355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Василий Доконт » Траурный кортеж » Текст книги (страница 2)
Траурный кортеж
  • Текст добавлен: 15 октября 2016, 05:36

Текст книги "Траурный кортеж"


Автор книги: Василий Доконт



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)

Постоялый двор «Голова лося» в лунном свете выглядел жутко: груда углей на месте бревенчатого дома гостиницы и сорванные ворота, одна створка которых, упавшая, была погребена под санными возками, санями и грудой различного хлама, составляющих баррикаду, а вторая всё ещё, хотя и еле-еле, держалась на одной петле. Разбросанные повсюду бесформенными кучами тела лысых оборванцев дополняли картину хаоса, всегда сопутствующего неудержимому разгрому.

Единственным свидетельством хоть какого-то действия организующей силы в этом беспорядке, оставшемся после визита на постоялый двор госпожи Смерти, был длинный ряд раттанарцев у стены уцелевшего трактира. Правда, и они все были мертвы.

Пограничники, спешившись, стали растягивать баррикаду, чтобы открыть проезд за ограду постоялого двора, а нетерпеливый Ахваз полез по мёртвым телам лысых, мимолётно отметив одеревенелость трупов: мороз сделал своё дело. Уже, будучи на той стороне баррикады, он заметил свет, пробивающийся сквозь щели в заложенных столами окнах трактира.

Не раздумывая, Ахваз кинулся к трактирной двери и дёрнул её за ручку. Дверь не поддалась. Забыв обо всех возможных опасностях, подстерегающих там, за дверью, Ахваз, что было сил, стал колотить в неё, чем ни попадя.

– Откройте, это я, Ахваз! Я помощь привёл! Эй, живые, откройте! Я с пограничниками!.. Мы приехали вас спасать…

Пограничники, расчистив дорогу, въезжали во двор и присоединялись к Ахвазу.

Каждый вновь прибывший начинал стучать, крича что-нибудь ободряющее. От грохота и шума, поднятого у дверей трактира, с ближайших сосен осыпались снежные шапки.

– Отставить шум! – скомандовал Блавик. – Всем отойти от трактира! Кричать и стучать только Ахвазу!

В трактире долго не отзывались, потом чей-то усталый голос произнёс:

– Выйди на свет, против первого окна. Хочу посмотреть, что ты за Ахваз.

Солдат подчинился. Он подошёл к указанному окну и принялся подставлять лицо под слабые лучики света, стараясь доказать, что это именно он, Ахваз. Потом внутри загремело, упало что-то тяжёлое, и в открывшихся дверях появился маг-лекарь раттанарской дворцовой стражи Баямо, с перевязанной окровавленной тряпицей головой.

ГЛАВА ВТОРАЯ
1.

Ночь гибели королей стала самой тревожной ночью Соргона за последние пятьсот лет. Со времён междоусобицы налаженная жизнь соргонцев ещё ни разу не рушилась так вдруг, неожиданно и мгновенно. Люди, в массе своей – существа инертные, тяжело и неохотно воспринимающие перемены, что в личной жизни, что в жизни созданного ими общества. Кроме того, они недоверчивы, и смена стоящего у кормила власти, одного на другого, вызывает у них если не страх, то, во всяком случае, опасения. Часто – не беспочвенные.

Опасения эти вызваны необходимостью заново к чему-то привыкать, подстраиваться, опять приспосабливать свой жизненный уклад под желания нового правителя. Потому что он, новый, как оказывается, всегда лучше предшественника знает, как надо управлять и какими законами при этом пользоваться. Подобная самоуверенность правителя почти никогда не бывает правдой, и государство неизбежно переживает некий период лихорадочной трясучки, пока не переварит введенные в его управлении новшества. Отсюда вытекает элементарный вывод: чем чаще меняется руководитель страны, тем хуже чувствует себя государство, так как трясучка становится непрерывной и вытрясает из народа его благосостояние, а, значит, и всякое уважение к недееспособной власти.

Неоднородность человеческого общества никогда не являлась тайной. И нет большого секрета в том, что всегда существует некоторое количество людей, чья лояльность по отношению к государству, своим согражданам, в целом, и к близким соседям, в частности, в период стабильности общества гарантируется только наличием определённых ограничительных рамок, сдерживающих начал, в виде традиций, законов и общественного мнения. Смена власти ослабляет прочность этих рамок на время, которое необходимо правителю, чтобы понять, какие из них он оставит в целости, а каким – уготованы реформы. В это короткое время не устоявшейся власти проглядывает через оболочку благопристойности истинная сущность каждого индивида. Свободный от сдерживающих рамок, он легко превращается в хапугу, мародёра, бандита, а то и в убийцу-садиста. И не подвергшиеся подобной метаморфозе его знакомцы долго в непонимании качают головами:

– Что же это стряслось с нашим имярек? Какая муха его укусила? А такой был прекрасный парень!..

А прекрасный парень, словно всю жизнь ждал именно этого момента, вдруг срывается с цепи цивилизованного воспитания и оттягивается на окружающих по полной программе. Не всем жить в эпоху перемен – проклятие. Кто и рыбку ловит в мутной воде. Вдохновленный неизвестно каким по счёту чувством, он заранее знает примерное время своего выхода из тени, как узнаёт в толпе таких же по духу (или бездуховности) людей. Общество не успеет ещё закрыть раззявленный в удивлении рот, а у этих уже всё готово, всё схвачено, от чужих денег до чужих жизней, а то – и той самой власти, чьи самоуверенность и глупость разбудили дремлющее в людях зло.

Короли в Соргоне не бессмертны: никакая Корона не способна дать королю вечную жизнь. Но то были смерти обыденные, какие видит человек вокруг себя со дня рождения до последнего своего вздоха. Смерть короля не несла с собой никаких перемен, потому что новый король, получив от Короны память предшественника, просто продолжал его дело. Такая себе эстафета королей, где эстафетной палочкой была Хрустальная Корона. Короли умирали то в том королевстве, то в этом – и не менялось ничего, не происходило. Разве только портреты королей на монетах… Было у власти двенадцать королей, потом (некоторое время) – одиннадцать, и снова – двенадцать. К этому привыкли за пятьсот лет. Как привыкли считать королевскую власть гарантом стабильности в обыденной своей жизни. Теперь же было всё не так.

Одновременная смерть одиннадцати королей и четыре часа спустя – последнего, двенадцатого, была сама по себе событием неординарным. А тут ещё адепты Разрушителя, вещающие на всех городских площадях Соргона… Да свои прекрасные парни, которые уже делят вакантную власть… Головы у обывателей пошли кругом: чего следует ждать, чего следует опасаться? Страшат неизвестные перемены, и сбиваются люди в кучки – вместе, вроде, не так страшно. Кучки срастаются в толпы, и заполняются народом площади. Плотно, как сельди в бочке, грудятся люди у фонарных столбов и слушают, развесив уши, внимают крикунам Разрушителя.

Что, люди, боитесь? А как тут не бояться, если нет рядом никого, с кем привычно связан образ властей королевства: ни городских стражей, ни напыщенных баронов, ни пузанов из городского самоуправления, не говоря уже о министрах или советниках королей, конечно же, тех, кто не сопровождал своих монархов в Аквиннар.

Единственным в Соргоне городом, не перепуганным и не впавшим в панику, был Раттанар. Стараниями короля Фирсоффа и оставленной им в городе Коллегии, а также самообразовавшегося штаба квартальной охраны, город был превращён в единый военный лагерь, и во всеоружии ждал дальнейшего развития событий.

2.

Вдовая королева Магда проснулась через три часа: короткий сон, навеянный Верховной жрицей Матушки – Апсалой, восстановил силы королевы, и, если не вернул бодрость духовную, то физическую, во всяком случае, возродил.

Несмотря на раннее время, королевский дворец уже жужжал, полнился тихим шепотом. Раттанар, как раз, получил нового короля, и положение вдовы Фирсоффа стало неопределённым.

Чуткая к любым изменениям в атмосфере дворцовых интриг, королева сразу уловила в ней привкус недоброжелательства и злорадства. Что ж, её жизнь снова круто менялась, и не было ничего, что держало бы отставную королеву во дворце после смерти мужа. Разве что – долг. Пока новый король не прибыл в свою столицу, кто-то должен был следить за нормальной жизнью дворцового комплекса. Был бы здесь министр Двора Морон, эту работу исполнять пришлось бы ему. Будь он здесь, можно было бы собрать свои вещи, и сегодня, прямо сейчас, выехать из дворца. Но не оставлять же Двор на старшего лакея!

Хочешь, не хочешь, но хозяйские обязанности Магда не могла с себя сложить до приезда короля Василия. Не позволяли гордость и любовь к погибшему мужу. Нет, она не станет бежать из дворца, особенно сейчас, когда в стране творится неизвестно что, и какая-то, не малая, часть ответственности, возлагаемой на высшую в государстве власть, лежит и на ней, как на жене, теперь уже вдове, короля Фирсоффа.

Тогда, в библиотеке, она случайно подслушала, как муж назвал главную свою задачу: передать Корону преемнику и сделать как можно больше, чтобы облегчить ему принятие власти. Судя по всему, Фирсофф свой план выполнил, дав Раттанару нового короля. Она, Магда, должна вести себя не менее достойно, и передать королю Василию и дворец в полном порядке, и не раздираемый новыми интригами Двор.

– Одеваться! Немедленно одеваться! Девочки, где вы?

Из кресла поднялась Верховная жрица Матушки Апсала:

– Я отослала всех, чтобы Вам не мешали отдыхать, Ваше Величество. Позвать их?

– О, Апсала! Вы здесь! Как я рада вас видеть! Не надо, не зовите, я ещё в состоянии одеться сама. Не составите мне компанию в маленькой прогулке по городу?

Апсала не стала удерживать Магду в кровати:

– Вы собираетесь в город, Ваше Величество?

– Это необходимо. Люди должны видеть, что до приезда нового короля в Раттанаре существует законная власть, и действуют старые законы. К тому же у меня есть дело к нашим воинственным мужам, бдительно охраняющим столицу.

Королева говорила нормальным звонким голосом, одевалась спокойно и уверенно.

Осанка оставалась такой же гордой. Спина – ровной, и плечи – прямыми. И лишь глубоко запавшие глаза да почерневшие веки напоминали о тяжести трагедии, пережитой Магдой несколько часов назад.

Злорадные шепотки исчезли, словно их и не было, едва из королевских покоев вышла Магда в сопровождении Апсалы, и на растерянных фрейлин посыпались распоряжения. Не было, правда, обычных шуток, и голос королевы стал несколько резок, но фрейлины не обратили на это внимания. А и обратили – так чему же тут удивляться? Они бодро разлетелись по поручениям королевы, и большой дворец ожил, заворочался.

3.

Все нити управления жизнью столицы за вчерашний вечер и нынешнюю ночь как-то незаметно собрались в руках штаба квартальной охраны. Тусон тоже находился здесь, понимая, что командир должен быть один, и охотно предоставил себя и свои роты в распоряжение Вустера. Тесная комнатушка была полна народа: кто получал задание, кто докладывал, кто просто стоял и слушал, и внимательно наблюдал за происходящим, в ожидании приказа от Вустера или Тусона. Кроме них, из работников штаба здесь находился ещё пекарь Ферран: его за суетливость и длинный язык Вустер предпочитал не выпускать из виду. Остальные штабисты были заняты делами в городе или объезжали посты.

Приезд королевы в сопровождении Верховной жрицы и лейтенанта Илорина стал неожиданностью для работников штаба. Быстрее всех нашёлся Ферран: предложив женщинам сесть, он тут же стал выгонять посетителей:

– Погуляйте на улице, друзья. Если нам кто понадобится – позовём.

Комната быстро опустела, и, по знаку Вустера, за двери пришлось выйти и самому Феррану.

– С кем Вы желаете говорить, Ваше Величество? – спросил однорукий капитан, когда не осталось никого, кроме него, гостей и Тусона.

– С вами обоими, господа. Я не знаю, как вы распределили обязанности по защите столицы, поэтому оставайтесь оба. К вам у меня только один вопрос: что намерены вы предпринять, чтобы помочь королю Василию добраться до Раттанара?

– Но что мы можем сделать, Ваше Величество? Король Василий сейчас, по нашему мнению, скорее всего, находится где-то недалеко от скироно-аквиннарской границы, с той или другой её стороны. Это не меньше восьми дней пути с максимальной скоростью. Мы просто не в состоянии ничем ему помочь…

– Вы неправы, командор Тусон. Вы прекрасно понимаете, что без помощи со стороны, с нашей стороны, я имею в виду, ему никогда не пробиться в Раттанар. Вряд ли у него есть армия, и не думаю, что много людей уцелело из свиты моего мужа. Наша обязанность, господа военные, выслать навстречу королю достаточно сильный отряд под командой толкового офицера. Я понимаю, что войск у нас немного, но от своего предложения не отступлюсь: Раттанар имеет короля, и этот король должен попасть в своё королевство.

– Что Вы предлагаете, Ваше Величество?

– Я предлагаю отправить дворцовых стражей на поиски короля Василия. Их долг – защита носителя Хрустальной Короны, вот пусть его и исполняют.

– И кто же их поведёт, Ваше Величество?

– Разве у стражей нет командира? Или вы думаете, что лейтенант Илорин не справится? Мой муж всегда считал его человеком чести и доверял ему во всём. Не смущайтесь, лейтенант, я знаю, что говорю.

– Кто же будет охранять дворец и Вас, Ваше Величество?

– Тоже – нашли большую ценность! Моя ценность для Раттанара, господа, уже в прошлом. А ценность дворца не стоит сравнивать с ценностью жизни короля Василия. Для Раттанара нет сейчас ничего дороже, чем раттанарский король. Я напишу сопроводительное письмо для лейтенанта, в котором попрошу содействия в поисках и доставке в Раттанар тел моего мужа и бывшей при нём свиты. Но это не главная ваша задача, лейтенант. Просто с места гибели Фирсоффа вам будет легче начать поиски. Если не сможете одновременно доставить в Раттанар и Василия, и тела погибших раттанарцев, сосредоточьтесь только на помощи королю Василию. Вам ясно?

– Но, Ваше Величество…

– Не спорьте, лейтенант. Мой муж тоже одобрил бы такие ваши действия. Согласуйте детали, господа, а я возвращаюсь во дворец – писать письмо. И поторопитесь. Не теряйте зря времени. Идёмте, Апсала…

4.

Сула только что вошла к себе, вернувшись из комнаты Сальвы, от которой они с Огастой не отходили всю ночь. Верховная жрица Апсала полностью взяла на себя заботу о королеве, и освобождённые от обязанностей, фрейлины смогли всё своё время уделить страдающей по деду подруге. Теперь же Сула хотела переодеться, чтобы не выглядеть неряхой в глазах вернувшейся во дворец Магды.

Осторожный, даже робкий, стук в дверь оторвал её от выбора платья на этот день. Стук был незнакомый: подруги-фрейлины никогда не скреблись, в попытке не привлекать внимания, а стучали свободно, что называется, открыто или заходили вовсе без стука.

– Да-да, войдите! – и удивлённо пискнула, – Ой, – когда в комнату неуверенно вошёл Илорин.

– Я прошу прощения, дама Сула, за беспокойство, но мне необходимо поговорить с вами…

– Нашли время выяснять со мной отношения!..

– Я не собираюсь выяснять отношения с вами, да и нечего мне выяснять. Если бы не острая необходимость, я не стал бы обращаться к вам, зная ваш вздорный характер…

Очередная ссора между ними не состоялась, так как в это время, без стука, в комнату влетела Огаста с криком:

– Сула, ты уже готова? Знаешь, стражи уходят. Идём скорее смотреть… Ой, – теперь пискнула Огаста, и Илорин подумал, что «ой» – специальное фрейлинское слово. – Я не помешала? Ну, вы прощайтесь без стеснения, я подожду тебя внизу. Сула, шубку не забудь надеть – там очень холодно. Бр-р-р…

Только теперь Сула обратила внимание на походное снаряжение лейтенанта. Он сменил парадную, шитую золотом форму дворцовой стражи, на обыкновенный, серого цвета, военный костюм, на котором лейтенантские нашивки оказались единственным украшением, да и те – едва видны. Доспехи его были покрыты матовой эмалью такого же невзрачного серого цвета. Кроме обычного каждый день меча, на поясе Илорина висел длинный тесак в матерчатых ножнах. Из-за голенищ сапог выглядывали головки метательных ножей. Но руки были свободны и голы – без перчаток. Ни щита, ни шлема Сула не увидела.

– Вы уезжаете? Куда? Впрочем, это не моё дело. Да и знать мне совершенно не интересно, – фрейлина с нетерпением стала ожидать объяснений лейтенанта.

– Мы выступаем сейчас, вот только с вами договорю. Мои уже усаживаются в сёдла. Дама Сула… Тут такое дело… В общем, дама Сула…

– Ну… Говорите же! Что «дама Сула»? Что? Вы же солдат, лейтенант, и должны уметь выражаться по военному чётко. А вы мямлите, словно дитя малолетнее…

– Дама Сула…

– Опять! Давайте, наконец, перейдём к сути приведшего вас ко мне дела. А то «вашим» придётся ехать без вас.

– Если позволите, я сразу начну с главного. Дама Сула…

Фрейлина расхохоталась:

– Вы самый неуклюжий ухажёр из тех, кого я знаю.

Илорин окончательно смутился и густо покраснел. Ситуация становилась совершенно идиотской: у него и в мыслях не было ухаживать за Сулой. Не ему, простолюдину, увиваться вокруг баронской дочери. Да и симпатии она у него не вызывала. Так, жалость, смешанная с уважением. Кто хоть раз встречался с дамой Лендорой, баронессой Инувик, не мог не пожалеть её доведенную, до состояния бледной тени, дочь. За несколько дней, прожитых во дворце без надзора своей матери, Сула немного ожила, повеселела, но ей, по-прежнему, было далеко даже до прозвища «симпатичная».

Умна она была, несомненно, и лейтенант охотно поддерживал бы с ней приятельские отношения, если бы не Сальва с Огастой, озорные фрейлины королевы. Вмешательство обеих каждую его встречу с Сулой неизменно превращало в перепалку, в которой Илорин всегда терпел поражение.

Похоже, что Сула неверно истолковала его визит, связанный с отъездом, и как теперь выкрутиться из неловкой ситуации, лейтенант совершенно не представлял.

Наконец, решившись, он сунул руку в карман и вынул оттуда свиток, запечатанный личной печатью короля Фирсоффа.

– Вот, возьмите, спрячьте. Я понимаю, что не должен к вам обращаться с подобной просьбой, но у меня нет другого выхода.

– Могу я узнать, что это за письмо?

– Да, конечно. В день отъезда в Аквиннар король Фирсофф вручил мне это письмо с указанием передать Её Величеству, когда я буду совершенно уверен в его гибели. Я понимаю, что шансов на то, что король ещё жив, очень мало. Но, пока никто не видел тела мёртвого Фирсоффа, я не чувствую себя вправе лишний раз огорчать королеву. Монеты – монетами, но вдруг… Вы понимаете меня? Я не имею абсолютной уверенности… Если я возьму письмо с собой, то оно может и вовсе не попасть по адресу.

– Но почему – я?!

– Потому что ваш отец предан королю, а у вас есть все основания быть благодарной королеве. Сначала я хотел доверить письмо сержанту Клонмелу (я оставляю его с двумя сотнями стражей охранять Её Величество), но он – тоже солдат. А случиться сейчас может всякое… Нет, надёжней вас я не нашёл никого.

– И, всё же, вы не объяснили, почему – я?

– Я не хотел говорить, но вы, рано или поздно, всё равно узнаете. Я убеждён… В общем, ваша мать, дама Лендора, она с теми, с нашими врагами… Как видите, вам ничего не угрожает, что бы ни произошло. А сейчас, извините, мне – пора.

– Постойте, лейтенант. Вы можете объяснить, куда вы едете? Согласитесь, что, рассказав мне… доверив мне так много, не имеет смысла скрывать остальное.

– Наверное, вы правы, дама Сула. Мы едем искать наших королей: и живого, и, предположительно, мёртвого…

– Это опасно?

– Откуда мне знать, госпожа? Может быть, не опасней, чем здесь. Но рисковать посланием короля я не хочу, не имею права.

– Больше вы ничего не хотите мне сказать?

– Благодарю за ваше согласие, госпожа. Прощайте.

– Лейтенант, стойте! Если вам нечего сказать мне, то это не значит, что и мне нечего сказать. Я приняла на себя порученное вам дело – сберечь и вручить письмо. Так, хотя бы выслушайте меня.

– Говорите, госпожа, я слушаю.

– У меня никогда не было ухажёров, лейтенант, не верьте. Из-за моей матери от меня шарахаются даже охотники за приданым. Вы – первый молодой человек, который заговорил со мной не по обязанности на баронском приёме, а просто так, по-человечески. То, что у меня не было ухажёров – не беда. Беда в другом – у меня никогда не было друга или подруги, всё равно. Даже не друга – просто близкого мне человека. Я не люблю свою мать: она внушает мне страх. Ужас всегда охватывает меня при звуке её голоса. Отец, сколько помню, был ко мне равнодушен, и я не испытываю горя, подобно Сальве, дед которой, как и мой отец, сопровождает короля Фирсоффа. Единственное чувство, которое у меня вот здесь, – Сула положила руку на сердце, – это ещё больший страх перед той властью, которая окажется в руках моей матери после смерти отца. В роду Инувиков нет ни одного человека, способного хоть как-то сдерживать ненависть баронессы к людям. А у меня не остаётся даже призрачной надежды на защиту. Разве, что – королева. Но и она – всего лишь женщина, которая сама нуждается в защите, потому что положение её неясно. У Раттанара новый король, и Её Величество теперь только одна из подданных Короны. О боги, как же я одинока перед своим страхом! Даже на Огасту и Сальву я не смею надеяться: у них совершенно нет времени для меня. Обе безумно влюблены, и вот-вот обзаведутся семьями. А тут ещё и вы уезжаете… Лейтенант, я счастлива вашим доверием, и я не подведу вас. Но и вы не подводите меня – возвращайтесь. Умоляю вас, возвращайтесь. Помните, что вас здесь ждут. Что я вас жду: мне больше не на кого надеяться. Видите, я не прошу от вас многого. Возвращайтесь… А я… Я буду молиться, чтобы с вами ничего не случилось… – немного поколебавшись, она неловко чмокнула Илорина в щёку.

Лейтенант откланялся в полном смятении и вышел, почти выбежал из комнаты фрейлины.

Позже, стоя на дворцовом крыльце рядом с Огастой, Сула, на вопрос той, объяснился ли Илорин ей в любви, ответила:

– Нет, это, наверное, я объяснилась… – и вдруг заплакала, когда последний всадник из уходящего отряда скрылся между домами, и Дворцовая площадь опустела.

5.

После ухода дворцовых стражей на поиски короля, в штабе квартальной охраны собрался военный совет, на который были приглашены и члены Коллегии. Совет проводил капитан Вустер при полной поддержке командора Тусона.

– У нас совсем не осталось конницы: две сотни всадников роты Водяного, пятьдесят – у капитана Ланса в роте Матушки (спасибо Верховной жрице), да неполная сотня, набранная Ларнаком. Но кони у Ларнака почти все никудышные, не рысаки – ездовые лошадки, не знающие седла. Оставшихся дворцовых стражей я не считаю – их и так едва хватает на охрану дворца и Её Величества, – Вустер поскрёб изуродованную половину лица, – Чешется, зараза! Как с холода в тепло зайду – зудит, спасу нет. Что будем делать, господа?

– Попробуйте смазывать жиром, капитан.

– Что?! Каким жиром?! При чём тут жир? А-а… Да я не о лице, я о коннице. Мы теряем провинцию, господа. У меня создаётся такое впечатление, что размеры королевства сжались до территории, контролируемой нашими разъездами. Столица и окрестные сёла. И ничего – больше. Илорин привезёт короля, а править ему будет нечем. Позор на наши головы, если мы не сохраним королевство. Джаллон, что докладывают ваши люди?

Меняла ответил не сразу. Подумал, вздохнул. Взглянул на нетерпеливо-ждущие лица сидящих вокруг штабного стола людей, и только тогда произнёс:

– Капитан, по-настоящему тревожное положение сложилось только в районе Бахардена и Кумыра. Оттуда я, до сих пор, не имею никакой информации. Ни один из моих людей не вернулся и не прислал весточки. Как в воду канули… Не знаю, что и думать. Привлечь бы к делу дорожные патрули, но к ним, как и к городским стражам, у меня доверия нет.

– А моя дружина, капитан?! Почему не посчитали её? Вот вам ещё сотня всадников!

– Мы не можем использовать вашу дружину, барон Геймар. Раз мы не знаем, кому из баронов можно всецело доверять, вам тоже лучше оставаться в стороне. Не хотелось бы обидеть кого-либо из них необоснованным отказом от его помощи или бездоказательным подозрением. Лучше сделайте так, чтобы бароны некоторое время не вмешивались. Например, вы всегда можете сказать, что главная задача дружины – охрана сеньора, а вовсе не участие в каждой заварушке. К слову барона Геймара прислушаются – не зря же вас который год выбирают главой Дворянского Собрания.

– Как оказалось, капитан, я недостаточно хорошо знаю своих избирателей. Досадно, что не могу вам назвать надёжных баронов. А это распыляет наши силы из-за необходимости наблюдать за ними за всеми…

– Я не понимаю, господа, – заговорил Рустак, королевский прокурор (и глава Коллегии согласно с указом короля Фирсоффа), – почему вы так сильно озабочены отсутствием верховых лошадей? Да их в городе полно! Каждый уважающий себя горожанин имеет верховую лошадь, а то и несколько. У меня самого три прекрасных жеребца, которых хоть под седло, хоть в сани, и крапчатая кобыла, на которой я приехал сюда. Коллегия может мобилизовать лишних лошадей… Издадим указ, и будем формировать конную группу из горожан, а для начала заменим одров Ларнака. Я готов предоставить двух своих коней. Потрясём Храмы – в их конюшнях, каких только лошадей не отыщется!

– Будут жалобы… Да и одобрит ли король Василий наше самоуправство?

– Нам не нужно одобрение короля Василия: прочтите внимательно указ. Я захватил его с собой. Вот, читайте! – Рустак бросил на стол свиток. – Там сказано, что полномочия Коллегии действительны до возвращения в Раттанар короля, но не указано его имя. Король Фирсофф был мудрый человек, господа. Наши действия будут вполне оправданы и вызваны только крайней необходимостью. Что же касается жалобщиков, то мне кажется, что лучше быть недовольным, но живым, чем довольным, но мёртвым. Так им и разъясним.

Прокурора было не узнать. Ещё вчера, до гибели королей, совершенный мямля, сейчас он преобразился: лицо стало жёстким, а глаза колючими и холодными. Таким он бывал в суде, когда требовал смертного приговора. Почувствовав удивление собравшихся от резкой своей перемены, прокурор счёл необходимым пояснить:

– Нарушен закон, господа: убиты короли. Когда надо защищать закон – я знаю, что нужно делать.

– Мне кажется, господа, – заговорил Маард, глава Совета Городов и третий, вместе с Рустаком и Геймаром, член Коллегии, – Мне кажется, что мобилизация лошадей должна проводиться не по указу Коллегии или не только по нему. Необходимо обращение королевы Магды к народу с объяснением причин этой мобилизации. На призыв королевы горожане откликнутся охотнее, чем на наш указ. К тому же это позволит нам разместить конную группу в казармах дворца и использовать для неё дворцовые конюшни. Других помещений нам, всё равно, не отыскать.

– Но королева?! Согласится ли она? Да и обращаться к ней сейчас, сразу после гибели мужа… Как-то неловко, господа…

– Разве, барон Геймар, королева не доказала нам уже, что вполне дееспособна и в здравом разуме, настояв на отправке дворцовых стражей на помощь королю Василию? – в разговор вступил оружейник Гечаур, член штаба квартальной охраны.

– Да простят мне господа из Коллегии, но для нас, простонародья, истинным воплощением власти в Раттанаре остаётся королева Магда. По её слову горожане поднимутся все как один, чего не даст никакой указ Коллегии. Глава Маард прав – следует попросить помощи у королевы. И послать к ней с нашей просьбой нужно кого-нибудь из горожан: пусть знает, что Раттанар горюет вместе с ней, и по-прежнему любит её и верен Короне.

– Правильно, Гечаур! – поддержал оружейника кузнец Бофур. – Мы создавали квартальную охрану для защиты не только своих домов, но и для защиты самой королевы. Кому же, как не нам, и обращаться к ней за помощью… Хотя слово «помощь» мне не нравится. Мы не беспомощные дети, и делаем с Её Величеством одно дело – служим Короне и Раттанару. Во дворец с нашими предложениями должны поехать вы, Ахаггар. Вы – уважаемый купец, да и дочь ваша – фрейлина королевы: у вас с Её Величеством получится вполне дружеский разговор. Ну, и, конечно же, Рустак, как представитель Коллегии. Ваша решительность, господин королевский прокурор, поможет убедить королеву, если у Её Величества возникнут какие-либо сомнения.

Маленький непоседливый Ферран вскочил с места и двинулся вокруг стола, цепляясь не по росту большим мечом за стулья сидящих у стола людей. Привычка эта – носиться вокруг стола всякий раз, когда толстый пекарь начинал волноваться – вызывала у Бофура, не любившего суеты, лёгкую досаду на несдержанность товарища. Вот и сейчас кузнец не смолчал:

– Сядь, Ферран! Или бегай в другую сторону: твой меч уже ободрал у нас все стулья. Нам, что же, менять мебель через каждые два-три заседания штаба?

Ферран остановился, возмущённо надул щёки и выкрикнул в лицо обидчику:

– А кто?.. А кто командовать?.. Кто ими командовать будет?

– Конечно же, ты, – невозмутимо ответил кузнец. – Больше некому.

Тусон наклонил голову, чтобы не было видно его улыбки. Вустер, с той же целью, отвернулся к окну. Остальные тоже, кто как, постарались скрыть свою насмешку над воинственным Ферраном. Один только Геймар, улыбаясь во весь рот, смотрел на пекаря, готовый рассмеяться в любой момент. Тот ничего не заметил, озадаченный серьёзностью тона Бофура и связанной с его словами безрадостной перспективой.

– Нет, я не смогу. Поручайте мне любое другое дело, только не это. Командовать я ещё, так-сяк, сумею, но ездить верхом… Не привычен я к седлу, братцы, – взмолился пекарь. – Ежели я так уж вам в командирах нужен – ставьте меня на пехоту…

Дружный хохот был ответом на его просьбу, и довольный Ферран, поняв, что седло ему в ближайшее время не грозит, уселся на своё место.

– А, в самом деле, кто ими командовать будет? – повторил вопрос пекаря Рустак. – Кто-нибудь из ваших офицеров, командор?

– Не думаю. У меня нет свободных офицеров для этого дела. К тому же, я не вижу смысла смещать Ларнака: он начал формировать городскую конницу, пусть и остаётся её командиром. Ядро у его отряда хорошее – его друзья из «Костра ветерана»…

– Ну, да, забулдыги и трактирные пьяницы. Да и какой из Ларнака командир? Одноногий калека и трактирщик – вот кто такой Ларнак!

– Действительно, барон, какой из калеки командир, – Вустер снова почесал изуродованную, левую, сторону лица и повернулся к Геймару боком, демонстрируя ему пустой, левый же, рукав. – Одно я вижу неудобство для города Раттанара в назначении командиром Ларнака…

– …Что закроется трактир? – понимающе подхватил Тусон. – Да, это, и в самом деле, будет страшная потеря для города.

Геймар смутился: сказав бестактность при искалеченном капитане Вустере, он понимал, что извинения станут ещё большей бестактностью. Маард с интересом наблюдал за конфузом своего политического соперника, но без обычного для их отношений злорадства. Сам же капитан, выдержав паузу, как хороший комедиант, сказал:


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю