Текст книги "Командиры крылатых линкоров (Записки морского летчика)"

Автор книги: Василий Минаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 25 страниц)

Летчик Иван Арсеньев

На войне люди гибнут не только в бою. Но, как правило, все потери считаются боевыми. А как бы иначе назвать, например, гибель летчика Пашуна, если бы не дотянула до побережья Кавказа наспех залатанная машина? Ясно, что смертью храбрых.

Война – напряжение всех человеческих сил. Перенапряжение. И возможностей техники тоже. Без потерь тут не обойтись. Особенно в авиации, где и в мирное время жизнь экипажа порою зависит от состояния самолета.

Все это так. И все же...

Все же хочу еще раз выразить вечную благодарность Мише Белякову и Ивану Варваричеву – моему технику в тридцать шестом, и другим беззаветным труженикам, истинным побратимам моим, которым – пусть не так [174] явно, как это бывает в бою, но не менее несомненно – обязан я жизнью.

Перенапрягаются люди, перенапрягаются самолеты. У тех и других есть предел. Предел самолета определенней и прямо зависит от человеческого предела. Так что если и говорил Пашун: «Родная машина, сколько раз выручала», – то выручал его все-таки человек. Тот, что вот вылил последнюю воду на гудящую от контузии, как он выразился, башку и нашел в себе на два часа еще сил.

И Пашун долетел.

А Арсеньев...

Не помню, кто готовил к полету машину младшего лейтенанта Ефимовича, летчика-новичка, с которым Арсеньев летел инструктором.

Это случилось 2 марта. Ранний весенний рассвет. Погода в районе аэродрома – лучше не придумаешь. Под ногами похрустывает прихваченная ночным морозцем земля, солнце еще за горой, но вот-вот выкатится, ослепит...

Мы готовились заступить на дежурство. Проверили самолет, подвеску торпеды. Затем я построил экипаж, поставил задачу, дал указания по готовности к вылету. И потянулись часы...

Около полудня на стоянку приехал заместитель командира полка по летной подготовке майор Иван Васильевич Арсеньев. Приняв мой доклад, порекомендовал:

– Уж больно хороша погода. Если скомандуют вылет, иди к цели на малой высоте. Внезапная атака – твой союзник.

Затем направился к машине Ефимовича, у которого должен был проверить технику пилотирования. Младший лейтенант заметно волновался, вид у него был неважный. Заняли места, инструктор летел в штурманской кабине. [175]

Самолет вырулил на старт, стал по центру бетонной полосы. Дежурный взмахнул белым флажком, задержал его в направлении взлета. Ефимович взял разбег. По звуку моторов чувствовалось: пилот робко выводит обороты на полную мощность. Машина рыскала по сторонам. Было заметно, когда в управление вмешался Арсеньев: самолет уверенно оторвался от земли, пошел в набор высоты.

Проводив его взглядом, я отвернулся.

– Смотри, командир! – тут же услышал крик Володи.

Самолет резко снижался, накренившись вправо. Внизу было море. Через мгновение, задев крылом воду, машина врезалась в нее и разломилась на части. Когда опал фонтан брызг, на поверхности остался только горящий островок бензина...

Мы буквально остолбенели. Что произошло? Никто не стрелял, прекрасная погода, опытнейший инструктор...

Через несколько минут к месту падения подскочил катер, долго бороздил воду вокруг, но кроме одного всплывшего колеса ничего не обнаружил.

Случилось несчастье. Погибли заслуженный боевой летчик майор Иван Васильевич Арсеньев, воздушный стрелок-радист старший сержант Василий Ильич Гришин и молодой пилот младший лейтенант Алексей Григорьевич Ефимович.

В результате расследования было определено, что причиной катастрофы явился отказ правого мотора и ошибка пилота, выполнявшего разворот в сторону неработающего мотора.

Погибших похоронили близ аэродрома. Друг Арсеньева, инспектор военно-воздушных сил Черноморского флота, майор Николай Александрович Наумов выполнил над похоронной процессией каскад фигур, отдавая последнюю почесть замечательному летчику... [176]

Едва ли кто в полку пользовался таким авторитетом, как Иван Васильевич Арсеньев. Талантливый летчик с большим опытом, он еще до войны был назначен командиром второй эскадрильи 2-го минно-торпедного авиационного полка. Эскадрилья была укомплектована молодыми летчиками, окончившими Ейское училище в 1939 году, и большими успехами не отличалась. Люди привыкли к этому – твердая середина, о чем еще беспокоиться.

Новый командир был иного мнения. Как и комиссар эскадрильи старший политрук Аркадий Ефимович Забежанский, внимательный, вдумчивый воспитатель молодежи.

Началось с того, что капитан Арсеньев первым в полку освоил бомбардировщик ДБ-3Б. Командир понимал, что надо добиться психологического перелома в коллективе, и мобилизовал на это своих помощников, инструкторов. Комиссар, в свою очередь, нацелил на ту же задачу коммунистов и комсомольцев эскадрильи.

Наметив конкретный план действий, Арсеньев трудился с утроенной энергией. Тщательно разобрался в планировании учебы, изучил индивидуальные качества и уровень подготовки летчиков, поставил перед каждым конкретные задачи.

Финская кампания прервала начатую работу. Экипаж капитана Арсеньева вместе с тремя другими наиболее подготовленными экипажами полка был направлен на фронт. Безупречное летное мастерство командира, отличная слаженность его группы проявились в первых же боевых вылетах. За отвагу и мужество в боях с белофиннами капитан Арсеньев был награжден орденом Красного Знамени.

Вернувшись в родной полк, продолжал совершенствовать боевое мастерство подразделения. На предвоенных маневрах Черноморского флота его эскадрилья продемонстрировала [177] высокую выучку и организованность, значительные успехи в овладении новой машиной.

Всегда спокойный, немногословный, чуточку ироничный, комэск завоевывал сердца молодых летчиков постоянным дружелюбным вниманием к ним, умением в каждом найти его сильную сторону и тем самым внушить уверенность в успехе.

С первых дней войны Арсеньев почти ежедневно водил свою эскадрилью в бой, громил военные объекты в Бухаресте и Плоешти, был активным участником обороны Одессы, Севастополя, Керчи, Новороссийска. Бомбоудары возглавляемых им групп по скоплениям вражеских войск и техники, аэродромам и кораблям, железнодорожным узлам и переправам вошли в историю полка как примеры высокой организованности и тактического мастерства.

О некоторых из них мне рассказал Петр Иванович Буданов, бывший в начале войны штурманом эскадрильи и летавший вместе с Арсеньевым.

Однажды над Констанцей, при подходе к цели, эскадрилья была встречена шестеркой «мессершмиттов». «Держать строй!» – последовала команда ведущего. Завязался неравный бой. Не сумев разбить строй бомбардировщиков, «мессершмитты» сосредоточили огонь на головном самолете. Одна из очередей срезала киль, повредила элерон. Командир продолжал вести эскадрилью. Плотным огнем экипажи отбивали одну атаку за другой. По всему чувствовалось, что за штурвалами «мессеров» сидели матерые пилоты. Арсеньев ровным Голосом повторял одну и ту же команду: «Держать строй!»

Один из обнаглевших гитлеровцев неосторожно вышел из атаки над боевым порядком группы. Несколько очередей, и «мессер» перевернулся, потянув за собой черный хвост. Такая же участь постигла второго. Истребители [178] отвернули в сторону, их атаки сменились ожесточенным зенитным огнем.

Маневрируя и упорно идя к цели, Арсеньев повторял: «Держать строй!»

Перед носом его самолета сверкнула молния, в кабину ворвался едкий тротиловый дым. Выровняв машину, Арсеньев продолжал идти к цели.

– На боевом, – доложил после нескольких доворотов Буданов.

По ведущему отбомбилась вся эскадрилья.

Удар фугасными был исключительно эффективен: бомбардировщики уничтожили транспорт, повредили док.

Все самолеты возвратились на свой аэродром...

* * *

Памятными были вылеты на Плоешти – нефтепромышленный центр Румынии, основной источник снабжения германской армии горючим. Город был хорошо замаскирован и прикрыт мощным заслоном зенитной артиллерии; в воздухе круглосуточно барражировали истребители. Пробиться к объекту казалось невозможным.

В июле 1941 года Арсеньеву было приказано первым нанести удар по Плоешти и обозначить цель. Летный состав эскадрильи тщательно готовился к дальнему ночному рейду.

Наконец поступила команда на вылет.

Напутствуя группу, комиссар полка Иван Алексеевич Водянов сказал:

– Вам доверено самое ответственное задание из всех, которые выполнял до сих пор полк. Возвращайтесь только с победой!

Арсеньев вел группу на высоте более семи тысяч метров. В кабине – тридцать семь градусов ниже нуля. Буданову то и дело приходилось засовывать руки в унты, работая с картой и приборами. Полет над морем прошел благополучно. Когда до цели осталось пятьдесят минут [179] лету, слева по курсу показались огромные вспышки огня, в небе замелькали сполохи. Наши самолеты бомбили Констанцу под интенсивным зенитным огнем и лучами прожекторов...

Дальнейший маршрут над сушей прошли, непрерывно наблюдая огонь зениток. Они били в разных направлениях, по небу то и дело шарили прожектора. Но вот все утихло. Внизу проплыла чуть поблескивающая лента Дуная...

Машина перешла на планирование, медленно теряя высоту. Моторы работали на малых оборотах, почти бесшумно, без выхлопов пламени из патрубков.

– Вижу барражирующие истребители, – доложил начальник связи эскадрильи лейтенант Покревский, летевший в качестве стрелка-радиста. – Мелькают фары...

Один вражеский самолет подошел совсем близко. Покревский сунулся к пулемету, но тут же услышал спокойный голос Арсеньева:

– Огня не открывать!

Пройдя некоторое время параллельным курсом, истребитель отвернул.

Затем мимо на большой скорости несколько раз проносился истребитель-перехватчик с включенными фарами. Арсеньев маневрировал, избегая лучей. Еще более приглушил работу моторов. Ведомые следовали за ним как тени.

Буданов нашел цель, вывел на нее самолет. Тринадцать «соток» обрушились на завод и нефтесклады. Горизонт осветили вспышки, разгорелся пожар. Штурманам остальных самолетов было легче. Освещенная пожаром южная часть города была как на ладони. Каждый выбирал свою цель и наносил удар. Взрывы и пожары на нефтепромыслах оказались для врага неожиданностью, прожекторы и зенитная артиллерия явно запоздали. Огромное зарево, осветившее небо, долго было видно легшим на обратный курс экипажам... [180]

13 июля 1941 года дерзкий по замыслу и эффективный по результатам удар по нефтеперегонным заводам Плоешти нанесла группа из шести Пе-2 40-го авиационного полка под руководством комэска капитана Александра Пехувича Цурцумия.

В последующих налетах на Плоешти, которые с небольшими перерывами производились до 18 августа, как правило, группы водил Арсеньев.

Противник установил зенитные батареи вдоль оси маршрутов наших самолетов. Огонь встречал и сопровождал бомбардировщики задолго до подхода к цели. Непрерывно барражировали ночные истребители.

Тем не менее налеты продолжались.

Противник построил ложный Плоешти в двадцати километрах севернее истинного, осветил его, прикрыл зенитной артиллерией, прожекторами. Стянул к городу несколько зенитных полков, перестал включать прожекторы, чтобы не демаскировать настоящую цель.

Все замыслы врага разгадывались, налеты продолжались.

22 июля 1941 года газета «Известия» сообщала: «21 июля (ТАСС). Анкарский корреспондент «Нью-Йорк Таймс», ссылаясь на сведения из иностранных военных источников в Анкаре, передает, что в результате налетов советской авиации на Плоешти в течение недели уничтожено 200 тысяч тонн различных нефтепродуктов. Разрушены и повреждены нефтеочистительные заводы, крекинговые установки, различное оборудование нефтеисточников, железнодорожные линии, подвижный состав и автотранспорт...»

* * *

Не раз приходилось отважному летчику встречаться со смертью лицом к лицу.

Как-то в начале сорок второго Арсеньев получил приказ во главе группы самолетов нанести бомбоудар по скоплению вражеских войск под Севастополем. [181]

Девять бомбардировщиков вылетели под вечер. Над кубанскими степями шли на бреющем. Низкая облачность, моросящий дождь, туман затрудняли пилотирование самолетов в строю. Над морем погода не улучшилась. Больше часу пришлось идти в условиях почти полного отсутствия видимости.

Почти то же было и в районе Севастополя. Выйти на основную цель мешали горы, закрытые облаками. Арсеньев принял решение бомбить запасную. Зайдя со стороны моря, вывел группу на боевой курс. Вражеские зенитки открыли мощный огонь, их дополнял частокол «эрликонов». Арсеньев упорно пробивался к цели. Едва Буданов успел сбросить бомбы, как в машину попал снаряд. Заклинило один мотор. Самолет потерял скорость. Еще два снаряда «эрликонов» попали в бензобак. Машина загорелась. Пламя бушевало на плоскости. Высота быстро падала. Внизу – территория, занятая противником...

С трудом удерживаясь в горизонтальном полете, Арсеньев пытался дотянуть до своих. Буданов увидел окопы, затем отыскал площадку, показал летчику. До предела погасив скорость, Арсеньев посадил объятый пламенем самолет на изрытую воронками поляну. Экипаж выскочил из кабин. Вокруг рвались снаряды, мины, свистели пули. Рядом были окопы противника. Летчики отползли от горящего самолета во тьму, укрылись в большой воронке.

Вскоре к ним подползли наши морские пехотинцы, вывели к своим окопам, обогрели, угостили фронтовым ужином. С попутной машиной отправили в Севастополь. Несколько дней спустя на боевом корабле экипаж был доставлен в Новороссийск, а оттуда благополучно добрался в свой полк.

Так воевал Арсеньев, талантливый, неукротимый воздушный боец, наш общий наставник по летному делу. [182] И вдруг эта гибель – солнечным весенним днем, без боя, вблизи своего аэродрома...

Нелепость? Так мне казалось в тот момент.

Но прошли дни, прошла первая боль. И постепенно я понял: Арсеньев погиб на своем боевом посту. Ведь главным делом и главным призванием этого человека было воспитание молодых боевых летчиков. Этому он посвятил свою жизнь с довоенных лет. И отдал ее за это.

Вспоминался последний полет с ним, несколько дней назад. Вот он появился у наших стоянок – сдержанный, энергичный, с твердым, всевидящим взглядом глубоко посаженных глаз. Менее получаса – и все готово: поставлена задача, выработан маршрут, закончены штурманские расчеты, определены очередность взлета и место каждого экипажа в боевом порядке, опробованы моторы, бортовое оружие. Все четко, последовательно, без лишних слов, каждый на своем месте. Все бодры, чтобы не сказать – веселы. Летим с Арсеньевым, значит будет все в порядке! Краткие доклады командиров, два теплых слова напутствия. Без излишних напоминаний, с полным доверием к каждому.

Один за другим взревывают моторы. Гвардейцы уходят в ночной боевой полет...

Я взлетел третьим. Круто набрал высоту. Здесь, наверху, ночь еще не настала. Полет совершался в условиях полного радиомолчания. Панов и Жуковец неослабно наблюдали за воздухом.

Все ближе цель. Бомбардировщики сосредоточивались для удара. Вот и решающий момент: вовремя опознать цель, уточнить расчеты, точно выйти на боевой курс. А внизу – кромешная тьма...

– Вправо пять градусов... Два градуса влево... – принимаю команды штурмана.

Серия бомб полыхает внизу. Взрывы, пожары...

– Молодцы! – вырывается у Володи.

Бомбы Арсеньева. Цель обозначена, теперь нам действовать [183] просто. Рвется серия экипажа Бабия, на земле становится совсем светло.

– Бомбы сброшены, – докладывает и мой штурман.. Взгляды стрелков устремлены вниз.

– Легли в цель, командир!

Разворачиваемся на обратный курс. Все четко, слаженно, определенно.

Да, хорошо летать с Арсеньевым!

Хорошо было с ним летать...

Панов и Жуковец

28 февраля 1943 года начались наступательные операции Северо-Кавказского фронта в районе Крымской и Неберджаевской, которые продолжались затем почти до июня. Противник, сдерживая натиск наших войск, продолжал подтягивать силы из Крыма через Керченский пролив на Тамань и, наоборот, эвакуировать часть своей техники в Керчь. Главной целью авиации Черноморского флота стала опять Тамань.

...В тот день погода с утра была нелетной. Потом посветлело, сквозь серые тучи пробились робкие лучи. Над крышей нашего эскадрильского домика обозначились контуры гор.

Аэродром оживился. Уходят на боевые задания одиночные самолеты, получают задачу две группы бомбардировщиков. Недавно прибывшие из запасного полка лейтенанты Дурновцев и Приходько готовятся выполнить учебное торпедометание на полигоне...

Я лечу в тройке Виктора Беликова. Второй ведомый – Митрофанов. Другую группу возглавляет Бесов, с ним Трошин, Бабий и Федоров. Бомбардировщики поочередно выруливают на старт, руководитель полетов белым флажком разрешает взлет...

В синей дымке подстраиваюсь к ведущему. Несемся над облаками, в разрывах мелькает море. Справа [184] горы, покрытые лесом. Ветра нет, штурманам работы мало. Идем тесным строем. Временами сквозь плексиглас видны лица и силуэты товарищей, летящих рядом. Белокурый, круглолицый младший лейтенант Николай Митрофанов. Хороший летчик, спокойный, надежный. В носовой кабине его машины, склонившись над картой, «колдует» капитан Виктор Жулай, серьезный, опытный штурман. Иногда виден и сам ведущий, капитан Виктор Беликов, голубоглазый гигант, косая сажень в плечах. В полку любовно прозвали его Добрыней Никитичем. Штруманом у него капитан Василий Овсянников. Это один из надежнейших экипажей в полку.

Замечаю: в последнее время везет мне и на ведущих, и на соседей в боевых группах. Да нет, не в везении дело. Идет война, растут люди. Ох и плохо придется гитлеровцам, недолго этого ждать!

Подходим к Тамани. Понятно, встречают. Строем прорываемся сквозь заградогонь. Овсянников быстро и точно выводит звено на цель. Бомбы рвутся на стоянке автомашин, стрелки успевают сфотографировать результат удара.

– Командир, справа два «мессера», – голос Панова.

Приказываю приготовиться к бою. Ведущий тянет вверх, к облакам. Когда истребители заходят в атаку, маневром выводит звено из-под огня. На втором заходе фашисты решают бить с коротких дистанций. Но мы и тут успеваем сманеврировать. Мастер противоистребительного маневра капитан Беликов. Чего стоят одни эти резкие отвороты в сторону атакующих! Мы с Митрофановым – как привязанные.

И дружный огонь стрелков. Их длинные прицельные очереди быстро отбивают у гитлеровцев охоту подходить к нам на близкое расстояние.

Но вот и облака. Без команды рассредоточиваемся, чтобы избежать столкновения друг с другом. Дальше летим в одиночку. Через полчаса выхожу из облаков – [185] под крылом пустынное море. Самостоятельно приходим на аэродром. Беликов уже приземлился, вскоре прилетел и Митрофанов.

– Грамотно повоевали, – хлопает нас с Митрофановым по плечам богатырь Беликов.

Подзываю Панова и Жуковца, объявляю им благодарность за умелое отражение атак вражеских истребителей. Николай отвечает на рукопожатие серьезно. Жуковец улыбается, в черных горячих глазах – неостывший азарт.

Отходят, переговариваясь, присаживаются на корточки, принимаются что-то чертить на земле. Жуковец оживленно размахивает руками, пишет в воздухе замысловатые вензеля...

В автобусе перехватываю вдумчивый взгляд Панова в сторону своего ученика. Читаю в нем что-то новое. Похоже, Жуковец догнал своего наставника, а может, и превзошел уже в чем-то. Если так, то Панов вдвойне доволен. Не зря просиживал с ним часами, тренировал на быстроту прицеливания, подбрасывая за хвостом самолета консервную банку или старую рукавицу: «Цель слева! Цель справа!..»

Получился из Жуковца воздушный стрелок.

Вот ведь, казалось бы, что человеку надо? Служил оружейником на аэродроме, исполнял свое дело сил не жалея, потребовалось – и под снарядами побывал, в том же и Севастополе, совесть, как говорится, чиста. Нет, потянуло в воздух! Может быть, летчиком стать мечтал? «Фюрера кончим, в колхоз свой вернусь, под Ахтырку, выучусь на тракториста...» Все и мечты.

Захотел бить врага своими руками. Не щадя жизни! А кто бы сказал? Весельчак, жизнелюб, в автобусе только его и слышно. Любому готов уступить, услужить... И вот – сам Панов озадачен. «Видели бы за пулеметом его, командир! От одного взгляда фашист задымится...» [186]

Хоть сам же и подтолкнул меня перед строем тогда: «Берите, командир, черноглазого...»

Чутье на людей у Панова. Старше всех в экипаже, лет на восемь старше меня. Но дело, конечно, не в этом. Где только не успел побывать до войны! Радистом, начальником радиостанции на Эльбрусе, в Сибири, в Средней Азии, в Заполярье... Человек переднего края! И в воздухе доброволец, как Жуковец. «Измаялся, пока бронь пробил... Никакой не возьмешь торпедой! Думал, думал, придумал маневр. Подобрал паренька себе подходящего, тем же самым его и завел. «Хочешь на фронт?» Ну конечно. «Так вот учись, пока я здесь, только пока ни гу-гу!» Ну понятно, пришлось потрудиться, подготовил радиста как бы не лучше себя. Через месяц-другой атакую начальство: «Говорите, незаменимый? Присылайте комиссию!» Ну деваться им некуда, отпустили...»

Вот и тут подготовил «как бы не лучше себя». А Панова и по одной из двух его специальностей догнать не просто: сбитый «мессер» на личном счету и в групповом бою – еще один. Зато парень попался – и «заводить» не надо. (Забегая вперед, скажу: в сорок четвертом, уже неоднократно награжденный, Александр Жуковец стал первым на Черноморском флоте кавалером солдатской Славы.)

А по другой специальности, как радисту, Николаю едва ли найдется равный во всем полку. Здешним командирам-связистам он известен еще по майкопскому рейду, когда общими усилиями нескольких авиачастей высаживали знаменитый десант на вражеский аэродром. Для общего руководства операцией на одном из четырнадцати самолетов был организован воздушный «командный пункт». Возглавлял его начальник штаба 63-й авиабригады подполковник Петр Григорьевич Кудин. А связь с землей и со всеми машинами держали два стрелка-радиста – Николай Панов и Иван Куевда, Панов был [187] старшим. Работа связистов получила высокую оценку командования...

Да, повезло мне на ребят! Мы с Володей гордились своими стрелками. В экипаже нет второстепенных должностей, в воздушном бою бывают даже моменты, когда стрелок управляет маневрами самолета. В таких случаях я мог полностью положиться на Панова. А теперь и на Жуковца.

Вечером, на разборе боя, проведенного группой Беликова, им обоим довелось выслушать похвалу из уст комэска.

– Отлично действовали стрелки экипажа Минакова. Мне уже не раз приходилось ставить в пример старшего сержанта Панова... – Майор сделал паузу, добавил с уважением: – Николая Сергеевича.

И я увидел, как засветились гордостью глаза Жуковца.

А через минуту на темных скулах Панова зарделся счастливый румянец – хвалили его ученика...