Текст книги "Полное собрание сочинений. Том 3. Ржаная песня"

Автор книги: Василий Песков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Сувенир из Ростова

Если даже тройку иметь по истории, все равно будешь знать, какой это город. Просыпаешься утром – в окошко видны купола, тридцать куполов, пятнадцать башен. Рыбу пойдешь ловить – опять видно: купола в озеро опрокинулись. Начни копать огород или яму копни – обязательно найдешь черепки или каменный ножик, или пистоль с костяной ручкой, или еще какую штуковину. Неси в музей – спасибо скажут и в толстую книгу запишут: нашел такой-то, в таком-то месте, число, месяц, все как положено. Город ужасно древний. В этом году ему стукнет тысяча и сто лет. Представляете? Учитель говорит: Ростов еще богу Перуну молился. Деревянный такой бог, знаете? Варяги на кораблях приплывали, ну а потом-татары, поляки. Иван Калита, Иван Грозный и царь Петр приезжали. Цари любили наш город.

Называли: Ростов Великий. Видал, понастроено сколько! Американцы ездят глядеть. Машины у них, как щуки, черные и ширина – во! Поставят машину и ходят: «Хай дую ду! Хай дую ду!» В нашем отряде Жигаржевский Валерка по-ихнему здорово понимает. «Пойди, говорим, спроси что-нибудь». Стесняется. Ужасно стеснительный, все с девчонками и с девчонками. Я бы мог, но у меня по английскому – говорить стыдно…

Все это рассказал мальчишка, с которым я познакомился на берегу, за кремлем. Мальчишки любят приезжих. А если приезжий хоть сейчас готов искать наконечники стрел, дружба мальчишек ему обеспечена.

Юрку Кирпичева я покорил тем, что сразу поверил: под озером к церкви есть потайной ход.

– Вы приезжайте летом – мы тут такое разыщем! Ребят соберем – во! Да прямо весь отряд наш бери, и все!

В Юркином отряде двадцать четыре мальчишки и шестнадцать девчонок. Юрка перечисляет по именам, доходит до барабанщика Середы Васи, которому из восьмого класса девчонки записки в парту кладут, и вдруг поднимается:

– Забыл, совсем забыл. Наших же в комсомол принимают. Пойдемте?..

Трубачи и горнисты. Среди них Кирпичев Юра и Витя Балакин.

* * *

Ростов Великий это событие ничем не отметил. Не звонили кремлевские колокола. Над голубыми и серебристыми куполами равнодушно летали голуби, шли люди на службу, милиционер скучал на углу, дымилась труба маленькой фабрики, двое туристов поставили рюкзаки на валу и пальцем считали кремлевские купола.

В этот обычный день восемь человек из второго отряда стояли в райкоме и «страшно переживали».

– Ну как?

– Про Устав спросили…

– А ну, билет покажи…

– А мне сказали: расскажи биографию… Ну, я сказала: родилась в Ростове, состою в пионерской дружине… – На кофточке у Светланы приколот новый комсомольский значок. Она снимает галстук, прячет в портфель, потом достает снова:

– Вася, ты будешь там. Спроси, можно еще чуть-чуть поносить?

Вася Середа, тот самый, которому в парту записки кладут, волнуется больше всех:

– Биография…

– Ну, тоже скажи: родился в Ростове, ну, мать, отец… Скажи: был пионером…

Открывается дверь, бодрый голос говорит: «Следующий!» В окно видно: над куполами летают голуби и два туриста считают кресты…

* * *

Был пионером… Мне захотелось прочитать эту страничку маленьких биографий. Времени было немного. Вместе с ребятами я отправился в школу. По дороге держали совет, как познакомиться со всем отрядом.

– Проведем сбор, – сказал Костя Флягин, – вы расскажете про Гагарина, ну, и мы тоже…

Но сбор провести не пришлось. В этот день во втором отряде каждый имел задание. Три человека пилили дрова, трое сажали цветы около швейной фабрики. Света Киселева, Кирпичев Юрка и еще двое убежали на стадион, где шла подготовка к пионерскому празднику. Четверо в мастерской ладили табуретки, остальные взяли лопаты и грабли. За школой жгли мусор и готовили грядки. На участке стоял запах дыма и свежей земли. Большой серый пес терся о ноги и радостно взвизгивал. Возле моей сумки с аппаратами он нюхал воздух и поднимал уши.

– Дружок! Дружок! – позвала девочка в мальчишеских шароварах. – Извините, к вам он еще не привык.

Живет Дружок у Люды Егеревой, но весь отряд считает Дружка своим. И Дружок каждого знает. Когда идет урок, он бегает под окнами и лаем отзывается на звонки…

…Вечером всем отрядом мы идем к старому валу. Я узнаю, в каком году насыпали вал и кто насыпал. Теперь грозное укрепление заросло травою, и ребята по очереди косят траву для кроликов.

– А на ферме вы еще не бывали? Ну, обязательно приходите… Да, все сами построили. И спортивный зал сами – все сами: и стены, и крышу. Правда, там старшеклассники больше работали, но и мы тоже…

На валу, когда я начинаю расспрашивать, все глядят на Валерку Жигаржевского: «Пусть он…

Валерка все знает». Спокойный и чуть медлительный Валерка в отличие от фантазера Юрки не очень верит, что под озером есть тайные ходы. Зато он точно знает, когда построен главный собор, почему церковь называют «Спас на сенях».

От Валерки я узнаю, что в крайней башне кремля живет архитектор, а в другой башне находится библиотека. «Книги огромные, как чемоданы, и тоже с застежками».

– Валерка все знает, – восторженно шепчет мальчишка, который выпросил поносить мою сумку. – Между прочим, у него драма…

– Что?..

– Ну, как это сказать… Вон девочка, вон чистит пуговицы, Жанна Никифорова. Они с первого класса дружат. Вместе рисуют, уроки вместе. Вы знаете, как Валерка переживает, когда она у доски, – хочет, чтобы пятерка была. Ну вот. А теперь Жанна на Ваську Середу все смотрит и смотрит… Да нет. С Валеркой она по-прежнему дружит и домой ходят вместе…

– Это, наверное, тайна?

– Да нет. В отряде знают… А Валерка у нас председатель…

До самой темноты мы сидим на валу. Внизу вдоль берега у маленьких колышков привязаны лодки. Очень много. Наверное, у каждого дома в Ростове есть лодка.

– А рыба как?..

– Рыбу из озера Неро раньше возили на царский стол, – говорит Валерка Жигаржевский.

– Рыба и сейчас… Ребята, а ну, кому ближе?..

Никак невозможно отговорить, что поздно, что я и так верю. Костя Флягин садится на велосипед и мчится за удочками. И вот мы уже на берегу. Костя, прыгая с лодки на лодку, выбирает местечко. Другая удочка – в руках у Люды Егеревой.

– Она как мальчишка, – говорит Середа Вася, – барабанит лучше меня и в футбол, в баскетбол… Вот посмотрите, она раньше Кости поймает.

Люда прыгает с лодки на лодку, и следом за ней боязливо прыгает пес Дружок.

Как всем хотелось, чтобы клевало в тот вечер! Но клева не было. Костя ухитрился поймать двух ершей.

– Это рыба? – сказал он, и зло зашвырнул ершей далеко в воду.

* * *

Поздно вечером я говорил со старшей вожатой, с классным руководителем Верой Николаевной Малоземовой, с директором школы. А утром сидел на уроках, вместе с ребятами ходил проведать заболевшего Витю Балакина.

Мы сидели на скамейке у дома. Витя искал соринки на пиджаке. Вите было неловко. Голова болела «чуть-чуть». Он не пошел в школу, но ходил на занятия в гимнастической секции. Вите неловко, но никто из ребят и виду не кажет, что недовольны. Витя сам понимает, он ищет соринки и говорит, что полдня учил геометрию и физику повторил… На стадионе напротив готовятся к празднику. Слышно, как поют песню «Прощайте, голуби». Песню знают и ребятишки. Мы прощаемся с Витей. Ребята идут, насвистывают песню. Потом мы идем молча. Потом кто-то сказал:

– А Витька хороший, правда ведь, а?

И все громко заговорили: «Витя Балакин очень хороший. Сегодня это так просто, ну, с кем не бывает. Витя – гимнаст, и горнист, и поет, и самый лучший диктор в отряде – читает заметки по школьному радио. И самое главное – он веселый. Видали, какие глаза у Витьки?..»

Двадцать четыре мальчишки и шестнадцать девчонок. Семиклассники. Это как раз тот возраст, когда девчонки на переменах перестают бегать сломя голову за мячом, а, взявшись за руки, со значительным видом ходят, ходят, о чем-то говорят или петь начнут. Ребята тоже особняком.

Голоса погрубели. У кого чуб, этот в узких сверх меры брюках пришел, этот украдкой записки в парту кладет. Такой уж возраст у семиклассников. И в этом классе появились признаки «возраста». Но по-прежнему ребята зовут себя пионерами, хотя вместе с галстуком кое-кто носит уже комсомольский значок. По-прежнему Витя Балакин не стесняется сидеть вместе с Сыровой Гелей, на переменах по-прежнему шум и гвалт.

«Они не из тихих», – улыбаются и вожатая, и директор.

Двадцать четыре мальчишки и шестнадцать девчонок… Вот Киселева Света. У нее доброе в веснушках лицо и улыбка, готовая полететь.

У Светы в прошлом году умерла мать. Улыбка пропала и, может быть, никогда б не вернулась – у Светы целый месяц не высыхали глаза. Отряд – двадцать четыре мальчишки и пятнадцать девчонок – вернул Свете улыбку. Сорок друзей.

У них есть своя отрядная песня – «Орленок». Они до сих пор навещают мать погибшего летчика.

Носят ей воду, дрова, ходят за хлебом и молоком. Сорок друзей вместе ходили в походы. Они пешком шагали вдоль Волги, они ходили по ярославским местам и читали стихи «Опять я в деревне, хожу на охоту…» – в лесу, где охотился сам Некрасов. Друзья умеют разжечь костер, а все девчонки умеют и на плите приготовить: и борщ, и пудинг, и даже пирожное. У них были специальные сборы: «А что я умею?». Они стали гимнастами и баскетболистами, они поставили пьесу «Павлик Морозов» и еще восемь других пьес. Они писали письма в Чехословакию, рыли картошку и выступали с концертами в подшефном колхозе. У них много друзей на швейной фабрике. Они научились… Многому научились.

Когда мы прощались, Жанна Никифорова положила на стол картонку, на которой нитками был укреплен наконечник стрелы.

– У нас пока не делают сувениров. Это на память о нашем городе.

– Но эта дорогая для вас находка…

– Мы еще найдем! – зашумели мальчишки.

А первый знакомый Кирпичев Юра вызвался проводить:

– Автобус через два часа. Пойдемте на берег. Наш кремль еще никто не снимал с озера. Я мигом доставлю.

Был ветер, грести было тяжело. Я сменил Юрку на веслах. Волны шлепали о бок плоскодонки.

– А вы держитесь вон на ту колокольню, это как раз против ветра – тогда заливать не будет…

На Юрке были кирзовые сапоги, и я только теперь сообразил: надел он их для того, чтобы подтащить лодку к берегу, чтобы я ноги не замочил.

– Юра, а тебе в комсомол скоро?

– Через год…

* * *

В автобусе я достал наконечник стрелы. Кусочек кремня, тысячи лет назад обточенный человеком, по форме напоминал сердце.

– Это что ж, настоящее? – спросил моряк, сидевший рядом со мной, и потрогал пальцем острую сторону камня. – Сами нашли?

– Да нет… – Я опять вспомнил Юрку, представил почему-то, как будет он волноваться перед дверью в райком, как будет говорить биографию: «Ну, родился… Был в пионерах…»

Прощаясь с галстуком, ребята толком не знают еще, какую интересную часть человеческой биографии заключают два слова: «БЫЛ ПИОНЕРОМ»…

_{Фото автора. Ростов Ярославский, 3-я средняя школа.}

_{18 мая 1962 г.}

Знаки на камне

Вы помните васнецовского «Витязя на распутье»? Степь. Белый конь. Тревожный закат. Всадник. Древние буквы на камне: «Как пряму ехати – живу не бывати, нет пути ни прохожему, ни проезжему, ни пролетному». Это слова из древних легенд, преданий и сказок. Но живут на Руси и поныне древние камни. Столь древние, что на них даже не буквы, а таинственные, поросшие каменной зеленью знаки: рука и ступня человека, геометрические фигуры, следы рыси, косули, медведя. Знакам – тысячи лет. Камень еще тысячи лет пролежит.

Самое удивительное – мы почти не знаем этих камней. Может быть, недостаточно любознательны, может, потому, что камни не у дороги лежат.

В новгородских, калининских, ярославских, смоленских лесах лежат древние камни, позеленевшие, вросшие в землю. Их не знали ни ученые, ни туристы. Пастухи садились на них пообедать, змеи в жаркие дни выползали погреться на камни. Нашелся человек, которого камни заворожили. Прошлым летом зашел он в редакцию.

– Я из Шуи… Ильин Сергей Николаевич… – Человек поставил у двери тощий рюкзак, присел. Тонкая хворостинка стучала по сапогам.

На пыльном голенище оставались следы. Человек прошел пять тысяч верст. Не сразу, конечно. Верст триста – каждое лето. Человек положил на стол облезлую папку.

– Извините за канцелярский прием – на каждый камень я завел дело. Тут все: точное место, когда нашел, кто указал, фотография обмеры, зарисовки следов. Камни называю «следовиками».

Вот камень Щеглец – по имени ручья в Новгородской области. Вот Крестовик – по характеру знаков. Клевеческий камень. Всего двадцать два…

С Сергеем Николаевичем мы подружились. Он из породы людей, которых зовут: одержимый, фанатик, чудак. Такие думают, ищут, изобретают. Такие могут сидеть на хлебе и квасе, не спят по ночам, в стоптанных сапогах идут и идут. Такие находят, что ищут.

Почти мальчишкой, как Гайдар, Ильин Сергей «поступил в революцию». Семнадцати летнего приняли в партию коммунистов. Орден Ленина Сергей получил в то время, когда этот орден носили не на колодке, а на подкладке из красного банта. Он был политруком полка, хотя имел три класса церковной школы. Он был в первой тысяче советских парашютистов. Захотел поглядеть на землю с высоты Эльбруса. Поднялся с альпинистами и поглядел.

В тридцать седьмом году его свалил жестокий ревматизм. Пришлось распрощаться с полком.

Казалось: постель, ну там сад, огород – не дальше дорога у человека. А он именно дорогой решат победить нездоровье. Поступил к туристам инструктором, а потом сам начал ходить по лесам. И вот уже в тысячи верст за плечами дорога.

Вышел на пенсию, казалось бы, хватит; теперь – сад, огород. Нет, ходит! «На месте, как камень, обрастешь мхами», – это его слова. Ему 63, но встретите, скажете: сорок – сорок пять человеку. «Дорога продляет жизнь» – это тоже его.

Ему не платят ни суточных, ни проездных. – Пенсия – весь мой бюджет».

Ходит один. В рюкзаке – хлеб, ножик, болотные сапоги, фотокамера, блокноты, рулетка, бинокль и компас. Милиционеры на него косятся, пастухи принимают за искателя кладов. Ученые снимают шапки и говорят: СЕРГЕЙ НИКОЛАЕВИЧ. Уважение человек заслужил добросовестностью, точностью наблюдений, неутомимостью, бескорыстием. Его статьи и доклады печатали серьезные журналы, наши и зарубежные…

Что же это за камни и знаки на них? Ученые гадают, просматривая папку «каменных дел».

Камни и небольшие, и весом в многие тонны. Лежат камни в верхних районах Волги.

Что означает на камне ступня? Может быть, направление брода?

Направление волока? Из речки в речку в древности лодки тащили волоком. Следы рыси, косули, медведя. Это граница охоты, родовых владений или что-то другое? А знаки матриархата и крест рядом?.. Как появился крест? Может быть, все следы – знаки язычников? Может быть, камни были местом приношения жертв? А кресты появились позже, когда христианство победило язычников?

На все вопросы определенно ответить нельзя. Нужны новые поиски и находки. Папка «каменных дел» продолжает расти. Человек продолжает дорогу.

В последнем письме он сообщил: «Есть известия о новых «Следовиках». Сейчас он в лесах, где-нибудь возле вашей деревни. Встретится – помогите ему. Если знаете что-нибудь о камнях, напишите. Адрес: Шуя, площадь имени Фрунзе, дом 14, квартира 14, Сергею Николаевичу Ильину. А может, и сами к поискам подключитесь? Опять напишите – Сергей Николаевич поможет и посоветует.

_{Фото автора, г. Шуя.}

_{30 июня 1962 г.}

Новелла о кубе

Название точно определяет жанр. Это новелла. Фильм сдержан и лаконичен, идет менее часа. Когда мелькнуло слово «конец», в зале кто-то сказал: «Мало»… Короткий своеобразный фильм понравился.

События на далеком и близком для нашего сердца острове развиваются так стремительно, что художники не поспевают за событиями. Кубу мы знаем по документам, очеркам, кинохронике.

«Кубинская новелла» – первое слово художников.

Журналист «Огонька» Генрих Боровик хорошо знает Кубу. По его сценарию снимался документальный фильм «Пылающий остров». Теперь – «Новелла».

…Бородатые люди. Винтовки, сжатые в мускулистых руках. Музыка, зовущая к бою. Лозунг: «Родина или смерть». Фидель на трибуне.

Лев Свердлин в роли Максимо Эрнандеса.

Гул голосов: «Куба – да! Янки – нет…» Все это нам знакомо. В новом фильме сценарист Боровик, режиссер Колосов, актеры Свердлин, Якут и Дружников дают нам в руки увеличительное стекло искусства: «Посмотрите…» И мы видим в человеческом море отдельных людей. В течение часа наблюдаем их жизни.

Оказывается, есть человек, которому не просто и не легко выйти и крикнуть вместе со всеми: «Куба – да! Янки – нет!» Он работал бухгалтером и стал управляющим банком. Он честный человек. Ему выбирать надо. Мучительно трудно выбирать человеку…

Лицо врага. У него вкрадчивый голос, он приводит, казалось бы, убедительные доводы неизбежности гибели революции. У него за спиной могучий хозяин – Америка. В кармане у него пистолет и отмычка. Он готов на все…

И еще человек. У него знакомая нам борода. Он работал лифтером. Теперь он получил ключи от банка. Он должен управлять им. Слипаются над книжкой глаза. Тут же, на столе – пистолет.

Нельзя пока без пистолета. Приходят люди. Требуют денег на ясли, на школу…

Враг говорит о гибели. Человек с бородой уверен в победе. Третьему приходится выбирать. Он выбирает Кубу. Как это происходит? Об этом «Новелла» рассказывает интересно, сдержанно и убедительно.

Можно поздравить с удачей актеров. Лев Свердлин не показал нам традиционного темпераментного бородача. И все-таки веришь: это кубинец, сильный и убежденный. Правда на его стороне.

Есть еще один герой в «Кубинской новелле» – кубинский народ. Тут актеры не понадобились. «Мосфильм» пригласил кубинских студентов, и они показали людей, готовых победить или умереть.

«Кубинская новелла» снималась для телевидения. Думаю, все, кто телевизоров не имеет, будут в претензии – слишком велик интерес к Кубе.

И почему надо делить: это для телевидения, это для большого экрана. На большой экран должно выходить все, что достойно большого экрана.

_{Фото автора. 8 июля 1962 г.}

Сержант на посту

Разговор в самом главном кабинете московской милиции.

– Гм… На пять дней в милицию… И форму выдать?.. Но, понимаете, это ж милиция… Нет-нет, только министр может решить.

Разговор с министром внутренних дел. Министр говорит: «Да».

Два дня читаю милицейский устав. За городом на лужайке майор Богомолов учит приемам самбо. Милиционер должен быть готовым и нарушителя и преступника встретить.

Форма. Широкие брюки, куртка, фуражка, погоны, белые перчатки, свисток и таинственно скрипящая кобура. Гляжу в зеркало: я или не я?

– Смотрите, форма обязывает, – сказал генерал, которого в милиции надо звать комиссаром.

Действительно, первое чувство: огромная ответственность. Сейчас мне могут задать вопросы, позвать на помощь. Я должен откликаться немедленно. За тем и надета форма, чтобы лучше понять нелегкую службу милиции. Все должно быть по-настоящему. Любопытно, как к новой службе отнесутся знакомые?

Из знакомых первым увидел соседский Сережка. Он заорал на всю кухню:

– Дядя Вася в кино будет сниматься!

Пенсионеру дяде Яше я показал удостоверение. Он глядел на меня так, будто я только что вернулся из космоса:

– Да-а… Что же, на укрепление или в редакции не получилось?.. Да-а… Ну а зарплата? Ну, конечно, послали, куда же денешься?.. Сам?.. Да нет работа, конечно, нужная. У меня племянник в милицейской школе – развитой парень.

Чищу пуговицы, краешком уха слышу, что говорит Вася, старший сын дяди Яши:

– Куда угодно – на стройку, сапоги шить, грузчиком – круглое катать, плоское таскать, но чтоб в милицию, с пьяными пестаться!..

Может, в Кремле поставят или в театре – человек грамотный, – думает вслух дядя Яша.

Сережка провожает меня из дому. Издали с любопытством глядит, как буду «честь отдавать» и «задерживать».

На Ломоносовском проспекте в магазине есть кофейная стойка. Два года по пути на работу я захожу в магазин:

– Кофе и бутерброд…

Продавщица знает меня в лицо. Я потрогал фуражку, поправил погоны.

– Кофе и бутерброд…

Продавщица оглядывается, бледнеет и чуть не роняет корзину с ватрушками.

– Что с вами?..

Оправилась, пробует пошутить:

– Я боязливая… А вам идет форма. – Подчеркнуто точно дается сдача, и улыбка такая, будто все покупатели – близкие родственники…

У метро первые пять вопросов:

– Как пройти в магазин синтетики?..

– Товарищ милиционер, как мне в синтетику?..

– Сержант, где тут магазин?.. Ну, эти, дорогие женские рубашки?..

– Вы случайно не знаете, что там дают сегодня, в синтетике?..

– А еще в Москве есть синтетика?..

Снимаю фуражку вытереть пот. А всего лишь два часа в форме.

Я постовой. Когда держали совет, на огромной карте Москвы комиссар отыскал два квадратика:

– Ну, скажем, тут… Отделения: сорок третье и одиннадцатое. В одном месте – море людей у метро «Краснопресненская, а Шмидтовский проезд богат всякими случаями.

Итак, Шмидтовский проезд. Инструктаж – в отделении перед уходом. Стоим в ряд. Придирчивый старшина ищет стрелки на брюках, если у кого не находит – сердится и грозится. Потом даются задачи, потом телеграммы: «Из тюрьмы бежал опасный преступник. Может появиться в Москве. Приметы: высок, волосы черные, на левой руке нет половины пальца. Может иметь оружие». «Из дома ушел мальчик Королев Слава.

Одиннадцать лет. Одет в зеленую куртку, брюки спортивные, черные»… В этот час перед сменой милиционеры Москвы запоминают приметы и преступника, и мальчишки, и машины с номером МОП-50-50, которую только что увели…

Если б на асфальте оставались следы от ботинок, мой путь на посту был бы похожим на букву «т» – взад – вперед по улице и в переулок. Подходит старуха:

– Милый, поди попугай!

– Что?

– Ну, попугай, сладу с мальчишкой нет…

– Бабушка, я же не для пуганья. Нельзя так воспитывать.

– Все равно, милый, немножко. Сладу нет…

За спиной голос:

– Ну где же вы?! Вы вечно не там, где надо! – кричит толстый человек с удочками.

Толпа.

– Граждане, пропустите!

Где там! Плотный круг любопытных. В середине – отбивная из мотоцикла, растерянный, забрызганный грязью парень, рядом мальчишка держит руками голову – между пальцами кровь…

Скорей к телефону: «Скорую помощь»!» Теперь разобраться: что же случилось?

– Он вот так ехал, машина – раз его!..

– Зачем же милицию в заблуждение… Он ехал вот так… – Показывает в противоположную сторону.

Сам парень – ни слова. Губы дрожат. Под ногами валяются размятые апельсины, бутылки из-под кефира…

Записываю фамилию парня: Николай Поляков, волочильщик завода «Пролетарский труд»…

– Граждане, кто видел, прошу рассказать… Ну, кто же?

Покосившись на карандаш, прохожие начинают спешить. Остаются две яростные женщины и человек с удочками. Они явно не видели происшествия, но с энтузиазмом готовы давать показания, какие угодно…

Стою растерянный. Выручает сам парень:

– Вот что, сержант, отведи меня куда там положено. Я выпил. Всегда – ничего. А тут прямо на шпалы. Сережку чуть не угробил…

Сережку увозит «Скорая помощь». Парня ведут в отделение. Опять толпа:

– Вот уже и повел… А что повел? На свои человек выпил. Милиция у нас…

…Опять хожу буквой «т». Прохожие. Как будто нарочно лезут под самосвалы. Одна секунда дождаться зеленого – нет, мчатся. Вчера я и сам норовил поскорее… А сегодня вдруг вспоминаю шутку зарубежного журналиста: «Хорошие люди в Москве. Приветливые, веселые. Но куда так спешат? Гляжу из гостиницы сверху: старательно хотят попасть под автобус или хоть под такси. Это, увы, не всегда удается…»

Регулирую как могу. В кармане талоны для штрафа. Но, честное слово, не хочется штрафовать. Чуть-чуть дисциплины на улицах, и всем будет хорошо: и шоферу, и тебе, парень в красной рубашке, и мне – неприятно же штрафовать…

– Слушай, старшой. Нет, ты слушай!., – дорогу загородил пьяный. В руке торт, в другой гаечный ключ. – Ну, выпил. А ты спроси, почему? Я бывший вор, старшой. А теперь завязал. Вот мазут, видишь мазут на рубахе? В командировки езжу, мельницы чиню. Принесешь часы – часы починю… А она обижает. Чуть что – раз, и обидит. Ну был вором. Но теперь-то – мазут. За что обижать?! Слушай, скажи ей… Не можешь. Ну, ладно. Скажи Кудрявцеву – пусть зайдет. Кудрявцев – человек. Скажи, мол, вора Кольку Мишина видел… Нельзя обижать человека!..

Записываю: «Кудрявцеву, участковому, надо непременно сходить к Мишиным». А может, и еще кому надо зайти.

…На посту, у метро подошел лейтенант:

– Сержант! Не спите? Там цветы продают… – И пошел.

Насчет цветов инструкции не было, но раз так – подхожу. Бабка. Корзина – ландыши. Прогнать? Гляжу на киоск рядом. Замок. Да если и был бы открыт, что толку – пустые горшки за стеклом. А тут заря. Нарядные девушки. В такое время как без цветов? Прошел мимо бабки, будто и не заметил. За углом, как нарочно, подбежал парнишка, взволнован:

– Товарищ! Цветы… Вот так нужно! Где продают?..

Парень купил восемь букетов и убежал.

Бабка по-своему поняла ситуацию. Сует мятый рубль.

– Бабушка! А ну, проходите отсюда…

С грустью гляжу на закрытый киоск.

Что же было еще на дежурстве? Особенного – ничего. Даже великолепный свисток как следует не опробовал. Задержал мальчишку: он предлагал стаканы выпивалыщикам «на троих» – за стакан гоните гривенник и бутылку. Схватил за руку – вырвался. Еще и крикнул из подворотни:

– Крючок! Крючок!

Там же его взял на уши какой-то мужчина…

Был на квартиру вызов. Видно, не первый раз разругались. Он – по зеркалу кулаком. Она – в милицию. Забрали его. Через час она прибегает:

– Отпустите. Сама виновата…

В одиннадцать смена постов. Сидим на диване возле дежурного.

– Что, ноги – хоть отруби? – участливо спрашивает старший из отделения Мосин Семен Григорьевич. – А я вот уже двадцать годков…

Если все ходить и ходить – за смену километров двадцать находишь. Но больше стоишь, а стоять намного трудней. Особо зимой…

В отделении душно. Бушует какой-то пьяный. Зверьком из угла смотрит карманный воришка.

– А самое нелегкое, сынок, видеть эти вот лица… И еще: бывает, горько обидят. Иной раз пуля грозит, а тебе: «человек ты или милиционер». Обидно, что есть еще такие.

Ну как, гудят ноги? А ты вот так на скамейку, повыше… Спать теперь будешь – пушкой поднимать надо.

«Я не еду в Донбасс…»

Начальник мне очень понравился. Круглый, как колобок, веселый и разговорчивый. Фамилия Шолохов. Он говорит о рыбалке, о кинофильме «Иваново детство», он собирается купить старый автомобиль.

– Мечта. Я ведь автозаводец, мастером-хромировщиком был… Скажите, а что сейчас пишет тот, основной Шолохов?

Начальнику лет тридцать пять. Из них шестнадцать – в милиции.

– Да, вы же по нашим делам! Что ж, форма сидит как надо… Понимаете, не очень удачно выбрали отделение. Раньше тут действительно было… Народ кто откуда. Одним словом, поселок Очаков гремел. Сейчас нет, дней десять походите, может, что и случится… Будут вопросы, теребите Маковского. Он тут хозяин…

Маковский Николай – старшина. Меня представили старшине как стажера: «Все покажи, расскажи, словом, подежурите вместе».

Идем с Маковским по улице.

– Коля!.. Коля!..

Наверное, что-то случилось. У девушки растрепаны волосы, тяжело дышит.

– Думала, не догоню. Дай мне физику для восьмого.

– Как войдешь – тумбочка слева. Там – для девятого. А для восьмого – под газетой, на полке.

Девушка убегает.

– Вот тут, за ларьком, месяц назад задержал вора. Дюжину сапог утащил…

– Николай, а начальник, кажется, ничего?..

– Хороший. По-моему, всякий, если у станка постоял, на нашей работе будет на месте. С людьми даже нам не всегда надо хмуриться.

Иногда улыбнись – толку в тысячу раз больше… А вот мои окна. Зайдем-ка – по чашке кофе…

Николай, как большинство молодых милиционеров, живет в общежитии. Как женился, получил отдельную комнату. У порога коляска для малыша.

– Пять дней человеку от роду, а кричит, хоть веди в отделение… Иринкой назвали, Тамара, познакомьтесь. Это новый товарищ, на стажировке. Так что еще один билет держи про запас… Тамара в кинотеатре администратором…

А знаете, как познакомились? Веду троих. Вы еще узнаете, как это троих приводить. «Граждане, – кричу, – помогите!» Тут – Тамара. Схватила одного из троих и со мной…

Пьем кофе…

– Николай, значит, начальник…

– Понравится! В милиции так: какой поп, такая и служба. Поглядишь, в ином отделении: начальник хмурый, злой – ну и все кругом будут такие же… В нашем деле и злость, конечно, нужна. С преступником без злости как же бороться.

Но чаще каких людей встречаешь? Ну, нарушил, ну, оступился. Поправь его твердо, но вежливо – скорее поймет. Наш майор на этом стоит. Вам он тоже понравится… Меня учиться заставил. Всего в отделении шестеро учатся. Я в девятом теперь.

Со мной вообще вышло забавно. После армии собрался домой, в Донбасс. И тут Шолохов: давай в милицию, кадры нужны. Я плечами пожал: зачем мне милиция? Взял он меня в оборот, часа два говорил. Вот остался… Ну что вы, разве так раньше было в Очакове! Идешь, бывало, чужой, чужой для всех. Даже не представляете, сколько надо было терпения… Батя крутой у меня. Получаю письмо: «Отец – шахтер. А ты не нашел лучше работы… Дом пустует, а сын в общежитии на холостяцкой кровати… Вот что: приеду в гости, если услышу не по имени, а «мильтоном» зовут – забираю домой! И не рыпайся.

Приехал недавно. Вместе по поселку ходили, по общежитиям. Со стороны глядел, как дежурю, с людьми, с начальником говорил. «Ну что ж, – говорит, – если уважение имеешь – работай. А может, к шахтам поближе? Дом ведь пустой. А милиция и там требуется…»

Я бы поехал, пожалуй. Да нет – к людям привык…

Опять идем по поселку. Заходим в магазины, идем к пруду, где копошатся купальщики, поднимаемся в общежития.

– Здравствуйте, Коля!

– Коля, зайди!

Заходим на две минуты. Трое ребят пришивают к майкам белые номера…

– Слушай, как бы площадку для волейбола и пару мячей… Но ты же знаешь – наш «профсоюзный князь» тебя уважает. Поговори. Пусть не жмется. Скажи, мол, меньше хулиганить будут ребята.

– Ну хороши вы – с милицией на профсоюз…

– Да нет, Коля. Ты без формы пойди… Он же тебя уважает…

– А может, проще: соберем по рублю, вот тебе свой мяч с сеткой. И дело с концом. Я тоже буду ходить на площадку…

Идем дальше.

– Друзей у тебя, Николай…

– Узнаешь постепенно, и люди тебя узнают… Случается, не в отделение бегут, а прямо домой: «Коля, пошли!» Бежишь, если и не на службе. Один раз прямо в трусах выскочил. И кто, вы думали, куролесил? Лучший приятель, Толя Синько. Осатанел с получки.

Я к нему. Он за ножик: «Зарежу!»… Ну, обезвредил как полагается… Утром приходит: «Ничего не помню…» Показал ему царапину от ножа. Глаза закрыл – стыдно…

Стоим на гулком мосту над дорогой. Рельсы белыми нитками бегут мимо зеленых и красных огней. Говорим о всяких милицейских и не милицейских делах.