Текст книги "Полное собрание сочинений. Том 3. Ржаная песня"

Автор книги: Василий Песков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Василий Михайлович ПЕСКОВ
Полное собрание сочинений
Том 3
«Ржаная песня»

Предисловие

Интересно, что самое первое воспоминание Василия Михайловича Пескова было именно про природу, о которой он потом прекрасно нам рассказывал столько лет подряд! Даже не лет, а десятилетий.

В одной из книг о нем я прочитал: «Однажды Василий Песков спросил у мамы: «Когда это было – я сижу на соломе, на небе луна, а за полем – огни. Кусают меня комары. Ты и отец носите снопы… Потом едем. Луна мне нравится. На возу меня опять кусают комары, а я хочу спать… Когда это было?» Татьяна Павловна вспомнила: «Это когда мы от земли отказались, и отец пошел работать на железную дорогу. Значит, тебе было два года». Это самое важно, что осталось в памяти…»

То есть помнил он себя с двух лет, и не просто себя, а эти снопы, дорогу, комаров и эту луну.

Это осталось на всю жизнь – замечать детали всего, что окружало Пескова.

Интересно, что если Василия Михайловича о чем-то спрашивали, например о сороках (было дело!), он отвечал ужасно подробно и точно. И выходило, например, что сорока вовсе не воровка, что эти птицы почти ничего в гнезда не таскают, колец не крадут, что они иногда бывают поумнее ворон.

Попутно рассказывал пару историй из жизни сорок, с деталями, которые приметить нам бы и в голову не пришло. И сказка о «Сороке-воровке» распадалась на глазах, зато появлялась новая история, покруче сказки. И так со всем.

Зачем я это говорю? А затем, что заметки Пескова интересны именно тем, что он даже в самое официальное время интересовался совсем не официальным. Если писал про космонавтов – то обязательно ехал вызнавать, как они в детстве жили, как живут сейчас их отец и мать, как селяне, соседями которых они были.

Если отправлялся в командировку в Антарктиду, то почему-то присылал оттуда не парадные репортажи, а, например, рассказ о том, как читают на макушке земли письма с материка, доставляемые редкими самолетами.

Даже в «Комсомолке» начала шестидесятых прошлого века это выделяло его. Если полистать газету того времени, будет интересное чувство. Все фотографии – со счастливыми людьми, все призывы – таковы, что вот-вот коммунизм наступит.

Речи Никиты Сергеевича Хрущева – просто бесконечны. Страну несло в каком-то невероятном потоке возрождения после Сталина и войны. Куба и Фидель, Карибский кризис, едва не обернувшийся войной, новые ГЭС в Сибири, кукуруза как царица полей!..

Песков почти не писал уже про стройки коммунизма. Ему было это неинтересно. Он опять ушел к той земле, на которой росли эти люди, поднимавшие страну и поднявшиеся в космос.

Забавно: прочитав десятки его статей, я практически не нашел каких-то литых цитат, которыми так богаты соседние заметки на пожелтевших страницах «Комсомолки», там просто какой-то вечный бой.

А Пескову дороже было то самое поле из детства – снопы, комары и луна, которая ему, двухлетнему, так понравилась. Луна, под которой жили люди, которые так его интересовали, которых он любил такими, какими они были. Без пафоса.

Андрей Дятлов,

заместитель главного редактора «Комсомольской правды».

1962 (начало в т.2)

Сказка

ФОТОНОВЕЛЛА

Посеял дед репку. Выросла репка большая-пребольшая…»

Шуршат страницы. Катя сидит – не дышит. Колька читает. Катя и Колька – мои соседи в коммунальной квартире. В школу они не ходят. Но Колька уже научился читать. Каждую новую книжку Колька бежит показать Кате. В коридоре, у круглой табуретки от пианино, ребятишки садятся, Колька читает. Когда закрывает последний лист, Катя просит:

– Прочти еще раз…

Под Новый год все соседи купили по книжке и положили на круглую табуретку – будто бы Дед Мороз приходил…

И вот Колька читает:

– «Позвала кошка мышку. Мышка – за кошку, кошка – за Жучку, Жучка – за внучку… Дедка – за репку. Вытянули репку!»

Катя хлопает в ладоши:

– Вытянули, вытянули! – Потом она спрашивает: – А мышка – самая сильная?

– Что ты! Мышка маленькая. Помнишь, бабушкин кот поймал? Она – с палец… Это же сказка, – не хочет терять авторитета Колька.

– А почему ж не могли без мышки?

Колька трет нос и призывает на помощь:

– Дядя Вася! А что мышь – самая сильная?

– Нет, Коля, мышка маленькая, с палец…

– Почему же не могли без мышки?

– А ты сам догадайся.

Целый день Колька ходит озабоченный. Делает попытку у бабушки выманить тайну. Бабушка непреклонна…

Вечером я сижу у лампы, работаю. Открывается дверь. В щелку вижу торжествующий Колькин нос.

– Дядя Вася… Дядя Вася, я догадался. Репку сообща тянуть надо! Все понемногу-да?..

Глажу шершавые Колькины волосы. Достаю с полки еще одну книжку.

Счастливый мальчишка прижимает к животу подарок, пятится к двери.

В щелку из коридора падает свет. Слышу бабушкин голос:

– Дяде не надо мешать, дядя работает…

Потом Колькин шепот:

– Никакой тайны нету…

_{Фото автора. 20 января 1962 г.}

Встречи на плотине

Огромный пароход стал поперек реки. Нос на одном берегу, корма – на другом. Застывшее море воды, белые брызги возле борта, море огней. На фантастический пароход, загородивший реку, похожа плотина, если вечером забраться на берег и глянуть сверху на Ангару. Все на плотине измеряется многозначными цифрами. Тысячи тонн железа и стали, миллионы кубометров бетона и камня. Точные машины, сотни километров электрических линий. Более восьмисот заводов поставляют на стройку материалы и оборудование. Люди с разных концов страны возводят плотину на Ангаре. В этих заметках из записной книжки – встречи одного дня на стройке у Братска.

Две минуты молчания

Из «Комсомолки»? Тогда вы непременно должны увидеть Ждановича.

Жданович двадцать восемь часов не уходил с плотины и сегодня попросил выходной. За ним послали машину.

– Хорошо, приеду, – сказал в телефонную трубку простуженный голос. – Встретимся ровно в час на монтажной площадке.

Мы увлеклись фотографированием, и пока добрались в условное место, было четверть второго.

– Ждановича видели?

– Да, был и ушел.

Мать честная! Где же теперь разыщешь?

Плотина все равно что город: улицы, переулки, хозяйственные дворы и склады, потоки машин, сотни занятых, торопливых людей.

– Товарищ Кравчук, подойдите к диспетчеру! Повторяю… – звучно, как на вокзале, сказал в репродукторе девичий голос.

Ага, есть выход! Позвоним, пусть объявят по радио. Бежим к телефону. Телефон в самом низу, в бетонном теле плотины. Проскочили две лестницы, два узких и гулких коридора, и вдруг гаснет свет. Бетонные казематы сразу превратились в пещеру. Полная темнота – открывай и заряжай пленку. Растерявшись, щупаем руками шершавую стенку. Стрелки ручных часов неумолимо считают фосфорные цифры. «Теперь уж и по радио поздно…»

Шаги.

– Товарищ! Помогите. Нам к телефону…

Чиркает спичка. Высокий человек весело говорит: «Заблудились?» И, спичками освещая дорогу, ведет по «пещере»…

Набираем 09… Занято.

Полная темнота. Только спички помогают без ошибки крутить телефонное колесо… Опять занято. Чертыхаемся. Человек терпеливо ищет в кармане вторую коробку. Наконец-то есть номер…

– Девушка, это корреспонденты. Объявите, пожалуйста: «Товарищ Жданович, вас ожидают…»

Не успеваем договорить.

– Ха-ха-ха!.. Ну и умора. Бывает же… Ха-ха-ха! Ох… Ведь это я…

Секунду обалдело глядим на провожатого, потом сами хохочем.

В потемках с помощью спичек поднимаемся наверх, садимся на эстакаде в том месте, где Ангара гудит и швыряет по ветру белую гриву.

У Ждановича прозвище: Цыган. Волосы у него светлые, глаза тоже не черные, но мы не спрашиваем, за что это прозвище. Жданович монтажник, а каждый монтажник – цыган. Это мы на Волге еще узнали.

Монтажник не знает костров и палаток. Он приезжает к уже побежденной реке. Дело монтажника – ставить рабочие агрегаты. Громадные, ростом в два этажа, они будут крутиться напором воды, в них будет рождаться ток, ради них возводят плотину. Одним словом, монтажник – лицо почетное.

Монтажник не знает костров и палаток, но нет у монтажника и прочного дома. Закрутилась машина – Михаил и жена его Иза кладут в чемоданы пожитки. К новой плотине! Потому и зовут их, светловолосых, цыганами…

– Вы вот спросите, из какой реки с женой мы воду не пили? – Жданович катает комочки снега и сбивает сосульки на эстакаде. – Первую кружку пили на реке Свислочи, на родине в Белоруссии. Маленькую станцию строил.

Потом река Онда в Карелии – побольше плотина. Потом Днестр, Теребля в Закарпатье, потом Иртыш, Уфа-река. Потом в Ангаре под Иркутском черпали воду. Теперь Братск. Под осень летал собирать агрегаты на Бухтарминскую, на Усть-Каменогорской работал… Везде вода не горька…

Потом мы опять говорим о тонкостях и трудностях работы монтажников, о мере ответственности. Жданович хлопает варежкой по сосулькам:

– Да нет, все это обычно, известно. Если уж написать хотите, так напишите о двух минутах… Перебираешь жизнь: как лампочки, загораются в памяти эти минуты…

Агрегат собран. Говор, перекличка. Спешка последних доделок. Наконец все готово. Поднимают заслонку. Море бьет по лопаткам турбины, и в зале наступает молчание. Молчит конструктор. Молчит профессор, приехавший сделать какие-то сложные измерения. Молчат инженер и рабочий из Ленинграда – они строили эту махину. Молчит начальник стройки.

Молчат журналисты. И вся огромная стройка, кажется, чуть притихает… Две минуты молчания. Чуть вздрагивает пол под ногами.

От машины к приборам со стрелками тянутся стержни и провода. Как человека на космическом старте, проверяют здоровье машины. Две минуты молчания. Только стрелки подрагивают. Если какой-нибудь чуткий прибор считал бы в эти минуты удары сердца – было бы видно: больше всех взволнован Жданович. Он вытирает паклей руки. Эти руки нашли место каждому винтику, каждой заклепке. Эти руки венчали две тысячи рук. Две минуты кажутся вечностью… А потом – шапки под потолок, говор. Все в порядке! У всех праздник. Две минуты старят и молодят человека. Машина в работе, гудит машина. Значит, человеку надо собирать чемоданы. К новой плотине! Пить воду из новой реки…

Семейный портрет

Мамалыгин Роман. Мамалыгина Валя.

На почетной доске два портрета висели в соседстве.

– Брат и сестра?

– Муж и жена. Оба сварщики…

Среди одетых, как марсиане, сварщиков мы отыскали наконец мужа с женой.

Сварщики погасили огни, улыбнулись:

– Да, Мамалыгины…

Он приехал на стройку из армии. Она работала в Новосибирске. Встретились в клубе, на сцене. Ставились танцы «Юла» и «Лотос».

На первом концерте объявили: «Выступают Роман Мамалыгин и Валя…» На втором концерте объявили: «Выступают муж и жена Мамалыгины». С тех пор – всюду рядом. Рядом на работе, рядом на сцене, рядом в кино, рядом в гостях, рядом дома, рядом на почетной доске.

Семейный портрет: Мамалыгина Валя и Мамалыгин Роман.

У нее был седьмой, самый высокий разряд сварщицы. У него никакого разряда, никакой специальности – он дробил камни у створа плотины.

– Становись-ка, Роман, буду учить…

«Что Роман недоварит – доварит жена», – шутили на стройке. А им хоть бы что. Веселые, дружные. Может быть, один только раз и поспорили, когда искали имя для сына. Сейчас так говорят на стройке: «Что жена недоварит-доварит Роман». Из этого нетрудно выводы сделать: Роман неплохим учеником оказался…

– Как же сфотографировать вас? – спросили супругов.

– Как-нибудь, по-семейному, – улыбнулся Роман.

– Повеселее, – сказала жена.

Мы сели в машину, а Роман и Валя, опустив марсианские шлемы, принялись за свои огненные дела.

Дорога от плотины долго петляет по склонам. Мы раза три останавливались и без труда среди моря огней находили два голубых огонька.

– Они?

– Они.

Семен ищет счастья

Семен показывал стройку. Он говорил тоном хорошего хозяина, который знает, что где лежит, что сделано в хозяйстве, что надо сделать, знает, кого хвалить, кого ругать. Про людей на стройке он так сказал: «А что ездить!

У нас любого бери, приглядывайся, расспрашивай и пиши. Любой годится…»

– Хорошо. Первого встречного и возьмем. Ты вот, к примеру?..

Семен подумал: «Не-е, я не гожусь. Какой я герой – вожу начальство. Да и вообще…»

У матери шестеро сыновей: Иван, Михаил, Стефан, Николай, Петр и Семен. Пятеро братьев землю пашут на Львовщине, а Семен не захотел остаться в тихой деревне Швирц.

Поплакала мать, покачали головами пятеро братьев. Однако испекли пирогов на дорогу, в котомку насыпали яблок, и поехал Семен в Донбасс счастья искать. Работал каменщиком, потом полковым (есть под землею такая должность. Полковой несет дежурство на дощатом полке в шахтном колодце). Потом спустился Семен в самый низ, к угольку. Вылезал на солнце чумазый, и даже на конвертах домой случались угольные отпечатки от пальцев. Вздыхала мать, качали головами братья и звали домой, на землю. А Семену шахта понравилась, и даже прославился Семен Бигуняк на донецкой земле. Большую премию получил, грамоты, благодарности от начальства.

Однажды в праздник случилась авария: сцепились канаты, застряла бадья. А внизу человек, новичок на шахте, дежурил, сидел на том самом полке. Пока били тревогу, пока вызывали спасателей – Семен схватил рукавицы и по канату, как в цирке, вниз. Триста шестьдесят метров скользил. Деревянный полок опрокинулся. В нише ствола сидел чудом спасшийся и перепуганный насмерть шахтер.

Семен выпростал бадью, поставил сигнализацию. Приехали спасатели, а Семен с новичком уже наверху. Докладывает: так, мол, и так, все в порядке…

Отслужил Семен в армии. Научился шоферскому делу. Братья звали на Львовщину, а он опять на шахту подался.

– Семен вернулся!.. – Друзья хлопали ручищами по спине, оставляли на гимнастерке черные отпечатки.

Семен почувствовал себя взрослым, нужным на земле, сильным и счастливым. А одному со счастьем что делать?!

Ее звали Зоя, счастье вдвое выросло. Но потом Зоя загрустила по матери («Поедем, да поедем к нам в Белоруссию…»). Вздохнул Семен и поехал.

Устроили шахтера шофером к Зоиному дядьке на базу. («Пусть повесят меня, чтоб стал я теперь работать на базах…») Не получилась шоферская служба. На новую перешел.

И тут дома всякое началось. («Сначала с тещей схлестнулись, а потом и Зойка на меня повернулась: не хозяин, мол, не болеешь об доме».)

Оглянулся Семен – а счастья как не бывало. И как возвращать его – неизвестно. Вот тут и сказал Семен: «Видишь, Зоя, кружок на карте? Это Братск. Люди новую жизнь строят… Поедешь?» Теща плакала. Дядя замкнул свою базу, пришел отговаривать, но, поглядев на Семена, сказал: «Я и раньше определял – беспутный». А Семен в тот день почуял, что счастье не умерло. И вот уже год крутит Семен баранку на Ангаре. («Работа не шибко по мне, но покамест мирюсь. Домашним делом был сильно занят…»)

На стройке туго с жильем. Чтобы не удлинять очередь («…есть такие, что с пацанами ждут…»), решил Семен сама себе «сладить» времянку. От пола до трубы сам и «сладил»…

Когда в последний день мы проезжали к аэродрому, в аккуратном игрушечном домике горел огонек.

– Зоя с работы вернулась, – сказал Семен и дал газу.

– Спешишь?

– Так ведь ждет!..

На Братском аэродроме мы распрощались.

– Ну, пишите, пишите, только чтоб, как это говорится… И про меня?.. Да вы что!.. Про счастье? Гм… Как же про это напишешь… Ну, всего! – Семен сел в машину и дал такого газу, что снежная пыль долго кружилась по дороге к плотине…

_{Фото В. Пескова. А. Глазов, В. Песков.}

 _{Братск.  30 января 1962 г.}

Азбука

ФОТОНОВЕЛЛА

Африка. Сомали. Экватор. Город Могадишо.

В центре города – новый отель с вывеской «Леопард». Два стройных высоких парня схватили чемоданы и понесли. У конторки портье они вдруг уронили поклажу:

– Русские?!

В «Леопарде» жили американцы, французы, итальянцы, бельгийцы. Двое русских были первыми русскими.

Вечером в комнату к нам постучались. Те же два парня, робко присев на стулья, расспрашивали, а мы отвечали… Под конец разговора парни достали тетрадки:

– Напишите русские буквы…

Для нас это был первый случай после первого класса, когда мы старательно выводили русский алфавит. Потом слова: ма-ма, Мос-ква, спут-ник, Аф-ри-ка…

Мы поздно возвращались в отель – было много работы. Город спал. Слышен был шум океана, шелестели листьями пальмы, на последнем сеансе в открытом кинотеатре ковбои убивали друг друга из ружей и пистолетов. «Леопард» тоже спал. На темных окнах сверкали блики африканской луны. Дремал портье у конторки. Мы тихо поднимались к верхнему этажу и каждую ночь видели одну и ту же картину: освещенная дверь, два силуэта с тетрадками.

– А, б, в, г, д…

– Мос-ква.

– Спут-ник…

– А как по-вашему будет «мистер»?

Потом мы уехали за экватор. Вернулись пыльные и усталые. Остановились опять в «Леопарде».

Утром постучались два стройных парня.

– Есть подарок для вас, – говорят они по-английски. Потом берутся за руки и, как школьники возле елки, декламируют хором по-русски: «Доб-рый ут-ро, то-ва-ри-щи!..»

_{Фото автора. 3 февраля 1962 г.}

В стороне от лыжни

Лыжню будто маслом потерли – лоснится на солнце. По ней прошла уже сотня людей. Крики и смех – веселая лыжня! Но если вы охотник за лесными загадками, если по душе вам лесные встречи – не идите проторенной лыжней. Сверните в сторону – лес любит осторожных и нешумливых.

Остановитесь-ка на минутку. Чей это след?..

Заяц – самый старательный «грамотей». Лесная белая книга хранит запись ночных похождений косого: поглодал осинку, потом на лесную дорогу свернул – пожевал потерянный с воза клок сена, на опушке присел, испугался чего-то… Не зря испугался. Под старой ветлою настигли зайца белые в крапинку крылья – вот перышко на снегу.

Заяц упал на спину и стал защищаться. Скажите теперь, что заяц труслив! Отчаянно защищался косой, бил задними лапами. Но одолела его разбойница с крыльями в крапинку. Она прилетела с дальнего севера. Зовут ее: Полярная Сова. Остались от зайца кровь на снегу, лапки да уши.

Следы, следы. Ровная строчка лисьих следов. Куница прыгала с елки на елку, роняла на снег кору, комочки снега. Следы на снегу, как красивое обещание. Идешь и ждешь. А они все дразнят, манят. И только терпеливым дается в руки обещанное… Стоп. Что-то мелькнуло… Белка забавно скачет по веткам, замирает, наклоняет голову вниз и – прыг, зарывается в снег. Вот пепельная шуба опять наверху. Острые зубы грызут орех. Как угадала белка, что именно в этом месте под снежной периной спрятан орех? Загадка.

Вы не знаете отгадки, и я не знаю. И даже ученый, пожалуй, не скажет…

Тишина-а… Один только дятел работает. На сосне у него – наковальня. Выдолбит шишку, бросит. На снегу у ствола – темный круг от брошенных шишек. С неба падают шестигранные звезды. Звезды рождаются из ничего, из мороза в голубом небе. Падает легкий, отборный снег. Его называют пороша. Правда, ведь очень хорошее и очень древнее слово – пороша.

Фрр!.. Фр-рр!.. – Черные и серые птицы прямо из-под лыж рвутся. Фу…

Это же тетерева. Вечером они прямо с березы бултыхнулись в мягкий снег. Под снегом и ночевали. Надо было зорче глядеть. Издали можно заметить лунки в снегу. А теперь по две лунки над каждой тетеревиной постелью – вход и выход. Если кто-нибудь по нашему следу пойдет, скажет: ого, косачей распугали… Одним словом, нам повезло.

К вечеру мороз смягчился. Порошу сменили лохматые хлопья снега. Кружатся, засыпают следы. Снег похоронит, предаст забвенью лесные повести и загадки. Не печальтесь. Ночью жители леса напишут для вас новую книгу. Была бы охота читать.

Два желтых глаза, огромный клюв, белая в крапинах шуба – редкой красоты птица! Встреча с нею – праздник для всех, кто любит природу. Зато смертельно не любят эту красавицу зайцы и куропатки, вся лесная мелкота, как огня, боится острых когтей. Никому не дает пощады полярная гостья: ни зверю, ни рыбе, ни птице… С весенним теплом полярная птица покинет наши края. Ее родина – тундра.

* * *

Волк. Герой сказок, былей и небылиц. Многие убеждены, что встреча с ним очень опасна.

Напрасные страхи. Нет зверя трусливей. Даже воробей защищает своих птенцов. Но подойдите к логову волка – волчица убежит, бросив детей на произвол судьбы. Рассказы о нападении волков можно считать вымыслом. Однако я испугался, когда на поляну в лесу выскочил этот красавец. Щелчок аппарата. Волк повернул лобастую голову…

– Лобан, назад! – Из ельника вышел человек с поводком. Волк покорно подставил шею.

Человека зовут Георгий Георгиевич Шубин. В лесу под Владимиром он тренирует волка, которому предстоит сниматься в кино…

К радости овцеводов и к печали охотников, волков становится все меньше и меньше. В подмосковных лесах осталось, как говорят, шесть или семь неуловимых разбойников. Они познали все хитрости человека: заборы из кумача, капканы, яды и меткие ружья. За три версты обходят людей серые братья…

_{Фото автора. 18 февраля 1962 г.}