Текст книги "Путешествие шлюпа Диана из Кронштадта в Камчатку"

Автор книги: Василий Головнин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

NW ветры господствуют здесь в зимние месяцы, а летом они бывают чрезвычайно редки; а потому–то мы их очень, очень долго ожидали. Напоследок, 19 мая, сделался крепкий ветер от NW. На вице–адмиральском корабле паруса не были привязаны, а другие военные суда, превосходившие силой «Диану», не были готовы итти в море, и хотя по сигналам с гор мы знали, что к SO видны были два судна, лавирующие в залив, которые могли быть военные и, может быть, фрегаты, но им невозможно было приблизиться к входу прежде ночи. Так как положение наше оправдывало всякий риск, то, приготовясь к походу и в сумерках привязав штормовые стаксели, в половине седьмого часа вечера, при нашедшем сильном шквале с дождем и пасмурностью, я велел отрубить канаты и пошел под штормовыми стакселями в путь.

Едва успели мы переменить место, как со стоявшего от нас недалеко судна тотчас в рупор дали знать на вице–адмиральский корабль о нашем вступлении под паруса. Какие меры ими были приняты нас остановить, мне неизвестно. На шлюпе во все время была сохраняема глубокая тишина.

Коль скоро мы миновали все суда, тогда, спустясь в проход, в ту же минуту начали поднимать брам–стеньги и привязывать паруса. Офицеры, гардемарины, унтер–офицеры и рядовые – все работали до одного на марсах и реях. Я с величайшим удовольствием вспоминаю, что в два часа они успели, невзирая на крепкий ветер, дождь и на темноту ночи, привязать фок–, грот–марсели и поставить их, выстрелить брам–стеньги на места, поднять брам–реи и брамсели поставить; поднять на свои места лисель–спирты, продеть все лисельные снасти и изготовить лисели так, что если бы ветер позволил, то мы могли бы вдруг поставить все паруса.

В 10 часов вечера мы были в открытом океане. Таким образом кончилось наше задержание, или, лучше сказать, наш арест на мысе Доброй Надежды, продолжавшийся один год и 25 дней.

На мысе Доброй Надежды мы лишились шхиперского помощника Егора Ильина, который 9 мая, за неделю до нашего ухода, умер от лопнувшего внутри нарыва. Потеря сия для нас была весьма чувствительна, а особливо для меня: он был отменно добрый, усердный, расторопный человек, должность по своему званию во всех частях знал очень хорошо и был содержателем всех припасов по шхиперской должности. Мы хотели почтить его могилу пристойным памятником и уже приготовили его, но не удалось поставить; а потому согласились оставить оный в церкви в Петропавловской гавани, с надписью, по какому случаю памятник поставлен в Камчатке для тела, погребенного на мысе Доброй Надежды.

Часть вторая

Глава первая. СОСТОЯНИЕ КОЛОНИИ МЫСА ДОБРОЙ НАДЕЖДЫ. ОПИСАНИЕ ВОД, ЕГО ОКРУЖАЮЩИХ, И МЕТЕОРОЛОГИЧЕСКИЕ ЗАМЕЧАНИЯ

Я уверен, что во всем южном полушарии нет ни одной страны и очень мало земель и государств в нашем просвещенном свете, о которых столько было бы писано, сколько о мысе Доброй Надежды. Кроме нашей братии мореходцев, писавших о сей славной колонии, многие знаменитые мужи, известные в свете своими дарованиями и ученостью, нарочно посещали оную и издали в свет описания своих путешествий. Итак, я здесь ограничу себя описанием нынешнего состояния мыса Доброй Надежды; а чего, по недостатку случаев, способов или нужных сведений, я не мог сам узнать достоверно или заметить, го взято мною из сочинения Барро, изданного в Англии под названием Travels into the interior of southen Africa. By John Barrow, esq. F. R. S. London, 1806. Барро, весьма умный, ученый человек, во время путешествия своего по Южной Африке, был секретарем губернатора колонии лорда Макартнея. Следовательно, он имел все способы в своих руках извлекать самые верные материалы из колониальных архивов и получать из других источников нужные и обстоятельные сведения для своего сочинения.

Описание Капштата и Симансштата

Капштат {129}

Высокая гора, находящаяся от оконечности мыса Доброй Надежды к северу в 15 милях, получила с давних времен название Столовой горы, потому что имеет вершину совершенно плоскую, простирающуюся на значительное расстояние. А от имени сей горы и открытый залив, впадающий в западный берег Южной Африки, назван Столовым. При самой южной впадине сего залива находится небольшая долина, подымающаяся от морского берега едва приметной пологостию до подошвы трех гор, ее окружающих с береговой стороны. Гора, прилежащая к сей долине с юго–запада и запада, имеет подобие покоящегося льва и потому называется Львиной горой. К югу помянутой долины полагает предел Столовая гора, а к юго–востоку возвышается Дьявольская гора, названная так голландскими матросами.

Между Львиной горой и морем есть дефиле {130}, ведущее на другую, небольшую, плоскую и почти горизонтальную долину, которая со всех сторон окружена морем и горами и из которой нет другого выхода, кроме вышепомянутого дефиле. Между Дьявольской же горой и морем из вышепомянутой пологонаклонной долины есть другое дефиле, ведущее в поле; через это только один путь и есть берегом к Капштату, выстроенному на сей окруженной тремя горами долине.

Город Капштат стоит в долине, коей положение описано выше. По берегу залива выстроены магазины Голландской Индийской Компании {131}, которые ныне называются королевскими магазинами и употребляются для казенных снарядов и съестных припасов; за оными пойдут обывательские дома. Улицы прямы, широки и все пересекаются перпендикулярно. Во многих из них по обеим сторонам посажены дубовые деревья, а в некоторых посредине находятся каналы, кои, за недостатком в воде, по большей части бывают сухи; редко для промывания и прочистки впускают в них воду, отчего в жары они испускают нездоровый и отвратительный запах. В разных частях города находятся четыре прекрасные площади.

Строения в Капштате вообще кирпичные; дома частных людей о двух и трех этажах, отменно чисто выстроены и все без изъятия выбелены или выкрашены желтой, зеленой или серой под гранитный цвет краской; крыши плоские с парапетом, на углах и по сторонам коих стоят фигуры ваз, статуй, арматуры{132} и пр. Голландцы любят украшать свои дома снаружи. Многие имеют над дверьми огромные, даже не соответствующие величине дома фронтоны, а против второго этажа балконы. Почти у каждого дома перед окнами нижнего этажа с улицы есть крыльцо, во всю длину дома камнем выстланное, с железным балюстрадом, где по вечерам они сидят или прохаживаются. На многих домах утверждены громовые отводы.

Внутреннее расположение домов очень покойно и соответственно свойству здешнего климата. По длине дома как в нижнем, так и в верхнем этаже посредине идет широкий коридор, или галлерея, у которой на обоих концах в нижнем этаже пространные двери, а в верхнем большие окна; по обеим сторонам галлереи расположены комнаты. В каждой из них есть двери из галлереи, сообщение же между комнатами зависит от намерения и желания хозяина, смотря по тому, для чего какая комната назначена. В галлереях двери и окна, будучи в жаркие дни отворены, дают свободный проход свежему воздуху, который и в боковые комнаты входит; притом в них весьма приятно прохаживаться, когда несносный жар не позволяет пользоваться прогулкой на открытом воздухе. Под нижним этажом обыкновенно делаются подвалы для погребов и магазинов.

Дома свои, как снаружи, так и внутри, голландцы держат очень чисто. На матицы {133}, пол и потолок употребляется лес произведения здешней колонии, называемый гильвуд{134}; брусья и доски, из него сделанные, имеют прекрасный, слоистый, желтый цвет, а потому матиц и потолков здесь никогда не красят, так же как и косяков, притолок, оконничных и дверных рам, кои все делаются из привозного леса Батавии{135}, называемого тик; он красноватого цвета, и, будучи хорошо выработан, походит на красное дерево.

Остающееся пространство долины между городом и подошвами окружающих его гор почти все наполнено прекрасными загородными домами, при коих находятся пространные сады плодоносных дерев и большие огороды.

По причине слишком пологого возвышения долины, на коей стоит Капштат, город сей не имеет с моря такого великолепного вида, как приморские города, лежащие на возвышениях гор и являющиеся мореплавателям в виде амфитеатра, как Лиссабон, Фунчал на острове Мадере, Фаял на острове того же имени{136} и другие. Притом наружный вид испанских и португальских городов вообще бывает великолепнее от множества монастырских и церковных башен и куполов, чего в голландских колониях недостает. Но с возвышенного места Капштат, со своими правильными широкими улицами, с загородными домами и садами, с тремя подле него возвышающимися горами и с пространным Столовым заливом, представляет взору зрителя такую картину, какой ни один с тесными, кривыми, нечистыми улицами испанский или португальский город показать не может, несмотря на монастыри, церкви и часовни, коими вообще, так сказать, усеяны города сих двух народов.

Окружностям Капштата придает большую красоту растущее при подошве Столовой горы так называемое серебряное дерево{137}, у которого листы покрыты белым лоском, оттого оно кажется совершенно высеребренным. Надобно заметить, что дерево сие нигде в колонии не растет, кроме помянутого места.

Симансштат {138}

Симансштат городом нельзя назвать, а просто селением, в котором публичных строений: небольшой морской арсенал, казармы, госпиталь, а нет ни одной церкви; обывательских домов до 25, растянутых в одну линию по берегу небольшого залива, из Фалс – Бая{*18} в берег впадшего, который по имени одного голландца, бывшего здесь губернатором, называется Симансов залив.

Настоящих жителей в Симансштате обоего пола едва ли наберется 100 человек; но в зимние месяцы, когда военные корабли и купеческие суда стоят не в Столовом заливе, а здесь, – тогда многие из чиновников и мастеровых, служащих при морском арсенале, таможенные пристава, некоторые купцы и мелочные торговцы приезжают сюда жить, и селение бывает гораздо многолюднее.

Местечко сие окружено высокими горами, вплоть к нему примыкающими. Оно имеет весьма невыгодное местоположение и само по себе совершенно не заслуживает ни малейшего внимания, но для колонии очень важно по безопасности всего залива для стояния судов, потому что Симанский залив есть самый безопаснейший рейд из всех, поблизости мыса Доброй Надежды находящихся.

Произведения колонии, нужные мореплавателям. Обманы, употребляемые купцами при снабжении судов. Средства с выгодой запасаться всем нужным, не имея помощи в агентах

Произведения

В продолжительных плаваниях мореплаватели обыкновенно расстраивают свое здоровье, а потому, прибывши в порт, необходимо нужны им для восстановления расстроенного здоровья и укрепления оного на будущее плавание следующие вещи: здоровый воздух, пресная вода, хлеб, свежее мясо, хорошая рыба, поваренная зелень, плоды, виноградное вино и для приготовления надлежащим образом пищи и питья – дрова.

Все эти потребности, кроме дров, на мысе Доброй Надежды находятся в величайшем изобилии; целые флоты без затруднения могут быть ими снабжены.

Климат может почесться самым приятным и совершенно здоровым во всех отношениях; здесь не бывает ни чрезвычайных холодов, ни утомительной жары.

В летние месяцы почти беспрестанные свежие юго–восточные ветры прохлаждают воздух, нагреваемый солнцем. Жители здешние не знают ни смертоносных зараз, ни повальных болезней и никаких прилипчивых припадков. Больные, свозимые с кораблей на берег, восстанавливаются весьма скоро в своем здоровье. Это есть один из вернейших признаков здорового свойства здешнего воздуха.

Ручьи и родники пресной воды повсюду находятся в большом изобилии в зимние месяцы, когда бывают частые дожди. Летом большая половина оных высыхает. Однакож колония ни малейшего недостатка в воде не претерпевает, и рейды, посещаемые судами во всякое время года, изобилуют водой. Во многих местах от свойства земли, сквозь которую ключи текут, вода имеет цвет крепкого чая. Однакож это нимало ее не портит: она от того не получает никакого противного вкуса, ни запаха и столь же прозрачна, легка, здорова и для питья приятна, как и самая лучшая ключевая вода, а притом и в море не скоро портится.

Из хлебных растений мыс Доброй Надежды производит пшеницу, ячмень, овес, горох и бобы. Колонисты, занимаясь более выращиванием винограда, для делания водки и вина, оставляют земледелие в небольшом уважении; однакож для продовольствия колонии и снабжения приходящих судов хлеба всегда бывает достаточно, и продается он недорого.

Что принадлежит до свежей мясной пищи, то, кроме Южной Америки, едва ли есть приморское место на всем земном шаре, которое могло бы доставлять оную мореплавателям в таком изобилии и за такую дешевую цену, как мыс Доброй Надежды. Из домашних животных рогатым скотом и баранами колония мыса Доброй Надежды чрезвычайно изобильна.

Надобно сказать, что в Капштате и Симансштате говяжьего мяса хотя и чрезвычайно много, но оно не очень хорошо и невкусно, ибо скот иногда гонят на расстояние 200 миль бесплодными пустырями, следовательно он худеет, недостаток же в кормах не позволяет откармливать его по пригоне.

Что принадлежит до баранины, то она несравненно превосходит говядину: бывает жирна и вкусна. Здешние мясники приготовляют бараньи окорока и колбасы отменно хорошо; они славятся тем, что долго могут сохраняться во всяком климате, и потому почитаются хорошей морской провизией; их возят в Бразилию и Батавию. Здешние голландцы всегда о них говорят: «Вези хоть в Батавию, они не испортятся». Для них Батавия на краю света; но если они. ошибаются в расстоянии, по крайней мере, поговорка их справедлива в рассуждении климата.

Окорока сии солят и коптят, как и свиные, и потом укладывают плотно в бочки. Колбасы, около фута длиной и с дюйм в диаметре, делаются из свиного или какого другого мяса и жиру с разными специями. Когда они уже готовы, то их по 24 штуки связывают плотно и обшивают крепко воловьим или бараньим пузырем, чтобы воздух не попадал. Мы запаслись как бараньими окороками, так и колбасами в декабре 1808 года; обстоятельства принудили нас оставаться на мысе Доброй Надежды до половины мая, то есть в самое жаркое время, когда термометр поднимался иногда до 90°{*19}; и когда мы пошли в море, то они были очень хороши и нимало не попортились. Последние из них мы издержали, войдя уже в северное полушарие.

Мясом здешняя колония так изобильна, что даже в городах мясники вынимают из говяжьих голов только языки, а головы со всем и с рогами бросают.

Кроме домашних животных, здесь много разных родов диких четвероногих, употребительных в пищу; например, из рода оленей {139}, которых иногда приезжающие в город колонисты и готтентоты продают на рынках.

Из птиц домашних жители имеют гусей, уток, кур и индеек, но продают их непомерно дорого.

Из береговых диких птиц, в пищу годных, поблизости Капштата, кажется, только и водятся одни куропатки; в известное время года их бывает много. Водяных птиц прежде, до прибытия англичан, было очень много и легко их было стрелять. Но с тех пор как английские войска сюда пришли, вся дичина скрывается внутрь колоний, да и те, которые остались, сделались так дики и осторожны, что почти никогда не подпустят охотника на ружейный выстрел. Жители жалуются в этом на английских офицеров, которые, по словам их, от праздности почти все до одного стали ходить по полям и стрелять по птицам – умеет или не умеет кто – и тем настращали и отогнали всю дичину.

Что принадлежит до морских птиц, то в заливах их бывает великое множество. Почти все морские птицы, будучи пойманы живые, недели через две, если их держать и кормить мукой, разведенной на теплой воде, теряют неприятный запах морских растений и рыбы, коими они питаются, и мясо их становится довольно вкусным.

Но если морская птица тотчас будет употребляться в пищу, то не должно ее щипать, а надобно кожу снять и потом продержать сутки или 12 часов в пресной воде, отчего она много теряет свойственного ей противного запаха. Яйца морских птиц, бакланьи и чаишные, имеют очень мало противного запаха и довольно вкусны, а особливо в яичнице.

Рыбой берега мыса Доброй Надежды не столь изобильны, как многие другие приморские места. Однакож и здесь рыбы столько водится, что всегда почти с небольшими трудами, короткое время, простыми удами мы всякий день ловили достаточное количество для нашей команды, и часто более, нежели нужно было. Надобно только знать места, где ловить рыбу и что употреблять на приманку.

Иногда, однакож не часто, заходили в Симанский залив большими стадами сельди, которых на уду ловить было нельзя, а годных для сей ловли сетей у нас не было; неводом немного мы поймали; они были жирны и вкусны.

Тюленье мясо хотя и пахнет морскими растениями и рыбой, но не противно, а впрочем, очень здорово; многие из наших матросов очень его любили, и, надобно сказать, что не от нужды, ибо всякий из них получал в день 1 1/2 фунта хлеба, фунт мяса во щах и фунт, а иногда и более рыбы. Тюленьего мяса я не пробовал, а ел почки и печень; они отменно хороши и не имеют никакого противного вкуса и запаха.

Всякого рода поваренной зеленью и огородными растениями колония мыса Доброй Надежды богата. Все произведения сего рода, растущие в Европе, и здешний климат производит в изобилии.

На горах и возвышенных местах около Капштата и Симансштата растут разных родов кривые, сучковатые, малорослые деревья {140}, совсем ни на какие поделки негодные, но они чрезвычайно тверды, следовательно, и рубить их трудно и медленно, а притом надобно таскать людьми. Мы, стоя в Симанском заливе, принуждены были посылать людей на горы за 3, 4 и 5 верст для рубки дров, которые после на себе матросы должны были таскать к берегу.

Но надобно знать, что одни только помянутые города бедны дровами. Впрочем, колония вообще изобильна не только годным для жжения, но и строевым лесом, в ней есть даже обширные леса, как, например, лес, простирающийся от залива Козель к востоку на 250 английских миль в длину, а ширины между морем и горами имеющий 10, 15 и 20 миль.

В строение годный лес есть здесь разных родов, из коих главные два: африканский дуб, или вонючее дерево, и желтое дерево. Первое одно только и растет в колонии и годится на корабельное строение. Английский корабельный; мастер Беларк уверял меня, что крепостью он не уступает настоящему дубу и так тверд, что вода и воздух не более над ним действуют, как и над европейским дубом; желтое дерево отменно красиво, когда выделано в столярной работе. Думали, что оно годится для мачт, стеньг и пр., однакож опытом нашли, что для сего оно слишком слабо.

Обманы купеческие при снабжении судов

Купеческие суда всех наций, приходящие к мысу Доброй Надежды нарочно для торговли, снабжаются всем для них нужным корреспондентами своих хозяев, между которыми идет торговля. Следовательно, есть взаимная коммерческая связь, которая обыкновенно продолжается по нескольку лет; а посему сии корреспонденты никогда не захотят обнаружить своего корыстолюбия, выставив неумеренные цены за припасы, доставленные ими для судов, принадлежащих приятелям своим по торговым делам.

Но суда, пристающие на короткое время к мысу Доброй Надежды для запаса пресной воды, съестных припасов, для починки и пр., обыкновенно стараются обойтись без посредства агентов. Но часто случается, что судно имеет нужду в таких пособиях, которых получить без помощи здешнего жителя невозможно. Может много встретиться случаев, которые заставят прибегнуть к маклеру.

К стыду моему, надобно признаться, что я был в двух случаях бессовестно обманут; я говорю по опыту, мною самим изведанному и, судя по недостаточному моему состоянию, очень, очень не дешево купленному.

Не успеет приходящее на рейд судно положить якоря, как его опросят гаванмейстер{141} и офицер с военных кораблей. От них тотчас весь город узнает, какое это судно, откуда и куда идет, и, если оно пришло не с тем, чтобы здесь торговать, то в минуту посетит оное один из так называемых корабельных агентов (настоящее их звание – маклеры). Он рекомендует себя начальнику судна и предлагает свои услуги. Надобно сказать, к чести сих господ, что они почти все вообще отменно ловки в светском обхождении, говорят хорошо на многих иностранных языках, знают чужестранные обычаи и чрезвычайно проницательны и проворны.

После первого свидания он предложит вам и тотчас пришлет, хотя бы и не получил от вас решительного согласия пользоваться его услугами, разных, необходимо нужных на первый случай вещей; и никогда не упустит, самым неприметным и тонким образом, дать вам разуметь, что это малость, почти ничего не стоящая, и что он, доставляя оную, более делает себе удовольствие, служа чужестранцу, нежели ожидает приобрести какую–либо выгоду. Лишь только в первый раз съезжает начальник судна на берег, агент тотчас узнает о том, через нарочно приставленных караульных, и встречает его у самой пристани, приглашает в свой дом, где вы находите все готовым к вашим услугам. Но если вы между прочими разговорами коснетесь до покупки, он не увеличивает цены, а уменьшает, и все, что вы ни потребуете, он обещает вам, доставить за самые сходные цены. Всегда такие обещания и уверения бывают на словах; до бумажных обязательств дело он никогда не доведет.

Когда же спросите вы настоящие решительные цены, почем будет он ставить вам такие вещи, то ответ бывает всегда неопределенный. Он вам скажет, что точной цены назначить не может, ибо они переменяются часто, но что разность бывает невелика; впрочем, какая бы перемена ни последовала, цены будут очень умеренные. В уверение, пожалуй, покажет старые свои книги, когда и по каким ценам он снабжал прежде бывшие здесь корабли, которые и в самом деле выставлены в них очень умеренны.

Но это еще не все: чтобы убедить вас более в своей честности, он подошлет к вам человек двух или трех из своих приятелей, которые очень искусно умеют играть свою роль; они заведут с вами разговор, как с недавно прибывшим иностранцем, о европейских новостях, о войне, о политике и т. п. Между прочими разговорами спросят, кому вы здесь знакомы и какие купеческие конторы дела ваши исправляют. Если скажете, что никого не знаете, то они тотчас вас предостерегут с большим доброжелательством, посоветуют быть осторожным, чтобы не обманули вас, и скажут, что здешние купцы почти все обманщики, кроме такого–то, а именно покажут вам точно на самого того – первого и главного плута.

Коль скоро вы сделали ему ваше поручение, то все ваши требования, все ваши желания исполняются вмиг: нет у него ничего для вас невозможного, кроме одного, то есть подать счет доставленным к вам вещам, чего они под разными предлогами никогда не делают до самого дня вашего отбытия, извиняясь достаточными причинами. Но когда вы настоите иметь счет, то его вам подадут, только не всем, а самым малозначащим вещам и поставят низкие цены. В неготовности же другого счета у них всегда много причин есть извиниться перед вами.

Коль же скоро дело дойдет до окончательного расчета и вам принесут список доставленным для вас вещам, написанный самой чистой рукой, на прекрасной золотообрезной бумаге, украшенной гербом Англии или каким–нибудь эмблематическим изображением, весьма искусно выгравированным, то, взглянув на красные графы, заключающие в себе цены вещам, вы ужаснетесь. Но на вопрос, отчего бы могла последовать такая великая разность в ценах, объявленных прежде и поставленных в счете, вам в минуту, нимало не запинаясь, отвечают, что слух пронесся, будто составляющаяся в таком–то порте сильная экспедиция назначается в Индию и должна зайти непременно к мысу Доброй Надежды, а потому–то на все вещи и припасы цены и поднялись до такой чрезвычайной дороговизны. Притом прибавят еще, что если сам агент или один из его приказчиков ночью не скакал бы верхом по окрестным селениям и не успел бы уговорить поселян сделать уступку, то вещи пришли бы еще дороже и того.

Нередко сама судьба благоприятствует им и подает причину оправдать себя в возвышении цен, как то: проливные дожди испортили дороги, и поселяне ни за какую бы плату не согласились везти требуемых у них вещей, если бы агент из особенного усердия к пользам вашим не склонил их к тому; а иногда чрезвычайные продолжительные жары, бывшие внутри колонии, наделали много вреда в поле, и весть сия в окрестностях города была причиной внезапного возвышения цен. Словом сказать, господа сии так способны и скоры на выдумки и имеют столько различных средств себя оправдать и притвориться честнейшими людьми в свете, что невозможно никак, обнаружа и улича в обмане, принудить их законным образом взять настоящие цены.

Счета их должны быть непременно уплачены; если же кто добровольно не захочет с ними разделаться, то колониальное правление признает их справедливыми и принудит по ним деньги заплатить все сполна. А неопытному, обманутому страннику предоставляется только право посердиться, побраниться и про себя назвать всех таких агентов бездельниками; а если кому угодно, то, пожалуй, можно и в журнал свой вояжный это замечание вместить, что теперь и я делаю, а более взять нечего.

О характере, обычае и образе жизни жителей

Я не буду говорить здесь о сельских жителях{*20}{142}, из коих очень малое число мне удавалось видеть, и то на самое короткое время. Приезжающие сюда ненадолго иностранцы почти совсем никакого дела до них иметь не могут; они бывают и видят беспрестанно городских жителей, которых считают более четвертой доли всего населения.

Скромная наружная вежливость и тихий нрав суть две главные черты характера капских жителей. В разговорах они стараются быть осторожными. Все здешние жители, можно сказать, вообще воздержанны; домашние расходы их очень умеренны. Нажить деньги почитают они главной целью своей жизни, а потому самая большая часть городских жителей люди торговые, да и сами чиновники употребляют разные средства приобресть достаток, и нередко такие средства бывают несоответственны званию их и у других народов показались бы унизительными, как то: пускать в свои дома постояльцев и содержать их столом за известную плату по предварительному условию.

Здешние голландцы, занимаясь с самой юности только торгами и изысканием способов обогатиться, недалеко успели в просвещении, и потому их разговоры всегда бывают скучны и незанимательны. Погода, городские происшествия, торговля, прибытие конвоев и некоторые, непосредственно касающиеся до них политические перемены суть главные и, можно сказать, единственные предметы всех их разговоров. Они или делом занимаются, или курят табак; до публичных собраний не охотники и никаких увеселений не терпят.

Молодые люди танцевать любят, но у себя в домашних собраниях. В театре, однакож, бывают, но, кажется, более для обряда: во всю пиесу они беспрестанно разговаривают между собою, и, повидимому, никакая сцена их тронуть не может в трагедия или рассмешить в комедии.

Я не знаю, как жители здешние одевались до покорения колонии англичанами; но ныне все вообще мужчины и женщины, старые и молодые, кроме тех только, которые по обещанию разве держатся старинных мод, все носят английское платье: между мужчинами черный цвет, а между женщинами белый в обыкновении. Все экипажи города, выключая губернаторскую, адмиральскую и одну или две других карет, состоят в малом числе самых старинных колясок, каковых едва ли уже можно развалины найти в Европе. Обыкновенная езда здесь верхом, если пешком итти далеко; женщины садятся боком на дамских седлах; мальчики в четыре или пять лет привыкают к верховой езде, катаясь на выезжанных нарочно для них козлах, которые взнузданы и оседланы: они так же послушны своим седокам, как и верховые лошади.

Встают здесь рано, между 6 и 8 часами; старики и старухи по утрам пьют кофе, а молодые люди чай; и в сем случае следуют обыкновению англичан, подавая с чаем на стол завтрак, состоящий из хлеба, масла, яиц, холодного мяса, рыбы, какой–нибудь зелени и пр. Обедают в 2 или 3 часа; стол их походит более на наш русский, нежели на английский; за столом вина пьют очень мало и после стола тотчас встают. Вечером пьют чай, часу в 10‑м ужинают. У них ужин бывает по–нашему горячий, то есть подают суп и соусы.

Жизнь капских колонистов вообще однообразна и крайне скучна: что есть сегодня, то было вчера и точно то же будет завтра; они не наблюдают никаких больших праздников и торжественных дней. Если случится хорошая погода и голландцу удается заключить выгодный для него подряд, вот ему и праздник.

Впрочем, для них все дни в году равны, кроме нового года; один этот день они празднуют. Родственники между собою иногда делают взаимные подарки и вечера проводят вместе по–праздничному. Суеверные люди, приобыкшие судить об истинных сердечных чувствах по одной только наружности, сочли бы такое их невнимание к обрядам религии совершенным безбожием.

В Симансштате церкви нет; прежде у жителей было обыкновение в известные дни года посылать в Капштат за священником, который отправлял службу в обывательских домах по очереди; но с некоторого времени это вывелось: в 13 месяцев нашего здесь пребывания ни одного раза никакой службы не было. При нас у одной достаточной дамы хорошей фамилии умер сын, человек совершенных лет, и хотя послать за священником было недалеко, однакож присутствие его не сочли нужным, и покойника положили в землю без всяких духовных церемоний.

Здешние голландцы обещания свои дают с большою осмотрительностью, а давши, исполняют их с точностью и в сем случае никогда не обманут. Но так как они люди и притом купцы, то в других случаях, а особливо при покупке и продаже я не советовал бы совершенно полагаться на их слово. При всем том, однакож, не надобно меня понимать, чтобы я их называл обманщиками. Сказать неправду в торговых делах ныне означается техническим выражением: «не терять коммерческих расчетов»; стало быть, взять лишнее за проданные вещи или мало дать за купленные уже более никто не называет обманами, а коммерческими расчетами. Но всякий расчет не что иное есть, как экономическая осторожность; а быть экономну почитается в общежитии не последнею добродетелью; следовательно, голландцы здешние народ добродетельный.

Главнейший из их пороков есть, по мнению моему, жестокость, с каковою многие из них обходятся с своими невольниками; несчастных сих жертв, до акта, последовавшего в английском парламенте, об уничтожении торговли людьми; сюда привозили на продажу, так, как и во все другие колонии, большей частию с африканских берегов и плененных малайцев.

Невольников содержат в здешней колонии очень дурно: ходят они в лохмотьях, даже и такие, которые служат при столе своих хозяев. Сказывают, что с тех пор, как англичане ограничили жестокость господ в поступках к своим невольникам и запретили торговлю неграми {143}, их стали лучше содержать и более пещись об их здоровье. Скупость, а не человеколюбие, без всякого сомнения, была причиною такой перемены: невозможность заменить дешевою покупкой умерших негров заставила господ обходиться лучше со своими невольниками.