Текст книги "Служба такая..."

Автор книги: Василий Пропалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

В. Пропалов
Служба такая…
(записки майора милиции)

Страницы жизни

Неизвестность

Саша Горбунов волновался. Волнение усилилось, когда он оказался в здании районного отдела милиции, и перед глазами появилась табличка с внушительным словом: «Начальник». Саша не сразу осмелился постучать в дверь. Минуты две потоптался на месте раздумывая.

Вспомнились события трехмесячной давности. Тогда, у следователя и на суде, его вот так же хватал озноб, а получилось все хорошо. Стоял ноябрь 1941 года. Снег выпал мелкий, крупинками. Ночью ударил мороз. Ранним утром Саша сидел за столом, старательно выскобленным материнскими руками, кусал ломоть калача, от которого еще шел пар, запивая парным молоком.

В пригоне мычала корова.

– Когда хоть за кормом-то съездишь? – с упреком спросила мать и, бросая ухват на печь, добавила: – А то скотину кормить совсем нечем.

– Съезжу, – невнятно ответил Саша, прожевывая хлеб и наливая в кружку молоко.

– Уж сколь раз собирался! Добрые люди давно на всю зиму сеном запаслись, а ты на полдня с костяшками расстаться не можешь.

– Со счетами, – поправил Саша и улыбнулся.

– Мне хоть как их называй, а корму давай.

– Ладно. Может, седни привезу, – как можно серьезнее сказал Саша, допил из кружки молоко, натянул шапку, накинул дубленый, уже не новый полушубок и вышел на улицу. До колхозной конторы, где Саша работал помощником счетовода, дошел быстро.

За сеном его отпустили с утра. Буланая кобыла, запряженная в сани, лениво выбежала из деревни на поскотину. Не большой, но резкий ветер пощипывал лицо, пробрался под полушубок. Саша подергал крученые вожжи, лошадь побежала быстрее. Поскотина кончилась. Навстречу двинулись березовые и осиновые колки с замысловатыми узорами заячьих троп. Дальше – старый лес. Здесь ветра не было. Лошадь, мотая головой, изредка всхрапывала. Саша терпеливо ждал, когда появится поворот к колхозному стану. Там, в одиноком домике живет колхозный сторож. У него можно обогреться.

Впереди крыша колхозного тока. Семь километров позади. Вон и дом. Саша у самого крыльца остановил лошадь, обмел валенки. Витая волна холодного воздуха разлилась по полу.

Разглаживая небольшую бородку, у раскаленной железной печки сидел сторож Осинин. Лицо его разомлело от тепла. Саша бросил варежки и шапку на широкую нлику, потер ладонь о ладонь и лишь потом сказал:

– Здравствуйте, Фрол Харлампьевич!

– Здорово, – нехотя выдавил Осинин, не поворачивая лохматой головы. – Небось меня проверять прислали?

– Нет. По сено приехал.

– А-а. Ты и вправду тут косил.

– Ну.

– Озяб? – уже мягче спросил Фрол Харлампьевич.

– Есть малость.

– Двинься ближе.

– Некогда рассиживать.

– Как знаешь.

Обогревшись, Саша вышел на улицу. Лошади у крыльца не было. Санный след вел в колок. Пробежав метров тридцать, Саша увидел лошадь. Она стояла у большой копны, сунув морду в сено.

– Ну и хитрущая. Самое зеленое достает, – рассуждал Саша, разматывая вожжи.

Лошадь повернула голову. Изо рта на снег посыпалась пшеница. Саша бросился к копне. Да, под сеном зерно. Много зерна. Почему оно здесь? Как попало? Чье сено? Сообщить сторожу? Нет, лучше председателю колхоза.

Саша заровнял яму в копне, втоптал в снег оброненные зерна и рысью пустил лошадь к своему стожку. Он спешил.

Почти весь обратный путь Саша погонял лошадь: дорога накатана, груз легкий…

Выслушав Сашу, председатель колхоза строго сказала:

– Молчи. Никому ни слова. Разберемся.

– Ладно, – твердо ответил Саша, понимающе кивнув головой.

Поздним вечером Сашу пригласили в правление. За столом он увидел работника милиции, который мягко уточнил:

– Ваша фамилия Горбунов?

– Ага, – ответил Саша, присаживаясь на лавку.

– Я – Колесников, оперуполномоченный, – отрекомендовался работник милиции и сразу спросил – У вас какое образование?

– Восемь классов.

– Объяснение сами можете написать?

– Можно попробовать.

– Вот бумага, ручка, чернила. Напишите, куда и зачем вы ездили сегодня? Где, как и что обнаружили…

– Ладно. – Горбунов сел за стол. Руки дрожали. Размашистым, но разборчивым почерком он неторопливо заполнил две страницы.

Колесников прочитал текст, предложил расписаться и поставить дату, спросил:

– Кроме председателя вы никому об этом не рассказывали?

– Нет, – ответил Горбунов, подписывая объяснение.

– И пока не надо.

– Хорошо.

– Можете отдыхать.

Саша ушел. Вскоре вышел и Колесников. В конторе погас свет.

Позднее Сашу Горбунова вызвали на допрос к следователю и в суд. Под копной оказалось шесть центнеров пшеницы. И дома у Осинина нашли точно такое же зерно… Его осудили.

Тогда все было ясно. А теперь? Зачем вызывают? Даже сам начальник милиции!

Раздумывая, Горбунов не заметил, как снова подошел к знакомой табличке: «Начальник». Глубоко вздохнув, Саша робко постучал согнутыми пальцами.

– Да! – донеслось из кабинета.

Несмело приоткрыв дверь, Саша увидел за столом ужо немолодого человека, тихо спросил:

– Можно?

– Да, да! – громко ответил начальник, не отрывая глаз от какой-то бумаги.

– Вы меня вызывали? – спросил Саша, когда начальник поднял серьезные глаза.

– Как фамилия?

– Горбунов.

– Садитесь.

Саша сел, продолжая держать в руках скомканную шапку. Хозяин кабинета дочитал бумагу, отложил ее в в сторону, выпрямился, не отрывая вытянутых рук от истертой кромки стола, поглядел в лицо парню, спросил:

– В райвоенкомате на комиссии были?

– Позавчера был, – неторопливо ответил Горбунов, не понимая, к чему задан такой вопрос.

– Что вам сказали?

– Домой велели ехать. Я уехал.

– А знаете, что вы непригодны к строевой службе?

– Как непригоден? Я здоров!

– У вас правая рука больна и не полностью разгибается.

– Я стрелять могу.

– Из пистолета – да! Из другого оружия – нет! А на фронте, как известно, одними пистолетами не воюют. Согласны?

– Я не знаю. – Горбунов замолчал, продолжая сжимать пальцами шапку. Он все еще не мог понять, что от него хотят. И вообще, какое дело начальнику милиции до призывников? Этот вопрос хотелось задать. Но Саша не осмелился. К тому же вспомнил, что среди членов райвоенкоматовской комиссии он видел того самого Колесникова, которому писал объяснение, и сейчас, подумав, решил: милицию тоже приглашают на комиссию.

– Так вы со мной согласны? – переспросил начальник.

– Я хочу на фронт, – упрямо ответил Горбунов.

– Знаю. Все знаю. Такие люди, как вы, сейчас нужны милиции. У нас, в милиции, здоровые ребята. Кое-кто из них уходит воевать. – Голос хозяина кабинета дрожал. – А кем их заменить? Кем? Кто должен поддерживать порядок? Тем более в военное время! Кто?

– Вы зовете работать в милицию? – удивленно и не очень смело спросил Горбунов, поняв, наконец, по какому вопросу приглашен.

– Именно.

– Но я хочу на войну…

– Да поймите же: государству больше будет пользы, если будете у нас, в милиции! Кроме руки, у вас есть еще один недостаток – молодость! Вам идет девятнадцатый. Вместо вас будет возможность уехать на фронт тридцатилетнему.

Саша молчал.

– Вобщем, подумайте. Не торопим. Только знайте: наша работа тяжелая и опасная…

Начальник милиции достал из стола папиросу, закурил. Саша сидел на стуле серьезный и задумчивый.

Первое испытание

Шел август 1943 года. Дни стояли сухие и теплые. В один из таких дней двадцатилетний участковый уполномоченный милиции Александр Горбунов появился в селе Ярки: тревожное сообщение – в лесах скрывалась вооруженная банда. На проселочной дороге бандиты напали на старика, ехавшего в Курган, отняли колхозного быка. В деревне Грызалово ночью обокрали птицеферму.

Выяснив подробности, Горбунов по телефону доложил начальнику милиции о случившемся. Начальник запретил самостоятельно принимать какие-либо меры, обещал прислать работника уголовного розыска Каблукова. «Не доверяет», – подумал Саша, вешая трубку. Не успел отойти от окна, в которое задумчиво смотрел, заложив руки за спину, как телефон задребезжал вновь.

– Участковый Горбунов слушает.

– Вас и надо, – прохрипела трубка. – Говорит председатель колхоза из Толстопятово. Семка Кривой картошку колхозную украл…

– Выхожу.

Толстопятово и Ярки разделяли пятьсот метров. Через несколько минут Горбунов сидел в конторе колхоза, допрашивал главного свидетеля. Молодая, бойкая женщина, размахивая руками, рассказывала:

– Кривого черта я поймала прямо на полосе. Смотрю, полмешка набахал, сволочь. На колхозное обзарился. Я на него заорала. Он наскочил на меня, порвал кофту, два раза ударил. Я сдернула с него фуражку – и айда в контору. Он в лес подался, гадина. Что б ему ни дна, ни покрышки…

Закончив допрос, Александр Горбунов отправился на поиски. Он задержал Семку поздним вечером, когда тот появился дома с мешком на плече.

Спустя час приехал оперуполномоченный Каблуков. Он распорядился оставить Семку до утра в конторе под охраной сельских исполнителей, вооруженных ружьями, и сам исчез так же быстро, как и появился. Куда ушел Каблуков, Горбунов не знал, хотя ему, молодому участковому, очень хотелось быть вместе с оперативником, вместе искать и задерживать вооруженных бандитов. Александр уважал Каблукова, завидовал ему, но в эти минуты обида затаилась в душе: «Не доверяет…»

Передав под охрану сельским исполнителям Семку Кривого, Горбунов вышел из конторы на улицу. Стояла спокойная деревенская ночь. Из-за леса, словно напоказ, осторожно выкатилась молодая луна. Где-то далеко позванивал колокольчик, который обычно ремнем пристегивают молодому жеребенку на шею. На краю деревни лениво лаяла собака. Огней в окнах не видно. Подсвеченные луной, дома откинули легкие тени. Горбунов постоял у ворот и не спеша направился в соседнюю избу, где посоветовал ночевать Каблуков и не велел никуда отлучаться.

Светало. Участковый в ожидании чутко спал на лавке, к которой была приставлена скамейка.

От резкого стука в дверь Горбунов в одно мгновение оказался на ногах, кинулся в сени. На крыльце растерявшиеся сельские исполнители.

– Семка убежал!

– Как?!

– Попросился на двор. Мы повели. Ждали у дверей отхожего места… Потом заглянули – его нет. В стене дыра… Найти не могли.

– Давно это было?

– Минут этак…

– Эх вы! Ведь я наказывал глаз с него не спускать!

– Так вышло. Мы не знали, что там дыра.

– Ладно. Идите спать.

– Может, пособить искать?

Участковый, не ответив, выскочил на улицу и скрылся во дворе конторы. Обследовав место, откуда ускользнул Семка, Горбунов быстро зашагал на край деревни. Только в этом направлении мог скрыться вор – лес близко…

Бригадир тракторной бригады, встретившийся на дороге, указал на крайний пятистенок, тихо сказал:

– В огород шмыганул. В коноплю. Торопись – упорет в лес.

Кивнув, Горбунов побежал во двор крайнего дома, бросился в огород. Здесь конопля – выше человека. Густая. Узкая тропа вела в глубь огорода. От бега конопля зашумела, но Горбунов спешил. Где-то здесь должен находиться Семка. Не успел участковый миновать и трети огорода, раздался выстрел, второй. Конопля вздрогнула, закачалась. Горбунов на считанные секунды замешкался, подумал: «Кто стреляет?» У Семки оружия нет. Неужели бандиты? Выхватив из кобуры пистолет, он две пули пустил наугад в сторону, откуда стреляли. Послышался удаляющийся шум.

Удерживая палец на спусковом крючке, участковый осторожно продвигался вперед.

Огород кончился. Тропа уткнулась в поскотину. Впереди видны пять человек. Четверо с ружьями. Без ружья только один – Семка. Все они бежали к лесу. «Не пустить в лес, – решил Горбунов. – Отрезать путь. Бежать берегом речушки. В случае перестрелки есть где укрыться». И напрягая все силы, он кинулся вперед. Еще немного – и он на одной линии с преступниками. Опередит и станет стрелять. Но вот два бандита замедлили бег, вскинули ружья. Прогремели выстрелы. Картечь просвистела над головой. Два раза нажат спусковой крючок. Мимо. Надо прицелиться. Горбунов остановился, чуть вытянул согнутую руку. Поймал на мушку первого. Выстрелить не успел. Правую кисть обожгло. Пистолет упал на траву. Пальцы не работают. Подхватил пистолет левой рукой. Защелкали выстрелы. Безрезультатно.

Перевязав раненую руку носовым платком, Горбунов зашагал обратно в деревню. Пятеро, которых он преследовал, вбежали в лес…

Время летело. Оперуполномоченный Каблуков сидел в своем кабинете и нервничал. Сколько раз он выходил на след бандитской группы, но все без толку. Они успевали уходить из деревни.

Дверь, скрипнув, отворилась. На пороге появился Горбунов. Маленькие карие глаза его светились затаенной радостью.

– Можно? – спросил он, улыбаясь.

– А-а, Саша! – обрадовался Каблуков. – Заходи, заходи! Как здоровье?

– Вроде бы нормально.

– Пальцы как?

– Шевелятся. На работу охота, да врач не разрешает.

– С докторами не спорят. Да ты садись поближе.

Горбунов осторожно поставил старый стул к столу. Сел, бросив короткий взгляд на Каблукова. Спросил:

– Что новенького?

– Со старым не расхлебались. Замотался я окончательно. Из-под носа уходят.

– А кто они, узнали?

– Верховодит Федотка Обручев. Из колонии сбежал. Ярковский уроженец. Остальные тоже не чище. Семка Кривой с ними заодно.

– Они в Ярках бывают у кого-то.

– Знаем. У любовницы Обручева и еще в одном доме.

– Подкараулить надо.

– Держали засаду – не приходят. Думаю, кто-то информирует их о наших действиях.

– Катька Шубина… Мне недавно сказала ее родственница.

– Я тоже на нее грешил. Только проверить не успел. Спасибо тебе. Теперь мы что-нибудь придумаем.

Александр Горбунов долго еще сидел в кабинете Каблукова, обсуждая с ним новый план задержания преступников.

Миновала еще неделя. Дом, в который по одному собрались бандиты ночью, окружили бесшумно. Оперативную группу возглавлял сам начальник милиции. Каблуков и Горбунов притаились рядом, не отрывали глаз от выхода из сеней, прислушиваясь к малейшим шорохам. На рассвете, когда в селе загорели редкие огни, преступникам предложили сдаться. Из открытых сеней выбросили ружья. Первым вышел Федотка Обручев, потом – другие.

Обрывки фраз

1947 год. По Зауралью шагал май. Уже отшумели неспокойные воды, унеслись с холмов в низины, в болота. Земля нежилась в тепле. Травы тянулись к солнцу, показывая еще не окрепшие стебельки. Тополя-великаны нарядились в зеленые одежды. Отгнездились грачи в березовых колках, угомонились.

Несмотря на поздний вечер, работник уголовного розыска Куртамышской милиции Александр Самсонович Горбунов не торопился домой. Усталый, он шел медленно, наслаждаясь вечерней свежестью, радуясь приходу мая, который всегда приносит Зауралью силу и красоту. Тишина и вечерняя свежесть располагали к воспоминаниям. Днем Горбунов случайно встретил в Куртамыше Катьку Шубину, и, может, поэтому мысли унеслись в село Ярки, где он когда-то держал экзамен на зрелость, занимая должность участкового. Теперь – оперуполномоченный…

Александр Самсонович не заметил, как оказался у калитки. В дом вошел осторожно, снял фуражку, широкий офицерский ремень, стянул сапоги. Помыв руки, разыскал на шестке вареную картошку, в сенях – молоко. После ужина разделся, тихо вошел в горницу. Заснул тотчас. Крепко.

Ранним утром в окно забарабанили. Стекла дребезжали. Обычно неторопливый, Горбунов вскочил, распахнул створку. У окна стоял дежурный райотдела.

– Склад обворовали.

– Какой?

– Заготживсырье.

– Вызовите кладовщика. Я иду.

– Сделаю.

Закрыв створку, Александр Самсонович выдернул из-под подушки пистолет, оделся, бросился на улицу, на ходу застегивая пуговицы синей гимнастерки и поправляя ремень.

Склад размещался в каменном здании. Железные ставни прочно крепились металлическими шкворнями, проходившими через отверстия внутрь помещения.

Старик сторож виновато топтался на месте, часто мигая белыми ресницами. На все вопросы отвечал односложно:

– Не видел, не слышал.

– Выходит, вы спали, – заключил Александр Самсонович, с досадой глядя на старика.

– Вот те крест, глаз не смыкал.

– Тогда как же никого не видели, ничего не слышали? Разве можно так охранять государственное добро?

Старик нахмурился. Он одно знал: не поймали сонным, и попробуй, докажи, какие сны ему снились после полуночи? А кражу обнаружил он, сообщил в милицию.

Пригласив понятых, Горбунов начал осматривать место происшествия. Обследовали прилегающую к складу местность. В глухом переулке нашли следы колес. Они тянулись метров сто и оборвались на широкой, хорошо накатанной улице. Замерили ширину колеи и расстояние между колесами. Возвратились к складу, остановились у окна, где шкворень был вытянут, ставень распахнут, рама выставлена. В концевом отверстии шкворня торчит изогнутая шпилька. На подоконнике следы скольжения.

Беспорядка не было. На стеллажах, как и обычно, аккуратно разложены товары. Казалось, злоумышленники не успели дотронуться до добра. Так бывает, когда им кто-нибудь помешает. Однако кладовщик, указывая вытянутой рукой свободные места, утверждал:

– Там нет валенок, здесь – хрому, тут – шелка…

Александр Самсонович недоверчиво слушал хозяина склада, кладовщика Рыбникова, искоса поглядывал на его суетливую фигуру, думал: «Не сам ли ты руку приложил, бестия, а сейчас юлишь». На такую мысль оперативника наталкивало одно обстоятельство: шпилька на выдернутом шкворне была не похожа на другие и по форме, и по прочности.

Закончив осмотр, склад закрыли, опечатали. Александр Самсонович пригласил кладовщика в милицию. В голове оперативника сотни вопросов: «Когда заменили шпильку? Кто? Почему? Совершена ли кража, или налицо имитация? На какую сумму вскроется недостача ревизией?..»

Допрос кладовщика длится около двух часов. Александр Самсонович, как всегда, очень подробно записывает показания. Ровным круглым почерком исписано четыре страницы. Наконец, кончено. Горбунов разогнул спину, навалился на стул. Ладони неподвижно лежат на столе. Несколько секунд молчания. Большая голова оперативника чуть наклонена вправо. Карие, глубоко посаженные глаза остановились на румяном лице кладовщика. Рыбников не отрывает взгляда от стеклянного чернильного прибора. Горбунов задает вопрос:

– Скажите, Рыбников, почему в отверстии шкворня, который вытянут, шпилька не похожа на остальные?

– Да, да. Стандартную уперли…

– Когда?

– Позавчера. Во вторник.

– Кто мог это сделать?

– Ума не приложу.

– Где она лежала?

– На подоконнике.

– Придется вспомнить всех, кто в тот день заходил в склад.

– Да, да. – Рыбников называет фамилии… Александр Самсонович, склонившись над столом и придерживая левой рукой лист, пишет. Прядь темно-русых волос падает на глаза. Он откидывает волосы, продолжает допрос.

Подписав протокол, Рыбников уходит. Его место в кабинете занимает сторож…

Ревизия выявила в складе крупную недостачу. Значит орудовала группа воров. Надо искать настойчивее. Хватит увлекаться допросами. Идти просто к людям, разговаривать. Кто-нибудь да поможет, подскажет, пусть немного. Важно зацепиться. Там пойдет. Стоп! Следы колес! В какую сторону они тянулись? Туда, где живет Иван Болотов? Да, он мог. Раньше судим за кражи. Новичок на такое крупное дело пойти не осмелится. Болотов может. Жаден. Хитер. Опытен. Но груду добра не так-то просто сбыть, освободиться от нее, надежно спрятать. Чем больше вор украл, тем больше опасности попасться, тем шире круг покупателей-свидетелей. Их проще найти. А через них – преступников. Крупную кражу раскрывать легче.

Александр Самсонович захлопнул дело, собираясь уходить. Но в дверях выросла плотная фигура начальника милиции. Он трое суток находился в командировке, и потому, пожимая руку Горбунову, осведомился:

– Как дела?

– Пока плохо. Кража не раскрыта. Думаю, не Болотов ли полакомился?

– Где бы что ни случилось, ты все на него валишь, – недовольно заметил начальник. – Какие есть основания подозревать Болотова?

– В прошлом судим за подобные преступления – раз. Новичок не способен так чисто совершить кражу – два. Третье – следы колес тянулись в направлении…

– Жидковато. Кладовщика проверял?

– Нет.

– Почему? Ведь непрочную шпильку он поставил!

– Прежняя нашлась. Ее использовал один колхозник для крепления колеса.

– Та-ак. Ну, что дальше думаешь делать?

– Надо бы все-таки Болотова проверить…

– Ладно. Только о нем не с каждым человеком можно откровенничать. Нужна осторожность. Помни.

– Понимаю.

Выйдя из райотдела, оперативник направился в ресторан, затем в магазины… Его знали многие и охотно с ним разговаривали. Выяснилось: последнее время Болотова часто видят с Ефимом Барабановым, судимым за хулиганство.

Вечером Александр Самсонович побывал в клубе, поговорил кое с кем из молодежи. Спускаясь с крыльца, встретил Шурика Сорокина, в прошлом озорника и забияку, с которым судьба не раз сталкивала работников милиции. Шурик уважал Горбунова за корректность и суровую доброту и потому обрадовался встрече.

– Здравствуйте, Александр Самсонович, – весело проговорил он, останавливаясь.

– Здравствуй, Шурик.

– Давно вы в клуб не заглядывали. Кто-нибудь набедокурил?

– Нет. Ты перестал. И другие с тебя пример взяли.

Шурик тихо рассмеялся, серьезно сказал:

– Спасибо, заступились. А то бы меня в колонию отправили.

– Каждый по-своему понимает жизнь. Я был убежден, что исправишься без колонии. Поэтому и отстаивал свою линию.

– Я вас не подведу.

– Знаю.

Помолчали. Какая-то неловкость овладела обоими. Затем Шурик с явным интересом спросил:

– Правда, зачем вы приходили в клуб? Искали кого?

– Да, искал. Старого хулигана.

– Кого?

– Ефима Барабанова. Говорят, снова часто пьет. Кабы опять не свихнулся.

– Вчера его видел.

– Где?

– На улице. Иду из клуба, вижу: двое из-за угла вываливаются. В обнимку. Пьяные.

– Ты не обознался?

– Что вы? Они впереди оказались.

– Кто второй был?

– Иван Болотов. Я и по голосу их узнал. Ветер-то дул встречный.

– Интересно, о чем они говорили?

– Шут их знает. До меня долетали не все слова.

– Поди, матюкались?

– Ересь мололи, вроде.

– Какую? Что запомнил?

– Юрга… едем… дня… дадим. Поминали какого-то Романа, ресторан, Челябинск.

– Это еще куда ни шло.

– Честно, не вру.

– Ладно, бывай, – Александр Самсонович протянул Шурику руку.

Шагая по тихой вечерней улице, оперативник думал об обрывках фраз, пытался расшифровать их, построить связные предложения. После мучительных размышлений получалось: «Роман увезет в Юргамыш. Выедем через два (три, четыре) дня. До Челябинска поездом. Там кое-что продадим. Покутим в ресторане».

Кто такой Роман? Шофер? Пожалуй. Разговор состоялся вчера. День прошел. Послезавтра могут выехать. А может, через три или четыре дня, не позже. Иначе Болотов сказал бы «дней». Поедут через Гагарье. Другой дороги нет. Там и надо задерживать с поличным.

Александр Самсонович перебрал в памяти всех знакомых шоферов районного центра. Романа среди них нет. Разве из МТС? Утром осторожно навести справки. Если что – договориться с руководством, чтобы заранее знать, в какой день и час машина выйдет в рейс.

На следующий день выяснилось, что в МТС действительно есть шофер Роман, водит грузовую машину, что через день он должен ехать в Юргамыш, в плановый рейс…

Брезжит рассвет. Воздух спокоен. Гагарье проснулось. В домах один за другим зажигаются огни. Топятся печи. Прямые струи дыма уходят в небо. Изредка поскрипывают калитки. Еще не появляются на улицах прохожие-одиночки. Оперуполномоченный Горбунов и участковый Горожанин притаились у угла старого дома. Разговаривают тихо, поглядывая по сторонам. Не курят – меньше заметно. Время тянется очень медленно. Но вот где-то фыркнул мотор и затих. Потом донеслось ровное рокотание. Приближаясь, оно нарастало. Скоро яркая струя света пересекла улицу, стала разворачиваться, обшаривая заборы, стены домов.

– Пора, – тихо сказал Александр Самсонович. Горожанин, одетый в милицейскую форму, вынырнул на середину улицы, поднял руку. Шофер переключил дальний свет на ближний. Тормоза взвыли. Машина остановилась.

– Куда едем? – спросил участковый, подойдя к открытой дверце.

– В Юргамыш.

– Предъявите права, путевку.

Водитель сунул руку в карман пиджака, зашелестел бумагой.

– В Юргамыше своих нарушителей правил движения хватает, – с подчеркнутым упреком сказал Горожанин, принимая от шофера права.

– Ко мне это не относится, – буркнул водитель.

– Да? А свет на перекрестке за вас переключать будет дядя?

– Разве я….

– Да, вы.

– Простите, будьте добры.

– На первый раз предупреждаю устно, хотя полагается продырявить талон.

– Заверяю. Больше никогда…

– Посмотрим.

Горбунов стоял рядом с Горожаниным и видел хмурое лицо Барабанова, сидевшего рядом с шофером. Не сказав ни слова, оперативник прыгает на подножку, заглядывает в кузов. У передней стенки растянулся человек. Из-под него выглядывают мешки. Непонятное волнение охватило оперативника. Он легко перекидывает тело в кузов, спрашивает:

– Кто здесь?

Тот, кто лежит на мешке, поднимает голову.

– А, Болотов! Далеко едем?

– Куда увезут.

– Что в мешках?

– Товар.

– Чей?

– Мой.

– Дмитрий Егорович, – обращается Горбунов к участковому, – лезь в кузов, посмотрим товар.

– Какое имеете право? – сердито бормочет Болотов.

– Нам право предоставил народ.

Болотов молчит. Горожанин развязал мешки. В двух мешках хром, в двух – шелк.

– Где взяли? – спрашивает Александр Самсонович.

– Где взял – там нет.

– Ладно.

Шофер стоял на подножке и через борт глядел в кузов.

– Обратно, – категорическим тоном произнес Горбунов.

Водитель юркнул в кабину. Поддал газу. Машина поползла влево, сдала назад, рванулась вперед и, набирая скорость, понеслась…

Ефим Барабанов, которого допрашивал Горожанин, твердил: вещи Болотова. Он попросил помочь довезти до Юргамыша, посадить в поезд. Больше он, Барабанов, ничего не знает. Где Болотов взял вещи и какие – разговора не было.

Поединок между Александром Самсоновичем и Иваном Болотовым затянулся. И хотя Болотов настойчиво отрицал причастность к краже, Горбунов улыбался. Он убежден: остальные вещи найдет, докажет вину, преступление будет раскрыто. А пока с Болотовым трудно вести разговор: ловчит изо всех сил.

– Не разумнее ли говорить правду, Иван, а?

– Повторяю: хром и шелк нашел у кладбища в яме, когда ходил поправлять крест на отцовской могиле.

– Учтите, проверять будем.

– Хоть сейчас.

– Место, где лежали вещи, можете показать?

– Покажу.

– Они были в этих мешках?

– Нет.

Александр Самсонович опять улыбнулся. Такой ответ он и ожидал. Ведь мешки наверняка Болотова, и признать, что добро находилось в них, значит признать вину. Но оперативник не огорчается. Такой ответ его тоже вполне устраивает, поможет отыскать истину.

– Во что же вещи были сложены?

– Так лежали. На траве.

– В беспорядке или аккуратно уложены?

– В одну кучу свалены.

– Какие лежали сверху, какие внизу?

– То ли я помню?

Иван Болотов начал нервничать. Горбунов заметил, как у него дергается правое веко.

Вопросы, на первый взгляд, мелкие, продолжают сыпаться:

– И ничем не были прикрыты?

– Почему? Сверху ветками забросаны.

– Какими: сухими, сырыми?

– Сухими.

– Березовыми, тополиными?

– Кустарник, знать-то.

– Кто еще знает о находке?

– Никто. Я пока с ума не спятил, чтобы трезвонить всем. Ведь за присвоение находки в кодексе тоже статья есть.

– Ты смотри-ка! Закон не хуже прокурора выштудировал! – Александр Самсонович опять улыбнулся, понял: Болотов согласен нести ответственность за находку. Но шалишь! Дело не находкой пахнет.

– Мешки чьи?

– Мои. Из дому взял.

– Шелк и хром мы с понятыми осматривали при вас. Так?

– Ну.

– Если вещи заваливались сверху сухими ветками, на них должно остаться хотя бы немножко мусора? Должно. Но мы ничего не обнаружили. Почему?

– Откуда я знаю.

– То-то же. У вас и у Барабанова придется делать обыск. Может, отпадет нужда ехать на кладбище.

Александр Самсонович пристально смотрит на Болотова, надеясь уловить признаки растерянности.

– Зачем пугать? – равнодушно отзывается допрашиваемый.

– Разве так пугают? Я открыл наши ближайшие действия, и только.

– Делайте. Дергайте нервы невинным. Кого надо – не видите.

Такие упреки Горбунову приходилось слышать и раньше. Поэтому к сказанному он отнесся хладнокровно.

– Поглядим, какие показания даст еще шофер.

– Роман? Он заехал за нами – и только.

– Но ведь вы заранее с ним договаривались?

– Ну и что?

– Так. Ничего. Да и Барабанов, пожалуй, умнее, – неопределенно обронил оперативник. Так он делает всегда, когда кого-нибудь отправляет в КПЗ. Пусть больше думает. Раздумья всегда проясняют мысли, иногда подталкивают к чистосердечному раскаиванию. А это вдвойне полезно: обществу и провинившемуся…

Обыск у Болотова длился около двух часов. Искали всюду. Александр Самсонович трудился добросовестно: весь дом обыскан детально, обследованы амбар, скотный двор, огород. Местами Горбунов с размаху всаживал острый тонкий лом в рыхлую землю, надеясь обнаружить тайник. Но все старания оказались напрасными.

Понятые – щупленький старичок с жиденькой бородкой и пожилая полная женщина – с нескрываемым любопытством наблюдали за действиями оперативника, тихо переговариваясь. За ними неотступно следовала, вздыхая, мать Болотова, Анна Мефодьевна.

Потеряв все надежды на успех, огорченный, Александр Самсонович поставил лом к углу сенок. Задумался. Беспокойство наваливалось тяжелым грузом. Разве остальные вещи спрятаны у кого-нибудь из родственников? Но родни у Болотова много. У всех искать не станешь. Хотя у дяди можно, пожалуй, сделать обыск. Этот способен укрыть. Надо съездить на кладбище, проверить показания Болотова.

– Охлопайтесь, Александр Самсонович, – донеслось сзади. – Руки помойте.

Горбунов оглянулся. Анна Мефодьевна держала в одной руке ведро с водой, в другой – ковш.

– Пожалуй, можно, – согласился оперативник, рассматривая руки и мундир, испачканные пылью. Пока он ладонями охлопывал одежду, пригоршнями ловил из ковша студеную воду, обтирал руки белоснежным полотенцем, понятые терпеливо ждали. Вскоре был написан протокол обыска. Подписав его, понятые ушли. Горбунов остался, чтобы допросить Анну Мефодьевну.

Возвратившись в райотдел и узнав, что в доме Ефима Барабанова ничего не нашли, Александр Самсонович заволновался еще больше. Он сидел неподвижно и думал: «А если напрасно посадили в КПЗ Болотова и Барабанова? Но тогда надо согласиться с Болотовым, признать находку. Нет, нужно доказать кражу. Необходим следственный эксперимент».

Утром участники эксперимента на машине выехали на кладбище. Над холмиками могил, над памятниками висела тишина, которую осмеливались нарушать лишь крохотные птицы, порхая в зеленой листве деревьев. Болотов уверенно привел всех к старой яме, обросшей молодой травкой. Вокруг валялся сухой кустарник. По предложению Александра Самсоновича Болотов вытряхнул товар из мешков в яму, закидал сухим кустарником, который вскоре убрал. Хром и шелк уложил в мешки, закинул в кузов. Машина тронулась в обратный путь.