Текст книги "Путешествие шлюпа Диана из Кронштадта в Камчатку"

Автор книги: Василий Головнин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

О женщинах острова Таны Форстер говорит следующее:

«Сегодня мы видели мало женщин, да и те старались быть от нас далеко. Однакож мы заметили, что они не столь пригожи и гораздо менее ростом, нежели мужчины. У молодых девушек только снурок был повязан к поясу с узеньким фартучком, сделанным из сухой травы, а взрослые имели короткие юбки, из листьев составленные. В ушах у них висело множество колец из черепаховой кости, а ожерелья из раковин висели по грудям. Некоторые из старых женщин имели на головах колпаки из листа платана или из мата; но этот наряд редко был виден.

Женщины и дети были столь чрезмерно боязливы, что если мы только устремляли взоры на них, то они тотчас бежали от нас, чему мужчины очень много смеялись. Мы заметили, что некоторые из них имели веселые лица, но вообще они казались нам печальны и задумчивы».

Сие описание о женщинах и их нарядах совершенно сходно с нашими замечаниями: при нас сначала они также были боязливы и дики, но после мешались в толпах с мужчинами и не боялись нас. Из женщин многие мне казались очень живы, веселы, а мальчики так были смелы, что часто шутили и играли с нами.

В другом месте Форстер говорит:

«Надлежит заметить, что все тягости сего утра несли одни только женщины, а мужчины шли с ними, мало о них заботясь; они имели только в руках свое оружие. Из сего следует, что жители острова Таны не пришли еще в то состояние, до которого достигли обитатели островов Общества и Дружеских. Мужчины острова Таны имеют одно общее обыкновение – дурно поступать с женским полом, который они принуждают исправлять все трудные и унизительные работы».

Мы точно то же самое заметили; даже десяти– и двенадцатилетние мальчики часто грозили женщинам и толкали их. Все тягости, как то: дрова и домашние их вещи, при нас носили женщины.

В одном месте своего повествования Форстер говорит о замужних женщинах таким образом:

«Сегодня между ними мы видели более женщин, нежели прежде, большая часть из них были замужние; они носили детей своих за спиной в лукошках, сделанных из рогожек».

Мы видели и сами, что женщины здесь детей своих точно так носят, как Форстер описывает, но каким образом они их приживают: в сожитии ли с одним мужчиной, наподобие нашего брака, или, так сказать, по–скотски, мы узнать не могли. Я только видел один раз во время дождя под деревом молодого мужчину и пожилую женщину вместе. Спрашивая их знаками, что они – муж ли и жена, они мне объяснили, кажется, что живут вместе, но давно ли и на долго ли – осталось без изъяснения.

Говоря об обращении диких с англичанами, Форстер повествует, между прочим, следующее:

«Когда мы предлагали кому–нибудь из жителей бисер, гвоздь или ленточку, то они не хотели прикасаться к оной; но желали, чтоб мы положили предлагаемую им вещь на землю. Тогда они брали оную листом, не дотрагиваясь голыми руками; от суеверия ли сие происходит, или от чистоты, или от учтивости – неизвестно и должно оставаться под сомнением».

При нас они этого не делали никогда, а брали все вещи, которые мы им давали, прямо из наших рук, не употребляя на свои руки никакой обвертки. Это показывает, что, увидев в первый раз европейцев, они опасались, чтоб, так сказать, не быть ими испорченными; но, уверившись опытом, что вещи, оставленные у них англичанами, не причинили им никакого вреда, они нас уже не боялись.

Далее Форстер говорит: «Один из островитян сказал свое имя, которое было Фаннокко, и спрашивал наши имена, кои старался запомнить».

Это правда, что они любят спрашивать имена и желают помнить их; многие из наших имен они произносили чрезвычайно хорошо, так же как и некоторые русские слова.

«Он (Фаннокко) сел с нами за стол и попробовал соленой свинины, но не более съел, как один кусочек. Корень ям, поджаренный в масле или просто сваренный, ему нравился больше всего. Но вообще он ел очень умеренно и кончил обед свой небольшим куском пирога, сделанного из сушеных, червями изъеденных яблоков, который, казалось, был очень приятен для его вкуса. Он также после обеда отведал немного вина; но хотя он и пил оное, не показывая ни малейшего отвращения, однакож не хотел выпить другой рюмки. Поступки его за столом были чрезвычайно благопристойны; одно только нам очень не нравилось, а именно – что он употреблял вместо вилки палочку, которую носил в волосах, и которою в то же время чесал в своей голове».

У нас они ничего не хотели есть: сын Гунамы Ята, будучи за столом с нами, съел только маленький кусок жареной рыбы. Впрочем, что бы ему ни предлагали, он и отведывать не хотел, показывая на брюхо и говоря табу–рассисси, то есть брюхо полно. Да и рыбу ел, я думаю, потому, что она была при нем поймана и свойства ее ему были известны. За столом Ята был благопристоен и рыбу ел вилкой, а головной палки у него не было.

Форстер пишет, что жители Таны желали, чтобы англичане поскорее их оставили, и они принуждены были считать им по пальцам число дней, сколько корабли намерены простоять у острова, чем к успокаивали их. Но к нам они были расположены иначе и желали, чтоб мы подолее у них остались. Что жители острова Таны боялись англичан, о том Форстер говорит в другом месте следующее.

«Голоса наши встревожили их {*40}. В плантациях, мимо коих мы шли, тотчас услышали, что один или двое из жителей начали трубить в большие раковины, которые между многими дикими народами, а особливо на островах Тихого океана, употребляются для подания сигнала об опасности, или когда нужно встревожить жителей отдаленных селений».

Я с штурманом Хлебниковым далеко ходил от берега в лес во все стороны, и жители нам попадались навстречу. Но, увидя нас, они не показывали страха и тревоги не делали. Большие раковины, коими они дают сигнал об опасности, мы у них видели и несколько выменяли.

Форстер говорит, что танцы ни во что ставили железные инструменты и вещи, предпочитая всему безделицы, служащие к украшению, из коих более им нравилось отагитское полотно{183}, зеленый камень из Новой Зеландии и жемчужные раковины; но важнее всего для них была черепаховая кость. Мы то же самое заметили. Когда показывали им употребление железных инструментов, они удивлялись и желали иметь их, но скоро после позабывали, предпочитая им блестящие безделки, которыми они украшались; даже ножницы, ножи и иголки вешали они на шею или к ушам привешивали. Черепаховая кость и при нас была самая дорогая вещь между ними, и мы все свои черепаховые вещи обратили в кольца для них; в сей работе наш слесарь умел совершенно угодить их вкусу.

Фостер подозревает, что жители острова Таны людоеды, о чем он изъясняется таким образом:

«После полудня мы съехали на берег и пошли вдоль оного к восточному мысу, куда жители не хотели нас пустить два раза прежде сего.

Достигнув восточной оконечности гавани, мы хотели пройти через мыс, чтоб итти вдоль морского берега позади оного, но в самое то время 15 или 20 человек из жителей нас окружили и стали просить усиленным образом, чтоб мы воротились. Приметив же, что мы не слишком были расположены уважить их просьбу, они опять стали повторять оную, и наконец изъяснили нам знаками, что если мы не оставим своего намерения, то нас убьют и съедят.

После сего изъяснения мы поворотили от мыса и пошли к хижине, стоявшей от оного саженях в 20, где берег начал возвышаться; но здесь многие из жителей, увидев, что мы к ним приближаемся, взяли оружие из хижины, может быть, с намерением силою заставить нас воротиться. Не желая оскорблять народ на собственной его земле, мы принуждены были оставить свое любопытство, которое могло быть пагубно для некоторых из жителей, если бы они заставили нас прибегнуть к нашему оружию, защищая свою жизнь».

Штурман Хлебников, доктор Бранд и я ездили к мысу и ходили там по берегу. Жители приняли нас ласково и были все без всякого оружия. В сем селении, если только можно несколько шалашей назвать селением, наш приятель Гунама был начальником. Мы доходили и до оконечности мыса, о коей Форстер говорит, и хотели итти кругом оной, но жители нас отговаривали, твердя слово або, або, або, которое они повторяли и в других случаях, когда им что–нибудь не нравилось. Но угроз они нам не делали. Не желая с ними поссориться за одно пустое любопытство, мы не противились много их просьбам и оставили их в покое. Но на том же самом месте мы подходили ко многим из их хижин без малейшего препятствия или неудовольствия со стороны жителей и смотрели в них. Они низки так, что человек едва прямо сидеть может, с одним отверстием сбоку, и в них ничего нет. Может быть (что весьма вероятно), жители прежде в лесу спрятали свою собственность в предосторожность.

О языке жителей острова Таны Форстер замечает, что во многих из их слов нужна сильная аспирация и гортанный выговор, которые, однакож, складны и наполнены гласными буквами, а потому и легко произносить их. О танских песнях он пишет, что они складны и превосходят приятностью пение всех народов тропических островов Тихого океана, которые ему случалось посещать, и что в танских песнях более разнообразных нот, нежели у жителей островов Отаити и Тонгатабу {*41}{184}.

Язык их для нашего слуха был очень непротивен и даже некоторые слова приятны. Мы могли произносить их весьма хорошо, и замечания Форстера об оном, кажется, справедливы. Что принадлежит до песен, то я слышал один раз только, как один из них пел сам собою без просьбы с нашей стороны. Песня казалась печальная, или, сказать по–простонародному, заунывная, в которой часто повторялось слово «эмио, эмио».

О старшинах или начальниках танских Форстер в одном месте говорит следующее:

«Мы нашли сидевшего на берегу весьма престарелого, дряхлого человека, которого никогда прежде не видали. Многие из окружающих нас нам сказали, что имя его Иогай, и что он их арики, или начальник. Подле него сидел другой человек, который мог бы назваться стариком, если не был в присутствии первого. Жители сказали нам, что он, сын Иогая, и называли его Ята».

Слова «арики» мы не слыхали. Жители показывали нам многих старшин или начальников разных частей острова, указывая на места, где они лежат, но называли их тереги, а не арики. Знакомец наш Гунама также тереги и старший его сын называется Ята, может быть, это слово означает не имя, а достоинство.

Остров Тана, по географическому своему положению, мог бы служить весьма хорошим перепутьем для кораблей, которым случится плыть с мыса Доброй Надежды в Камчатку, если бы он не имел невыгод, о коих будет говорено ниже.

Порт Резолюшен на острове Тане от ветров безопасен. Надобно только быть осторожну в выборе якорного места; ибо во многих местах гавани на дне есть кораллы, которые могут перерезать канаты. Вход в гавань можно узнать по огнедышащей горе, находящейся от оного к северу в 9 или 10 верстах. Между гаванью и горою лежит несколько других гор; однакож вершина той, на коей находится жерло, извергающее пламя и дым, видна из всей гавани; к берегу же приставать по всему заливу очень хорошо, ибо вовсе никакого прибоя нет.

Мы приставали к острову Тане в июле, который в здешнем климате соответствует январю нашего полушария; следовательно, можно сказать, что мы там были зимою. Хотя, впрочем, по положению острова в жаркой зоне, их зима несравненно теплее нашего лета и тем только от лета отличается, что в это время часто идут дожди; но при всем этом в произрастениях есть разность, несмотря на то, что многие из них и в зимние месяцы растут и поспевают.

Кокосовых орехов при нас было великое множество; но кореньев – ям, эддо, или карабийской капусты {*42}, хлебного плода, банан, сахарных тростей – весьма мало, ибо некоторым из них время уже прошло, а другие еще не поспели. Впрочем, остров должен быть ими изобилен: мы видели большие плантации банановых и фиговых деревьев целыми рощами, которые были огорожены деревянными оградами {*43}. Также видели мы пространные огороды, засаженные карабийской капустой, которые всегда были на болотистых местах.

Из четвероногих животных мы видели только свиней, а собак, коих такое множество на многих других островах Тихого океана, у них нет. Форстер говорит, что когда они увидели на их корабле собаку, то называли ее буга, то есть свинья. Это, служит неоспоримым доказательством, что они прежде не видывали сего животного {*44}. Форстер упоминает, что подле каждой хижины они видели кур и по нескольку хорошо выкормленных свиней, а по дорогам видали бегающих крыс и в лесу – летучих мышей; а я видел только одну небольшую свинью, подаренную нам Гунамою, да маленького поросенка и цыпленка, которых приносили жители на продажу; крыс же мне не случалось видеть ни одной, также и летучих мышей не видал.

Форстер пишет, что он в лесах видел голубей разных родов и множество других птиц.

Голубей мы не видели ни одного; а всего я заметил 6 разных родов птиц: голубых и красных мухоловок; маленькую желтую птичку; красноватого небольшого попугая; птичку, несколько похожую на скворца, и малого рода диких уток и чирков, которых, однакож, вблизи мы никогда не видали, хотя я с Хлебниковым и доктором долго бродили по колено в болоте.

Форстер замечает, что воды около острова весьма изобильны рыбою: в количестве и в разных родах оной.

Он пишет, что они поймали неводом в одну тоню более 9 пуд; но мы не были так счастливы. В последний день нашего стояния ветер, дуя с моря крепко, к вечеру утих, и я поехал на берег. Жители нам изъяснили, что у берегов много рыбы; мы несколько раз завозили невод, но поймали только двух небольших круглых раков и две рыбы.

Раковины по берегам острова Таны очень редки: жители получают их с других островов, что они нам изъяснили знаками; то же и Форстер замечает.

Вообще можно сказать, что в иные месяцы остров Тана есть дурное место для пристанища мореплавателям: плодов и растений в сие время бывает здесь мало, а свиней и кур жители ни за что променивать не хотели, в чем на них и Форстер жалуется. Вот что он говорит: «Мы видели, что один из жителей рубил ветви своим топором, у которого вместо железа служила раковина; мы стали ему помогать и нашим топором в несколько минут нарубили гораздо более, нежели сколько он мог в целый день нарубить. Жители, проходившие часто мимо нас, с удивлением смотрели на действие сего орудия, видели, сколько оно полезно, и; некоторые из них изъявили желание иметь топор, предлагая за него свои луки и стрелы. Мы думали воспользоваться сим обстоятельством и предложили жителям променять нам по одной свинье за каждый топор; но они не внимали нашему предложению и не продали нам ни одной свиньи во время стояния нашего у острова».

Они также и наши топоры видели всякий день в работе и удивлялись чрезвычайной их пользе, но, кроме оружия и плодов, ничего не хотели за них дать, то есть ни свиней, ни птиц.

Форстер думал, что жители со временем постигнут пользу, какую они могут получить от железных вещей в своих работах. Вот как он изъясняется по этому поводу.

«Европейские вещи были не в уважении; но как мы оставили на острове большое число гвоздей и несколько топоров, то прочность и крепость металла скоро научит их уважать сии вещи, и вероятно, что следующий корабль, которому случится пристать к сему острову, найдет жителей более склонными променивать съестные припасы за железные вещи».

Но как ошибся Форстер! «Диана» была тот самый корабль, который посетил остров после Кука; но мы у жителей не нашли никаких остатков европейских вещей: ни гвоздя, ни куска железа; и только что ужас, который они показывали, глядя на наши пушки, свидетельствовал о знакомстве их с европейцами. Они удивлялись нашим железным орудиям и желали выменять их, но только за безделицы, а не за свиней и кур – лучшую и самую нужнейшую для мореплавателей пищу, какой только сии острова могут их снабдить.

Другое неудобство, которому мореплаватели, к сему острову пристающие, подвергаются, происходит от недостатка хорошей пресной воды, ибо должны, будучи в жарком, несносном климате, брать стоячую воду из тинистых озер {*45}, которая у нас через малое число дней начала несносно пахнуть, так что оставшуюся у нас с мыса Доброй Надежды воду, бывшую уже около трех месяцев в бочках, предпочитали мы сей новой воде.

Растения разного рода, кажется, составляют главную пищу жителей. Некоторые из них, как то: хлебный плод и корень ям, они пекут. Несколько раз выменивали мы у них сии растения печеные и нашли их очень вкусными. Они делают еще род пирога из бананов, карабийской капусты, кокосовых орехов и еще какого–то растения. Мы имели три или четыре таких пирога: они очень вкусны; но, не зная, как их делают, я не мог никогда более двух или трех кусков проглотить без отвращения. Воображение мое мне представляло, что в приготовлении оных нужны те же средства, как и в делании крепкого напитка из корня кавы {*46}. Пироги сии и Форстеру понравились; он их называет пудингами, и, выменяв такой пудинг у женщины, хвалил танских женщин в поваренном искусстве, полагая, что они их пекут; но я не могу наверное сказать, мужчины или женщины стряпают такие пироги.

Свиней и кур, надобно думать, употребляют в пищу только одни их старшины и люди зажиточные. К сему заключению подает повод думать то, что они ими весьма дорожили. Диких же птиц они все едят; это они нам изъясняли знаками и показывали стрелы, которыми их бьют. У них как для птиц, так и для рыбы есть особенного рода стрелы. Жители Таны любят рыбу, они оную ловят сетьми и бьют стрелами. Форстер пишет, что когда англичане ловили рыбу неводами, то жители беспрестанно просили у них рыбы и показывали знаками, что сей способ ловления им известен; а я и сеть у них видел, только очень небольшую, которую и выменял. Они также едят мякоть из раковин, которую и ко мне раза два приносили.

В делании разных нужных им вещей жители острова Таны далеко отстали от жителей островов Общества, Дружеских, Маркиза Мендозы, Сандвичевых{185} и некоторых других. Самые необходимые для них вещи суть их кану, или лодки, которые выделаны очень неискусно. Длинное дерево, грубо внутри выдолбленное, составляет основание кану, к которому с обеих сторон привязаны по одной или по две доски веревками, свитыми из волокон кокосов; веревки сии продеты в дыры, где были сучья. Весла у них очень неудобно сделаны и имеют дурную фигуру.

Форстер говорит, что паруса у них не что иное, как низкие треугольные рогожки, поднимающиеся острым углом вниз. Мы в сей гавани не видали ни одной лодки с парусами, а видели две, которые пристали к берегу севернее гавани. Нам казалось, что они пришли с острова Эмира или Эрроманго; паруса на них были сделаны точно так, как Форстер описывает.

Самая лучшая их работа состоит в выделывании дубинок, которые хотя сделаны из чрезвычайно крепкого дерева, но обработаны очень хорошо, а особливо, когда возьмем в рассуждение, что вместо всех инструментов употребляют они одни лишь раковины.

Они делают род музыкального инструмента, состоящего из 4, 6 или 8 дудочек {*47}, которые связаны рядом по порядку их величины; в эти дудки они дуют, передвигая их подле губ, чем и производится нескладный свист.

Другие искусственные их произведения состоят в черепаховых кольцах, в рогожных кошелях или сумках и в некоторых других грубо сделанных безделицах.

О жителях других островов, соседственных Тане, Форстер говорит следующее: «Они (жители Таны) сказали нам, что сей человек был уроженец острова Эрроманго; казалось, что танцы говорили с ним на его собственном языке и что он не знал их языка; мы не заметили слишком примечательной черты в его лице, которая отличала бы его от жителей Таны; а одежда его, или, лучше сказать, украшения, были такие же, какие они употребляли; волосы он имел курчавые и короткие, а потому они и не были разделены на малые хвостики. Он был веселого, живого нрава и, казалось, был более склонным к забавам, нежели жители Таны».

Об острове Эмире Форстер говорит, что они точно не могли узнать, обитаем он или нет. Но мы узнали, что он обитаем, ибо на Тане видели жителя с него. Нам также удалось видеть одного жителя с острова Анаттома; и если бы танские жители нам об них не сказали, то мы не могли бы их отличить ни по чертам лица, ни по нарядам – так они сходны между собой, в языке же разности нам приметить было невозможно. Жители Таны обходились с ними весьма ласково, и казалось, что они приехали сюда за каким–нибудь делом, потому что нами, повидимому, они весьма мало занимались и смотрели на нас без приметного удивления.