Текст книги "Князья Русс, Чех и Лех. Славянское братство"

Автор книги: Василий Седугин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Василий Седугин
Князья Русс, Чех и Лех. Славянское братство

Борису Качеровскому

От автора

Роман «Князья Русс, Чех и Лех» открывает цикл исторических произведений, которые прослеживают процесс зарождения Руси с 278 года и завершаются утверждением Рюрика на новгородском престоле. В них впервые воссоздается подлинная история «дорюриковской Руси».

Все произведения цикла основаны на русских летописях, а также преданиях западных славян и европейских источниках, которые недавно вошли в научный оборот. Они со всей очевидностью указывают на западнославянское происхождение династии Рюриковичей и опровергают пресловутую «норманнскую» теорию.

Хочу коснуться происхождения названия «Русь». По моему убеждению, оно пришло из санскрита – основы индоевропейской семьи языков, возникшего десятки тысяч лет назад. Достаточно сказать, что в русском разговорном языке до 20 % слов заимствовано из санскрита (Гусева Н. Р. Славяне и арьи. Путь богов и слов. М.: Фаир-Пресс, 2002). Слово «русья» на санскрите значит «светлая, святая». Это слово наше, исконное, ниоткуда не занесенное и никем не завезенное, оно тысячелетия жило в гуще славянского племени. (Не сомневаемся же мы, что слова «русый, русоволосый» коренные, чисто славянские!) Неудивительно его широкое распространение в Восточной Европе в названиях населенных пунктов, рек, озер, местечек и проч.

Многочисленность их на нашем североприбалтийском пространстве (города Руса и Старая Руса, селения Русье, Порусье, Околорусье, две реки с названием Русская; Руса есть на Волхове, Русыня – на Луге, Русская – в Приладожье) норманисты объясняют занесением сюда таких имен через бродячих норманнов (по их финскому названию).

Но как можно объяснить наименования с корнем «рус» в тех местах, где не ступала нога норманнов и финнов? Это село Русс в нижнем течении Немана; в Курляндии – г. Россиены; Мазурское озеро Рош, село Росинско; на нижней Висле – Руссеная; близ крепости Иван-город – Россоч, Русец. И далее – через Галичину Карпаты в Трансильвании: Рава Русска, Руске Ушице; на западной стороне Карпат – речка Рушково, село Рушполяна; на восточной буковинской стороне – Рус-Молдвица; в центре трансильванских Альп село Русс, гора Рушка, села: Рушкичи и Русберг. Речка Русова впадает в Днестр около Ямполя; село Руска Банилла в Буковине около Прута; ряд сел около Дуная в Валахии; Рушук на Дунае.

Академик Н. Я. Марр, наш крупнейший лингвист кавказских языков, утверждает наличность этнических терминов «Руш, Рос, Рош» на Кавказе, Северном Кавказе и Черноморье. Сирийский церковный историк Захария Риттор (VI в.) называет среди народов Северного Кавказа народы Рос и Рус. Белами, переводчик Х века на персидский язык арабских хроник VII века, среди народов Северного Кавказа называет хазар, алан и русов. (Карташев А. В. История Русской церкви. М.: Эксмо, 2006. В 2 т.: Т. I. С. 71).

Как же все это вяжется со скандинавским происхождением слова «Русь»? Название нашей страны пришло из дремучих веков, оно наше, родное, славянское, оно всегда жило в нашем народе.

Римская Империя

Хорошо знаю, что известно многим, но не всем, как некогда из этой крапинской местности, по исчислению Петра Кодицилюса и многих других, в 278 году ушел очень знатный вельможа Чех с братьями своими Лехом и Руссом, а равно со всеми своими приятелями и родом, из-за того, что они не могли уже переносить те великие нападки и притеснения, которые делали им римляне, а особенно начальник римских войск Аврелий, который охранял Иллирию вооруженной рукой и настолько притеснял его род, что Чех со своими поднял против него восстание и вывел его из числа живых, и вследствие этого, боясь могучей руки римлян, покинул Крапину, свое отечество.

Sloboda Procop, franceskan.

Preporodjeni cen, aliti svetosti svetost cv. Procopa vu domovini Cena, Krapine… V Zagrebu pri Fr. X. Zeran… Seku 1767.

Из книги чешского историка

Прокопа Слободы

Император Проб (276–282) продолжал платить высокое жалованье солдатам, но заставлял их работать. Он требовал, чтобы они осушали болота, расчищали леса. Он хотел наделить их новью, вместо того, чтобы отнимать земли у старых владельцев, как это делалось раньше.

Всемирная история,

Т. П. М.: АН СССР, 1956, с. 739

I

В городе Виндобоне, расположенном на самой северной кромке Римской империи, служили с отрядами славянских наемников братья Чех, Лех и Русс. Город стоял на крутом берегу Дуная, за Дунаем – варварский край, населенный племенами германцев, кельтов, сарматов, иллирийцев, славян; позади – провинция Иллирик. По Дунаю на десятки и сотни километров тянулись укрепления, на которых несли службу легионы римской армии.

Но не только посредством укреплений защищалась граница. На противоположном берегу были созданы зависимые от Рима клиентские государства. Они брали на себя обязательства не пропускать через свои земли другие племена, предоставляли свободный проход римским воинам, разрешали им на своей территории строить крепости и дороги. В свою очередь римское правительство выплачивало вождям клиентских государств большие субсидии и поддерживало их в конфликтах с соседями.

Город Виндобона был одним из многих пограничных городов (Регина, Кастра, Кастра Батава, Лауриан, Карнунт, Бригенций, Сиртий, Виминаций и другие), размещенных на Дунае и призванных защитить империю с севера от варварских племен. Построен он был на высоком обрывистом берегу. На земляном валу возвышались деревянные крепостные стены и башни с двумя воротами; из одних дорога вела в Рим и во внутренние провинции, из вторых – на пристань, где стояли корабли из разных концов тогдашнего света. Если переправиться на ту сторону Дуная, то по петлявшей среди лесов и болот дороге можно было попасть на знаменитый «Янтарный путь», который из Италии шел до Прибалтийского побережья. В торговле янтарем принимали участие и римляне, и племена-посредники, через земли которых пролегал этот путь. Он был важен для самих племен в их торговых и хозяйственных связях друг с другом, поэтому по возможности ими поддерживался и не нарушался.

На центральной площади Виндобоны, которая служила рынком, стоял двухэтажный кирпичный дворец, в нем жил начальник гарнизона Аврелий, он же и правитель Иллирика. Дворец был красив, с колоннами, высоким парадным крыльцом и сложной конфигурации железной крышей, в окна были вставлены стекла, редкие в то время.

Рядом с дворцом располагались одно– и двухэтажные здания римских граждан – торговцев, ремесленников, хозяев ремесленных мастерских, ростовщиков, нашедших себе занятие в этом отдаленном крае.

Вдоль крепостной стены были выстроены шесть казарм для воинов центуриев; в них были большие спальные отделения, оружейные и другие подсобные помещения.

Отдельно стояли две термы, так по-римски назывались бани. Общественная терма принадлежала городскому муниципалитету, в ней за небольшую плату мог помыться любой желающий. Вторую воздвиг Аврелий по образцу и подобию римских, но, конечно, уступавшую им по роскоши внешней и внутренней отделки; в ней мылась местная знать и воины центурий.

В городе жили люди многих племен и народов – иллирийцы, германцы, славяне, даки, фракийцы, кельты, франки, евреи, сирийцы… Соответственно были построены и различного вида дома: деревянные с маленькими окошечками, которые закрывались или задвижками, или бычьими пузырями, из природного камня, саманные, тростниковые, полуземлянки и землянки.

Чех и Лех служили в римской армии в звании центурионов. В апреле 278 года центурионом стал и восемнадцатилетний Русс, который был до этого десятником, теперь под его началом стала сотня воинов. Его среди других почетных гостей пригласили во дворец Аврелия на пир.

Русса, видевшего до этого только жалкие славянские хижины да солдатские казармы, поразил великолепный зал с высокими потолками, отделанный белым с небесным оттенком альпийским мрамором, с большими, забранными разноцветными стеклами окнами, мозаичный пол с замысловатым орнаментом, масса светильников в форме птиц и растений, поддерживающих лампы с ароматным маслом. Зал казался ему воздушным, приподнятым над землей. Помещение было уставлено столами из цитрусовых деревьев с резными ножками, а возле них располагались ложи для гостей – по три ложи с трех сторон, так что принять участие в трапезе могли одновременно девять человек; четвертая сторона была свободной, чтобы рабы могли подносить кушанья и убирать грязную посуду.

– Брат, как можно так жить! – с придыханием произнес Русс, оглядываясь вокруг. – У меня дух захватывает от красоты!

– Здесь не живут, а пируют, – с усмешкой ответил Чех, опускаясь на одну из лож. – Располагайся рядом, ты теперь имеешь право на это место.

Когда гости собрались, на помост вышли хозяева – Аврелий с женой Луциллой, рядом с ними – их дети, Тибулл и Флавия. Аврелий был облачен в пурпурную мантию, одетую поверх белой туники, жена в золотистую тунику без рукавов, на которую был накинут белоснежный пеплум. Русс замер, увидев Луциллу. Его нисколько не привлекла ее одежда; он не мог оторвать взгляда от ее лица. В переливающемся свете многочисленных ламп оно, казалось ему, излучало некое сияние, притягивало и завораживало. Он не мог сказать, какие у нее глаза, нос, губы и все остальное, но только прошептал про себя: «Божественная женщина. Она достойна такого мужественного воина, как Аврелий, а он достоин ее».

Луцилла была второй женой Аврелия. Первая, не выдержав скучной и однообразной жизни в Виндобоне, оставила мужу двух детей, сбежала в Рим к отцу-сенатору и бросилась в омут столичных пиров и развлечений. Аврелий вновь женился на местной красавице из семьи торговца, которой не исполнилось и семнадцати лет; у римлян это считалось ранним браком, потому что они старались выдавать своих дочерей в 20–22 года.

Хозяева уселись за стол на помосте, пир начался. На каждом столе стояли кувшины с вином, солонка и уксусник. Рабы разносили блюда с разнообразной едой, гости сами себе накладывали кушанье в тарелки, мелкие и глубокие. Сначала были поданы устрицы разных сортов, морские ежи, улитки, дрозды со спаржей, откормленные куры, обжаренные в муке. Затем принесли рыбные блюда, кабанью голову, свиное вымя, жареных уток, зайцев…

Русс выпил бокал вина и сразу запьянел. Ему вдруг стало легко и радостно, все люди стали казаться приятными и чуть ли не родными. Он сидел и блаженно улыбался.

Но вот на помост вышел флейтист и сыграл короткую мелодию, привлекая к себе внимание гостей. Когда шум в зале немного стих, поднялся поэт и стал читать свои стихи. Хотя его слова хорошо были слышны, Русс почти ничего не понял. Все его внимание было сосредоточено на Луцилле. Она стала казаться ему еще краше, почти богиней. Ему доставляло огромное наслаждение смотреть на нее, ни о чем не думая. Смотреть и восхищаться, словно какой-то необыкновенной картиной талантливого художника.

– Ты почему ничего не ешь? – спросил Чех.

Русс удивленно посмотрел на него, будто вернулся из какого-то иного мира. И тут же почувствовал голод в желудке.

– Ешь, а то быстро запьянеешь и не досидишь до конца торжества.

Русс мановением руки позвал к себе раба, с его блюда положил себе жареного дрозда и пару ложек соленых грибочков, отрезал кусок от бока молочного поросенка и принялся за еду, искоса наблюдая за окружающими. К Чеху подошла Флавия, они занялись друг другом. Чех почти не пил, зато подруга часто наливала себе вина, быстро запьянела, лицо ее раскраснелось, она громко хохотала, почти беспрерывно что-то говорила, запрокинув голову. И впервые Руссу почему-то стало жаль брата. Все-то у него было на месте, ничего он никогда не перелишит, ничего не упустит, все по порядку. А вот явилась эта безалаберная Флавия, чего доброго от нее ждать?

Не то Лех, вертопрах и повеса. Вот и сейчас он уже прилично выпил, и, перегнувшись, вел беседу с какой-то молодой особой, сидевшей за соседним столом. Мужчины были явно недовольны таким вниманием к их даме, они кидали на Леха угрожающие взгляды, но это не останавливало его.

Между тем пир шел своим чередом. Один за другим выступали поэты, потом явились философы. Но их уже мало кто слушал, нарастал гул пьяных голосов, просторно прокатывавшийся под высоким потолком.

Скоро философов сменил оркестр из лир, кифар и небольшой арфы треугольной формы. Зазвучавшая музыка прервала разговоры, все стали слушать чарующие звуки мелодии. А потом появились танцовщицы. Нарядно одетые девушки двигались ритмично в такт музыке, распевая обрядовую песню в честь богини Минервы. Их полуголые тела тотчас привлекли внимание мужчин, иные повскакали с мест, притиснулись к проходу между столами.

За девушками вышли парни. Их танец был величавым и мужественным, воспроизводивший движения красивых тел и мужественной души на войне или в тягостных обстоятельствах.

И следом – пляска парней и девушек в честь покровителя виноградарства Бахуса, пляска шуточная, веселая с множеством разных движений, непристойных жестов, показывавших действия захмелевших поклонников бога вина…

Конечно, кое-что из показанного в этом зале Русс видел ранее на площади и улицах города, но там совершалось это примитивно, упрощенно, среди обычной обстановки. А здесь поражало все: и костюмы, и стройная музыка умелых музыкантов, и мастерство исполнителей. Он чувствовал, как затрепетало в нем все внутри, как впитывал его организм каждый ритм музыки, каждое движение танцоров. Да, это был настоящий праздник души!..

И вдруг, когда ушли музыканты и танцоры и в зале воцарился нестройный шум многих десятков голосов, он увидел идущую между рядами Луциллу. Она шла неторопливо, мило улыбалась и перебрасывалась фразами с сидевшими за столами, отдавая должное каждому из них. Русс хотел, но не мог оторвать взгляда от нее, чувствуя, как при ее приближении уходит из-под него пол…

Вот Луцилла подошла к столу, произнесла мягким голосом:

– Приветствую вас, достославные центурионы Чех и Лех. Как вы чувствуете себя в моем дворце? Всем ли довольны, нет ли каких просьб или пожеланий?

– Благодарим тебя, божественная Луцилла, за внимание и доброту, – слегка поклонившись, ответил Чех. – Мы всем довольны и приносим нашу благодарность тебе и твоему супругу.

Тут она взглянула на Русса и спросила:

– А кто с вами третьим будет? Что-то его раньше я не видела в этом зале.

– Это наш брат, Русс. Он недавно назначен центурионом.

Глаза ее вспыхнули, она наградила Русса ослепительной улыбкой и проговорила удивленно:

– Такой юный и уже центурион? И сколько же ему лет?

– Уже восемнадцать, он храбрый воин и умелый военачальник.

– Ну-ну, – покровительственно произнесла она и поплыла дальше.

Провожая ее взглядом, Русс почувствовал, как вспотела у него спина, а перед глазами еще долго стояли ее лучистые глаза и ласковая улыбка. Видно, лицо у него в это время было довольно глупым, потому что Чех дружески хлопнул его ладонью по спине и проговорил со смехом:

– Вернись на землю, братишка!

Время перевалило за полночь, а пир продолжался. Некоторые уснули на ложах, другие нырнули под столы, иным стало совсем плохо, и они опорожнили свои желудки на пол, рабы тотчас убрали за ними. Русс устал, все ему надоело. Он попросил Чеха:

– Пойдем в казарму, я спать хочу.

– Нельзя раньше хозяина покидать пир. Нас остановят на выходе и насильно вернут, а потом Аврелий может при случае наказать за неуважение.

– Он что, самодур?

– Нет. Просто это римская традиция. Она и здесь соблюдается.

В это время к ним подбежал один из гостей, прокричал:

– Братья, вы что сидите? Там Леха бьют!

Первым на крыльцо выскочил Русс. Увидел, как в неверном свете уличных ламп сгрудилась небольшая кучка людей, взмахивали руки, глухо бухали кулаки. Он кинулся в гущу, схватил первого попавшегося за плечо, развернул к себе и ткнул кулаком в скулу. Тот коротко хрюкнул и полетел на землю. Тотчас повернулся к другому и, не давая опомниться, головой ударил в лицо. В то же время мощный удар в затылок свалил его под ноги дерущимся, но он, вгорячах не чувствуя боли, вскочил и бросился на близстоящего. Мельком видел, как Чех раздавал удары налево и направо, как вскочил ранее поверженный Лех и тоже ввязался в драку…

Братья победили. Четверо дравшихся, среди которых Русс признал купца Галерия, его двух сыновей и зятя, кто на карачках, кто на пузе отползли в сторону, поднялись на ноги, стояли, покачиваясь. Купец, худой, высокий, с длинным горбатым носом, вытирая с лица кровь, проговорил озлобленно:

– Погодите, встретится нам ваш Лех, мы ему все нутро отобьем! Будет знать, как к чужим женам приставать!

– Отбили одни такие! Им морды набок своротили! – тотчас ответил Лех. Правой рукой он держался за грудь, с носа капала кровь. Русс вынул платок, стал заботливо вытирать.

– Вам тоже несдобровать, – не унимался Галерий. – Не научите уму-разуму братца, с краю света достанем!

– Идите, идите, а то еще наложим, – посоветовал Чех.

Наконец разошлись.

– Чего на сей раз натворил? – обратился он к Леху, когда купец со своими ушел во дворец.

– Да ничего особенного. Вышел подышать свежим воздухом, а она сама ко мне подвалила, – оправдывался Лех.

– Кто – она?

– Да сноха этого Галерия. Я виноват, что ей понравился?

– Ну и?..

– Что – и? Поцеловались пару раз, только и всего…

– Тебе что, девок незамужних не хватает? Зачем к чужим женам лезть?

– Они сами ко мне лезут. Я ей за столом пару раз подмигнул, только и всего-то…

– Но ведь это не в первый раз! Скандал за скандалом. Попомни: как-нибудь тебя мужья встретят в темном углу и забьют до смерти!

– Авось не сумеют! – уже весело отшучивался Лех. Был он человеком легкого характера, ничто, казалось, не могло его пронять.

Кроме пиров и торжественных приемов, Аврелий часто приглашал центурионов то на обед, то на ужин, а иногда просто посидеть за столом. Да и они, которым надоела казарменная пища, охотно откликались на эти приглашения. Русс с большим нетерпением ждал, когда вновь окажется во дворце. Нет, он не рассчитывал на взаимную любовь или на какое-то ответное чувство Луциллы; он знал о крепкой семье начальника гарнизона, о ее верности мужу; просто ему хотелось вновь увидеть Луциллу, насладиться ее присутствием – и только.

И такой случай скоро представился. Аврелий пришел на учения, которые проходили на учебном поле, понаблюдал, как ловко бросали воины копья в деревянные круги, остался доволен и позвал с собой центурионов и десятских.

– Охотники принесли мне кабана, – сообщил как бы между прочим. – А уж под кабанчика мы что-то сообразим!

Вино оказалось самого высшего качества, привезенное из Северной Африки, от правителя Намибии, настоящее виноградное. После первых же бокалов за столом стало весело, беседы велись свободно и непринужденно. Рядом с Аврелием сидела Луцилла. Она тоже была в настроении, на правах хозяйки и единственной женщины угощала мужчин сочными кусками мяса, дарила ослепительные улыбки, которые, однако, ни у кого не вызывали никаких надежд.

Русс сидел в самом дальнем от хозяев конце стола, ел и пил, боясь выдать себя, потому что чувствовал, что едва взглянет на нее, то уже не сумеет оторваться, а будет смотреть и смотреть в ее прекрасное лицо, будто испивая какой-то сладостный напиток…

Когда возвращались в казарму, Русс, желая похвалить Луциллу, сказал:

– Вот такую семью я мечтаю создать. Дружную, надежную, на зависть другим!

Братья некоторое время молчали, а потом Лех произнес, кривя тонкие губы:

– Нашел с кого пример брать! Да весь город знает, что Аврелий имеет любовницу, купил ей домик на окраине и проводит с ней ночи напролет. А ты – «дружная, надежная семья». На людях – да, они вместе, что называется, водой не разольешь, а так…

И Лех махнул рукой.

Неожиданно слова брата болезненно задели Русса. Он вскипел:

– Ты сам по бабам гуляешь и думаешь, другие то же самое делают!

– Зато ты у нас амурчик наивный, дальше своего носа не видишь!

– Но-но, – строго прикрикнул на них Чех. – Тоже мне, разошлись, петухи. Главное, было бы из-за чего! Охолонитесь малость.

Странным образом подействовали эти слова на Русса. Он стал думать о том, что если Аврелий изменяет Луцилле, то значит, она просто притворяется на людях и не любит мужа. А раз она его не любит, может, даже ненавидит, то сердце ее свободно, значит, у него, Русса, появляются какие-то возможности на взаимное чувство. Влюбленный надеется даже тогда, когда нет никакой надежды. Так получилось и с Руссом. И чем чаще он об этом думал, тем большая уверенность появлялась у него в том, что Луцилла к нему неравнодушна. Иначе как объяснить, что на пиру она остановилась возле него и поинтересовалась, кто он такой, а потом так ласково, почти любовно посмотрела на него… Может, и потом она дарила ему нежные взгляды, только он по своей наивности и неопытности не заметил, потому что боялся поднять на нее взгляд. Нет, в следующий раз он будет вести себя совсем по-иному!

Когда через неделю Аврелий пригласил центурионов повечерять с ним, Русс уселся недалеко от Луциллы и стал изредка кидать на нее влюбленные взгляды. Ему это нетрудно было сделать, потому что он действительно любил и восхищался ею. Она сначала сделала вид, что ничего не замечает, а потом вдруг строго и даже сердито посмотрела на него, и ему сделалось крайне неловко. Он тотчас заскучал, напустил на себя мрачный вид и остатки вечера провел в молчании, выключившись из общего разговора и веселья.

Потом он некоторое время не ходил во дворец, втайне надеясь, что она заметит его отсутствие и позовет, но ничего этого не произошло. Но его страшно тянуло хоть краешком глаза взглянуть на нее. Наконец он не вытерпел и снова стал посещать застолья, вел себя спокойно, лишь изредка позволял себе глядеть на нее с восторгом и восхищением.

Однажды вечером, когда некуда было пойти, Русс решил заглянуть к гостеприимным хозяевам. В этом не было ничего особенного, центурионы и другие близкие семье Аврелия люди позволяли себе навещать их в любое время и бывали хорошо приняты. Он вошел в прихожую и остановился перед серебряным зеркалом, висевшим на стене, чтобы привести себя в порядок. И в этот момент услышал сверху громкий разговор, который вели между собой Аврелий и Луцилла. Разговор быстро перешел на крик, дверь одной из комнат настежь распахнулась, из нее выскочила Луцилла и по лестнице скатилась вниз. Лицо ее было все в слезах, волосы растрепаны. Она увидела Русса и кинулась к нему в объятия, прижалась всем телом, рыдая:

– Помоги мне, Русс! Я знаю, что ты любишь меня! А я не знаю, что делать! Он не любит меня! У него другая женщина! Он даже не понимает, как я люблю его! Помоги, помоги мне, Русс! Он так рассвирепел, что убьет меня! Защити и спаси меня, Русс!

Русс был ошарашен происшедшим. Он сначала нежно обнимал трепещущее тело Луциллы, а потом стал целовать ее шею, плечи, бормоча какие-то успокоительные слова. Он верил и не верил в то, что происходило, ему казалось, что это он видит во сне, что скоро проснется и все исчезнет. Но нет, вот она, Луцилла, рядом с ним, он по-прежнему держит ее в руках, ощущает ее тонкий аромат, чувствует на своей щеке влагу ее слез…

Внезапно она высвободилась из его рук, долго глядела ему в лицо большими, полными слез глазами, глядела с надеждой и верой, будто ища опору для себя, потом произнесла, медленно, страдальчески:

– Ты хороший, Русс. Ты очень хороший. Как бы я хотела быть всегда рядом с тобой, Русс…

А потом стала медленно отдаляться, уходя в сумеречную темень помещения, где скрылась за дверью одной из комнат, словно растворилась.

Ночь прошла в полусне. Русс вроде бы спал, но было как наяву. Он постоянно видел ее расплывчатый, в светлом озарении образ, а в душе звучала нежная, сладостная музыка…

А на другой день он ходил в каком-то дурмане, думал и думал только о ней.

Это было необыкновенное, мучительное блаженство. Он обо всем забыл – и о своих воинах, и воинских учениях, которые должен был проводить, и о мелких и крупных делах по устройству центурии… Все мысли были сосредоточены только на том, что скоро наступит вечер, и он пойдет и увидит ее. Как все будет развиваться дальше, его не интересовало, и он об этом даже не помышлял; главное – ему надо было увидеть ее.

Вечером следующего дня у Аврелия собрались центурионы и кое-кто из близких друзей. Больше ели, чем пили, и много разговаривали. О чем шли беседы, Русс даже не понимал. Он следил за Луциллой. Она сидела рядом с мужем, была весела, беззаботна, часто смеялась, иногда шутила, да так удачно, что все смеялись, отмечая ее острый ум и тонкую наблюдательность.

Но она на него ни разу не взглянула! Ему не надо было ее особого внимания, он понимал, что в присутствии мужа это было бы глупостью с ее стороны. Но хотя бы один разок посмотрела в его сторону, тарелочку еды предложила из своих рук, да разве мало каких знаков внимания могла оказать ему. Но – ничего! Будто его и не было за этим столом.

Когда вернулся в свою комнату в казарме, то сразу, не раздеваясь, кинулся в кровать. Ему было душно, и он разорвал на груди тунику. Он был готов рвать и метать, он не знал, куда девать свою страсть, свои силы. Он чувствовал, что теряет рассудок и готов на все. Ему уже мерещилось, как он подкрадывается ко дворцу, влезает на второй этаж, открывает окно и проникает в ее спальню, где его встречают жаркие губы и трепетные объятия… Или подкупает одного из слуг, он вызывает Луциллу на ночное свидание… Или подкарауливает Аврелия и убивает его. Она ненавидит его за измены, стало быть, в ее глазах он будет избавителем от тирана, она полюбит и выйдет замуж…

Может, совершил бы Русс какую-нибудь глупость, а возможно, и перегорел и успокоился, но тут к Аврелию приплыл с той стороны Дуная гонец от вождя иллирийского племени квадов с известием, что на них с севера напало большое германское племя вандалов, разгромило пограничные земли, идет в глубь их территорий, и он просит защитить их.

Аврелий созвал военный совет. На него пришли центурионы: Аттикус, Каприан, Тибул – сын Аврелия, Чех, Лех и Русс. Вкратце передав сообщение гонца, он сказал:

Римская империя в III–IV веках

– У меня мало сил, чтобы оказать помощь немедля. Поэтому я предложил племени перебраться через Дунай под нашу защиту. Думаю, скоро придет нам подмога, потому что Рим никогда не прощал, когда забижали его союзников. Что вы скажете на этот счет, центурионы?

Что можно было сказать? В городе находилось шесть центурий по 100 воинов в каждой: три центурии римские, три – славянские. А вандалы наверняка выдвинут несколько тысяч бойцов. Выходить против них в чистое поле – полное безумие. Это понимал каждый из присутствующих.

После некоторого молчания заговорил Чех, старший из братьев, невысокий, плотного сложения, с вдумчивым, серьезным взглядом:

– Решение тобой принято верное, Аврелий. Ни в коем случае нельзя распылять силы, а надо собрать их в городе и обороняться до последней возможности.

– Известие в Рим ты уже послал, отец? – встрял в разговор нетерпеливый Тибул. Ему было всего девятнадцать лет, но благодаря поддержке отца и своим воинским способностям он достиг высокого звания центуриона. Он был горяч, вспыльчив, но храбр в бою, за что в войсках его уважали.

– Разумеется. Я не только императору Пробу сообщил, но дал знать в Медиолан, где стоит легион под командованием консула Марка.

– За сколько он может дойти до нас? – продолжал наседать Тибул.

– Самое быстрое – за две недели. Это в том случае, если Марк не станет ждать приказа из Рима и сам примет решение прийти к нам на помощь.

– Значит, нам предстоит продержаться две недели, – раздумчиво проговорил Чех. – Дня три-четыре можно смело вычесть из них на то время, когда вандалы будут переправляться на нашу сторону…

– Десять продержимся, – уверенно произнес Тибул. – К тому же горожане помогут.

– Да, я уже приказал со склада выдать народному ополчению оружие и снаряжение, – сказал Аврелий. – У нас там припасено примерно на двести человек.

– Кое у кого дома оно имеется, – добавил Чех. – Защитить свой очаг от варваров, думаю, выйдут все мужчины.

– Привлечем воинов из племени квадов, – Аврелий встал и прошелся по комнате. – Вам, центурионам, кроме всего прочего, следует в своем секторе поднять все взрослое население, да и детей тоже. Пусть носят к стенам воду для кипятка, побольше дров, смолу. Проверьте состояние котлов. А в первую очередь испытайте в деле метательные машины, отладьте их, чтобы в бою они действовали безотказно.

С совещания Чех прошел на свидание с Флавией, дочерью Аврелия. Они встречались более года и были помолвлены, дело шло к свадьбе. Аврелий иногда говорил:

– Ты, дочь, безалаберна и порой неразумна. Поэтому крепко держись за Чеха. Он выдержан, терпелив. Он для тебя спасение и опора в жизни. Вовремя поправит и наставит. Так что лучшего мужа не найти.

– Мне бы хотелось вернуться в Рим, войти в высший свет. А он всего-навсего центурион, да к тому же еще – варвар…

– Сейчас в армии наступило самое время для варваров, – убеждал ее Аврелий. – Италики служить не хотят, вся надежда на наемников-варваров, они быстро делают карьеру, многие возглавляют легионы и участвуют в возведении на трон императоров. А Чех умен, и у него все впереди.

– Ах, если бы это было так! Но ты ему поможешь по службе?

– Не сомневайся. Сделаю все, что в моих силах.

Флавию он встретил возле дворца. Тонкая, грациозная, с томным взглядом, она долго изучающе смотрела в лицо Чеха, проговорила, растягивая слова:

– И каким подарком ты меня на этот раз удивишь?

– Не до подарков сегодня, – ответил он и сунул ей небольшой букетик полевых цветов. – Зашевелились германцы, ждем нападения со дня на день. Тебе бы поостеречься. Нельзя выходить за пределы крепостной стены, даже по берегу Дуная прогуливаться не следует.

– Опять нравоучения. Какой ты нудный! Скажи что-нибудь душевное, чтобы я порадовалась…

– Я тебя люблю, ты самая лучшая девушка на свете! – ответил он, обнимая ее. – А теперь будь умницей, иди домой, а мне надо бежать к своим воинам и готовиться к отражению врагов.

Они расстались.

Однако Чех не пошел в свой центурий, а решил забежать к младшему брату Руссу. Романтичный, впечатлительный, доверчивый, все-то у него было не так, все куда-то заносило, и это вызывало у Чеха постоянное беспокойство, и он старался его оберегать и опекать.

Русс ходил по крепостной стене, отдавал приказы своим воинам. Высокая, ладная фигура, красивое лицо с румянцем на щеках, льняные волосы до плеч. Одежда выделяла его из всех: короткая желтого цвета туника с красной каймой, шитый золотом пояс, на котором висел короткий меч в нарядных ножнах.

Воины устанавливали на стенах катапульты. Рядом вертелись мальчишки. Один из них спросил Русса: