Текст книги "Путешествие шлюпа Диана из Кронштадта в Камчатку"

Автор книги: Василий Головнин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

5 сентября в 4 часа после полудня увидели мы остров Уайт{44}. К вечеру подошли к нему. Ночь была лунная, светлая. Но лоцман наш, давно не бывавши в Порсмуте{45}, не хотел вести шлюп ночью на рейд, и потому мы всю ночь при входе лавировали, а с рассветом пошли к рейду. Приметив, что лоцман весьма дурно знал плавание в Английском канале{46}, а еще того хуже входы в гавани оного, и о течениях при здешних берегах не имел никакого сведения, я решился, по случаю усилившегося тогда ветра, потребовать местного лоцмана, который на сигнал от нас тотчас приехал и повел шлюп на рейд.

Перед полуднем мы стали на якорь благополучно, против Портсмута на рейде, называемом англичанами Спитгед, в расстоянии от города 1 1/2 мили; тут между многими английскими военными и купеческими судами находился и наш фрегат «Спешный» {47}.

Я отправился из Портсмута на другой день (7 сентября), препоручив шлюп в командование лейтенанта Рикорда, а поутру 8 сентября приехал в Лондон.

Консул наш и морской комиссионер Грейг был отчаянно болен. И как снабжение шлюпа водкой, ромом, вином и платьем для служителей зависело от него, то я мог предвидеть, какие препятствия должны будут повстречаться в скором нашем отправлении из Англии.

Однакож Грейг при свидании со мной уверил меня, что от его болезни никакой остановки в моих делах произойти не может, потому что попечение о скорейшем доставлении на шлюп всех нужных вещей он возложил на своего брата, и просил меня сноситься с ним по делам, пока он сам так трудно болен.

Будучи таким образом обнадежен консулом, я его оставил и приступил к делам, до меня собственно касавшимся. Я кончил скоро мои дела, отыскал и купил все нужные для нас книги, карты и инструменты и отправил их в Портсмут, равно как и инструменты, сделанные по предписанию морского министра – хронометры, – отослал я к Белли, главному математическому учителю в королевской морской академии в Портсмуте. Барод, мастер двух из наших хронометров, просил его принять на себя труд поместить их в академической обсерватории и наблюдать за ходом до самого нашего отбытия.

Между тем по случаю разных слухов, напечатанных во всех лучших лондонских ведомостях, о приближающемся разрыве между нашим и здешним двором и о причинах оного, которые мне показались весьма основательными, я представил нашему министру, что назначение вверенного моему начальству шлюпа заключает в себе единственно предметы, относящиеся к познаниям, касающимся мореплавания и открытия мест у берегов восточных пределов Российской империи, почему и просил его исходатайствовать мне вид или род паспорта от английского правительства, по которому бы я мог свободно входить в порты, принадлежащие англичанам, и быть обезопасен со стороны их морских сил в случае войны между двумя державами. Словом сказать, я желал иметь такой паспорт, который обыкновенно дают воюющие державы неприятельским судам, отправляемым, подобно нам, для открытий. Его превосходительство признал справедливость моей просьбы и обещал просить здешнее правительство о доставлении мне таковой бумаги, которую я через несколько дней и получил.

14 сентября последовала кончина нашего консула.

Скоро после сего несчастного случая Грейг письменно меня уведомил, что по смерти брата его он вступил в исправление его должности по части снабжения наших военных судов, которым случится притти в Англию.

Вследствие сего письма я опять стал просить Грейга отправить нас как можно скорее, и в ответ на мое к нему отношение он всегда жаловался на медленное течение дел и на великую точность, с каковой оные производятся в торговом департаменте, уверяя притом беспрестанно, что решения должно ожидать со дня на день. Напоследок, не видя конца сему решению и не имея более никакого до меня принадлежащего дела в Лондоне, я отправился в Портсмут 27 сентября и решился впредь никакого словесного по делам сношения с Грейгом не иметь.

На другой день я приехал на шлюп и нашел, что старанием лейтенанта Рикорда он находился в совершенной готовности итти в путь, и если бы мы имели водку, ром, вино и свинец, то через два дня могли бы сняться с якоря, а может быть, и скорее. 13 октября я получил от Грейга письмо, что свинец отправлен из Лондона 28 сентября, а о напитках он ожидает решения торгового департамента. 19 октября агенты или поверенные Грейга в Портсмуте письменно меня уведомили, что последовало повеление снабдить шлюп требуемым количеством вышеупомянутых провизии беспошлинно, из коих водку и вино отпустят в Портсмуте, а ром Грейг уже отправил из Лондона.

Но через несколько часов привезли ко мне от тех же агентов другое письмо, которым они меня уведомляют, что в повелении ошибкой написано отпустить восемь галлонов водки вместо осьмисот. Следовательно, о сем надобно писать в торговый департамент и ожидать из Лондона перемены или поправки в повелении, а без того невозможно получить водку. Делать нечего, надобно было ожидать. Однакож в предосторожность я за долг почел обо всех случившихся остановках уведомить министра и на донесение мое получил решение, что он препоручил шведскому вице–консулу, в Портсмуте находящемуся, снабдить меня как можно скорее или требуемым количеством напитков или деньгами на покупку оных на Азорских островах, на Мадере, в Канарских островах или в Бразилии; впрочем, предоставил мне взять ли их от него, или от Грейга, смотря по тому, кто скорее доставит.

Пока сия переписка продолжалась, дело в торговом департаменте было кончено и решение прислано. Грейг с ромом приехал в Портсмут. Казалось, всем препятствиям положен донец; свинец прибыл в Портсмут, и 24 октября мы его погрузили в шлюп, а на другой день надобно было принимать водку, ром и вино. Но вдруг того утра я получил от Грейга совсем неожиданное письменное уведомление, что таможня не позволяет везти ром на шлюп, пока «Диана» не будет внесена в таможенные книги и не заплатит всех портовых пошлин, как купеческое судно. Императорскому военному судну сравниться с торговыми судами и платить таможенные и портовые повинности было дело новое и неслыханное. Я прямо уведомил Грейга, чтобы вперед ни таможня, ни другой кто не смел бы и предлагать таких требований; большое количество вышепомянутых напитков покупаем мы не для торгу, а для употребления в вояже, который, может быть, продолжится два или три года.

Водку и вино мы приняли и погрузили в шлюп 27 октября, а между тем вышло позволение и ром отпустить беспошлинно. Но с ним препятствия со стороны таможни еще не кончились: количество привезенного рома заключалось в 8 больших бочках, каждая содержала 35 ведер. Спускать их в трюм и устанавливать было весьма трудно, как по тяжести их, так и по тесноте трюма. Почти 8 часов беспрестанно сия работа нас занимала, и лишь последнюю бочку стали спускать, как вдруг агент Грейга приехал к нам с двумя таможенными и сказал, что они в таможне позабыли ром перемерять, а сие необходимо нужно по их законам, и потому требовали, чтобы я им поднял все бочки.

Надобно знать, что ром был отправлен на судно через таможню с одним из досмотрщиков, который и находился во все время на шлюпе, пока мы его грузили.

Такой их поступок после всех прежних притеснений достаточен был тронуть и разгорячить самого хладнокровного человека. Я им сказал, сколько трудов и времени нам стоило погрузить бочки в трюм, и затем предложил, если они хотят, то могут вымерить последнюю бочку и по ней определить количество рому, так как бочки все равны; впрочем, если необходимо нужно их поднимать наверх, то после сего я совсем рому брать не хочу. Они могут его отвезти на берег опять, а издержки заплатит тот, кто позабыл мерять его тогда, когда надобно было. Поговоря немного между собой, они согласились на мое предложение и скоро оставили нас в покое.

Многие из читателей, может быть, заключат из моего повествования, что Грейг и сам с намерением почему–нибудь был причиною таких странных и необыкновенных препятствий и медленности, которые продержали нас в Англии почти два месяца. Отдавая справедливость бескорыстному характеру Грейга, я скажу, что не только чтобы делать какие–нибудь остановки в моих делах, – он старался, сколько мог, вспомоществовать нам во всем, о чем его просили, и нередко сам предлагал свои услуги; например, он купил для шлюпа многие нужные вещи с немалой выгодой для казны.

Если Грейг и был причиной вышеупомянутой медленности, то, конечно, без намерения и не для интереса, а по недостатку в той ловкости и хитрости, которые нужны при обхождении с такими корыстолюбивыми и пронырливыми людьми, которые наполняют английские таможни. Все знают, что подлее, бесчестнее, наглее, корыстолюбивее и бесчеловечнее английских таможенных служителей нет класса людей в целом свете. Потому легко могло статься, что Грейг, желая сохранить государственный интерес, не хотел сделать им обыкновенных подарков, или, лучше сказать, дать взятки, к коим они привыкли и ожидают от всякого, в них нужду имеющего человека, как бы своего должного.

31 октября я кончил последние мои дела с Грейгом.

Тогда мы были совсем готовы итти в путь с наступлением первого благополучного ветра.

Глава третья. НА ПУТИ ИЗ АНГЛИИ ДО БРАЗИЛИИ

Известно, что все императорские военные суда, отправляемые из российских портов в заграничные моря, следуют в содержании команды и продовольствии служителей провиантом одному общему правилу, предписанному в наших морских узаконениях, выключая из сего то, что, по неимению в иностранных портах хлебного вина, ржаных и солодяных сухарей, производят им французскую водку, или ром, белые сухари и виноградное вино с водою вместо квасу. Но провиант, заготовленный для нас, был совсем другого рода и качества; от того, которым вообще снабжается наш флот.

Переход из России до Англии нельзя почесть дальним плаванием, которое, по моему мнению, началось только со дня нашего отправления из Портсмута; ибо, оставляя Англию, мы оставили Европу.

В землях, к которым нам надлежало приставать в плавании до Камчатки и на возвратном пути оттуда в Европу, нет никаких уполномоченных или доверенных особ со стороны нашего правительства; нет ни русских консулов, ни купцов, и для того все пособия мы должны были просить или от чужестранцев, или искать в собственных своих средствах и запасах.

Потому прежде повествования о дальнем вояже, которое начинается с сей главы, здесь, я думаю, у места будет упомянуть о средствах, принятых мною к сохранению порядка и опрятности в команде и чистоты в шлюпе, а также о положении, по коему провиант был производим служителям в течение сей экспедиции.

Что принадлежит до порядка в команде, опрятности служителей и чистоты в шлюпе, то средства и правила, принятые мною на сей конец, я сообщил письменным приказом следующего содержания.

1. Офицер и гардемарин {48}, стоящие вахту с 5‑го до 9‑го часа, в те сутки наблюдают за чистотою; они стараться должны, чтобы принадлежащие к сему предписания совершенно были выполнены.

2. Всякий день, кроме чрезвычайно ненастных, койки выносить наверх в 7 часов поутру и раздавать за четверть часа до захождения солнца.

3. В очень ненастные дни коек наверх не выносить, однакож с планок снимать и складывать посредине судна на сундуки и в грот–люк {49}.

4. Наблюдающему за чистотой офицеру в свой день чаще ходить по деку{50} и посылать гардемарина смотреть, чтобы служители днем не спали, чтобы мокроты в банках{51} не было, чтобы в банках отнюдь никакого мокрого платья не лежало, и на низу сушить ничего не позволять.

5. Все служительские вещи должны храниться в чемоданах, для коих отведено особливое место, в банках же никаких вещей, кроме необходимого платья, не иметь.

6. Баки, ложки и все другие нужные для стола вещи хранить по–артельно в нарочно для них сделанных местах, а в банках их не держать и полок никаких отнюдь не делать.

7. Время на завтрак, обед и ужин определяется по получасу; к завтраку свистать в 8 часов, к обеду в 12 часов, а к ужину за полтора часа до захождения солнца. Сие разумеется, если работы нет, в прочем – смотря по обстоятельствам.

8. После обеда и ужина все бывшие в употреблении баки, ложки и пр. перемыть, вытереть и положить на свои места; палубу подмести и мокроту вытереть.

9. Мокрыми швабрами никогда нижней палубы не тереть. Дней для мытья оной не назначается; а когда я велю мыть нижнюю палубу (что всегда будет в хорошую погоду), то пушки выдвинуть, все мелкие вещи передвинуть или вынести наверх; и коль скоро палуба вымыта, то пока совсем не высохнет, служителям вниз сходить не позволять.

10. Вахтенным офицерам наблюдать, чтобы во всякую хорошую погоду виндзейли{52} были спущены в люки, в трюм, – от времени, как служители вынесут койки наверх, до раздачи оных.

11. По смене с вахты или после какой работы мокрого платья на низу держать не позволять; а у лестницы все скинув, сложить в шлюпку на ростры{53} или в другое удобное место, а потом в хорошую погоду развесить для просушки.

12. Для мытья белья один день в неделю назначается, смотря по погоде. Половина команды должна мыть в один раз; для сего варить в котле пресную воду. Соленой же водой рубашек, простыней и шейных платков не мыть, а прочее платье мыть в соленой воде вместе с койками.

13. Для починки платья дается один день в неделю, смотря по погоде; а если погода хороша, то суббота назначается, буде работа не помешает.

14. Вахтенные офицеры должны также строго наблюдать, чтобы в ночное время или в мокрую и сырую погоду служители отнюдь не выходили бы за чем–нибудь наверх без верхнего платья, в одних рубашках, кроме опасных и чрезвычайных случаев, где они вмиг понадобятся.

15. Вахтенным офицерам особливым образом предписывается наблюдать, чтобы служители ни под каким видом не спали и не лежали на деке, а особливо на мокром или во влажную погоду.

16. В неделю один раз, если погода позволит, просушивать служительские постели, подушки и другие к ним принадлежащие вещи, которые для сего раскладывать по рострам, развешивать по сеткам и вантам{54}.

17. Служители должны белье переменять на себе два раза в неделю, в которые дни вахтенные командиры должны свои вахты осматривать, к чему назначаются воскресенье и среда.

Провиант служителям производил я вообще по следующему положению, согласно с мнением капитана Крузенштерна.

В портах: мясо свежее по фунту на человека ежедневно, варя оное в супе с зеленью разного рода, какую можно было получить; прочую провизию по уставу, кроме гороха, крупы на кашу и масла, которые, заменяясь мясом и зеленью, оставались натурально в казне. В жарких климатах выдавал я служителям иногда вместо сухарей мягкий хлеб.

В море: в умеренных климатах производилась обыкновенная порция по уставу, когда не было признаков цынготной болезни; в сем случае я особенно следовал капитану Крузенштерну. В поданном от него мнении в Коллегию он говорит, что «всегда старался производить служителям провиант как можно сходнее с регламентным положением». В жарком климате, смотря по погоде, я давал мясо соленое четыре дня в неделю; а горох и кашу три дня, и мясо не всегда согласно уставу, а иногда по полуфунту и часто по четверти фунта, варя оное во щах с крупой и кислой капустой или в супе с крупой и бульоном попеременно, соображаясь с погодой и следуя советам лекаря.

Водку и ром в холодные дни, пасмурные и туманные погоды давал я по целой чарке, не разводя с водой, и нередко по две чарки в сутки, когда обстоятельства заставляли команду в мокрое, ненастное время долго работать наверху, а в умеренные погоды и теплые дни производились оные на 2/3 чарки водки или рому 1/4 чарки воды; в жары же на 1/2 чарки водки или рому 1/2 чарки воды; если же погода к вечеру делалась чувствительно холоднее, то давал и остальную 1/3 или 1/2 чарки, мешая также с водой, чтобы сделать целую чарку в день. А в самые большие жары водка и ром совсем производимы не были.

Для питья, вместо квасу, в портах, где можно было получить пиво, я выдавал по полкружки на человека в день и брал оного с собою в море столько, сколько можно было удобно поместить. А там, где не было пива, и в море, производил я в холодные дни водку, а в теплые виноградное вино, мешая с водой: водки 3/4 чарки на 4 чарки воды, а вина по 1 чарке на 5 чарок воды, а там они прибавляли сами воды, если хотели. Иногда в море приготовлял я пиво из спрюсовой эссенции{55} и раздавал по полкружки на человека в день. Капитан Крузенштерн рекомендует обыкновенное пиво и сей напиток, как уничтожающие цынготную болезнь. Свойство сие также приписывают оным многие другие знаменитые мореплаватели.

В портах, изобилующих фруктами, я давал служителям ежедневно достаточное количество зрелых плодов, которых, так же как и разного рода зелень, брал большим количеством в море.

Соль производима была по уставу, а уксус – смотря по тому, какую пищу служители имели: в портах со свежим мясом оный совсем производим не был, а в море обыкновенно по уставу; когда же горчицу выдавали или когда рыбу случалось поймать, то порцию уксуса несколько я увеличивал.

В продолжительные холодные и мокрые погоды, особливо у мыса Горна, по вечерам, а иногда и два раза в сутки, поутру и ввечеру, давал я команде чай или пунш.

* * *

1 ноября поутру ветер, утвердясь на румбе NWO, дул свежо и ровно. Погода была ясная и отменно холодная, так что лужи и канавки замерзли. Изредка показывались облака, которые быстро неслись по ветру, – все сии знаки предвещали продолжение благополучного нам ветра. Лоцмана, утверждаясь на своих признаках, уверяли, что NO ветер продует долго.

Портсмутский рейд наполнен был судами, давно ожидавшими попутного ветра для выхода из Канала {56}, и все они начали готовиться к отправлению; мы также, со своей стороны, не потеряли времени и не упустили воспользоваться сим благоприятным случаем. В полдень приехал к нам лоцман, а в час пополудни, окончив все мои дела на берегу, я возвратился на шлюп и привез с собою из академии наши хронометры.

В 4 часа после полудня мы снялись с якоря и пошли в путь. В 6 часов вечера миновали все опасности и были на чистом месте в Канале. Тогда я отпустил лоцмана.

Сначала я имел намерение взять лоцмана до самого мыса Лизарда{57}, так, как все наши военные суда прежде делали. Зимнее бурное время, краткость дней, туманные погоды и господствующие в Канале западные ветры в сие время года требовали сей нужной осторожности: идучи Английским каналом, надобно всегда быть готову и держать себя в состоянии войти удобно в безопасный порт в случае крепких противных ветров; но чрезвычайная цена (30 фунтов стерлингов), которую лоцман требовал, заставила меня несколько подумать, взять ли его или нет. Наконец я расчел, что состояние атмосферы и другие признаки, с коими начался попутный ветер, предвещали продолжение оного и что, в случае перемены ветра, я могу зайти в три главные английские порта Канала (Портсмут, Плимут и Фальмут{58}). Входы в них мне довольно хорошо известны, так что если бы и лоцмана не выехали, то войти в оные можно бы было безопасно. Потому я решился сам вести судно Каналом, не платя лоцману 300 рублей по тогдашнему курсу.

Сверх того, я имел другой особливый предмет в виду; по положению морей, коими нам плыть надлежало, мы должны были по необходимости нередко плавать у опасных берегов и входить иногда в нехорошо описанные или и совсем неизвестные гавани без лоцманов. Следовательно, нужно было заблаговременно показать команде и приучить ее видеть, что не всегда мы можем прибегать к помощи лоцманов, а должны часто сами на себя полагаться.

Второе число ветер продолжал дуть нам попутный. Погода была облачна, иногда шел дождь. На следующий день (3‑го числа) на рассвете, в 7 часов утра, открылся мыс Лизард. Лизард, южный мыс Англии, был последней европейской землей, нами виденной. Нельзя было не приметить изображения печали или некоторого рода уныния и задумчивости на лицах тех, которые пристально смотрели на отделяющийся от нас и скрывающийся в горизонте берег.

Из четырех случаев моего отправления из Европы в дальние моря я никогда не оставлял ее берегов с такими чувствами горести и душевного прискорбия, как в сей раз. Даже когда я отправлялся в Западную Индию{59}, в известный пагубный, смертоносный климат, и тогда никакие мысли, никакая опасность и никакой страх меня нимало не беспокоили. Может быть, внутренние, нам непостижимые, тайные предчувствия были причиной таковой унылости духа; а может статься, продолжительное время, в течение коего мы должны были находиться вне Европы и в отсутствии от родственников и друзей и необходимо должны неоднократно встречать опасности и быть близко гибели, рождали отдаленным, неприметным образом такие мысли при взгляде на оставляемый берег.

Ветер от О, постепенно усиливаясь, произвел чрезвычайное волнение и к ночи дул жестоким образом, при пасмурной, облачной погоде с дождем. В ночь ветер отошел к NO и дул шквалами с такой же силой, как и прежде, отчего волнение сделалось гораздо опаснее, и около полуночи шлюп, продержавшись слишком много на ветру, попался между волнами. Тогда качало его с боку на бок несколько минут ужасным образом; все снасти и ядра из кранцев{60} покатились по деку. В сие время валом оторвало с левой стороны висевшую на боканцах{61} пятивесельную шлюпку, самую лучшую из всех наших гребных судов.

Через полчаса после того шестивесельную шлюпку, висевшую за кормой, также оторвало было.

Мы скоро ее опять приподняли и укрепили, однакож волнением много повредили оную. Кроме того, что через сии два случая мы потеряли совсем одно из наших гребных судов и повредили другое, они лишили команду большого количества свежей капусты и другой зелени, заготовленной мной для них в Англии, которые, за неимением места в шлюпе, были сложены в шлюпках.

Ветер стал смягчаться о полудня 4‑го числа. 5‑го числа во все сутки ветер продолжал дуть умеренный; погода была облачна. Сего числа после полудня мы встретили американское купеческое судно, у которого корма была обтянута парусиной; надобно полагать, что валом ее повредило в прошедший шторм.

В ночь на 6‑е число ветер дул умеренно и тихо до полуночи 10 ноября. Почти во все сие время погода была немного облачна. Иногда было пасмурно и шел дождь, однакож не часто. Во весь почти день у нас было в виду одно купеческое судно, однакож мы не знаем, какое оно.

С полуночи 10‑го числа погода стояла иногда облачная, изредка с дождем, а большей частью было столько ясно и чисто, что нам всегда удавалось делать нужные астрономические наблюдения.

Около полудня 12‑го числа ветер стих, и наступил штиль. Сего числа мы поймали две черепахи; одна из них была очень велика, но у нас никто не умел их приготовить, Я предложил мясо и жир, все вместе, сварить просто в супе, отчего вышла такая странная, наполненная жиром похлебка, что многие из наших молодых господ скоро почувствовали следствие сего блюда, беспокоившее их целые сутки. Впрочем, это надлежало приписать нашему неискусству в поваренной науке, а не действию черепашьего мяса, которое составляет одну из самых приятных и здоровых свежих морских провизий.

До сего дня производилось служителям всякий день по фунту свежего мяса на человека, кроме последних двух дней, в кои было произведено по полуфунту, пополам с солониной; свежего мяса, взятого из Англии, нам стало на 12 дней.

15‑го числа на рассвете, в 6 часов, открылся нам остров Порто – Санто{62}. Увидев Порто – Санто, я стал держать прямо на восточную оконечность острова Мадеры{63}. Ветер от N продолжал дуть умеренно и с одинакою силою во все сии сутки. Пользуясь оным, мы шли под всеми парусами. Волнения почти совсем не было. Но, к крайнему нашему неудовольствию, мы видели, что «Диана» более 8 узлов не могла итти. Следовательно, можно сказать, что 8 узлов было для нашего шлюпа самый большой ход, какой только образ его строения позволял ему иметь. Между Порто – Санто и Мадерой мы видели большого кита.

Перед захождением солнца мы прошли восточную оконечность острова Мадеры, идучи между оной и островами Дезертос {64}. Ветер постоянный от NNW дул умеренно и ровно.

Не желая потерять столь благоприятного случая выбраться из широт переменных ветров и поскорее войти в пассатные ветры{65}, я взял намерение не заходить на Мадеру; и если погода будет продолжаться нам попутная и благоприятная, то и Канарские острова{66} миновать, а запастись вином в Бразилии, где оно, будучи привозное{67}, хотя немного и дороже, но зато ветер и время не будут потеряны. Что принадлежит до свежей пищи для служителей, то они в ней большой нужды еще не имели.

Из наших господ некоторые жалели, что были лишены случая побывать на Мадере. Мне и самому было неприятно, что обстоятельства не допустили иметь это удовольствие, но что делать! Успех нашей экспедиции того требовал.

Остров Пальму, самый западный из Канарских островов, кроме Ферро, мы проходили поутру 17‑го числа, в расстоянии от него на 38 или 40 миль. Мы его видели, только вершина оного была скрыта в облаках. Сего же числа до полудня случилось солнечное затмение.

Беспрестанно переменные тихие ветры, маловетрия и частые штили мучили нас до 28 ноября. Тропик Рака мы прошли поутру 28‑го числа, но настоящий пассатный ветер от N (хотя и весьма тихий) встретили мы в 6 часов вечера 28‑го числа, будучи тогда в широте 20° {*7}.

С 20‑го по 28‑е число ничего особенно примечательного не случилось. Погода была сухая; небо хотя почти всегда было покрыто облаками, но не дождливыми и не густыми. Солнце часто сквозь них было видно, и нередко сияние его не слишком было для нас приятно в жарком климате. На пространстве сего скучного перехода мы часто видели летучую рыбу (flying–fish англичанами и poisson volant французами называемую) и разные роды других рыб, но поймать удами ни одной не могли.

1 декабря в 4 часа пополудни увидели мы вершину острова Св. Антония, одного из островов Зеленого мыса{68}. Он показался нам по компасу на NotO 1/2 O в глазомерном расстоянии, судя по высоте его и чистой погоде, не менее 60 миль. Известно, сколь трудно глазомером определить расстояние от высоких, гористых земель, как бы кто искусен ни был в такого рода замечаниях. Даже, точно знавши перпендикулярную высоту вершины видимого высокого берега, едва ли можно, не видя прибоя воды, отгадать расстояние до него, не сделав ошибки на треть или одну четверть оного. Притом надобно помнить и то, какое действие рефракция, зависящая от состояния атмосферы, производит в явлении отдаленных предметов; следовательно, пункт, таким пеленгом определенный, не может служить нимало основанием для поверки хронометров.

Мореплавателям известно, что пассатные ветры не до самого экватора простираются, и не всякий год и не во всякое время года они перестают дуть в одной и той же широте; иногда уничтожаются они ближе к экватору, иногда далее от него. Ванкувер{69} в мае 1791 года потерял пассатный ветер в широте 6°20′; Лаперуза{70} в августе 1785 года оставил он в широте 14°, а Дантркасто{71} – в ноябре 1791 года в широте 9°.

В широтах, где перестают дуть пассатные ветры, наступают обыкновенно штили и маловетрия, сопровождаемые проливными дождями и частым громом. В сей тихой полосе воды подвержены сильным течениям, по большей части имеющим направление к W и к NW. Оные производят великое влияние на курсы кораблей по причине малого их хода, и для того, чтобы пройти экватор в известном градусе долготы, надобно заблаговременно, не выходя из свежих пассатных ветров, расположить так курсом, чтобы, приближаясь к экватору, течения не могли в полосе, где почти вечно тихие ветры царствуют, склонить слишком много к западу. Суда, идущие из Европы к мысу Доброй Надежды или в Южную Америку, по большей части проходят экватор между 18 и 26 градусами долготы.

Рассматривая в журналах знаменитых мореплавателей мнение их, под каким градусом долготы выгоднее проходить экватор, я увидел, что некоторые из них совершенно различно думают между собой о сем предмете.

Приняв за правило с самого начала плавания моего более руководствоваться замечаниями и мнением капитана Ванкувера {*8} {72}, я решился принять его совет и для того от островов Зеленого мыса стал держать так, чтобы в состоянии быть перейти через экватор в долготе 26 или 27°.

Свежий пассатный ветер прямо от NO, а изредка от ONO, дул до рассвета 5‑го числа, а затем отошел к О и сделался тише. Около полудня перешел он в SO четверть и стал дуть еще тише, переменяясь беспрестанно с одного румба на другой. Сие нам показало, что пассаты нас оставили (в широте 7°) и наступают экваторные штили. В полдень сего числа по обсервации мы находились в широте 7°7′41''; в долготе по хронометрам 23°52′49''.

С 5 по 18 декабря мы находились в самом несносном положении: частые штили и беспрестанно переменяющиеся тихие ветры заставляли нас всякий час переменять курс и ворочать парусами. Небо почти во все сие время было покрыто черными, грозными тучами; всякую ночь кругом нас мы видели жестокую молнию и слышали гром, который очень часто гремел прямо над нами, и молния блистала страшным образом.

Дождь лил ежечасно в великом количестве, так что развешанный на шканцах{73} тент в минуту наполнял бочку, а что несноснее и мучительнее было как для офицеров, так и для команды, то это шквалы, которые беспрестанно находили с разных сторон горизонта и всегда приносили с собою проливной дождь. Но никогда крепкого порыва ветра мы не имели, хотя известно, что дождевые тучи приносят с собой жестокие вихри. Однакож и в сем случае эти тучи вдали всегда имели грозный вид и все признаки жестокого шквала, а потому мы всякий час принуждены были держать всю команду у парусов, в готовности убирать оные. Тихие же ветры принуждали нас нести все паруса, какие только мы имели, даже и в ночное время; иначе целого месяца было бы мало на переход сей несносной полосы жаркого пояса; а имея много парусов, – безопасность мачт, да и целость самого судна, можно сказать, требовали величайшей осторожности с нашей стороны. Сверх того, невзирая на продолжительные ливни, теплота была чрезвычайная, и хотя солнце редко и не надолго показывалось из–за облаков, но лишь оно начинало сиять, в ту же минуту и жар становился несносным.

Кроме того, что мы терпели от состояния атмосферы, море не менее нам вреда причиняло: во все помянутые 13 дней волнение, или, лучше сказать, зыбь была большая, неправильная, какая бывает обыкновенно после ветров, крепко дующих скоро один после другого с разных сторон. Толчея сия валяла нас то с носу на корму, то с боку на бок, всегда, когда ветер совсем утихал и шлюп не имел ходу.