Текст книги "Собрание сочинений в трех томах. Том 1"

Автор книги: Василий Федоров

ПЕЧОРА

 
Река Печора,
Лебедь белая,
Средь неприветливых полей
Плывешь ты, чистая и светлая,
Светлее юности моей.
 
 
Селенья встретятся
И минутся.
Лебяжьи крылья на ветру
То слишком широко раскинутся,
То сложатся —
Перо к перу.
 
 
Плывешь ты
Мимо скудной пашенки
На дальний поклик лебедят,
И зачарованная важенка
Глядит из тундры на тебя.
 
 
Неси меня
К сердцам непочатым,
В студеные неси моря…
Мне на крыле твоем узорчатом
Приснилась молодость моя.
 

МОРОШКА

 
Пустынно.
Ни тропинки.
Ни дорожки.
Замшелые холмы,
Как волны
В шторм,
И запах
Подмороженной морошки
Напоминает что-то…
Что же?
Что?
 
 
И тучи,
И гагары
Слезным криком,
И солнце
Погасающим лучом
Напомнили
О чем-то о великом,
О чем-то скорбном…
Но о чем?
О чем?
 
 
Да, да – морошка…
Поданная с ложки…
Представил,
Как в боренье с немотой
Ослабший Пушкин
Попросил морошки.
Вот этой самой,
Кисленькой немножко,
Вот этой самой,
Скромной и простой.
 
 
И, глядя
На полярную зарю,
Сказал я тундре,
Что вокруг лежала:
Благодарю.
За то благодарю,
Что в смертный час
Его ты утешала.
 

ОЗЕРО КАЙДОР

 
Мне память горше,
Чем родни укор.
В моей деревне,
Что стоит высоко,
Есть озеро по имени Кайдор,
Все в звездах лилий
И в кудрях осоки.
 
 
Есть уголок среди травы густой,
Где можно искупаться и напиться;
Есть бухточка, где бережок крутой
Всегда в следах
Точеного копытца.
 
 
Как тот больной,
Что беспричинно чах,
Шел я лечиться к одному, к другому
И, разуверившись во всех врачах,
Побрел с поклоном к знахарю седому.
 
 
В обход деревни
По густой стерне
Несу Кайдору боли и невзгоды.
Здесь,
Прежде чем пойти к своей родне,
Я исполняю ритуал прихода.
 
 
А приходить стараюсь на заре,
В тот ранний час,
Когда туманны дали,
Чтоб из домов, стоящих на горе,
Меня ничьи глаза
Не увидали.
 
 
И мы вдвоем:
Лишь озеро да я —
Душа моя да сонных вод разливность,
И, ничего на сердце не тая,
Снимаю все —
Одежду и стыдливость.
 
 
Шепчу воде:
"Как в детстве, обними,
Дай чистой ласки маленькую малость!
Сними печаль,
Сними с меня усталость
И тяжесть лет добавленных
Сними!
 
 
Я был доверчив,
Стал я к людям строже,
Порой смолчу и чувства утаю.
Я трижды был обманутым,
И все же
Ты мне верни доверчивость мою.
 
 
Пусть ошибусь,
Пусть огорчат, расстроят,
Пусть снова заблужусь
В сердцах людских.
И все-таки уверен – люди стоят,
Чтоб жизнью,
Счастьем я платил за них!"
 
 
Так я веду
Языческие речи,
А сам иду.
Вода уже по грудь.
Вода уже давно покрыла плечи,
Вода все выше, выше…
Не вздохнуть.
 
 
Меня вода Кайдорова милует, —
Должно быть, я воде ответно люб.
Она целует в губы,
В лоб целует
И поправляет поредевший чуб…
 
 
Мне память горше,
Чем родни укор, —
Уже три года в час отдохновенья
Не приходил я к озеру Кайдор,
Не исполнял обряда
Обновленья.
 

«Где глухие своды нависали…»

 
Где глухие своды нависали,
Новое прорублено окно.
Здравствуй, лес,
В твоем Колонном зале
Не был я давно.
 
 
Ты скажи мне,
Тихий и мятежный,
Дорого ль платил
Мастеру,
Который так небрежно
Свод позолотил?
 
 
Сколько дней,
Незримый и для зрячих,
С властью без границ,
Бродит здесь
Непрошеный подрядчик
И пугает птиц.
 
 
Все они давно поулетали
В новое окно…
Здравствуй, лес,
В твоем Колонном зале
Не был я давно.
 

РЯБИНА

 
Мне даже страшно —
Так она тонка.
Так высока!
При каждом резком звуке
Дрожит
И от любого ветерка
Все гнется
И заламывает руки.
 
 
Придет гроза,
И буря налетит,
Всю до земли согнет
И распластает…
Гром отгремит,
Громада туч истает.
Взгляну в окно: -
А тонкая стоит!
 

«Тебе обычный день ненастный…»

 
Тебе обычный
День ненастный
Страшнее наших зимних вьюг.
Я не люблю, когда ты праздный,
Беспечно говорливый Юг.
 
 
На пляжах
Я не стал веселым,
От блеска солнца не ослеп.
Тот сдержан,
Кто трудом тяжелым
Свой зарабатывает хлеб.
 
 
Я даже ласкам непокорен.
Мне завтра, счастью вопреки,
От солнца и объятий моря
Идти в объятия пурги.
 
 
Чем ты теплей,
Тем горше мысли,
Тем тяжелей мне твой полон.
Так с буднями суровой жизни
Нас ссорит
Слишком легкий сон.
 

«Уйти? Уйду!..»

 
Уйти?
Уйду!
Такой тропою,
Чтобы сам черт
Найти не смог.
Да, это правда,
И с тобою
Бывал я часто одинок.
 
 
Бывало, надвое расколот,
Сидел я в смутной тишине,
И часто отчужденья холод
Закрадывался в душу мне.
 
 
Пойми,
От сладкого начала
До этих поздних горьких дней
Ты безотчетно расточала
Мою любовь,
Не дав своей.
 
 
И нисходило
К изголовью
Виденье юности…
Тогда
Перед ее большой любовью
Во тьме
Сгорал я со стыда.
 
 
И на тебя глядел я строже —
Как на минувшую беду…
Ну что же, милая,
Ну что же,
Ты говоришь – уйти?
Уйду!
 

«Зимний ветер, гигикни над елью…»

 
Зимний ветер,
Гигикни над елью,
Над сосной, где укрылся глухарь,
Закружи меня белой метелью,
Подними
И о землю ударь.
 
 
Сделай так, чтобы в снежные хоры
Голос рощи все время вплетал
Позабытую песню,
С которой
Я когда-то легко засыпал.
 
 
Песню матери,
Певшую в горе
О наказе купца,
Чтоб жена
К беспокойному синему морю
Не водила коня-бегуна.
 
 
"Он приказывал,
Он наказывал,
Не води коня на синё море,
На синё море,
На быстру реку.
А она его не послушалась,
Повела коня на синё море,
На синё море,
На быстру реку…"
 
 
Мать споет
И сама прослезится.
Под старинную песню её
Пусть засну я,
и пусть мне приснится
Ускакавшее счастье мое.
 

ЛЮБОВЬ И ХЛЕБ

 
Через улицу,
Через будни,
В нежных чувствах
Не сразу понятый,
Добрый хлеб
Под названьем «спутник»
Несу на руке приподнятой.
 
 
Скажут:
Хлеб – избитая тема.
Я иду и смеюсь над такими,
И несу домой каравай, как поэму,
Созданную сибиряками,
Земляками моими.
 
 
Этим румяным,
Этим горячим,
Пахнущим так заманчиво,
Этим хлебом труд мой оплачен.
Песня моя оплачена.
 
 
Но даже самую лучшую песню,
Самую звонкую и земную,
С сухарем в купоросной плесени,
Не стыдясь, зарифмую.
 
 
Хлеб несу!..
Поделюсь с женою,
Не скупясь на слова хвалебные.
И припомнится детство мое ржаное,
Юность моя бесхлебная.
 
 
С лебедою,
С трухою всякою
Ел «тошнотник» с корочкой тусклой.
А если встречалась булочка мягкая,
То она уже
Называлась французской.
 
 
Хлеб несу!..
Удивляются, вижу,
Даже только что евшие
С белого блюда.
Но стоило мне приподнять его
Чуть повыше,
И все увидели чудо.
 
 
Сразу пришло
Давно знакомое:
Поле и молодость
С днями непраздными.
Сладко запахло старой соломою,
Мятой-травой
И цветами разными.
 
 
И увиделось как воочью:
И косьба,
И стогов метание,
И межа, бегущая к ночи,
И на меже
С любимой свидание.
 
 
Любовь и хлеб —
Извечные темы.
Славя хлеб, как любимой имя,
Несу домой, приподняв его,
Как поэму,
Созданную сибиряками,
Земляками моими.
 

«Предо мною новый трудный путь…»

 
Предо мною
Новый трудный путь.
Помоги усталость мне стряхнуть,
Помоги от прошлого забыться,
Новые желанья пробуди,
Помоги душою обновиться
Для большого, трудного пути.
 
 
Обнови
От недугов и хворей
И от наговоров обнови,
Ты моя,
Испытанная в ссоре,
В добром мире,
В неутешном горе,
В беспокойном счастье
И любви.
 

«До того, как средь множества прочих…»

 
До того,
Как средь множества прочих
На твоей появиться земле,
Мимо звезд, набегавших из ночи,
На стальном я летел корабле.
 
 
Наши сроки межзвездные кратки:
Там минута – здесь жизнь.
Не таю,
Лишь на время одной пересадки
Забежал я на землю твою.
 
 
Забежал,
У огня отогрелся
И так многое сделать хотел,
Но в глаза я твои загляделся
И успеть
Ничего не успел.
 
 
А меня уже —
Ты ведь не слышишь —
Мой корабль отдохнувший зовет;
Тише ветра,
Дыхания тише
Он сигналы свои подает.
 
 
И хочу я
Согласно науке,
Чтобы ты уже с первого дня
Бесконечной
Последней разлуки
Улетевшим считала меня.
 

«Ты у меня в гостях была…»

 
Ты у меня в гостях была,
Потом ушла в рассвет…
Потом поземка замела
Твой легкий лыжный след.
 
 
Потом его мороз сковал,
И я жалеть не стал.
Не по тебе я тосковал,
Не по тебе страдал.
 
 
А в марте таяли снега,
И, вскрывшись по весне,
Через лога,
Через луга
След снова вел ко мне.
 
 
Пришел апрель.
Уже в конце,
Упрямей всех замет,
Как на хрустальном поставце,
Лежал твой лыжный след.
 

«Семнадцать… Двадцать…»

 
Семнадцать…
Двадцать…
В годы те,
Что понимал я в красоте?!
 
 
Румянца ль видя густоту
Иль бровь, приподнятую круто,
Я счастлив был,
Я красоту
С беспечной молодостью путал.
 
 
Теперь мне далеко за тридцать,
И потому тоскливей пса
Бездомного
Гляжу я в лица,
Ищу любимые глаза.
 
 
Ровесниц вижу увяданье,
Уже не юности расцвет,
А пережитого страданья
Милей мне
Благородный, след.
 
 
Давно забылись
Дни свиданий,
Но то стыдливей, то бойчей
Свет запоздалых ожиданий
Все светится в глуби очей.
 
 
Румянец спал
Пыльцой цветочной,
И бровь не просто приподнять.
Та красота была непрочной,
А эта…
Эту не отнять.
 

ТРАВНИЦА

 
Разгоряченная мечтами,
Еще в любви не видя зла,
На луг за первыми цветами
Весною девушка пришла.
 
 
А следом – старая травница,
Держась за тонкий посошок;
На все, что с девушкой случится,
Она отыщет корешок.
 
 
Одна сорвет цветок кудрявый —
И от находки без ума;
Другая с корнем вырвет травы,
Сухие, как она сама.
 
 
Одну поманит цвет особый,
С которым ей и сна не знать;
Другая злак сорвет,
Способный
Тоску-бессонницу прогнать.
 
 
Девчонка «огонек» разлучный
В косу тяжелую вплела.
Старушка и на этот случай
Траву всесильную нашла.
 
 
Идут вдвоем, себя не пряча,
На травах оставляя след.
Влюбленная задаст задачу,
А старая найдет ответ.
 

НАЧАЛЬНИЦА

 
Тропой иду,
Ловчась, несу
Две липы, добытых в лесу.
Навстречу в форме новой
Товарищ участковый.
– Куда идешь?
– Домой иду.
– Гм… что несешь?
– Две липы.
– Зачем?
– Чтоб посадить в саду, —
Выдавливаю с хрипом.
И разговор кончается,
Войдя в полутона:
– Кто разрешил?
– Начальница.
– Фамилия?
– Весна!
 

«Цветы, родившиеся ночью…»

 
Цветы,
Родившиеся ночью,
Заголубели на заре,
Как будто порванное в клочья,
Лежало небо на траве.
 
 
Я вспомнил
Слышанное где-то,
Что небо, захотев вздремнуть,
Ложится на земную грудь
И отдыхает до рассвета.
 

«На широком лугу…»

 
На широком лугу
Пахнет мятой-травой.
Я понять не могу,
Что случилось со мной.
 
 
После трудного дня
Не отстала забота.
Беспокоит меня
Позабытое что-то.
 
 
Потерявший покой,
Стал я с тайною ношей
Весь какой-то другой,
На себя непохожий.
 
 
Весь какой-то иной,
С чистотой изначальной,
Весь устало-земной
И счастливо-печальный.
 
 
И себе самому
Говорю я:
– Припомни,
Отчего, почему
Хорошо мне,
Легко мне?!
 

«Верю в жизнь, но такую…»

 
Верю в жизнь, но такую,
Чтоб как реки – с разливом…
Загрущу,
Затоскую,
Если стану счастливым.
 
 
Если стану счастливым,
Если стану спокойным,
Если стану ленивым,
Для борьбы недостойным.
 
 
От полдневной истомы,
От вечерней прохлады,
От уютного дома,
От цветущего сада
Унесут меня с топотом
Кони огненной масти…
 
 
Пропадай оно пропадом,
Мое тихое счастье!
 

ЛИЦО ВЕКА
(1960 – 1961)

«Наше время такое…»

 
Наше время такое:
Живем от борьбы
До борьбы.
Мы не знаем покоя, —
То в поту,
То в крови наши лбы.
 
 
Ну а если
Нам до ста
Не придется дожить,
Значит, было непросто
В мире
Первыми быть.
 

«Вождями, борцами, творцами…»

 
Вождями,
Борцами,
Творцами,
Творивших основу основ,
Россия славна именами
Своих благородных сынов.
 
 
От самых
Далеких времен
Мы с гордостью их проносили.
Хоть много имен у России —
Россия
Превыше имен.
 

ТРУДНАЯ ГОРДОСТЬ

 
На плитах
Каменных гробов
В музейной запыленности
Я видел головы рабов,
Склоненные в покорности.
 
 
И, значит,
В древности седой
Была такая сила,
Что неизбывною бедой
Те головы склонила.
 
 
Вчера увидел я плакат.
На нем,
Порвав с покорностью,
Рабочие вперед глядят
С повышенною гордостью.
 
 
В них
Битвы дня отражены,
В них
С дерзкой обнаженностью
Все мускулы напряжены
Железной
Напряженностью.
 
 
И, значит,
Рядом с добротой
У мира скорбной ношей
Есть сила зла,
И силе той
Сегодня вызов брошен.
 
 
В осанке власть,
В осанке страсть,
Но увлеченным новью
Осанка гордая далась,
Увы, не малой кровью.
 
 
Веков
Охрипшая труба
Звала на подвиг ратный,
Чтоб вскинуть голову раба
До гордости плакатной.
 
 
Но гордость —
Это не покой,
Когда идет сраженье.
У нас от гордости такой
Побаливает шея.
 
 
Когда-нибудь —
За то борюсь! —
Придет конец угрозе,
И гордости излишней груз
Мы, как ненужный,
Сбросим.
 
 
Тогда
Кого нам отражать?
Тогда начнем мы саки
Спокойно головы держать,
Как держим их
С друзьями.
 

ЛИЦО ВЕКА

 
По воле,
По страсти,
По власти отца,
По кротости матери бедной
Достались мне
Крепкие руки бойца
И сердце
Сестры милосердной.
 
 
Мне с веком моим,
Поседевшим в бою,
Нетрудно в суровости спеться.
И все ж когда бью,
То как будто бы бью
Свое обнаженное сердце.
 
 
Быть строгим велит
Атакующий класс,
Но доброе солнце над нами.
Оплакал друзей я…
Припомнил и вас,
Погибших слепыми врагами.
 
 
Не я ли о братстве
Во трубы трубил,
Лихую предвидя годину…
Мне сердце давали
Для полной любви,
А любит оно вполовину.
 
 
Все сердце любви
Я отдать не могу,
Какой бы она ни явилась.
Оставил я место, на горе врагу,
Чтоб ненависть
Там поместилась
 
 
Неверная злоба,
Как маска, черна
На мудром лице человека.
Мне с жизнью моею
Была вручена
Святая трагедия века.
 

«О, Русь моя!..»

 
О, Русь моя!..
Огонь и дым,
Законы вкривь и вкось.
О, сколько именем твоим
Страдальческим клялось!
 
 
От Мономаховой зари
Тобой – сочти пойди —
Клялись цари и лжецари,
Вожди и лжевожди.
 
 
Ручьи кровавые лились,
Потоки слов лились.
Все, все – и левые клялись,
И правые клялись.
 
 
Быть справедливой
Власть клялась,
Не своевольничать в приказе.
О, скольких возвышала власть,
О, скольких разрушала власть
И опрокидывала наземь!
 
 
У ложных клятв
Бескрыл полет,
Народ – всему судья.
Лишь клятва Ленина живет,
Лишь клятва Ленина ведет,
Все клятвы перейдя.
 
 
Народ,
Извечный, как земля,
Кто б ни играл судьбой,
Все вековые векселя
Оплачены тобой.
 
 
Не подомнет тебя напасть,
Не пошатнешься ты,
Пока над властью
Будет власть
Твоей земной мечты.
 

ТРИ ВОДЫ

 
Горит душа,
Горят сады,
Великий зной
Томит природу.
В извечном поиске воды
Копай, копай —
И встретишь воду.
 
 
То будет
Первая вода.
Она неглубоко под нами,
Она питается дождями,
Она бывает не всегда.
 
 
Недавно шумный ливень лил,
И вот,
Омывшая все поле,
Она еще под цвет земли,
И в ней еще так много соли.
 
 
Близка,
Она вас напоит,
Когда еще стоит прохлада,
Когда и жажда не томит
Ни тела,
Ни души,
Ни сада.
 
 
Ищи вторую,
Глубже рой,
И ты дороешься в глубинах
До чистой до воды второй,
Придержанной
На плотных глинах.
 
 
Она давно томится тут,
Пути глухие пробивая.
Ее уже охотней пьют,
Хотя она не питьевая.
 
 
Струится, будто нити вьет
На глине красной и ослизлой.
Она еще во всем капризна
И в засуху,
Глядишь,
Уйдет,
 
 
А ты копай.
Не требуй платы.
Устало не гляди в зенит.
А ты копай,
Пока лопата
Торжественно не зазвенит.
 
 
Остановись и жди тогда,
Со дна потерянного русла,
Мерцая холодно и тускло,
Проступит древняя вода.
 
 
Она светла.
Не замути.
Она прошла,
Чтоб выйти ясной,
Все мимолетные соблазны,
Все смуты долгого пути.
 
 
Она бугрится и дрожит,
Лепечет что-то,
Гальку моя.
Пришла.
Уже не убежит
Ни летним зноем,
Ни зимою.
 

«Елки-палки, гнезда белкины…»

 
Елки-палки,
Гнезда белкины,
А над ними спевка птиц…
Я хожу по Переделкину
Сам не свой,
Как Датский принц.
 
 
И душа моя
Встревожена
И тоскует неспроста:
От прохожих отгорожена
Вся лесная красота.
 
 
Как причина
И как следствие,
Слышится ушам моим:
"Мы на грани сумасшествия
Не напрасно ли шумим?.."
 
 
Обжигают
Мысли гневные,
Что березки, черт бери,
Как красавицы гаремные,
Прозябают
Взаперти.
 
 
Сосны
Загнаны во дворики.
Но спасибо высоте,
Потому что все заборики
По колено красоте.
 

«Долго поклонявшийся железу…»

 
Долго
Поклонявшийся железу,
Сделавшийся пасмурней
И злей,
К людям не тянусь,
Тянусь я к лесу.
Мне в лесу
Отрадней и теплей.
 
 
Что-то чувствую
В себе больное…
Может быть, порывисто дыша,
Обо все железное, стальное
Иступилась чуткая душа.
 
 
Люди – судьи.
Что мне пользы в судьях?
А в лесу, повеселев умом,
Буду снова думать я о людях,
О любимой,
О себе самом.
 
 
Веруя,
Что путь еще не пройден,
Сяду в затененном уголке,
Стану свою душу на природе
Править,
Как на вечном оселке.
 

«Не бойтесь гневных…»

 
Не бойтесь гневных,
Бойтесь добреньких;
Не бойтесь скорбных,
Бойтесь скорбненьких.
 
 
Несчастненькие
Им под стать.
Всегда с глазами смутно-красными,
Чтоб никому не помогать,
Они прикинутся несчастными.
 
 
Заметив
Слезный блеск в зрачках,
Не доверяйте им
Ни чуточку…
Я, попадавший к ним на удочку,
Порвал все губы
На крючках.
 

«Мой знакомый, захмелевши, тужит…»

 
Мой знакомый,
Захмелевши, тужит:
Говорит,
Что человек
Стал хуже.
 
 
Говорит,
Что против жизни прежней,
Той, еще не брошенной в разбег,
Человек стал
Несравненно грешней,
Стал порочней
Новый человек.
 
 
Морщась,
Заключает он устало:
– Страха божьего
В душе не стало.
 
 
Страх ему?!
Да пропади он прахом!
Средь людей,
Не знающих оков,
Праведность,
Внушаемая страхом,
Во сто крат
Позорнее грехов.
 
 
Так легко
Дойти до разделенья:
Бог – одним,
Другим – товарищ Ленин.
 
 
А ведь помню,
До большой удачи
В службе,
В дружбе
И в других делах,
До машины,
До богатой дачи
Был ему не нужен
Божий страх.
 
 
Видно, хочет он,
Чтоб божьи страхи
Выполняли роль
Цепной собаки.
 

«Вот попробуй и душу вырази…»

 
Вот попробуй
И душу вырази,
Если ночью
И ночь не впрок,
У соседа
На строгой привязи
Плачем плачет
Малый щенок.
 
 
Отучают его
От радостей,
Приучают
В страхе ночей
К дикой злости,
К волчьей зубастости,
А щенок не поймет
Зачем.
 
 
Ты на злость
Его не натаскивай,
Ржавой цепью
Его не бей.
Я ведь знаю щенка,
Он ласковый,
Ищет дружбы
У всех людей.
 
 
Мой Варяг,
Это, брат, собачище,
Да и то не бывал
В цепях.
У меня собаки
В товарищах,
И щенки у меня
В друзьях.
 
 
Ночь холодная
Пасть раззявила.
Ты не плачь, щенок,
Сам реву…
Я убью
Твоего хозяина,
Цепь железную
Разорву.
 

«Я понимаю нетерпенье…»

 
Я понимаю нетерпенье
От жизни
Ждущих
Больших благ.
Что было жизнью поколенья,
То для эпохи
Только шаг.
 
 
Солдатам на войне,
Считавшим
Последним фронтом
Каждый фронт,
Перед рывком
К земле припавшим,
Казался близким горизонт.
 
 
Всё вынесли:
Борьбу,
Лишенья,
А мир, от всех утрат седой,
Он все еще несовершенен,
Он все еще кипит враждой.
 
 
Себя
Кому же неохота
Приходом счастья наградить!
Еще не кончена работа,
Еще душа полна заботы,
Но срок —
И надо уходить…
 
 
Живых
Живое нетерпенье
Так близко
И понятно так.
Что было жизнью поколенья,
То для эпохи
Только шаг.
 
 
И мы живем,
Уже забывши,
Трудами тех,
Кого уж нет.
Так от звезды,
Давно погибшей,
Еще идет к нам
Теплый свет.
 

«Как в чаще, в юности тревожной…»

 
Как в чаще,
В юности тревожной,
Не глядя слишком далеко,
О жизни думается сложно,
А совершается легко.
 
 
Зато теперь,
Как в старой роще,
Просторней стало и видней.
О жизни думается проще,
А совершается трудней.
 

«Средь тех, кому мечтается…»

 
Средь тех,
Кому мечтается,
В толпе
При свете резком
Все чаще мне встречаются
Глаза со звездным блеском.
 
 
С безуминкой
Они глядят,
Так,
Будто бы
На Марс летят.
 
 
Увидев их,
Я сторонюсь,
Мешать им неохота.
Похоже, что вернуть боюсь
Из дальнего полета.
 

«Рожью в клочьях тумана…»

 
Рожью
В клочьях тумана
Дремлет чуб мой, редея…
Не смущайся,
Что рано
Невозвратно седею.
 
 
В зное
Буйные всходы
Урожая не дарят.
Меня старят не годы —
Мысли горькие старят.
 
 
Если соков потребных
Стебельку не напиться,
Вместо зернышек хлебных
Черный куколь родится.
 

«Я не испытывал давно…»

 
Я не испытывал давно
Такой тоски,
Такой тревоги,
Как будто жизни вижу дно,
Остатки вижу
Дней немногих.
 
 
В душе
Сплошная гололедь.
Тоску весеннюю почуяв,
Ни сочинять,
Ни пить,
Ни петь
И даже плакать
Не хочу я.
 
 
Что я?!
И звери по весне
Впадают в краткую унылость.
Былое умерло во мне,
А новое
Не народилось.
 

НЕДРУГАМ

 
Все вами сделано,
Чтоб я
Успел на этот мир обидеться
Чтоб, не любя, сгубил себя
И не успел
С любимой свидеться.
 
 
Чтоб силой попусту иссяк,
Чтоб давний радовался враг,
С которым
Доброй силой мерился,
Чтоб я и в дружбе
И в друзьях,
Себе на горе,
Разуверился.
 
 
Чтоб я
Душою сник и свял
В игре словами пустозвонными,
Чтоб я
В час битвы не стоял
Под справедливыми
Знаменами.
 
 
Смешные!
Можно ли,
Чтоб я
Ушел от самого себя?!
 

КОНИ

 
В холмах башкирских,
На буром склоне,
С веселым ветром
Затеяв спор,
Играли кони,
Скакали кони,
Летели кони
Во весь опор.
 
 
Дымились ноздри,
Взметались гривы —
Гнедые,
Рыжие знамена…
Терялись птицы,
Взлетев пугливо
С дороги
Дикого табуна.
 
 
Земля степная
Была избита,
А кони
Резвы и горячи.
Стуча,
Отскакивали
Копыта,
Как
Гуттаперчевые
Мячи.
 
 
За нами стелется
След «Победы» —
Следу горячему
Не родня…
Недаром наши
Отцы и деды
Жизнь на кон ставили
За коня.
 

«Говорят, что красоты не стало…»

 
Говорят,
Что красоты не стало.
И река, и берега в снегу.
Полыхают ветки краснотала
На крутом
На белом берегу.
 
 
Холодно.
Безоблачно.
Бесстрастно.
Приутихли даже ветерки.
Среди белых кружев
Так прекрасно
Незастывшее лицо реки.
 
 
Все как в сказке:
Сгубленная злыми,
Принявшими самый добрый вид,
Между берегами снеговыми
Мертвою царевною лежит.
 
 
Никого вокруг себя не вижу.
Только я,
Наполнив болью грудь,
Только я один сегодня вышел
Проводить ее в последний путь.
 
 
Только я один ее утрачу,
День запомнив этот и число,
Только я один стою и плачу,
Будто мне
Опять не повезло.
 

ОСЕННИЕ СТРОКИ

 
В глуши,
В тиши лесной,
Напомнив неудачу,
Ты плачешь надо мной,
А я еще не плачу.
 
 
Пророчишь мне беду,
Гнетешь тоской – неси, мол!
Ты равная в ряду,
Ты для меня не символ.
 
 
Тобой любуюсь я
И торжествую, зная:
Ты осень не моя,
Ты осень проходная.
 
 
Ты листьев намела,
Зажгла березок свечи.
Ты, осень, мне мила,
Как путевая встреча.
 
 
Как ту не позабыть,
Которую от скуки
Успел я полюбить
В последний час разлуки.
 
 
Любя ее черты,
Шепчу ей: "Дорогая,
Судьба моя – не ты…
Мне суждена другая".
 

«То млею, теплом разогретый…»

 
То млею,
Теплом разогретый,
То стыну от холода весь. ;
Почти как у нашей планеты,
У сердца
Два полюса есть.
 
 
Но время идет.
Не согреться.
Уже – велики, велики! —
С холодного полюса сердца
Сползают на юг
Ледники.
 
 
Поверженный,
Льдами прижатый,
В снегу,
Что летит и летит,
Поэзии мамонт косматый
Последнюю песню
Трубит.
 

«Всё слова, слова…»

 
Всё слова, слова,
Всё речи, речи!..
От родимых пашен вдалеке,
Я давно не выходил навстречу
И лицо не подставлял пурге.
 
 
Море жизни,
За вину ль какую
Я прибит к бумажным берегам?
Трижды замерзавший,
Я тоскую
По ветрам,
Тоскую по снегам.
 
 
Я тоскую по крутым морозам,
Я тоскую по гремучим грозам,
По тревоге:
Быть или не быть?
Я – такой.
Нужны мне испытанья,
Мне нужны тревоги и страданья.
Я без них
Не научился жить.
 
 
Всё слова
И всё речей водица
Вместо снега, леса и зари…
Городскому,
Мне все чаще снится
Белый снег,
И снятся снегири.