Текст книги "Совсем чужие"

Автор книги: Василий Тонких

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 6 страниц)

Григорий на этот раз не спешил с ответом. Он боялся: вдруг опять сядет в галошу.

– Вы привязались к нему? – как учитель ученику подсказала Раиса Степановна.

Григорий кивнул головой. А из груди у него вырывался отчаянный крик: «Судьи! Я любил Марину, полюбил и ее ребенка. Передав Николаю Игорька, вы признаете несправедливыми все мои поступки. А разве я из мести, по злому умыслу или какой корысти простил Марине ее ошибку, женился на ней, воспитывал дите?..»

Ход его рассуждений нарушила Анна Павловна:

– Садитесь, ответчик Королев.

Глядя на его медленно удаляющуюся спину, на жалко опустившиеся плечи, Раиса Степановна поняла, что Григория роднила с ребенком не простая привязанность, а какие-то более глубокие чувства. «Но все равно ребенка нельзя оставлять в селе, – ушла она от волновавшей ее мысли. – Два отца опять могут встретиться на узкой дорожке. У каждого из них есть родственники. Вот и встанет снова стена на стену. И все будет пагубно отражаться на ребенке…»

– Свидетель Тихонов Борис Леонтьевич, – позвала председательствующая.

Высокий и широкоплечий мужчина с улыбчивым лицом и черными смоляными кудрями подошел к судейскому столу. Это муж тети Маши.

– Что вы нам скажете, свидетель Тихонов? – обратилась к нему Анна Павловна.

– Все расскажу, – взмахнув рукой, браво начал свидетель. – Перво-наперво о Григории, моем соседе. К своему мальчишке он относится, как хороший непьющий отец. Купил недавно ему пальтишко, – и загнул длинный с синим ногтем палец, видно зашиб его, – костюмчик, – второй палец поджался к ладони, – ботиночки и по мелочи, что полагается. Ребенка утром приводит ко мне, то есть к моей жене, она у меня дома сидит по случаю целой оравы детей, а вечером забирает.

– У вас вроде своего детского сада? – уточнил Сергей Тимофеевич.

– Вот-вот, – согласился Борис Леонтьевич.

– Гостеприимная у вас семья, – заметила Анна Павловна.

– Да как вам сказать, – мечтательно подняв вверх глаза, произнес Борис Леонтьевич. – Жена моя по натуре простая, да и ребят очень уважает. У нас-то одни девчонки. Вот и приветила мальчика.

В семье у Бориса Леонтьевича действительно родились одни девочки. Из-за этого ему в совхозе приклеили прозвище – Дамский закройщик. В глаза его так не называли, потому что Борис Леонтьевич сильно обижался, не считая себя виновником и относя постигшую их семью «неудачу» за счет недостатков жены. Но прозвище все равно ходило за ним по пятам.

Сергей Тимофеевич постоянно хмурился, недовольно шевелил седенькими усами. «Ребенок воспитывается у третьих лиц. Отец-то его – Григорий – порядочный человек, а жизнь свою пока не организовал…»

– Нормальная у вас в семье обстановка? – спросила Бориса Леонтьевича председательствующая. – Дружно с женой живете?

– Всякое бывает. Иной раз поскандалишь, а в другой раз поленишься, – охотно выдавал свидетель свои семейные секреты. – Жена-то случая не пропустит, особенно когда я подвыпью…

Заслушав остальных свидетелей и представителя органа опеки и попечительства, суд удалился в совещательную комнату.

Судьи будто заснули: из совещательной комнаты – ни звука. Намертво захлопнулась дверь. Григорию стало казаться, что она никогда и не открывалась. Он несколько раз выходил курить. На улице, около входа, стоял Спиридон Филиппович, тоже, видно, ожидал результата судебного заседания. Григорий в знак приветствия кивнул ему головой, но тот отвернулся, сознательно не заметил.

Игорек подавал сигналы: ему надоело ждать. А судьба его между тем решалась.

Но вот появились и судьи. Встали за столом важные и непроницаемые. Анна Павловна взяла в руки решение, стала читать ровно, без акцентирования.

«…Рассмотрев иск Скворцова Николая Спиридоновича к Королеву Григорию Павловичу, народный суд нашел…»

Защемило сердце у Григория. Суд с поразительной точностью установил отношения сторон, условия жизни ребенка. Григорий значился в решении простым ответчиком, а не настоящим отцом, которого хотят обокрасть. Он смешивался с Николаем, безлико растворялся в скупых строках. Даже и привязанность к Игорьку терялась в заумных словах судебной бумаги. В конце решения его больно кольнули в самое сердце. У двери до слуха долетела обрывочная фраза судьи:

– Если семейное положение изменится, вы можете…

При выходе из здания суда Спиридон Филиппович нетерпеливо спросил сына:

– Ну как решили?

В зал судебного заседания Спиридон Филиппович не входил: стыдился людей. После разъяснений милиционера Курлыкина он понял, что власть не на их стороне. Боясь еще раз опростоволоситься, он остался ожидать решения суда на улице, укрылся в тени.

В ответ на его вопрос сын безнадежно махнул рукой.

– А алименты с тебя не присудили Гришке? – приостанавливая сына, беспокойно схватил он его за рукав пиджака.

– Отец, оставь меня, пожалуйста, – высвободив руку, с неприязнью бросил на ходу ему сын.

– Недаром я опасался, – заикаясь от огорчения, обронил Спиридон Филиппович и, старчески горбясь, пошел к дороге.

Уже скрылся вдали на своем велосипеде Николай, уже далеко на знойной дороге маячил Спиридон Филиппович, а Григорий неподвижно стоял около машины, невидящими глазами уставился в пустоту.

– Ну поедем, папа! – звал его из кабины Игорек.

«Зачем же в детдом? Как же я его буду отрывать от себя? Дите-то заплачет… Он же без меня с ума сойдет, на полу головой будет биться, когда я ему скажу об этом… Ведь он уже все понимает…»

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Гнедая лошадка с лоснящимся крупом, игриво помахивая головой, легко везла двухколесную таратайку. Седок, упершись широкой спиной в задок, протянув толстые в сапогах ноги, не обращал никакого внимания на гудки автомашины, ехавшей позади него.

– Ты что, оглох? – крикнул ему Григорий, приоткрыв на ходу дверцу. – Сверни с дороги!

Но мужчина ничего не ответил и даже не повернул головы.

– Индюк надутый – выругался Григорий и прихлопнул дверцу. – Видно, начальство какое-то.

Лошадка резво вынесла таратайку к мосту.

Григорий остановил машину, сошел на землю. Удаляющаяся широкая спина вызывала в нем раздражение. Неожиданно лицо Григория преобразилось: оно обмякло, подобрело. «А куда мне торопиться? Совсем незачем спешить. В обратный путь было бы куда приятнее ехать».

– Игорек! – бодро позвал он сына. – Вылазь из машины, давай искупаемся.

Мальчик медленно выбрался из кабины, молча пошел к берегу реки. Сняв ботинки и носки, он сел на траву, свесив голые ноги в воду.

– Ты что, сынок, загрустил? – подходя к нему, спросил Григорий. – Ведь я тебя не куда-нибудь насовсем отправляю, а учиться. Если тебе не понравится, я приеду и заберу тебя.

Игорек нагнулся, набрал голышей, стал бросать их в воду. Он понимал, что отец старается казаться веселым. Игорек давно заметил, что отец переменился. Просыпаясь ночью от его громкого кашля, он видел, как тот долго курил за столом, хмурился, облокотившись на руки, о чем-то долго размышлял. А с ним, Игорьком, отец всегда веселый, ласковый. Только Игорька не проведешь. Он сразу почуял недоброе. Отец сегодня купил ему конфет и пистолет. Да они ему не нужны. Ничего он не хочет.

– Ну, раздевайся, – погладил его Григорий по голове.

Игорек поднялся, не спеша разделся, с печальным лицом спустился к реке. Переминаясь на сыром песке, пустил в воду фонтанчик, затем скрестил руки на груди. За последние дни он сильно сдал. Сейчас у него рельефно выступали ребра. Носик заострился и стал похож на заточенный карандаш.

Григорий разделся, бултыхнулся в воду, обдав Игорька брызгами, поплыл на середину.

Игорек от брызг съежился, окунулся в воду около берега. Затем вылез, оделся, стал смотреть на отца. Тот, взмахивая сильными руками, поплыл вдоль реки. У Игорька от восторга захватило дух: отец всю речку переплывает, он и в море не утонет. Но его радость, как солнышко в пасмурный день, только появилась и тут же исчезла. Еще тоскливее стало на душе. Сейчас отец отвезет его к незнакомым чужим людям, а сам уедет. Переедет через этот мост, остановится и опять будет купаться. А его, Игорька, с ним уже не будет. И влажной пеленой затуманились у него глаза. Он отвернулся от отца и стал смотреть прямо перед собой на противоположный берег. На той стороне в воде стояли коровы, лениво махая хвостами.

– Ты что же не поплавал? – спросил у него Григорий, вылезая из воды.

– Не хочу, – пробормотал в ответ Игорек.

Григорий, не одеваясь, закурил, сел возле него. Отец и сын молчали. Оба думали об одном и том же: через несколько минут им придется расставаться. И когда они снова будут вместе – неизвестно.

Волны реки неслышно набегали на берег, гладили песок, смывали с него оставленные ими следы. Может быть, и жизнь захлестнет теперь каждого из них, сгладит память о прежних днях. Кто знает. Разве можно предугадать все, что может случиться в жизни?

Сотрудница детского дома Агриппина Матвеевна, полная, заплывшая жиром женщина, встретила Игоря ласково. Она пыталась занять его игрушками и книгами. На обложке одной из книг Игорек увидел дракона с открытой зубастой пастью, от которого убегала горбоносая старушка в красном платье.

– Почитать тебе книжечку? – ласково обратилась к Игорьку Агриппина Матвеевна.

– Да, – стеснительно промямлил Игорек, сгорая от любопытства.

– «На краю долины, – выразительно начала Агриппина Матвеевна, – стоял маленький домик. Жили в домике четверо: старик со своей дочерью Зумрад и жена старика со своей дочерью Киммат. Старуха свою родную дочь Киммат любила, а падчерицу Зумрад ненавидела…»

Воспользовавшись занятостью Игорька книгой, Григорий на носках осторожно пошел к двери.

– «А старуха не унимается, требует: „Отвези Зумрад в дикие горы подальше, чтобы она заблудилась“, – слышал он позади себя вкрадчивый голос Агриппины Матвеевны, – Повел старик Зумрад в горы. Долго шли они горами да ущельями, зашли в такую глушь, где нога человека не ступала…»

Григорий знал, что мальчик после будет плакать, кричать, но пусть это случится не на его глазах. Когда Григорий, приоткрыв дверь, вышел в коридор и, молча прощаясь с сыном, в последний раз поглядел на него, Игорек тревожно обернулся. Оставив тетю, он подбежал к отцу, вцепился в его брюки.

– Я тебе сейчас пойду шоколадку куплю, – пытался обмануть его Григорий. – А ты пока с тетей книжечку почитай.

Но Игорек с недоверием отнесся к его словам.

Недобро поглядывая на Агриппину Матвеевну, он с дрожью в голосе говорил:

– Я с тобой, папа.

Агриппина Матвеевна уселась за стол, взяла с прибора самописку с тонким кончиком и в толстой тетради с жесткой картонной обложкой под № 75 разборчиво вывела: «Королев Игорь».

Григорий стал читать Игорьку сказку дальше:

– «Пошла Зумрад отца искать. Ходила Зумрад по горам, ходила и окончательно заблудилась…»

Расставание отца с сыном явно затягивалось. Агриппина Матвеевна бросала на них недовольные взгляды, с раздражением думала: «И кто ему дал документы? Зачем разрешили самому привезти ребенка?..»

Наконец Агриппина Матвеевна не выдержала. Она подошла к Игорю, взяла его за руку, повела с собой.

– Пойдем я тебя покормлю. Ты ведь кушать хочешь с дороги.

Игорек, упершись, скользил ногами по натертому мастикой полу.

Григорий поцеловал Игорька и быстро пошел к выходу. В коридоре его преследовал истошный крик. Выйдя на улицу, Григорий остановился, глубоко вздохнул. Он закурил и поглядел на дверь. «Не взять ли его обратно?» И тут дверь с треском открылась, с облупленной стены посыпалась штукатурка. Игорь бросился к отцу, спрятавшись за его спину, крепко ухватился за ногу. Через открытую дверь Григорий увидел, как Агриппина Матвеевна шаром катилась по коридору, махая в воздухе пухлой короткой кистью руки. «Укусил он ее», – догадался Григорий.

– Бежим к машине, – шепнул Григорий. Игорек летел, не чуя под собой ног.

– Скорее, папа! – панически выкрикивал он, боясь, как бы не догнала его тетя.

За воротами они услышали громкий голос Агриппины Матвеевны:

– Обождите! Я вам документы принесу.

Игорек, забравшись в кабину, трусливо озирался на ворота, теребил отца за руку:

– Поехали, папа!

Через ограду детдома перекинули тополя кряжистые сучья. Ветер сдувал с них белый пух, разносил по улице. Из открытого, занавешенного марлей окна двухэтажного здания детдома вырвался наружу рассерженный детский голосок:

– Как дам по башке – улетишь на горшке!

А из другого окна лилась веселая песня:

 
Тут комарик на лужок
Прилетел под липки,
Сел на тонкий лопушок,
Заиграл на скрипке.
Две лягушки комара
Мигом услыхали,
На лужайке до утра
Польку танцевали.
 

Возвратив документы, Агриппина Матвеевна осуждающе заметила:

– Напрасно вы канитель разводите. Раз суд решил, то нечего и своевольничать.

Попрощавшись с Агриппиной Матвеевной, Григорий развернулся и тронулся в обратный путь. Игорек – смирный, тихий. Григорий – задумчивый, сосредоточенный. Опять, как и сюда, ехали молчаливые. Только у Игорька радостно стучало сердечко да в глазах прыгали веселые зайчики.

«Разве я не в силах воспитать ребенка? – размышлял в пути Григорий. – Меня-то один отец вырастил…»

Машина, урча, выехала на бугор и понеслась возле дубовой рощи. Деревья друг от друга далеко, но каждый дуб крепок и могуч. На просторе они осанисто раздались, взмахнули куполами ввысь, привольно и молодецки раскинув густые сучья. Будто из тьмы веков, спасая Русь от вражеского нашествия, встали чудо-богатыри. Победив врагов, разыгралась в них силушка молодецкая, не мог их одолеть уже вековой сон. Так они и остались на Русской земле на диву и утешенье людям. Но пронесется ураган, развеется дремота, встрепенутся чудо-богатыри, удалью зазвенят листочки, богатырский вздох испустят великаны и весть о них далеко разнесется в чужих краях. Живы богатыри на Русской земле!

Вьется среди зеленых хлебов дорога. Солнце щедро разлилось по полям. В ощущении великолепия и могущества мира утонули невеселые думы Григория. Ему рисуется новая жизнь… Он приходит с работы домой, выносит на улицу ведро, мыло, полотенце. Игорек поливает из кружки на руки, потом неожиданно льет ему студеную колодезную воду за шею, смеясь отбегает в сторону. Лукавством и озорством светятся его глаза. А из дома кричит им Нина:

– Что будете есть? Колбасы вам пожарить или яичницу приготовить?

Ничего нет вкуснее блинцов с маслом, которые пекла ему с отцом бабка Груня. И он ответит жене:

– Напеки блинцов.

– Блинчиков давай! – повторит за ним Игорек.

И тут появляется Дарья Ивановна.

– Увел от меня дочь, скучно мне без нее. Хотя бы в гости почаще приходили. Пойдемте поужинаем вместе.

– Так нам Нина блинцы уже печет.

– А я не могу, что ли? – обидится она. – Напеку вам и блинцов, и блинов, и пирогов с начинкой и без начинки.

И пойдут они ужинать к Дарье Ивановне. Выпьют там по маленькой рюмочке, и Кондрат Поликарпович начнет хвастаться женой:

– Намедни зашел я за Дашей. В чайной Васька Попов со своим другом Федором Колотушкиным сидит за столом и ругается. Время позднее, а они никак не помирятся. Даша просит их освободить помещение, а они и слушать не хотят. Васька задирается, трясет Колотушкина за петли. И тут Даша как их подхватит обоих за шиворот – и на крыльцо. Зараз стихли. Когда она их вытряхивала, картузы с них послетали. Я им вынес картузы, а они мне руку пожали. Васька даже на прощанье сказал:

– Спасибоньчик, дед!

И растекаются, у Григория радужные мысли, все шире захватывая его воображение. Нина согласна воспитывать Игорька. Только она настаивает уехать отсюда, чтобы не было больше раздоров и столкновений с семьей Скворцовых. А какие могут быть столкновения? Николай здесь не живет, а его родителям Игорек совсем не нужен. Будем жить здесь. Надо только поскорее устроить эту новую жизнь. Нечего топтаться на месте. Самое худшее для человека – сидеть и ждать. Человек не курица, цыплят не выведет.

Взглянув на приумолкнувшего сына, произнес:

– Ничего, Игорек, скоро у нас будет мама. И заживем мы тогда, как и все люди…

_{Художник М. Н. Ребиндер}