Текст книги "Друзья Карацупы"

Автор книги: Василий Сорокин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

ПОЕЗД ЛЕТИТ ПОД ОТКОС

Летом 1943 года по воздуху в партизанский край Белоруссии была доставлена диверсионная группа 5-й отдельной инженерной бригады специального назначения в составе сержанта Алексея Бычкова, ефрейтора Александра Филатова, рядовых Василия Ненашева, Николая Кириллова, Сергея Фирсова. Самолет приземлился поздней ночью на лесной поляне, где были разложены сигнальные костры.

– Удачи вам, друзья! – сказал летчик, с опаской посматривая на четвероногих помощников солдат – четырех овчарок, нетерпеливо ожидающих, когда откроются двери. И как только двери открылись, собаки тут же спрыгнули на землю.

Подошел командир партизанского отряда.

– Прибыли?

– Так точно! – по военному доложил Бычков.

– Пока отдыхайте, о задании поговорим позже.

В землянке стоял запах свежего сена и увядшей земляники. Бычкову долго не удавалось уснуть. Предстояло где-то в этом районе провести диверсию на железной дороге. Где именно, Бычков пока не знал.

Лететь они вызвались все добровольно. До войны Бычков жил в Москве. В воздухе все больше и больше пахло грозой. И он тщательно готовил себя к защите Родины. В метании гранаты, в беге с противогазом не раз занимал первые места. Имел значок «Ворошиловский стрелок». Было у него одно крепкое и постоянное увлечение – собаководство. Он с детства держал собак, занимался их дрессировкой. Таким же любителем был и Василий Ненашев. Для этой операции Ненашев подготовил двух Динок. Одну, лучшую и с более покладистым характером, отдал Филатову, другую, менее способную, оставил себе. Но все же и она была выдрессирована очень хорошо. Сколько потов сошло, пока добился своего. Обе Динки во время тренировок по очереди выбегали на полотно железной дороги, открывали зубами замок – вьюк со «взрывчаткой» падал между рельсов. Как только открывался замок, зажигался бикфордов шнур. Собаки, не мешкая, убегали и по следу находили Василия, который к тому времени далеко успевал уйти от железной дороги.

Другие собаки в группе были тоже как на подбор. У Кириллова Джек, у Фирсова – Дозор, овчарка смышленая и выносливая.

– Вот какое задание, – сказал на другой день командир отряда. – Смотрите, – он развернул карту. – Железная дорога, перегон Полоцк – Дрисса. Леса вдоль полотна дороги по обе стороны вырублены примерно метров на триста, местами тянется колючая проволока. Пробовали, и не раз, пустить поезд под откос, никак не удается. Ночью охрана разжигает костры. Подойти незаметно никак нельзя. Поэтому вас и вызвали.

Через неделю диверсионная группа отправилась в дальний путь. Шла с проводником-партизаном два дня глухими лесами и топкими болотами. Наконец осторожно приблизились к полотну, залегли на опушке. Да, все так, как говорил командир отряда. Деревья вырублены. Обстановку изучали полдня. И решили ночью пустить со взрывчаткой Джека.

Летние сумерки не спешили опуститься на землю. Наконец стало темно, на небе высыпали звезды. Но еще раньше запылали там и тут костры – охрана была начеку. То и дело слышались автоматные очереди – стреляли, видимо, на всякий случай, для острастки.

Послышался далекий гудок паровоза.

– Пора, – тихо сказал Бычков, и в тот же миг Кириллов слегка подтолкнул Джека. «Вперед!» – и Джек побежал. Все стали напряженно вслушиваться. Вдруг донеслось бренчание пустых консервных банок: это Джек зацепил за колючую проволоку матерчатым мешочком, свисающим по бокам, и никак не мог выпутаться. А поезд все ближе и ближе. Теперь Джек опоздает!

По знаку сержанта Кириллов привстал, пронзительно свистнул. Джек рванулся обратно, цепкая проволока наконец-то отпустила. Охрана открыла огонь. Свистели кругом пули. Однако собака благополучно добежала до опушки и по следам нашла своих.

Когда группа отошла на безопасное расстояние, сделали привал.

– Первый блин комом, – с горечью произнес сержант. – Что ж, бывает. Ну, что приуныли? Это ведь только начало. Так что носа прошу не вешать. Это и к вам тоже относится, – добавил он, глядя на собак.

Стали обсуждать создавшееся положение. Пускать собаку к полотну в этом месте теперь опасно. Да и бесполезно. Немцы, всполошившись, конечно же, усилили охрану.

– Надо попробовать правее. Отойти километров на десять, – сказал Филатов.

– Согласен, – кивнул головой сержант. – Поднимайтесь.

Между тем медленно занимался рассвет. На востоке заалела тонкая полоска неба. Очнулся ото сна лес, наполнился летним шумом.

Когда окончательно рассвело, группа вышла на запасную позицию, залегла на опушке и целый день наблюдала за проходившими поездами, за тем, как патрулирует охрана. Бычков пришел к такому мнению, что днем гитлеровцы и полицаи не так бдительны. Собираются в кучку, о чем-то разговаривают, варят обед. Взвесив все обстоятельства, он решил попытаться пустить собаку днем, но только не сегодня. Сегодня уже нет времени. Завтра.

Сообщив об этом подчиненным, спросил, чью собаку послать. Джека? Но Джек только что перенес нервное напряжение, вряд ли целесообразно испытывать его еще раз.

– Пошлем Динку, – предложил Ненашев.

– Какую, – спросил Бычков. – Их же у нас две.

Василию очень хотелось назвать Динку-два, официально закрепленную за ним, однако он сдержал себя, зная, что Филатовская лучше.

– По порядку пошлем, – сказал он. – Сначала Динку-один. А если опять неудача, то Динку-два.

– Ну, что ж. Пусть будет по-твоему. Ефрейтор Филатов, готовьте собаку.

Утром Филатов закрепил на спине Динки-один мешочки со взрывчаткой, проверил замок, бикфордов шнур. Солнце быстро высушило росу на траве и на деревьях. Время шло, а поезда все не было. Лишь когда стрелка часов показала одиннадцать часов, донесся шум приближающегося состава. Теперь главное было правильно рассчитать время. Раньше пошлешь собаку – машинист заметит неладное, остановит поезд. Пошлешь позже – собака не успеет.

– Пора, – говорит Бычков.

– Вперед!

Повинуясь приказанию, Динка стремительно бежит к полотну, выбирая маршрут таким образом, чтобы ее не заметили – по лощинкам да по складкам местности. Вот она уже взбирается на высокую насыпь, поезд в ста метрах. Прыгнула через рельс, на миг остановилась, рванула зубами рукоятку. Взрывчатка сползла со спины и тут же задымил шнур. Заскрежетали тормоза, но было поздно. Раздался взрыв. Окутавшись облаком пара, паровоз пошел по откосу вниз. Вагоны наскакивали друг на друга. Убегая со всех ног, Динка слышала взрывы, грохот.

На опушке собака никого не застала. Как и на тренировке, она побежала по свежим следам и вскоре нагнала группу, торопливо шагавшую в глубь леса.

Через три дня были в партизанском лагере. Бычков доложил о выполнении задания. Командир отряда улыбнулся, разгладил усы и внушительно произнес:

– Вот это я понимаю! – и, обратившись к партизанам, добавил: – Берите, хлопцы, пример. Всего две попытки – и нет вражеского состава. И движение по железной дороге прекращено на двое, а то и на трое суток.

Командир помолчал, после чего заговорил вновь:

– Надо бы Динке объявить благодарность перед строем, – сказав это, он рассмеялся: – Только удобно ли? Еще загордится, чего доброго… Сделаем лучше так. Повар! – крикнул командир. Повар не заставил себя ждать. – Накорми собак. А Динку, кроме того, угости самым что ни на есть лакомым кусочком…

ПОЛКОВОЙ РАЗВЕДЧИК

Темнота вползла в лощины, поднялась и на пригорки. Не видать ни зги… Еще с вечера по небу плыли тяжелые тучи, а потому не высыпали звезды, не видно было и луны. Трудно в кромешной тьме идти по извилистой тропинке. Хорошо бы включить фонарик, но нельзя. Разведчики, перейдя линию фронта, двигались по ближнему тылу врага. Первым неслышно шел на поводке Туман – не старая еще овчарка, разучившаяся лаять. Так, по крайней мере, уверял весь полк. За ней следовал ее вожатый Леонид Бакланов – рядовой 2-го отдельного ордена Красной Звезды полка специальной службы. Командир Леонида – полковник П.К. Мельниченко – ценил в нем такие качества, как мужество, хладнокровие, готовность пойти на оправданный риск, если это необходимо.

Бакланов не обращал внимания на шутки по поводу собачьей немоты. Он лишь хмурился больше, чем обычно. Специально воспитал овчарку так, что она не лаяла ни при каких обстоятельствах. Зачем лаять за линией фронта? Обратить на себя внимание?

Туман, принюхиваясь, уверенно шел по тропинке, ведя группу поиска в ночной темноте. На опушке он остановился, повел мордой влево. И встал как вкопанный. Разведчики залегли. Бакланов до боли в глазах всматривался в густую ночь. Но как ни напрягал зрение, по-прежнему ничего не видел. То ли скирда хлеба чернеет в стороне, то ли сарай какой. Если бы выглянула луна! Ну хотя бы на несколько секунд! И, словно выполняя желание вожатого, бледная луна и в самом деле открылась в разрывах туч, осветив на миг округу. Бакланов увидел длинное помещение. У дверей медленно прохаживался часовой с автоматом на изготовку.

– Надо полагать – склад, – тихо сказал Бакланов. – Часового возьмем живым.

– Можно мне, – прошептал Николай Севастьянов. Служить в полковой разведке было давнишней мечтой Николая. И вот теперь он был в первый раз на задании.

В ответ Бакланов усмехнулся:

– Не лезь-ка ты, братец, поперед батьки в пекло. Часового беру на себя я. – Обратился к разведчикам: – Оставайтесь пока здесь, – и пропал вместе с Туманом.

Луна к тому времени снова зашла за тучи. Без собаки Бакланов, наверное, потерял бы направление. Туман же вел быстро и уверенно. Вот Бакланов пополз. Он порядком устал, вымок в росе. Как ни темна ночь, а не смогла упрятать склад. Но где же, однако, часовой? Наконец Туман застыл, навострив уши. «Вперед!» – чуть слышно прошептал Бакланов и бесшумно кинулся следом. Он по-прежнему не видел охранника, но предполагал, что через секунду собака прыгнет на часового и собьет его с ног – как не раз уже бывало.

Нападение было таким неожиданным, что часовой так и не понял, а что же, собственно, произошло. Какая-то мохнатая бестия (о, майн гот, уже не в аду ли это?) ударила его в грудь, и он, не успев ни выстрелить, ни вскрикнуть, упал на землю. Язык в полном смысле слова отнялся, не мог он и пошевельнуть ни рукой, ни ногой – это чудовище ступило передними лапами на грудь и чуть слышно рычало. Глаза горели злым, зеленоватым светом. Подбежал вожатый в плащ-палатке, торопливо заткнул кляпом рот, связал веревкой руки и повел куда-то.

При переходе линии фронта разведчики – опять-таки с помощью Тумана – добыли еще одного «языка», на этот раз офицера. И опять дело было темной ночью. Шли по лесной тропинке. Туман сначала слегка натянул поводок, затем, как обычно, застыл на месте, держа морду туда, откуда доносился чужой запах. Кто-то шел навстречу: слышались мягкие шаги. Кто же? И сколько? Один? Двое? А, может быть, взвод? Да нет, взвод пошел бы по грунтовой дороге – та шире, удобнее. И Бакланов решился: снял поводок. Собака бросилась вперед и сбила обер-лейтенанта, спешившего в штаб полка, своим излюбленным приемом – ударом в грудь.

Так помогал полковой разведке Туман, носивший порядковый номер 11 471.

Послушайте, что написало командование в наградном листе на вожатого Л.В. Бакланова, представленного к высшей правительственной награде:

«26.06.1944 г. С группой разведки напал на взвод противника и лично снял часового.

13. 07.1944 г. Скрытно провел разведгруппу в тыл немецкого батальона.

26. 07.1944 г. Первым форсировал реку Сан, уничтожил двух часовых, после чего автоматным огнем прикрывал переправу.

30. 07.1944 г. Первым форсировал Вислу и уничтожил пулеметный расчет.

31. 07.1944 г. На плацдарме за Вислой с рядовым Е. Черняевым отбил контратаку, уничтожив десятки гитлеровцев. Был ранен, но продолжал сражаться…»

В наградном листе о Тумане не упоминается. Потому, наверное, что награждали-то не Тумана. Однако собака всегда была рядом со своим хозяином, готовая выполнить любой приказ.

Участвовала она и в памятном бою на плацдарме за Вислой. Странно звучит это слово – «участвовала», но ведь это так! Вместе с Баклановым и Черняевым отважно сражался на узкой полоске земли и Туман. Гитлеровцы лезли с трех сторон. Бойцы косили врага из автоматов, забрасывали гранатами. Но слишком велико было численное превосходство противника. Двое фашистов прыгнули в траншею и вскинули автоматы. Бакланов и Черняев не видели этого – они стреляли по врагам, которые осаждали позицию. Туман кинулся на непрошеных гостей, и те ничего не смогли с ним поделать в тесной траншее. На шум завязавшейся борьбы оглянулся Бакланов и, улучив момент, сразил одной очередью обоих гитлеровцев.

Двадцать два выхода в тыл, пятьдесят шесть уничтоженных фашистов – такой счет вожатого Леонида и Тумана – безмолвного четвероногого разведчика, не раз выручавшего наших бойцов как на передовой, так и в тылу врага.

МИНОИСКАТЕЛИ

Там, где проходили минеры 37-го отдельного батальона собак-миноискателей, устанавливался специальный знак. Придумал его командир батальона Александр Павлович Мазовер. Деревянная дощечка с торчащими собачьими ушами внушала доверие. Тем более, что ниже слова «Разминировано» указывались фамилия вожатого и номер подразделения.

До войны Александр Павлович жил и работал в Москве. В клубе Осоавиахима познал все тонкости обращения с четвероногими друзьями, с которыми не расставался с детства. Война застала Мазовера в должности старшего инструктора по собаководству Центрального совета Осоавиахима. Как только пробил грозный час, Александр Павлович ушел в армию, и по ходатайству полковника, ныне генерал-майора в отставке, Григория Пантелеймоновича Медведева, был направлен в центральную школу военного собаководства, интенсивно готовившую для фронта необычные подразделения.

Вскоре Александр Павлович был назначен командиром 37-го отдельного батальона. В начале войны батальон, правда, именовался отрядом истребителей танков, однако на Калининском фронте в условиях бездорожья и лесистой местности враги не применяли танковых ударов. Зато, где только можно, понатыкали мины. Тут и там безмолвно таились коварные поля.

Поэтому решили переименовать отряд в батальон, а собакам дать «вторую специальность» – научить искать мины по запаху тола и натянутой проволоке. Четвероногие охотно овладевали «смежной» профессией, хотя, конечно, и не подозревали, что многим из них новая специальность спасает жизнь. Одно дело – броситься под танк, другое – искать мины. Разумеется, и здесь собака могла легко погибнуть, но только в том случае, если проявляла небрежность, не сумела уловить запах или же пренебрегла им. Тут, как и любому минеру, собаке можно было ошибаться лишь один раз.

Были ли потери в этом батальоне, оставившем позади тысячи опасных верст? Были. Но незначительные. Четвероногие работали аккуратно. Послушаем короткие рассказы о них Александра Павловича Мазовера.

АРТИСТЫ

Как сейчас помню Николая Иванова. Среднего роста, гибкий. До войны был цирковым артистом. Ну и шутник был! Сплясать ли, спеть – на все руки мастер. Овчарку у него звали Милей. Тоже ведь пробудил в ней актрису – научил и на задних лапах ходить, и кланяться, и вертеться волчком, и лапу подавать. Выпадет свободная минута – и сразу наши артисты целый спектакль устраивают. Для нас, зрителей, лучший отдых было придумать трудно.

Но и в делах они были артисты, Коля и Миля, то есть. Двенадцать тысяч мин сняли, шутка ли! Миля работала аккуратно. Почует запах тола или проволоки, сядет рядом и повернет голову в сторону мины, словно говоря: ищи там. Ни одной мины не пропустит. Николая Иванова наградили орденом Красного Знамени, боевыми медалями. Не раз я слышал, как он говорил:

– Окончится, Миля, война, заберу тебя в цирк, слышишь?

И Миля, словно понимая, о чем идет речь, вскакивала, начинала довольно махать хвостом.

Однако не удалось Николаю дожить до победы. Погиб он в Белоруссии, в первый и последний раз вступив на минное поле без своего четвероногого друга. А дело было так. Заболел Иванов ангиной. Но уж такой человек был – не мог сидеть без дела. Словом, упросил командира роты разрешить ему съездить за продуктами. Подумал командир и разрешил. Людей-то не хватало.

То ли пень объезжал, то ли по другой причине свернул слегка в сторону, только лошадь наступила на мину… Погиб Коля. А осиротевшая Миля еще долго искала мины, но уже с другим вожатым.

ДОБРОВОЛЬЦЫ

Чем дальше шла война, тем меньше мы получали чистокровных помощников. Это и понятно. Пришлось брать дворняжек. В шутку мы называли их «добровольцами». Приедем на новое место, а деревня сожжена фашистами. Только бродит бездомный, случайно оставшийся в живых пес, а то и целая свора. Мы их не ловили, знали, что сами придут. Бывало, только начнем кормить собак, как видим, несмело приближаются наши новые знакомые. Встанут в сторонке и смотрят голодными, тоскливыми глазами. А подойти боятся. Так что в первое время мы их кормили отдельно от наших собак. Но через неделю они обычно чувствовали себя уже, как дома. Тут мы их зачисляли в строевой список, ставили на довольствие и начинали дрессировать.

Чутье у дворняжек, разумеется, хуже. Но знаете, чем они брали? Добросовестностью.

Вот и Желтого подобрали мы на пепелище. Кожа да кости, весь в саже, глаза слезятся. Но внешний вид дело поправимое. Вызвал я рядового Михаила Пузырева, говорю ему: «Вот тебе будущий помощник!» Взглянул он на бездомного пса – скривился весь. «Товарищ майор, разрешите обратиться?» «Пожалуйста», – отвечаю. «Разрешите узнать, за какую провинность пал на меня выбор». Построже взглянул на Пузырева: «Не за провинность, Пузырев, а за достоинства. Вы хороший дрессировщик. Другой может не справиться, а в вас я уверен. Так что, забирайте собаку». «Слушаюсь!» – Пузырев взял в руки поводок и пошел. Потом вдруг обернулся: «Товарищ майор, а как звать собаку?» «Откуда же я знаю, – пожал я плечами. – Хозяев нет, родословной тем более. Назови сам».

Согрел он воды, взял мыло и щетку – и давай обхаживать своего подопечного. Моет, а сам удивляется: «Да ты, оказывается, желтая! Ну, раз так, то пусть и кличка твоя будет Желтый».

Подкормил он пса, приучил к себе и начал дворняжку дрессировать. Учил терпеливо. Желтый был дворнягой и чутье у него было дворняжье, простецкое. При таком чутье обнаружить зарытую чуть поглубже мину трудно. На эти случаи Михаил учил собаку реагировать на запах металла – ведь многие мины натяжного действия и от них идет металлический проводок. Смотреть во время тренировок на Желтого было одно удовольствие. Уж так он старался выполнить любое желание хозяина.

Попросил я Пузырева позаниматься и с другой дворняжкой – по кличке Доктор. Характер у Доктора был не ахти какой. Обидчивый, злопамятный, капризный. Чуть-что и заупрямится. «Ну, что же ты, дурачок, бастуешь? – говорил в таких случаях Михаил. – Кто же это тебя обидел? Может, я? Что-то только не припомню. Но уж ты на всякий случай извини. И хватит сердиться. На-ка лучше, угостись».

Доктор, вильнув хвостом, съедал кусочек мяса. «Отлично! – говорил Пузырев. – А теперь приступим к занятиям. Только без фокусов. Договорились?»

Ласковый и веселый голос помогал собаке успокоиться, собраться с мыслями, а вернее, с чутьем, чтобы начать по-настоящему заниматься.

И Желтый, и Доктор довольно уверенно работали и на минных полях, и на объектах, которые приходилось обследовать. В районе станции Бычиха Калининской области они, помню, добросовестно поработали на разминировании оставленных гитлеровцами блиндажей. Проверяли даже командный пункт фронта – видите, какое доверие оказали! Да только ли им? Много было у нас дворняжек.

Дворняжка! Иногда в это слово вкладывают какое-то презрение. А чем она виновата, что не так красива, что чутье чуть послабее. Однако в сообразительности и трудолюбии ей не откажешь. Найденные на фронтовых дорогах, на пепелищах, дворняжки стали нашими верными помощниками на минных полях.

В МИРНЫЕ ДНИ

Для минеров и их четвероногих помощников война продолжалась и после капитуляции гитлеровской Германии.

Необходимо было обследовать всю территорию, оставленную врагом.

Из мирного времени вспоминается два случая. Произошли они, когда курсанты центральной, теперь уже ордена Красной Звезды, школы военного собаководства вели обследования в Калининской и Смоленской областях.

Курсант Якунин с Диком обследовали местность. Было это ранней весной, снег еще не везде сошел. На пути встретили водоем. Пруд не пруд, а что-то похожее. Идут по краю – вдруг Дик садится, смотрит на воду. Это значит: «Чувствую запах, он идет оттуда». Прорыли мы канаву, спустили воду и обнаружили… полусгнившие ящики со снарядами.

Приехала комиссия, стала выяснять. Дело в том, что раньше этот участок обследовали солдаты с миноискателями. Не обнаружить склад снарядов – преступление. Спрашивают меня – виноват ли солдат, проверявший участок. Отвечаю – нет. Когда он шел по берегу, миноискатель не подал сигнала, снаряды-то были глубоко под водой. А Дик все-таки уловил запах. Собачий нос, как видите, одержал еще одну победу.

И второй случай.

Низко опустив голову и глубоко втягивая воздух, шла по лесу Сота – эрдельтерьер. Вдруг она села. Значит, учуяла запах тола или металла. Курсант Шеремет проверил щупом верхний слой земли – ничего нет. А Сота ведет себя как-то странно. Смотрит в небо. Чего она там ищет! Шеремет вытер пот со лба, и снова стал прощупывать землю. Сделал более трехсот уколов – хоть убей, нету никакой мины. Поднимает Соту, чтобы идти дальше. А она не хочет вставать. Шеремет вызвал меня. Так, мол, и так, весь окружающий участок проверил щупом, мины нет. А собака уходить не хочет. Сидит и смотрит в небо. И в самом деле Сота задрала морду. Повел я взглядом вверх по березке и говорю: «Эх, Шеремет, Шеремет… Вас обучали обследовать местность, а вы?» «Я обследовал, – отвечает он. – Вон сколько уколов сделал». «Так это же не поле, – говорю. – Смотрите!» – Показал на березку. Ахнул Шеремет: «Боже, ты мой, как же она туда попала?!»

Удивиться было чему. На высоте трех метров, на ветвях тихо-мирно лежала мина. Видно, когда ее сбросили, при ударе ветки спружинили, и мина не разорвалась. Дерево росло, поднимало ее. И вот через несколько лет она оказалась на высоте трех метров. Качалось на ветру дерево, качалась на ветвях и мина. Упади она с такой высоты – и конец березке, разнесла бы на мелкие щепки.

Сконфуженный Шеремет нагнулся, ласково погладил собаку: «Извини, Сота. Это не ты, а я, дуралей, ошибся».