друг, заслуживает внимания.

– Что же именно?

Туо посмотрел в окно: справа – красная черепичная крыша, слева, поодаль от дома, – пологий скат горы и сосны на нем.

– Я хотел бы организовать раскопки в Сахаре, – сказал Туо. – С вашим авторитетом и вашими возможностями это, вероятно, можно сделать.

– Сахара велика, что именно вы имеете в виду?

– Я полагаю, по всей Сахаре, на каждом шагу, можно найти свидетельства высокой древней культуры. Но лучше начать где-то в центре.

Археолог встал, взял свернутую в трубку карту и расстелил ее на столе. Карта была так велика, что края ее свисали едва ли не до пола. На ней была изображена огромная пустыня. Вся карта была испещрена какими-то пометками, нанесены были на нее и пунктиры караванных путей, и зеленые пятнышки оазисов, и горные хребты.

– Речь идет не о той высокой культуре, о которой вы, археологи, говорите в связи с бронзовым или железным веком, продолжал Туо. – Культура, погребенная в Сахаре, гораздо выше современной цивилизации.

Археолог бросил на него вопросительный взгляд и промолчал.

– Если эта гипотеза… – начал Лаконтр, но Туо не дал ему закончить.

– Поймите, это не гипотеза, а совершенно достоверные сведения! – повысил он голос. – Сахара – это площадка, на которой был возведен Центрум, город-государство.

– Ничего себе площадка, – улыбнулся археолог, – три миллиона квадратных миль.

– Так ведь и город тоже был «ничего себе» – достигал стратосферы, и жило в нем около миллиарда человек. Трудно представить себе, что даже после взрывов кварковых бомб не осталось там ничего. Но допустим, что так оно и произошло температура не ниже той, которая возникает в недрах звезд, за несколько секунд расплавила и выпарила грандиознейшее сооружение, но ведь кратера-то нет! Выходит, то, что находилось в глубине коры, должно было остаться. Бункер «Археоскрипт» несомненно уцелел…

– Простите, – вставил археолог. – Я просил бы вас объяснить… Впервые слышу о городе… как вы его назвали?

– Центрум.

– Троя, Библос, Вавилон, Сидон, Баальбек – эти названия мне о чем-то говорят. Но Центрум… Простите, ни в каких источниках…