Текст книги "Развилка (СИ)"

Автор книги: Василий Сахаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Тихонов меня отпустил, и я пошел в баню. Надо отмыть пот, грязь и кровь. Выбрался на улицу, посмотрел на чистое звездное небо и вздохнул полной грудью.

– А хорошо мы сегодня красным врезали, – услышал я знакомый голос.

Обернулся. За спиной стоял урядник Федоров.

"Не так давно мы тоже были красными", – хотел сказать я ему, но промолчал.

14.

Москва. 01.11.1941.

Краткая передышка. Рядом никого не было и командующий группы армий «Центр» генерал-полковник Мориц Альбрехт Франц-Фридрих Федор фон Бок, расположившись в старинном кресле, которое солдаты привезли из какого-то советского учреждения, смотрел на карту Москвы и размышлял.

Шел пятый месяц войны. Адольфа Гитлера, вождя нации и главного идеолога Германии, чье имя для фанатичных членов НСДПА стало святым, давно уже нет в живых. Его порванный в клочья труп с почестями захоронили в Берлине. Вместо него Мартин Борман, который больше озабочен внутриполитической борьбой, чем положением дел на фронте. Профессиональные военные, наконец-то, получили свободу действий. Им не мешали, и они добились превосходных результатов, которые, тем не менее, многих не устраивали. Часть политиков резко критиковала командующих, среди которых был Федор фон Бок. Однако военные отмалчивались и продолжали делать свое дело. Пусть перед политиками оправдывается начальник Генштаба Франц Гальдер, а им некогда.

Плохие дороги выводили из строя автомобили. Пыль и грязь быстро изнашивали моторы. Не хватало горючего и запчастей. Промышленность не справлялась с заказами военных. Снабжение отставало от нужд армии. Колея советских железных дорог была шире европейских стандартов. Проклятые советские партизаны и диверсионные группы парашютистов взрывали мосты, совершали нападения на автоколонны и пускали под откос железнодорожные эшелоны. Осколки разбитых и окруженных красных армий продолжали сражаться. Фанатизм некоторых русских солдат, в частности молодых комсомольцев, зашкаливал и поражал воображение европейцев. Потери среди немецких солдат, особенно безвозвратные, оказались гораздо больше запланированных. А скоро наступят холода, придет русская зима, которую немецкая армия встретит с нехваткой теплого обмундирования, лекарств и горюче-смазочных материалов.

В общем, проблем, которые препятствовали победе германского оружия, хватало. Однако, несмотря на многочисленные трудности, наступление всех трех групп армий продолжались.

Летом на совещании в Борисове направлением главного удара была выбрана старая русская столица Москва. Следовательно, именно группа армий "Центр" должна получать большую часть резервов и сил. Это логично и для начала группа армий "Север", которая наступала на Ленинград, передала под командование фон Бока 39-й танковый корпус генерала Рудольфа Шмидта и 16-ю армию. После чего группа армий "Центр" перешла в решительное наступление.

Стремительным ударом усиленный дополнительными моторизованными соединениями 39-й танковый корпус прорвал оборону советских войск и вышел на трассу Москва-Ленинград, передал захваченные позиции пехотным дивизиям и повернул на юго-восток. Одновременно с этим 3-я танковая группа (армия) Гота ударила на Ржев, захватила его и, разделившись, взяла в кольцо несколько советских армий, а 2-я танковая группа (армия) Гудериана двинулась на Брянск и Калугу. Бронированные кулаки Вермахта не подвели фон Бока. Поддержанные авиацией "ролики" Гота и Гудериана катились на восток, а 4-я, 9-я и 16-я армия двигались за ними следом, давили сопротивление попавших в окружение советских войск, брали под контроль территорию и занимали новые города.

Красная армия терпела одно поражение за другим. Несмотря на беспримерный героизм красноармейцев, вооруженные силы СССР отступали и в окружение попадали даже не корпуса, а целые армии. Они оказались не готовы к большой войне и на это имелись объективные причины. Во время кадровых чисток офицерского состава РККА потеряла немало достойных офицеров с боевым опытом. Часть из них, действительно, могла устроить против "вождя народов" заговор и их следовало устранить. Но таких было немного, и часто страдали невиновные люди. Но даже не это главное. Дело в другом. А именно в психологическом моменте. Запуганный сотрудниками НКВД командный состав Красной армии начал бояться проявлять инициативу. Она стала предвестником беды, и это сказывалось на всем. Лишенный возможности проявлять себя командир превратился в винтик огромной военной машины и опасался высказывать собственное мнение. Для многих советских генералов оказалось проще бросить в пекло механизированный корпус и погубить его, чем вступить в спор с сотрудником НКВД, политруком или представителем Ставки. Отсюда неповоротливость. Отсюда огромнейшие потери. Отсюда перебежчики. Отсюда поражения сорок первого года. Отсюда потеря веры в своего лидера.

Конечно же, Сталин все понимал. Вождь страны Советов не был глупым человеком, раз смог столько лет удерживаться на вершине властной пирамиды, создать огромную армию и провести модернизацию промышленности. Но отыграть ситуацию он не мог. По крайней мере, не сразу, не в один момент. На пересмотр собственной политики ему требовалось время, а как раз его-то немцы товарищу Сталину и не давали. Они наносили один удар за другим, и Ставка Верховного Главнокомандующего, пытаясь задержать наступление противника, кидала навстречу захватчикам слабо обученные армии, корпуса, дивизии и бригады.

В начале сентября образовалось несколько "котлов". Самые крупные в зоне ответственности группы армий "Центр" Ржевский и Ельнинско-Вяземский. Пехотные части немцев сжимали вокруг обреченных советских армий кольца, а танковые и моторизованные дивизии группы армий "Центр" готовились к новому рывку. Они ждали команду "фас" и десятого сентября фон Бок ее дал.

Вновь стремительный рывок танков и мотопехоты под прикрытием лучших асов Геринга. Были заняты Калинин, Можайск и Калуга. Немцы приближались к Москве с трех направлений, и Сталин бросил в бой армии Резервного фронта, которые усилили Брянский фронт под командованием Тимошенко.

В период с 20-го по 22-е сентября произошла грандиозная битва. Однако Гудериан оказался сильнее Тимошенко. Вновь Красная армия потерпела поражение, и в Кремле прошло экстренное совещание Ставки, на котором было принято решение об эвакуации правительства в Куйбышев. Планировалось сделать это организованно, не поднимая панику среди населения и войск Московского гарнизона. Однако эвакуация очень быстро превратилась в драп. Жители четырехмиллионной Москвы узнали о бегстве правительства и в охваченной хаосом столице начались бунты, для подавления которых пришлось ввести в город дополнительные войска. Кстати, те самые войска, которые были нужны на передовой.

Правительство эвакуировалось. В Москве был введен комендантский час, и центр города снова оказался под контролем советских управленцев и коменданта. После чего многие жители были отправлены на рытье рвов и окопов. Особо ценных специалистов поставили в очередь на эвакуацию. Началось формирование отрядов истребителей танков и ополчения. Ну и, само собой, производился демонтаж заводского оборудования, которое отправлялось на Урал. Советский Союз не собирался так быстро сдаваться. Еще имелись людские ресурсы, за Москвой простирались огромные территории, и Сталину была обещана помощь союзников по Антигерманской коалиции. Пусть проиграны первые сражения, но не проиграна война. Только бы остановить немцев, только бы задержать, только бы выиграть время, которое можно использовать для формирования новых армий и переброски заводов на восток. А потом все изменится, германцы выдохнутся, и Красная армия перейдет в контрнаступление. Так считал Сталин, и члены советского правительства его, разумеется, поддерживали.

Немцы, в самом деле, выдыхались. Однако перед ними была Москва, и они верили, что захватив ее, Вермахт сломит сопротивление упрямых русских. Нужен еще один удар, один рывок и конец войне. Поэтому они рвались к вожделенной цели и 30-го сентября, захватив Волоколамск, передовые части 8-й танковой дивизии ворвались на окраину Москвы. Но германским солдатам не хватило сил. Они были задержаны сводными отрядами ополченцев, а затем отброшены регулярными частями Красной армии.

С этого дня начался отсчет битвы за столицу СССР. По сведениям разведки советская армия имела в Москве пару сводных дивизий, которые состояли из бойцов НКВД, милиционеров и ополченцев. Только протяни руку и город, подобно спелому яблоку, сам упадет тебе в ладонь. И Федор фон Бок оказался перед выбором. Можно потерять еще несколько дней, возможно, пару недель, и нанести фланговые удары моторизованными соединениями, которые замкнут вокруг Москвы кольцо окружения. А можно кинуть в лобовую атаку несколько дивизий и взять город за три дня. Что выбрать? Решение было за фон Боком, и он совершил ошибку. Вся Германия смотрела на него. Радиостанции передавали сообщения о захвате очередной вражеской столицы. Политики и общественные организации присылали ему поздравительные телеграммы. От него требовали, как можно скорее занять Москву, и он поддался. Даже такой волевой человек, профессиональный военный, не мог не учитывать мнение лидеров государства и общественности. Поэтому основной удар был нанесен в лоб, со стороны Волоколамска, а на других участках фронта германские войска продолжали теснить полевые части Красной армии.

В авангарде наспех собранной ударной группировки была 8-я танковая дивизия в составе 10-го танкового полка, 67-го танкового батальона, 8-й стрелковой бригады, 80-го артиллерийского полка и 59-го разведывательного батальона. Дивизия боевая, с опытом боев в Польше, Франции и Югославии. За ней шли 19-я танковая,161-я пехотная и 14-я моторизованная дивизии. А в третьем эшелоне еще две пехотные дивизии и 900-я моторизованная бригада. Больше у фон Бока в резерве ничего не оказалось, но он посчитал, что этих сил будет достаточно.

Немцы ударили и практически сразу закрепились на окраинах Москвы. Авиация и артиллерия обрушили на советские войска, которые закрепились в жилых кварталах, бомбы и снаряды. А хорошо обученная немецкая пехота, которая шла под прикрытием танков и бронетранспортеров, рвалась к центру города. Однако прошел день. За ним другой. А дальше пригородов продвинуться не удалось. Русские сопротивлялись отчаянно и тоже бросали в мясорубку новые резервы. А когда они не могли удержаться и были вынуждены отступать, коммунисты спускались в метро и взрывали за собой все, что только можно, и ничего не жалели.

Битва за Москву шла без остановок и перерывов, днем и ночью. Никого из генералов, что германских, что советских, не волновали оказавшиеся под огнем гражданские люди и памятники архитектуры. Кругом взрывы и пожары, множество убитых и еще больше раненых. Ожесточение обеих сторон нарастало, и вскоре они перестали брать пленных. В небе ежедневно происходили воздушные сражения и вниз летели сбитые самолеты. Потери никто не считал и дивизии, которые входили в город с разных концов, растворялись в нем и исчезали.

Остатки 8-й танковой дивизии пришлось вывести из объятого огнем города на шестой день боев. Не считая артиллеристов и служб снабжения, которые находились в тылу, в ней осталось триста сорок пять солдат и семь офицеров. Остальные, включая командира дивизии, погибли или находились в госпиталях. Вслед за ней из Москвы вывели 19-ю танковую и 14-ю моторизованную дивизии. Однако на смену им пришли другие соединения Вермахта, которые ворвались в город по Рублевскому и Можайскому шоссе.

Наступление продолжалось. Немецкие войска, которые были более маневренны, чем Красная армия, завязли в городских боях. Отступить уже нельзя – этого никто не поймет, ни солдаты, ни Берлин. Фон Бок это понимал и постоянно жалел, что не решился на фланговый охват Москвы. Но этого уже не исправить. Красная армия укрепила свои позиции на севере и юге от столицы. Их прорыв может обойтись еще дороже, чем штурм Москвы и фон Бок продолжал давить.

Немцы превосходили советские войска по авиации, артиллерии и танкам. Это сказывалось и, наконец, произошло то, чего так давно ждали в Берлине. Немецкие солдаты ворвались на Красную площадь и водрузили флаги Третьего Рейха на развалинах Кремля. Однако фон Бока это не радовало. Потери его войск только в битве за Москву перевалили за пятьдесят тысяч убитыми и в полтора раза больше ранеными. В тыл выведены семь обескровленных дивизий, еще девять находятся в самом городе, а русские продолжают контролировать треть Москвы. Битва не окончена, она в самом разгаре, а резервы практически исчерпаны. Вскоре эйфория от захвата Кремля спадет и командующему группы армий "Центр" придется оправдываться перед Генштабом и правительством за похоронки.

Вот о чем думал Федор фон Бок, оставшись в одиночестве, и он решил, что необходимо в очередной раз попросить у Генерального штаба подкреплений. Пусть даже за счет своих соседей. Группа армий "Юг" под командованием Герда фон Рундштедта, скорее всего, ничего не даст, так как удачно завершила ликвидацию нескольких котлов и очень хорошо продвигается по Украине. А вот группа армий "Север" под командованием Вильгельма Риттера фон Лееба, которая так и не проломила оборону Красной армии под Ленинградом и с огромным трудом медленно движется вперед, могла бы временно остановиться и выделить ему еще пару дивизий. Да и вообще, где поддержка русских, которые готовы сражаться против большевиков? Где этот самый генерал Трухин, который хотел биться против кровавого тирана Сталина? Где белоэмигранты, украинские, белорусские и прибалтийские националисты? Пора бы уже им сделать свой вклад в общее дело борьбы с большевиками. И этот вопрос следовало в очередной раз поднять. Слишком много пролито немецкой крови, а до победы еще далеко.

15.

Могилев. 29.11.1941.

Поиском и поимкой оставшихся советских десантников из отряда «Белорусский патриот» занималась полиция, местные жители и добровольцы из русских военнопленных. А 102-й Донской казачий полк прибыл в Могилев, служба покатилась своим чередом, и за минувший месяц произошло несколько событий, о которых стоило бы рассказать.

30 октября состоялись похороны казаков, которые погибли в бою с советскими десантниками. Наши первые потери, друзья и товарищи. Ровно в десять часов утра полк был построен на плацу, и помимо казаков собралось много местных жителей, которые встали за спинами воинов. На плац вынесли украшенные цветами и венками закрытые гробы, а затем к ним вышел старейший казак полка, пятидесятилетний Кузьма Никифорович Белогрудов. Он человек уважаемый, рожак станицы Каргальская, потерял в подвалах НКВД двух братьев и четырех сыновей, двенадцать лет провел в лагерях и не сломался. Железный казачина. И он, молча, положил на каждый гроб казачью папаху, поклонился павшим и встал под знамя.

На плацу воцарилась тишина и только еле слышно всхлипывали бабы. Казаки ждали слов командира. Он должен был произнести речь, и Кононов высказался:

"Родные казаки! Друзья-соотечественники! Перед нами лежат в гробах 29 героев, наших родных братьев. Они отдали свои молодые жизни в борьбе за светлое будущее нашей Родины. Мы должны, мы обязаны продолжать борьбу, несмотря ни на какие жертвы, до окончательной победы над красным спрутом. Наша борьба не из легких и немало будет пролито нашей крови, немало мы еще потеряем на бранном поле наших боевых друзей, пока знамя действительной свободы взовьется над просторами нашей Отчизны. Мы глубоко и твердо уверены, что рано иди поздно это будет так!

Многие государства и народы, не зная коммунизма, протянули сейчас ему, в лице Сталина, руку помощи, но настанет час и им придется узнать, что предстанет из себя этот изверг человечества. Не дай Бог, чтобы это было слишком поздно! Коммунистические заправилы и их подпевалы орут на весь мир, что мы – казаки, изменники Родины, наемники Германии. Вот здесь стоят рядом с вами вчерашние красноармейцы и командиры Красной армии, еще вчера их заставляли защищать кровавый сталинский строй, а сегодня, как только представилась возможность, они с нами. Пусть у них спросят симпатии коммунистической системы, что такое коммунизм? Казаки никогда не продавались, не продаются, и не будут продаваться, чтобы служить против интересов своей Родины, а тот, кто попытается купить казаков с этой целью – несчастен будет. Мы друзья всем тем, кто только поможет нашим народам освободиться от коммунизма. Правда, у некоторых "гастрономов" появился большой аппетит покорить эти народы, превратить дорогую нам Родину в свою колонию. Таким "гастрономам" мы скажем: господа, смотрите как бы не подавиться. Помните, что Россия – не Польша и не Чехословакия. Мы организуемся для кровавой борьбы не для того, чтобы из одного ярма влезть в другое.

Мои друзья! Наш путь один – жизнь или смерть.

Так лучше погибнуть в открытом бою против палача Сталина, чем в подвалах или лагерях НКВД. Наша победа безусловно будет зависеть от поведения немцев в отношении нашего измученного народа, а пока есть время и помощь Германии как союзника все на борьбу с коммунистической диктатурой Сталина!

Вечная память нашим павшим, боевым друзьям! Их подвиг – это показатель решимости всего нашего народа и, прежде всего, казаков, авангарда наших народов в борьбе с коммунизмом, до полной победы над ним!

Слава светлому будущему нашей необъятной Отчизны!"

Когда командир замолчал, бабы заплакали навзрыд, а казаки взяли гробы на плечи и понесли на кладбище. Заиграл оркестр, и сотни двинулись за похоронной процессией. На кладбище уже ждал священник, который отпел покойников, гробы опустили в могилы, и был дан прощальный салют. Каждый кинул в могилу по три горсти земли, павших казаков зарыли и мы вернулись в казармы...

Спустя два дня пластунские сотни, 4-я и 5-я, разделившись по взводам, были отправлены на охрану поселков и дорог севернее Могилева. В лесах еще бродили заблудившиеся красноармейцы и появились партизаны. Местные полицаи боялись заходить в дебри, и попросили о помощи. Кононов не отказал и три недели я провел в глуши. Взвод меня, как командира, принял, а старый урядник Михаил Петрович Савельев, которого прислал в помощь сотник Тихонов, оказался суровым и грамотным казаком, у которого я постоянно чему-то учился. Он и обычаи казачьи растолкует, и казаков, если кто зарвался, одернет, и с сельскими старостами легко договорится. Скажу как есть – у меня с местными отношения как-то не сложились. Есть приказ, и я его выполнял, жестко и четко. Положено выделить нам харчи и дома для постоя – дай! А староста начинает юлить, крутить и вертеть, да свою выгоду искать. Вот как такому человеку по морде не смазать. А ударил, испортил отношения. И когда я чувствовал, что начинаю закипать и скоро сорвусь, звал Петровича, и он все решал.

Три недели пролетели быстро. За это время мой взвод посетил пять деревень, поймал двадцать шесть окруженцев, которые шастали по лесам, и еще тридцать отпустил по просьбе местных жителей. А что вы хотите? Рабочих рук в селах мало, а вдовушек, готовых пригреть справного мужика, много. Надо идти навстречу народу, и он отнесется к тебе с теплотой – очередная мудрость от урядника Савельева.

Так же мы собрали почти четыреста единиц стрелкового оружия, в том числе девять пулеметов, и много боеприпасов. Немцам сдали только двести стволов. Еще сотню оставили местным жителям, а остальные, включая пулеметы и боеприпасы, отправили в полк. Серьезных боевых стычек не было, хотя пострелять пришлось. Потерь нет. И можно сказать, что мы были на отдыхе.

Вернувшись в полк, я отправился к Вере. Соскучился по ней. Однако меня ожидал неприятный сюрприз. Вера уехала. Куда – неизвестно. Соседки сказали, что у нее появился новый ухажер, русский белоэмигрант из гражданских. Он несколько раз заходил к ней и оставался на ночь, а потом приехал на машине и Вера, собрав пожитки, умчалась с ним. Ну и как на это реагировать? Опыта в подобных делах у меня немного и, пожав плечами, я постарался забыть о ее существовании. Мы встретились случайно, и вместе нам было хорошо, но ничего серьезного не планировалось. Хотя, конечно, она могла бы хоть записку оставить.

Да что я о своем? Моя личная жизнь никого по большому счету не интересует, и я возвращаюсь к событиям полка.

Пока пластуны бродили по лесам, произошли некоторые изменения. Кононов в очередной раз проехался по лагерям военнопленных и привез еще восемьсот человек. После чего приступил к реорганизации и к полку, численность которого перевалила за две с половиной тысячи бойцов, добавился моторизованный батальон. Техника в нем советская, грузовики-полуторки, броневики и даже несколько танков БТ-7. День ото дня мы становились сильнее и это хорошо, ибо нас собирались отправить поближе к фронту.

Немцы все-таки захватили Москву. Но заплатили за это огромную цену. Я сам свидетель того, как на запад один за другим шли санитарные эшелоны с ранеными. Их было много и, если верить слухам и Совинформбюро, в московской мясорубке германцы потеряли десять дивизий, много танков и самолетов. Но самое главное – больше ста тысяч солдат только убитыми. А Советский Союз, несмотря на ряд поражений и потерю столицы, продолжал сопротивляться. Для немецких военачальников это стало неприятным сюрпризом, и они в очередной раз вспомнили про инонациональные формирования. Наш полк, благодаря прикрытию со стороны генерала Шенкендорфа, пока не трогали. А все остальные части и соединения, отдельные батальоны и роты, стали переподчиняться РОА и тут я вспомнил слова Ивана Сергеевича, что мы все равно встретимся и окажемся в одной структуре. Видимо, он прав. Еще какое-то время 102-й Донской казачий полк будем сам по себе, а потом придется вставать под знамена генерала Трухина.

В конце ноября в расположение полка прибыли белоэмигранты, полтора десятка опытных офицеров. Возглавлял группу майор Александр Николаевич Пуговкин, в прошлом полковник царской армии, и Кононов сразу сделал его своим заместителем. Белоэмигранты из Югославии и добирались долго, потому что сначала посетили Берлин и штаб Казачьих Формирований РОА. Но все-таки они добрались и привезли с собой подарки. Кононову кубанскую шашку с гравировкой: "Герою-казаку майору Кононову И. Н. от казаков-эмигрантов в Югославии"; и личное письмо от кубанского атамана Вячеслава Григорьевича Науменко. А личному составу полка образ Божьей Матери, наказ о боевой дружбе русских белоэмигрантов и вчерашних красноармейцев, а так же газеты и письмо от атамана Краснова, которое было зачитано перед казаками на утреннем построении:

"Сыны Тихого Дона, Вольной Кубани, Бурного Терека и других наших земель вновь поднялись, чтобы отстоять исконную казачью свободу. Примите мой казачий сердечный привет. Мы все радуемся вашим ратным успехам в боевых делах с красным чертополохом. Вы, Иван Никитич, как мне известно, со своим полком стоите на истинной дороге. Искренне желаю успеха в таком чистом и светлом деле. Помните, мы, старые казаки, всегда с вами и готовы оказать по нашим возможностям и силам, помощь и поддержку. Знаю, что Вам сейчас особенно трудно двигать поднятое Вами дело. Но, как известно, без большого труда большие дела не делаются"...

Как мне думается, после внимания, которое к нему проявили старые царские вояки, Кононов многое переосмыслил. И если раньше он всячески оттягивал объединение с РОА, от которого не видел пользы, теперь командир полка сам этого хотел. И вскоре, после консультаций с генералом Шенкендорфом, 102-й Донской казачий полк стал готовиться к вхождению в состав Русской Освободительной Армии. В это же время появились офицеры связи из штаба Трухина, среди которых я увидел знакомую личность, Ивана Сергеевича, преподавателя школы урядников, который был в чине полковника и представлялся как Семенов. Скорее всего, фамилия не настоящая. Но мне какое дело? Позовет, пообщаемся, а нет, так и не надо.

Иван Семенович про меня все-таки не забыл, и мы встретились в штабе полка. Он офицер, а я урядник. Поговорили о командире полка, и я был честен. Кононов боевой офицер и патриот России, волевой и смелый, пробивной и хваткий. На этом беседа окончилась и Семенов меня больше не задерживал. Сказал напоследок, что мой родственник есаул Погиба передает привет, и мы расстались.

Полк готовился к маршу. Все чувствовали, что нас вот-вот сдернут с насиженного места. Возможно, отправят под Киев, где было решено создать большой учебно-тренировочный лагерь для русских добровольцев. Или сразу на фронт. Слухов было много. Однако все мы ошибались.

Тревога прозвучала неожиданно, посреди ночи, и было объявлено, что полк выдвигается в сторону Гомеля. Там появился советский кавалерийский корпус Белова, который прорвался через линию фронта и вышел на тыловые коммуникации немцев. Остановить его предстояло нам, и полк Кононова в очередной раз покинул пункт постоянной дислокации.

16.

Добрушский район. 07.12.1941.

– Погиба, ты слышишь меня?!

Голос сотника Тихонова в динамике радиостанции звучал глухо, но вполне разборчиво, и я ответил:

– Слышу, господин сотник.

– Как у тебя дела?

– Все спокойно. Хутор занял. Противника не видно и не слышно.

– Плохо.

– Что плохо? Не понял. Повторите.

– Плохо, что красных не видно. Они рядом, так очередной перебежчик сообщил, только что прибился. И они приближаются к тебе. Как понял, Погиба?

– Вас понял, господин сотник. Каковы силы противника и когда его ждать?

– Все, кто не сдался. Идут с танками.

– Жду ваших приказаний.

– Держи хутор и дорогу. Не отступай. Вцепись в хутор и дорогу. Дерись, сколько сможешь. Если выпустим красных из колечка, еще месяц за ними будем гоняться. Бейся, Андрюха. Через час мы будем у тебя.

– Слушаюсь, господин сотник. Держать хутор и дорогу.

– Бог в помощь, Андрей! Мы уже выдвинулись! Идем к тебе!

– Приказ ясен. Конец связи!

Передав микрофон побледневшему радисту, который слышал мой разговор с сотником, я сказал ему:

– Радиостанцию спрячь в подвал. Если есть какая-то книжка с позывными и нашими частотами, сожги. Потом бери автомат и занимай оборону.

– Где занимать... – прошептал он.

– В подвале, мать твою.

– Как скажете, господин урядник.

– Не раскисай, связь, у тебя шансов уцелеть больше всего, – я хлопнул его по плечу, подхватил верный ППД и выскочил во двор.

Меня сразу обдало холодом. Начало зимы – уже чувствуется легкий мороз и с темных небес срываются первые хлопья снега. Но пока терпимо, тем более в моем взводе все имеют полушубки и теплую обувь.

Во дворе стояли казаки моего взвода, несколько полицаев и мужики-возницы. На построения и прочую строевую муру нет времени. Поэтому я сразу объяснил ситуацию:

– Противник идет на прорыв. Через нас идет, если кто не понял. Необходимо выиграть время – один час. Все ясно, казаки?

Отозвалось несколько человек:

– Да.

– Пусть идут, встретим.

– Кровью умоются, раз не захотели сдаваться.

– Выстоим. Час простоять не сложно.

Краткая пауза и вопрос урядника Савельева:

– Что сотник приказал?

– Держаться. Наши браты уже в пути.

Старый урядник кивнул, а я начал отдавать приказы:

– Кирюхин, бери свое отделение и на дорогу. Садись в лесу. С собой бери один ручной пулемет. Как только мы начнем, ты нас поддержишь. Если сильно прижмут – отходи в лес.

Младший урядник Кирюхин кряжистый степенный дядька родом откуда-то из-под Воронежа, кивнул и повел своих казаков в лес, а я посмотрел на командира 2-го отделения приказного Кувикова:

– Игнат, ты с остальными пулеметами на окраине хутора. Стволы на север. Огонь открывать только после нас.

– Мне бы гранат побольше, – сказал Кувиков, донской казак из Сальских степей. – А то ведь подойдут красные вплотную, и отбиться будет нечем.

– Нет лишних гранат, Игнат. Ты сам все знаешь. Нет.

Кувиков поморщился, собрал отделение и вместе с пулеметчиками пошел занимать позицию. Осталось 3-е отделение, полицаи и мы с Савельевым. Нам самое сложное – расположиться в неглубоком извилистом овраге между хутором и дорогой, встретить противника и, по возможности, выбить танки. Казаки бойцы опытные – не побегут, а вот полицаи сдернут сразу, как только начнет припекать. Ну и ладно. Если отвлекут на себя противника, уже хорошо.

Спустя десять минут взвод занял оборону. От позиций Кирюхина, который спрятался в чащобе, до окраины хутора, который прикрыт пулеметами и бойцами Кувикова, примерно триста пятьдесят метров. Левый фланг (хутор) выдается вперед, он ближе к противнику, но в стороне от дороги. А центр (придорожный овраг) и правый фланг (лес) почти на одной линии, между нами слегка присыпанная снегом грунтовая дорога. С северной стороны небольшое поле и лес, из которого выходит дорога. За спиной снова поле и лес. Обойти нас сложно. Пехота по лесу еще как-то пройдет, а вот кавалерия с трудом, не говоря уже про танки, которые генерал Белов еще сохранил. Противник рядом, слышен рев моторов, но пока никого не видно. В запасе есть немного времени, и я задумался...

Советские войска потеряли Москву и продолжали отступать. Не так стремительно, как летом и осенью, но пятились. И Ставка Верховного Главнокомандующего, дабы отвлечь немцев и ослабить их натиск, решила провести ряд отвлекающих ударов. В тыл к немцам были выброшены авиадесанты. Часть уничтожена, но далеко не все и эти подразделения, соединившись с партизанами и окруженцами, начали рельсовую войну. Диверсанты пускали под откос немецкие эшелоны и взрывали мосты. А помимо того отстреливали полицаев и нападали на германских тыловиков. Эти действия имели успех и, конечно, тормозили немцев. Против партизан и десантников высылались охранные подразделения, егеря и восточные добровольцы. Германское командование было вынуждено тратить силы и ресурсы, а советским военачальникам только это и нужно.

Однако десанты были началом. Вслед за ними, прорвав оборону немцев, по тылам германцев пошли гулять сразу два кавалерийских корпуса. На юге геройствовал какой-то Доватор. А против группы армий "Центр" действовал генерал Белов. Несмотря на катастрофическую нехватку техники и вооружения, его корпус снарядили и обеспечили всем необходимым, включая 76-мм орудия и танки Т-34. Да-да, все верно, у Белова были танки, и его войско стало не просто кавалерийским корпусом, а КМГ – конно-механизированной группой. Правда, танков у него немного, всего одна рота, но зато машины новые, а экипажи из опытных ветеранов, которые выжили в пекле летних боев.

Корпус Белова прорвал оборону немцев к северу от Москвы и, не задерживаясь, двинулся в сторону Белоруссии. Немцы ничего подобного не ожидали, и когда рейдовая группа советских войск оторвалась от преследователей, она приступила к выполнению главной цели.