Текст книги "Командиры крылатых линкоров (Записки морского летчика)"

Автор книги: Василий Минаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 25 страниц)

Образцовый удар

28 марта 1943 года экипаж Виктора Беликова выполнил полет в море на дальнюю воздушную разведку. В порту Одесса он обнаружил два транспорта, в бухтах Севастополя – семь транспортов, двенадцать барж, десять катеров и другие плавсредства. Такого сосредоточения транспортных судов здесь никогда еще не наблюдалось. Народный комиссар Военно-Морского Флота адмирал Кузнецов приказал разгромить сосредоточенные в Севастополе плавсредства противника. В то время из-за трудностей базирования нашей авиации достичь Севастополя могли только самолеты Ил-4. 5-му гвардейскому авиаполку и была поставлена эта ответственная задача. Содержание ее до определенного времени оставалось известным лишь командованию 63-й авиационной бригады и нашего полка.

Днем 29 марта в нашем городке на небольшой поляне рядом с нашим общежитием были собраны девятнадцать экипажей. Летчиков немало удивило, что должных мер секретности при постановке боевой задачи командование на этот раз почти не принимало. Командир бригады во всеуслышание объявил, что восемнадцати экипажам в составе двух девяток приказано 30 марта нанести бобмоудар по кораблям в порту Констанца. Запасная цель – плавсредства в Севастополе. Первую девятку [249] поведет он сам, вторую – подполковник Канарев. Определив состав групп, обратил внимание на то, что порты Констанца и Севастополь хорошо защищены, возможна встреча с истребителями противника и, чтобы выполнить задачу по-гвардейски, нам нужно тщательно подготовиться к вылету.

Закипела большая, ответственная работа.

Отлично действовали воздушные разведчики. Несколько раз вылетали в район предстоящего удара, тщательно фотографировали его. Снимки изучались до мельчайших подробностей. Что касается запасной цели – скопления кораблей в Севастополе, – то внимание штурманов было обращено на обнаруженные на берегу крупные склады боеприпасов: если зайти с суши, серия разрывов накроет и их.

Флагманский штурман бригады майор Николай Иванович Нестеров и исполнявший обязанности штурмана нашего полка майор Дуплий разработали навигационный план. Штурманы звеньев и экипажей сидели над картами, изучали маршрут, порядок подхода к цели, проверяли и уточняли расчеты. Стрелки-радисты, убедившись в исправности средств связи, вместе с воздушными стрелками пристреливали пулеметы, осматривали ленты. Командиры вникали во все мелочи подготовки экипажей. Инженеры, техники и младшие авиаспециалисты с особой тщательностью готовили материальную часть. Инженер полка осмотрел каждую машину. Трудились все, трудились самоотверженно. Не уходили с аэродрома политработники. Майор Забежанский лично беседовал с каждым экипажем, разъяснял поставленную задачу, внимательно вникал в нужды воздушных бойцов.

Завершающим этапом подготовки явился розыгрыш полета. Было проверено в комплексе все: расхождение групп перед целью, выход каждого звена на свой объект удара, расчет точек прицеливания, противозенитный маневр при подходе к объекту и над ним. Детально разбирались [250] возможные варианты атак вражеских истребителей и защиты от них.

Вечером в эскадрильях состоялись открытые партийные собрания. Коммунисты заверили командование, что с честью выполнят боевой приказ, к этому призвали комсомольцев и беспартийных.

* * *

Ясное мартовское утро предвещало хороший день. Воздух чист, на небе ни облачка. Бомбардировщики с полкой бомбовой нагрузкой в готовности застыли у своих капониров. Одна за другой прибывают на аэродром автомашины с летным составом.

Прилетел разведчик. Последние данные: в порту Констанца и в бухтах Севастополя все без изменений.

И вот приказ: удар нанести по транспортам в Севастополе! Значит, вся подготовка к налету на Констанцу была проведена с целью дезинформации противника.

Сигнал. На старт выходит машина комбрига. Как по линейке, скользит по полосе, неуловимо срывается в воздух...

Нашу группу возглавляет Канарев. Быстро взлетаем, строимся в боевой порядок, плотной девяткой берем курс на запад. Синее небо, синяя гладь родного моря...

Заход на цель – самый ответственный момент полета. На земле было решено: группы заходят одновременно с разных сторон – это даст возможность нанести концентрированный удар и рассредоточить зенитный огонь противника.

Сигнал подтвердил: бомбить группами.

Мыс Фиолент – заданная точка для рассредоточения. Девятки расходятся в разные стороны. Высота небольшая, видимость прекрасная. Четко определяются цели: у пристани три транспорта, хорошо видны склады на берегу...

Точно определили момент сброса ведущие штурманы Нестеров и Дуплий. На разных высотах, строго в назначенное [251] время пройдя над Южной бухтой, группы обрушили на фашистские транспорты около двухсот бомб. Прямые попадания были видны совершенно ясно. Дымом окуталась вся бухта...

Замысел оправдался. Фашисты не ожидали такого дерзкого дневного налета. Даже не успели поставить заградительный огонь и поднять в воздух истребители. Зенитчики опомнились только тогда, когда первые бомбы уже рвались в порту. Обе отбомбившиеся девятки без труда вышли из зоны огня и в том же сомкнутом строю ушли в море...

На разборе командир полка сказал:

– Бомбили, как на полигоне! Вот что значит тщательная подготовка удара. Трудно назвать имена отличившихся, все сработали отлично. Блестяще справились с задачей и наши молодые летчики Соловьев и Дурновцев...

Все экипажи вернулись на аэродром без потерь в личном составе и без особых повреждений матчасти.

Фотоснимки показали: в порту и у причалов – многочисленные взрывы. В южной части порта, где располагались склады боеприпасов, – сплошная туча черного дыма. На месте транспорта, стоявшего у причальной стенки, – огонь и дым. На станции взрывы накрыли эшелон с грузами...

Вечером московское радио передало: «Авиация Черноморского флота наносила удары по транспортам и десантным средствам противника в районе Севастополя. В результате ряда атак были потоплены и повреждены три транспорта, две десантные баржи и много малых судов».

Удар по кораблям в Севастополе 30 марта 1943 года вошел в историю полка как показательный и долго служил образцовым примером при выполнении подобных заданий.

Не удивительно, что раздосадованные фашисты решили [252] нам отомстить. В ту же ночь полк был разбужен глухими взрывами, неистовым хлопаньем зениток.

Быстро одевшись, мы выскочили во двор.

Все небо над городом и аэродромом было увешано «люстрами», как называли мы светящие бомбы на парашютах. Хоть газету читай! Всегда прерывистый звук моторов немецких бомбардировщиков сливался в сплошной гул. Слышался нарастающий свист бомб. В лучах прожекторов метались два «юнкерса», вокруг них густо мерцали звездочки разрывов...

В несколько прыжков мы оказались на дне высохшего ручья. Вздрагивала земля, сверху сыпались осколки зенитных снарядов...

Постепенно все стало стихать. Гасли «люстры», перестали грохотать бомбы. Зенитки стреляли вслед уходящим «юнкерсам»...

Утром узнали, что ночной налет фашистов большого ущерба полку не нанес. Потерь в личном составе не было ни в городке, ни на аэродроме, матчасть пострадала незначительно.

Немедленно около штаба и жилых корпусов были отрыты глубокие щели.

На дальних коммуникациях

В то же утро 31 марта нам зачитали телеграмму командующего Черноморским флотом. От имени военного совета вице-адмирал Октябрьский благодарил за мощный бомбоудар по вражеским судам и ставил нас в пример всем соединениям, частям и кораблям флота.

День начался как обычно. Четверка торпедоносцев заступила на дежурство. Пятнадцатиминутная готовность к вылету. Ведущий группы – замкомэск Бесов, ведомые – Беликов, Федоров, я. В десять часов поступило приказание – уничтожить транспорт противника. Конвой обнаружен воздушным разведчиком в районе Евпаторийского [253] залива. Транспорт прикрывается двумя миноносцами, двумя быстроходными десантными баржами и сторожевым кораблем, а с воздуха – двумя «Дорнье-24». По составу охранения можно предполагать, что на транспорте весьма важный груз.

Группа в воздухе. Бесов и его штурман капитан Кравченко повели нас через восточную часть моря. Пройдя траверз Керченского пролива, ведущий неожиданно повернул вправо на тридцать градусов.

– Что это значит? – спрашиваю Володю.

– Сам не пойму...

– С земли нашей группе что-нибудь передавали, Панов?

– Нет, командир.

Выскочили к Алуште. Группа летела вдоль берега на виду у противника. Что заставило Бесова принять такое решение?

Вдруг пара Беликова круто отвернула в сторону моря и быстро скрылась за горизонтом. Вторая неожиданность! Виктор Беликов, прославленный летчик, дисциплинированный, отважный боец...

Наша пара продолжала полет под наведенными стволами зениток. Очевидно, Бесов решил осмотреть прибрежные коммуникации. После прохода Херсонесского маяка вздохнули с облегчением: на некоторое время оторвались от берега, занятого врагом.

По времени должны были выйти в район цели. Усилили наблюдение. Вскоре я увидел справа на горизонте корабли противника. Ведущий тоже обнаружил конвой, стал разворачиваться в его сторону. Снизившись до тридцати метров, пара понеслась на цель. Транспорт с нашей стороны прикрывали два миноносца, с противоположного борта – две быстроходные десантные баржи. Направление явно невыгодное. Но ведущий решил атаковать с ходу. Нас заметили издали, открыли ураганный огонь. Бесов пытался маневрировать, но выйти из [254] зоны огня не удалось. Плотность его все усиливалась. Подключились зенитные автоматы и крупнокалиберные пулеметы. Сверху наседали два До-24, поливая наши машины огнем из пулеметов. Воздушные стрелки вели ответный огонь. Ведущий сбросил торпеду с дистанции шестьсот метров. Следом – и мы.

Резкими маневрами по вертикали и горизонту выходим из зоны действительного огня. «Дорнье» не отстают, но атакуют уже с опаской, с больших дистанций.

– Мимо! Торпеды прошли по носу транспорта, – докладывает Панов.

– Успел развернуться на нас, – – с досадой добавляет Ерастов.

Снова та же ошибка!

Приближаюсь к самолету Бесова. Поведение его непонятно: то резко набирает высоту, то снижается. Запрашиваю, в чем дело.

– Что-то случилось с рулями... – отвечает Панову его радист.

Иду рядом. Вижу, что он с трудом справляется с управлением. «Дорнье» отвернули, мы вышли в открытое море...

На земле выяснилось, что на машине Бесова перебит трос триммера. Были и другие повреждения. На нашем самолете техник насчитал более двух десятков пробоин.

Вскоре приземлился самолет Федорова. Беликов не вернулся.

– После ухода из района Алушты наша пара направилась к мысу Тарханкут, – рассказал Федоров. – Обойдя его морем, прошли до Ак-Мечети. Не обнаружив там плавсредств, Беликов решил лететь через сушу к Евпатории. Выскочили в море между мысом Лукул и Евпаторией и сразу обнаружили конвой. С ходу, со стороны берега атаковали. Но корабли открыли такой огонь...

От прямого попадания в бензобак правого крыла факелом вспыхнул самолет Беликова. Сделав горку, перескочил [255] через быстроходную баржу, сбросил торпеду, а затем сам устремился горящей стрелой на транспорт...

Так погибли наши боевые друзья, верные сыны Родины – командир звена капитан Виктор Николаевич Беликов, штурман капитан Василий Пантелеймонович Овсянников, стрелок-радист младший сержант Григорий Никифорович Зыгуля, воздушный стрелок старший сержант Григорий Павлович Северин...

Потрясенные печальной вестью, мы еще находились на аэродроме, когда прибыл командир полка. Выслушав наши доклады, приказал собраться у крайнего капонира при въезде на аэродром: сейчас должен подъехать командующий ВВС флота генерал Василий Васильевич Ермаченков.

– Будьте готовы доложить ему обо всем.

Через несколько минут показалась «эмка». На переднем сиденье Ермаченков, на заднем – генерал Петр Николаевич Лемешко, прибывший на стажировку с Тихоокеанского флота.

– Подробности могут доложить экипажи, участвовавшие в этом вылете, – закончил Канарев свой доклад командующему.

Генерал подошел к нам. Расспросив обо всем, сказал: – Нужно проверить, достиг ли горящий самолет цели...

За ужином я спросил Кравченко, почему они с Бесовым повернули к Алуште.

– Решили осмотреть и южный берег Крыма.

– А в результате их служба воздушного наблюдения заранее оповестила корабли!

– Хотели как лучше... Две атаки...

Да, две атаки, а результат...

На следующий день по тревоге поднялись в воздух четыре торпедоносца и два бомбардировщика. Вылетели по данным разведки, которую вел на дальних коммуникациях экипаж Бесова: на обратном маршруте он обнаружил [256] в районе Гурзуфа плавсредства противника, сбросил по ним шесть бомб.

Радиограмма разведчика на земле была расшифрована так: обнаружены два транспорта в охранении барж.

Группу торпедоносцев повел Лобанов. С ним Литвяков, Бабий, я. Бомбардировщики – Дурновцев и Соловьев.

Полет над морем прошел благополучно, не считая встречи с До-24. Увидев нашу группу, он быстро развернулся в сторону крымского берега и со снижением скрылся за горизонтом.

В виду горы Аю-Даг обнаружили цель. Транспортов в конвое не оказалось! Две быстроходные баржи шли в сторону Феодосии, таща на буксире еще одну. Охранение – два сторожевых катера. Лобанов принял решение: торпедоносцам не атаковать. Бомбардировщики сделали по два захода, сбрасывая каждый по пяти «соток». Бомбы рвались недалеко от барж, но прямых попаданий не было.

Возвращались в недоумении: неужели такой опытный штурман, как Кравченко, мог ошибиться в определении состава конвоя? Кто-то пошутил:

– Да сегодня же первое апреля!

Оказалось, радист в штабе напутал.

Вечером состоялся разбор обоих вылетов. Гвардейцы почтили память героически погибшего экипажа минутой молчания.

* * *

На Черноморском флоте широко применялось взаимодействие авиации с подводными лодками. Смысл его заключался в следующем. Подводные лодки заранее занимали позиции вдоль коммуникаций противника. Самолеты непрерывно вели поиск на этих путях. В последние десять минут каждого часа лодки подвсплывали для прослушивания эфира, и авиаторы передавали им данные [257] о месте, составе и элементах движения обнаруженных вражеских кораблей.

Бывало и наоборот – подводники вызывали авиацию для удара. Такая необходимость возникала обычно при встрече с крупным конвоем противника, когда после торпедной атаки подлодки результат не бывал достигнут, а дальнейшее преследование становилось бессмысленным или невозможным.

Особенно часто приходилось вылетать в северо-западную часть Черного моря, на дальние коммуникации у румынского и болгарского побережий. Именно там, в районах интенсивного движения вражеских кораблей и судов, наше взаимодействие с подводным флотом оказывалось необходимым и давало наибольший эффект.

В апреле, с улучшением погодных условий, такие полеты значительно участились. Почти ежедневно один или два экипажа полка производили поиск в районе дальних коммуникаций. Особенно отличался в разведке экипаж Лобанова. Когда не было возможности вывести на удар подлодки, данные передавались на аэродром.

* * *

10 апреля комэск Минчугов повел четыре самолета на удар по танкеру, обнаруженному воздушным разведчиком на переходе Констанца – Евпатория. Экипажи двух торпедоносцев и двух бомбардировщиков вышли на цель в западной части моря. Танкер водоизмещением в пятьсот тонн шел в охранении трех сторожевых катеров. Бомбардировщики Жестков и Андреев первыми нанесли удар. Бомбы разорвались с небольшим недолетом. Следом зашли в атаку торпедоносцы Минчугова и Соловьева. Танкер отчаянно маневрировал, катера вели интенсивный огонь. Торпеды были сброшены с дистанции пятьсот – шестьсот метров. Танкер сумел уклониться от них.

– Злость охватила меня! – рассказывал по возвращении штурман Иван Локтюхин. – У нас еще оставалось [258] пять бомб. А танкер, маневрируя, потерял скорость. Для бомбометания – находка! На высоте тысяча триста вышли на удар. Командир у меня – во, железо! Держит курс, как по рельсам. Рассчитываю упреждение, снос... Рассказ продолжил сам «командир-железо» – лейтенант Жестков:

– Смотрю, Иван прилип к плексигласу, распластался, как бабочка на стекле... Даже пожалел его – малая цель, скорей всего, бомбы пошли мимо. Вдруг как закричит: «Попали! Прямо в танкер, командир!» Я как раз выполнял противозенитный маневр. Накренил машину, смотрю – точно, фугаска разорвалась в носовой части танкера! И сразу вспыхнул пожар. Должно быть, везли горючку...

Следующий день, 11 апреля, был в полку праздничным. На аэродром прибыл командующий Черноморским флотом вице-адмирал Октябрьский, его сопровождали генерал Ермаченков и полковник Токарев. Один из пустых капониров был забит людьми до отказа, непоместившиеся стояли снаружи у входа.

Из-за стола, сплошь уставленного заветными красными коробочками, поднялся командующий флотом.

– Товарищи гвардейцы, воины отважной флотской авиации! Сегодня на мою долю выпала честь вручить вам заслуженные награды...

Затем был зачитан приказ. Орденом Красного Знамени награждался полковник Токарев, майоры Минчугов, Буданов, капитан Покревский. Подполковник Канарев – орденом Отечественной войны I степени. Ордена Красного Знамени и Отечественной войны I степени были вручены капитану Андриенко...

Один за другим летчики подходили к столу и, приняв награду, взволнованно произносили: «Служу Советскому Союзу!»

Получая второй орден Красного Знамени, капитан Бесов от имени летчиков полка заверил командование [259] в том, что гвардейцы будут и впредь наращивать удары по ненавистному врагу, совершенствовать боевое мастерство, сражаться так, чтобы каждый день приближал победу...

Прославленный, отважный летчик! Двести восемьдесят один боевой вылет, из них сто пятьдесят – ночных. Сколько бомб он обрушил на головы фашистов, сколько раз бесстрашно глядел в глаза смерти...

Вслед за Бесовым со словами благодарности выступили штурман старший лейтенант Шильченко и инженер-капитан Новак.

Филипп Сергеевич Октябрьский поздравил награжденных, пожелал всему личному составу полка дальнейших боевых успехов.

– Работаете вы, товарищи, хорошо. Руководят вами такие видные командиры, как Токарев, Канарев. Но, смотрите, не зазнавайтесь. Враг еще не разбит и готовится к новым боям. Поэтому больше бдительности. Изучайте тактику врага. Повседневно повышайте боевую выучку. У нас неплохие машины. Материальную часть вы обязаны знать образцово. Предстоят, товарищи, серьезные бои. Ваши удары по противнику должны быть крепкими. Бейте врага по-севастопольски![2]2
  Газета «Красный черноморец», 13 апреля 1943 г. – Прим. авт.


[Закрыть]

Проникновенные слова видного военачальника, организатора и руководителя героической обороны Севастополя глубоко запали в душу каждого воздушного бойца.

* * *

Постоянной задачей полка оставалась помощь крымским партизанам. Во второй половине апреля, почти ежедневно, направлявшиеся в дальние рейсы экипажи попутно сбрасывали им продукты, оружие, боеприпасы. Народные мстители тепло благодарили нас за помощь в их героической борьбе с фашистскими оккупантами.

Регулярное обследование дальних коммуникаций [260] противника ложилось тяжелой нагрузкой на плечи летного состава полка. Но что поделаешь, для этой цели были пригодны исключительно самолеты Ил-4: их тактический радиус позволял достигать побережья Румынии и Болгарии и в течение двух-трех часов вести там поиск кораблей противника. Сначала к ведению дальней разведки привлекались лишь наиболее опытные экипажи. Однако потери, понесенные за последнее время полком, вынуждали командование втягивать в эту работу и новичков. На первых порах некоторые из них по недостатку опыта испытывали затруднение в опознавании типов вражеских кораблей. Это, в свою очередь, приводило к ошибкам при определении состава ударных групп и их назначения.

17 апреля экипаж Киценко (это был его второй боевой вылет в нашем полку) передал, что обнаружил в удаленном районе моря конвой в составе транспорта, баржи и четырех сторожевых катеров. На удар по тревоге вылетело пять самолетов: три бомбардировщика и два торпедоносца. Группу вел майор Минчугов, с ним в тройке бомбардировщиков летели Жестков и Алексеев. Торпедоносцы – Андреев и Литвяков.

Издали заметив корабли, Минчугов с ходу повел на них группу бомбардировщиков. Замысел был ясен: расстроить систему зенитного огня противника, отвлечь на себя его внимание. Андреев и Литвяков тут же ринулись вниз. Каково же было разочарование, когда они увидели, что в составе конвоя нет транспорта. Две быстроходные десантные баржи и четыре сторожевых катера. Значит, разведчик ошибся. Ничего не поделаешь, решили попытать счастья в атаке на верткие баржи.

С кораблей открыли сильный огонь из зенитных автоматов и пулеметов. Но рядом с баржами уже рвались бомбы. Тридцать соток буквально огородили их столбами воды. Казалось, что там не могло остаться ничего живого... [261]

Осели фонтаны. Баржи, как ни в чем не бывало, продолжали маневрировать. Весь огонь конвоя сосредоточился на торпедоносцах. Андреев и Литвяков отважно неслись на сближение. Торпеды сбросили с четырехсот метров. Однако обе баржи остались невредимыми.

Перескочив через них в сплошном частоколе огня, самолеты с маневром покинули район цели. Литвяков резко уменьшил скорость и шел с набором высоты. Затем стал снижаться. Скорость упала до минимальной...

– В чем дело? – запросил Андреев.

– Повреждения... – поступил ответ.

Самолет неумолимо терял высоту. Четыреста метров, триста...

– Держись, Саша, тяни к своему берегу, – повторял ни на метр не отстававший Андреев.

Но до берега оставалось еще два часа лету.

Андреев неотлучно кружил над аварийной машиной. Сквозь плексиглас было видно, как отчаянно боролся Литвяков за высоту. Вскоре стало ясно: вынужденной посадки на воду не миновать. Пятьдесят метров, двадцать... Самолет фюзеляжем коснулся воды. Проглиссировав немного, остановился. Через минуту море поглотило его. На поверхности остались четыре человека. Они плавали на спасательных поясах: почему-то не смогли выбросить шлюпку...

Андреев моментально передал по флоту радиограмму: «Аварийная посадка самолета, экипаж на воде...» Затем приказал своему экипажу сбросить терпящим бедствие средства спасения. Снизившись, выбросили резиновую шлюпку, четыре спасательных пояса, снятых с себя, бортовой паек, бочонок воды. Сделали над местом аварии несколько кругов. Видели, как один из потерпевших плыл к шлюпке. Больше задерживаться было нельзя: горючего оставалось только до аэродрома. Сделав последний, прощальный круг, взяли курс на восток... [262]

По радиограмме Андреева были немедленно посланы из Геленджика две летающие лодки МБР-2. Из нашего полка на поиск вылетел экипаж Приходько. Самолеты встретились в районе катастрофы. Но сколько ни осматривали море, кроме больших масляных пятен от потонувшей машины, ничего на воде не обнаружили.

Еще одна запись в журнале полка: «С боевого задания не вернулись...»

С Сашей Литвяковым мы вместе воевали в 36-м полку. Смелый, самоотверженный летчик. Не раз отличался в дерзких ударах по скоплениям вражеских войск, не раз возвращался на искалеченной, чудом доковылявшей до аэродрома машине...

На этот раз надежды на возвращение не оставалось.

Вместе со старшиной Александром Георгиевичем Литвяковым навечно выбыли из строя полка штурман лейтенант Вадим Мериславович Миллеров, стрелок-радист старший сержант Петр Сергеевич Карелин, воздушный стрелок младший сержант Иван Лукич Пятуха.

* * *

В конце второй декады апреля полк посетил народный комиссар Военно-Морского Флота СССР Николай Герасимович Кузнецов.

Наш экипаж находился в готовности к вылету с торпедой, когда на аэродроме появились две «эмки». Нарком сразу направился к стоянке, за ним поспешили сопровождающие. Я доложил адмиралу о готовности к вылету.

– Сколько времени требуется экипажу на вылет после получения сигнала? По каким данным вылетают экипажи на задания? Какими группами наносится торпедный удар? Выделяются ли самолеты для обеспечения действий торпедоносцев?

Я едва успевал отвечать.

Нарком внимательно выслушал все ответы, обернулся к полковнику Токареву. [263]

– В мае запланировано перегнать с заводов еще партию машин. Необходимо активизировать удары авиации по кораблям противника в море и базах, а также увеличить количество минных постановок на его коммуникациях.

Затем спросил у подполковника Канарева, какими средствами прикрывается аэродром, были ли налеты противника. И в заключение попросил передать гвардейцам пожелание новых боевых успехов.