Текст книги "Траурный кортеж"

Автор книги: Василий Доконт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

Эрин тоже вынужден был согласиться с королём. К тому же, судя по словам Василия, Тренту Раттанара не видать: с обозом он не идёт, с королём – и подавно. Значит, неприятное положение поднадзорного для князя уже закончилось. Ничего не скажешь, король поразительно догадлив – правильно понял раздельное гномье построение на поле Славы и ловко отшил наблюдателя Железной Горы: всего несколько часов удалось Тренту покрутиться около трона. Кажется, недоверие Старейших к нему, Эрину, сильно задело короля. Вот, что значит – друг… И гном решил поделиться своими тайнами с Василием, когда тот их догонит. Долг, как говорится, платежом красен…

А король Василий, проводив вестника и обоз, с головой окунулся в подготовку Скиронара к обороне.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

1.

Следующие два дня пролетели одним махом. Они так и остались в памяти короля каким-то круговоротом: суета, беготня, скачка с одного конца города на другой, короткий сон, не приносящий отдыха, и снова – беготня, суета, скачка.

На третий день, на раннее-раннее утро, Василий наметил отъезд в Раттанар.

Нехотя поглощая завтрак, он не сводил полусонных глаз с развешенных по стенам кабинета карт, тщетно пытаясь сообразить в последний момент: всё ли сделано, ничего ли не забыто? Несмотря на действенную помощь Капы, кропотливо следящей за здоровьем короля, Василий осунулся, спал с лица, и белки глаз от постоянного недосыпа, в течение последних, с тех пор, как очнулся от бесчувствия, дней, покрылись густой сетью красных прожилок.

«– Вид у Вас, сир, будто Вы с перепоя, – не преминула ободрить короля Капа. – Один в Соргоне король, да и тот – алкоголик. Хотите, я Вас закодирую? Первому клиенту – бесплатный сервис. Вы, сир, какую предпочитаете реакцию на спиртное: тошноту, обморок или диарею? Последний вариант, на мой взгляд, даст наибольший лечебный эффект…»

Услышав столь радостные для себя перспективы, король поперхнулся вином, которое пил, и закашлялся глубоко и надолго.

«– От кашля, сир, диарея – тоже первое дело: попробуй, кашляни, когда у тебя клапан слабоват. Значит, остановимся на этом варианте?»

«– Капа! Не порть аппетита, которого и так нет!»

«– А что я плохого сказала, сир? Вы, разве, слышали от меня хоть одно неприличное слово, даже не к столу сказанное? А научные термины не должны портить аппетита образованному человеку. У Вас же, сир, образование верхнее, как мне помнится? Высшее, то есть…»

«– И что с того?»

«– А то, что стыдно должно быть человеку с дипломом – из умной женщины делать круглую дуру. Вот уж не ожидала от Вас…»

«– А как ты определила, что умная?»

«– Проще пареной репы, сир. Ваше высшее земное образование, как Вы сами понимаете, я усвоила вместе с Вашей памятью. Так что, на диплом инженера, серия В-1, номер 617970, я имею не меньше прав, чем Вы. К тому же, у меня, сир, неизвестно, сколько, высших соргонских образований: короли знали очень много, но никогда не сдавали экзаменов. Скажите после этого, что я не умна. Очень даже умна, и поумней некоторых…»

«– Это кого же, например?»

«– Да любого соргонца, сир. Кто из них имеет здесь высшее техническое образование, полученное в одесском Политехе? Да никто! А Вы на кого подумали, сир?»

«– Когда ты говоришь, я стараюсь не думать – себе дороже. Ну, где они там?»

«– У них и спрашивайте, сир. Я-то здесь при чём?» – возмутилась Капа, и была, как всегда права. Вопрос короля касался Астара с Бальсаром, ушедших проверять, готова ли охрана Василия в дорогу.

Нехитрое, вроде, дело – сотне солдат собраться в путь, но время шло, а король всё ещё сидел за накрытым столом и как бы завтракал, в полном, причём, одиночестве. Всех своих приближённых он запросто пристроил к делу. Бушира, с цветным полком, отправил на север, на аквиннарскую границу – оборонять и строить крепость. Гномов Трента он отослал туда же, продолжая аккуратно избавляться от его присутствия («Вот бы Эрин порадовался, сир»). Держать соглядатая даже в Скироне Василий считал излишним, да и возиться самому, так же, как и поручать возиться кому-то, с не присягнувшим Короне войском не было у него никакого желания.

– Мастер Трент, – объяснил своё решение король, – думаю, вам необходимо лично доложить Старейшим обо всём, что вы в Скироне увидели и узнали. Это поможет им быстрее согласиться на моё условие. Да и защищать Железную Гору тоже кому-нибудь надо: если падёт Гора, то аквиннарскую границу будет удержать очень сложно.

– Но мне приказано неотлучно находиться при Вас, сир…

– Кому находиться при мне – я и сам вполне способен решить. Из гномов рядом со мной постоянно есть сэр Эрин, и этого достаточно для спокойствия Старейших. Даже с лихвой достаточно. Ступайте, голубчик, ступайте с Буширом – там, на севере, вы нужнее всего…

Пришлось гномам Трента топать обратно, правда в уменьшенном уже числе: родня Эрина влилась в отряд князя Ордена, заметно его пополнив.

Мастеровые во главе с Тромом были приданы цветному полку, и укатили следом за войсками, прихватив с собой почти всех скиронских архитекторов и зодчих.

На север же отправился и Агадир, после того, что подписал с Василием союзный договор от имени Аквиннара. Войск у Хранителя было немного – только дорожные патрули, приведенные им в Скирону. Но для начала и этого вполне достаточно, считал король: было бы к кому, а люди обязательно присоединятся.

– Дорогой Хранитель, помните, главная ваша задача не столько война, сколько разведка. Следите за проходами из Аквиннарской долины в Тордосан, Рубенар, Хайдамар и Эрфуртар. У меня нет сейчас сил, чтобы удержать Аквиннарскую долину, когда Маски попрут со всех сторон. Не ввязывайтесь в битву, отходите на соединение с Буширом или на Железную Гору. Будьте осторожны, Агадир, сегодня вы – единственный в Аквиннаре человек, который может, пусть и недолго, задержать продвижение Масок только своим присутствием: узнав, что власть Хранителей не уничтожена полностью, они, уже битые, поостерегутся, не станут лезть на рожон.

– Не знаю, справлюсь ли – без вашей помощи, сир…

– Справитесь, Хранитель. Мне же, прежде чем спешить вам на помощь, сначала предстоит очистить от Масок Раттанар и Хафелар. Только вы можете дать мне для этого время…

На хафеларской границе уже стало неспокойно: по докладу только что вернувшегося оттуда Дамана, беженцы шли сплошным потоком, и пограничники не в силах были навести на границе порядок. Отправлять людей обратно в Хафелар, под власть пустоголовых, никто, конечно, не помышлял, но тщательно проверять нужно было каждого: мало ли кого нелёгкая занесёт в людском водовороте? А за беженцами почти всегда, рассуждал король, следует армия врага. Поэтому министр Готам, срочно произведенный королём в генералы, в компании с двумя новоиспеченными капитанами – Даманом и Бреем – выехал на хафеларскую границу, прихватив с собой всю дворцовую стражу Скиронара и баронские дружины: свою, Кайкоса и Крейна. За ними увязался баламут Пондо с полусотней своих вассалов.

Чтобы не пропустить агентов Разрушителя и не прозевать подхода его войск, Василий разрешил Готаму взять с собой Знамя с Медведем, а, значит, и барона Брашера с тридцатью раттанарцами:

– Знамя, генерал, собственность посланника Раттанара, и отдать вам Медведя, без надзора Брашера, я не имею права. Берегите и барона, и Знамя, дружище Готам: Медведь – самый надёжный сторож от пустоголовых. Сове же мы доверим охранять Скирону…

Барон Кайкос получил чин лейтенанта и был откомандирован в распоряжение только что вылупившегося полковника Астара, на которого король безжалостно свалил все заботы о тылах скиронарской армии. Не хватало всего: солдат, доспехов, оружия, провианта, саней, лошадей, фуража… Единственное, чего было в достатке – это денег. Василий выбрал время и посмотрел на Денежный Сундук в действии: занятное оказалось зрелище. С виду совершенно обычный, Сундук висел, прикрепленный днищем, на стене в одной из комнат казначейства. Что Сундук, что комната были разделены на три неравные части, и монеты – золотые, серебряные и медные – мерно сыпались из Сундука в отведенные им отделения. Нечего говорить, что самое большое отделение собирало монеты медные, среднее по размерам – серебро, золото же сыпалось в наименьшее отделение. Работники казначейства подсчитывали выданные Сундуком монеты, собирали их в мешки и сносили в подвал, где хранилась казна королевства. А там этих мешков было – и не сосчитать.

«– Цельное богацьтво, сир… Интересно, надолго ли нам хватит казённых денег? – опять подслушала мысли короля Капа. – До победы дотянем?»

«– Ну, откуда мне знать, распрекрасная ты моя? Поживём – увидим… Будут же и поступления: налоги там всякие, пошлины и тому подобное, – король в который раз зевнул. – Куда, интересно, пропали Астар с Бальсаром? Сколько же можно ждать? Знал бы, поспал ещё чуток – надоело зевать впустую. Эх, и засиделись же мы, Капа, в Скироне!»

«– Что, опять я виновата?»

«– На этот раз не ты – пять дней, что я провалялся без сознания. Пора бы уже нам ехать…»

«– Ехать – так ехать! Вот только нас теперь и проводить толком некому, – стала канючить Капа. – Одни Астар да Кайкос с Крейном. Ни тебе обниманий, ни поцелуев на прощание… Тоска… Даже уезжать не интересно».

«– Как же ты будешь целоваться без устов… устей?.. Ну, ты меня поняла. Я за тебя целоваться с бородатыми да усатыми дядьками не намерен. Может, переживёшь как-нибудь расставание без поцелуев, а? Ну, переживи… Ну, пожалуйста… К тому же, провожать нас ещё будут Чхоган…»

«– …и Шильда. Вот с ней можете поцеловаться: я отвернусь».

«– Никогда не мог понять женщин: почему, если мужчине хорошо, женщинам обязательно надо всё ему испортить?»

«– Вы это о чём, сир?»

«– О твоём, Капа, сводничестве. Никак не можете вы, женщины, равнодушно смотреть на счастливого одинокого мужчину. Так и тянет вас приспособить ему шею какую-нибудь коросту из вашего же пола, чтобы отравить человеку безоблачное существование. Ни тебе с друзьями пивка попить, ни королевством поуправлять от души и в своё удовольствие. Давай, ненаглядная, ты перестанешь сватать меня за первую встречную…»

«– Хорошо, ладно, уговорили – подождём вторую… Или третью… За Ваши, сир, деньги – любой каприз! Для милого дружка – серёжку из ушка. Старый друг лучше новых двух. Услужливый дурак… Нет, это не то, не из той оперы. Ага, вот: скажи мне, кто ты, и я скажу тебе, кто – я».

«– Ну, понеслась, ну, поехала…»

«– Поехала – как же! С Вами, сир, поедешь, пешком – на месте. Ничего быстро делать не умеете!»

«– Я очень быстро устаю, Капа. Да ты же знаешь. Ну, кажется, всё, готово».

«– А? Что? Уже пора, сир? В дорогу?»

Вошёл Бальсар, стряхивая с плеч и волос снег:

– Снежок пошёл, сир. Мелкий такой, как пудра. Ехать, я думаю, не помешает… Всё готово, сир, можно отправляться.

«– Я же говорила, что поедем, а Вы мне не верили. Так как же с кодировкой на диарею, сир? В дорогу – в самый раз, очень будет действенно… Если принять, что молчание – знак согласия, то Вы, сир, согласны. Ну, что ж, я считаю до трёх и кодирую… Раз… Два…»

«– Не-е-е-ет!!! Не-е-е-ет!!! Капа, не дури!!!»

«– Кажись, проснулся… Что, сир, опять Вы купились? Беда мне с этими королями: словно дети малые – всему верят… Хи-хи-хи, хи-хи-хи…»

2.

Ехали быстро: не было с собой ни саней, ни возков, ни вьючных лошадей, вечно сбивающихся с шага или путающих поводья, и не знающих места в строю. Весь необходимый в дороге груз помещался в кошеле Бальсара, туго набитом золотыми – не королю же платить в дороге. Даже личное имущество солдат, кроме оружия, конечно, увёз Паджеро с обозом два дня назад. Налегке – оно и есть налегке. По расчетам Василия, чтобы въехать в столицу вместе с обозом, догнать его следовало на полпути между Мургабом и Раттанаром.

Король и Капа коротали время в непринуждённой беседе, и эта лёгкая мысленная болтовня время от времени отражалась на лице Василия то мимолётной улыбкой, то нахмуренными бровями. Изредка Василий облизывал пересохшие губы, и едущий рядом скучный Бальсар торопливо протягивал ему флягу с креплёным вином: всё не одному пить. Вино, наверное, и было причиной очередного наплыва философского настроения на слегка захмелевшего короля, в котором до сих пор ещё не выбродила писательская закваска.

«– Возвращение домой, – неторопливо и немного выспренно объяснял Капе Василий, – всегда вызывает в человеке некий дух невесомости… Такое себе состояние возвышенной приподнятости. Оно сродни свободному полёту парящей в прозрачном небе птицы… Возвращение домой, как правило, становится вехой в человеческой жизни, чётко разделяющей её на этапы: завершенный и вновь зарождающийся. И потому – это движение к манящей нас мечте. Движение сквозь облако сладостной эйфории. Движение через полное обновление глубинной сущности человека… Возвращение домой – одно из самых ярких событий, случающихся в переполненной серыми буднями жизни. Но, чтобы это понять и прочувствовать, человеку обязательно нужен какой-то пустяк, какая-то житейская мелочь…»

«– Отъезд ему нужен, сир, всего-навсего – отъезд. Не уедешь – не вернёшься. О каком возвращении домой Вы мечтаете, если никогда не были в Раттанаре? Впрочем, любой вправе мечтать, как он хочет и о чём он хочет. А Ваша мысль о глубинной сущности – это здорово! Просто замечательно! Можете в этом не сомневаться, сир – так считаю и я, та самая Ваша глубинная сущность…»

«– Сущность – это точно… Та ещё… сущность… Почему ты уверена, что я не возвращаюсь домой – разве мы с тобой не земляки?»

«– Тыц-грыц! С чего это мы с Вами земляки, сир? Вовсе даже не земляки».

«– А мне одна особа совсем недавно доказывала, что родина у неё – Чернигов и, немножечко, Одесса. Чуть ли не пяткой стучала в грудь и кричала, что всех порвёт за Украину, как мавпа газету. И после этого я тебе не земляк?»

«– Так оно и есть, сир. Я, само собой, Вам – землячка. По рождению моей личности, так сказать. А вот вы мне – нет. Тут даже и спорить нечего. Нельзя же, в самом деле, так откровенно, я бы даже сказала, не побоюсь этого слова – нахально, примазываться ко мне! Вы, сир, кто?»

«– Кто?»

«– Вы приглашённый со стороны король. Варяг, так сказать. Нет у Вас в Соргоне ни родины, ни дома. Вот когда Вы свою работу выполните, когда Соргон избавится от Масок, вот только тогда мы, старожилы, и подумаем над вашим гражданством. Может быть, и позволим вам считать Раттанар своей второй родиной. А до тех пор – фигушки – никакой Вы мне не земляк…»

«– Зря ты такая упрямая и несговорчивая, Капа. Давай попробуем порассуждать вместе. Всё очень легко, сверкающая ты моя. Смотри: раттанарская Корона выехала – раттанарская Корона возвращается. Согласна с этим?»

«– Вполне, сир».

«– А под Короной всегда – кто?»

«– И кто же?»

«– Под Короной, Капа, всегда – король. Значит, король тоже выехал – король возвращается. А кто сейчас король? Правильно, я! Получается, что как король, я возвращаюсь в Раттанар, хотя прежде там никогда не был. Понятно, солнышко моё?»

«– Что-то в ваших рассуждениях неверно, сир, никак не соображу – что. Но я подумаю и найду, где вы меня дурите: время ещё есть».

«– Вот-вот, подумай, а я природой пока полюбуюсь…»

Любоваться, правда, было особенно нечем. Разве что снегом под копытами коней, или снегом на деревьях, растущих вдоль дороги, а то и снегом, кружащимся в воздухе. «Красота неописуемая, сир. Только, на мой невзыскательный вкус – снега маловато. Шутю, сир». Мелкий снежок шёл весь день и припорошил, словно присыпал пудрой, и Василия, и едущего рядом с ним Бальсара, и сотню солдат, два десятка из которых маячили где-то впереди – дозором, а остальные жались вокруг короля и мага, закрывая их от неведомой напасти.

Движение на дороге было почти никакое: редко-редко отряд обгонял попутные сани или разъезжался со встречными. Как это не удивительно, но короля узнавали все, даже те, кто ехал навстречу, и путники обменивались вежливыми поклонами, но с достоинством, без придворного подобострастия.

«– Знаешь, Капа, тот физик, который сможет открыть механизм мгновенного распространения слухов, наверняка получит ключ к самым сокровенным тайнам природы. Куда там скорости света – шепнул словечко, и ты – в другой галактике…»

«– Ну, и к чему этот бред, сир? Вы в Соргоне уже без малого… – начала высчитывать Капа, – …два пишем, семь на ум пошло… корень квадратный из минус единицы… или лучше кубический?.. берём десятичный логарифм… интеграл… экстраполяция…»

«– Скоро ты там?»

«– Не мешайте, сир, а то собьюсь… Ну, вот, сбилась… Теперь всё сначала начинать… Почему Вы всегда стараетесь мне как-то помешать, что бы я ни делала? В Чернигове на машинке печатать не разрешили, теперь мои математические выкладки Вам покоя не дают. Скажите спасибо, что я вычисляю в уме, а не на счётах: там костяшки грохочут – будь здоров».

«– А просто дни подсчитать ты не пробовала?»

«– Так и норовите, сир, схватить, что полегче… Да и как же я их подсчитаю, если у меня пальцев нет – загибать? Имейте терпение к слабой женщине… Всё, готово… Итого, у меня получилось примерно четырнадцать дней, плюс-минус трамвайная остановка. Видите, что значит научный подход к проблеме. А подсчитать на пальцах даже Вы не смогли бы – пальцев на руках только десять, не хватило бы…»

«– Есть ещё пальцы на ногах, и тоже десять, вместе с руками вполне достаточно».

«– Абсурд, сир! Где вы видели, чтобы кто-то считал на пальцах ног? Нарушение традиций, а математика этого не терпит. К тому же, они загибаются только все одновременно. Не верите – попытайтесь… Но мы отвлеклись от темы. Так почему вас, всё-таки, удивляет, что спустя четырнадцать дней едущие Вам навстречу люди узнают короля, о котором они уже слышали, да и на монетах насмотрелись на его портрет? Вы забыли, что Ваше инкогнито приказало долго жить ещё в первый наш день в Соргоне! Вас сейчас только слепой не опознает, и то, если Вы будете молчать и затаите дыхание…»

Словесная дуэль короля с Короной, полная взаимных нападок и колкостей, с перерывами растянулась на всю поездку, пока не была прервана докладом одного из солдат:

– Впереди – мост через Искристую, Ваше Величество. Мы уже на границе Раттанара.

– Это тот самый, Бальсар, вашей работы?

– Он, сир. Выглядит неказисто – очень спешили, но за прочность я ручаюсь, – Бальсар явно заливал для скромности – мост был красив, и он знал об этом. – Разве за два дня сделаешь что-нибудь путное?

Короткий зимний день угас больше трёх часов назад, но мост, неказистый Бальсаров мост, был хорошо виден на всю длину. И ни ночь, ни мелкая снежная пыль, всё ещё летящая с неба, не были этому помехой. Король, пребывающий в возбуждённом винными парами состоянии ума, тут же назвал Капе причины такого явления.

«– Во-первых, – пояснил он своей собеседнице, – ночь зимой не может быть абсолютно чёрной, когда на земле лежит снег. Такое белое изобилие ничем не затемнишь, а на фоне снега вполне различимы любые предметы. Во-вторых, рельеф местности – горы и ущелье, а также породы, из которых эти горы состоят, вполне могут вызвать к жизни эффект интерференции у той ничтожной доли фотонов, что сумела достичь земли через тучи…»

«– С чего бы это я так много болтала: мост освещён фонарями, сир. Целых двадцать штук… Будто Вы их не видите!»

«– Я надеялся, что не видишь ты, и, кажется, зря. А как ты их так быстро сосчитала без помощи пальцев и корня из минус единицы?»

«– Я помню с того раза, как была здесь с королём Фирсоффом, сир. Бальсар называл количество фонарей в проекте. Да, Вы и сами должны помнить – девять последних дней жизни Фирсоффа, небось, вызубрили наизусть. Вы хоть понимаете, что теперь будете идти только по его следам? Что закончилась Ваша самостоятельная жизнь?»

«– Что бы мы не делали, мы всегда, Капа, ходим по следам тех, кто был до нас, и нет в этом ничего позорного или постыдного. Мало кому удаётся стать первопроходцем… Преемственность поколений – она в этом и состоит. Не так ли, разлюбезная ты моя?»

А Бальсару король сказал:

– Замечательный мост, мастер, хоть и неказистый. – И прокричал уже для всех, пришпоривая Грома: – Я заночую в Каштановом Лесе, господа, в трактире «У моста»…

3.

Трактир был набит народом, как говорится, под завязку: деревня Каштановый Лес третий раз за неполные два десятка дней принимала у себя раттанарского монарха. По дороге на Аквиннар, на Совет Королей, здесь погостил, из-за упавшего моста, король Фирсофф. Одного этого факта хватило бы для разговоров до начала весны, когда крестьянские хлопоты и заботы разгоняют говорильный клуб, и в трактире остаются только пьяницы и лентяи. Деревенские мудрецы, обсуждая за пенистым пивом это событие (конечно же, не мост – какое им дело до моста, когда и своих дел – по горло), уже начинали сходиться во мнении, что король – мужик ничего, головатый, хотя, наверное, старенький для такой важной работы. Но толком обсосать эту мысль не хватило им времени: гибель королей, в том числе, и Фирсоффа, выдвинула на первый план самый насущный вопрос – что будет дальше, чего теперь ждать глядящему в будущее с неизменным крестьянским оптимизмом земледельцу? То, что лучше не станет, разумелось само собой. Но вот, где ждать ухудшения, и как велико оно будет? – стало единственной темой жарких трактирных дебатов. И опять ненадолго.

Поползли по деревне тревожные слухи, один страшнее другого, и посыпались на крестьян знамения и знаки: перестала доиться корова у старосты – страшно, волк забрался в овчарню к кузнецу и задрал его старую, седую от времени козу, которой самой вот-вот подыхать, а есть не стал, побрезговал – страшно. А тут вдруг петух самого трактирщика Дахрана, в полночь, свалившись во сне с насеста, спросонок закукарекал, и в деревне решили – быть войне. Правда, ещё днём, до петуха, промчался через Каштановый Лес воинский отряд – Илорин спешил на подмогу королю Василию – может быть, поэтому заволновались о грядущих битвах мужики. Но случай с петухом только укрепил зародившиеся у крестьян подозрения. Если бы только петух… Скисло в трактире всё молоко, враз, одномоментно – это уж, точно, было не к добру.

Потом заговорили о баталиях. Военный угар, принесенный мелким торговцем из Скироны, перемутил всю деревню: после двухдневного проживания короля Фирсоффа Каштановый Лес считал себя уже чуть ли не столицей Раттанара, и беды своих королей не отделял больше от горестей собственных. В трактире самые пьяные и самые смелые, объединившись, тут же решили брать дедовы-прадедовы мечи и идти сражаться: обижают в Скироне, де, нашего короля! Он ещё новый, только-только на трон взошедши, а его – сразу бить, и нет, чтоб по человечески, как люди делают – надо же, лысых каких-то подсылают. Вона как уходили батюшку лысые – лежит, бездыханный, в чужом дворце, и некому на скиронцев навести укорот… И чуть было не пошли, и конец бы пришёл Скиронару, но… За малым всё встало: воеводой каждый видел одного только себя, а всех других – не выше звания рядового. Так в ссорах и ругани погибло хорошее дело, и спасся, на этот раз спасся переполненный лысыми злодеями Скиронар…

Учитывая серьёзность происходящего в Соргоне, выставили деревенские мужики посты на дорогах, не для защиты – себе пока угрозы не видели. Информация была нужна, точные сведения. Всех останавливали, кого по силам было, и теребили, расспрашивали, и, напоив, отпускали с извинениями. Таким нелёгким способом узнали о битве за Раттанар, и снова чуть не поднялась деревня – спасать королеву Магду от той же лысой напасти: ишь, куда, мерзкие, забрались. И опять не пошли – передрались, выбирая воеводу.

И быть бы ссорам и дракам в деревне теперь главным зимним развлечением, если бы не пришёл из Скироны печальный обоз с телами погибших. Грустным был второй приезд короля Фирсоффа в Каштановый Лес. В деревне, кроме раттанарцев Брашера, знали всех убитых – их принимали на постой в прошлый раз, и завыла, заплакала дружно деревня. В каждом доме взахлёб рыдали по бывшему своему постояльцу, но, общее, горе объединило рассорившихся воевод, а непререкаемый военный авторитет – капитан Паджеро – и вовсе всех примирил, разъяснив, что идти никуда не нужно. Следует наточить мечи и сидеть, ждать, пока позовёт король, и сам станет у них воеводой.

Присмирели и пьяные, и смелые, насмотревшись на смерть от врага воочию. Но пьяная удаль, уйдя, не оставила в их сердцах пустого места – гнев за убитых заполнил его. Позови сейчас кто-нибудь на битву за правое дело, вся деревня пойдёт, как один, и – горе врагу, перебившему свиту Фирсоффа…

Итак, трактир был переполнен: кроме обычных для зимнего времени посетителей здесь были и маги из школы зодчества. Как оказалось, Бальсар через Илорина дал знать своим подчинённым, что скоро приедет, и любитель раттанарского крепкого Аксуман уже двое суток не покидал трактира, чтобы не пропустить дорогого шефа. С ним беспробудно ждали директора все преподаватели школы. Такой наплыв магической интеллигенции не мог не вызвать у деревенских умников острого желания пообщаться с магистрами «за жизнь», и каждый мужик посчитал своим долгом задать подпившим чародеям пару-тройку вопросов на злободневные темы.

К приезду Василия лыко с трудом вязали и те, и другие, и потому освободить дальний зал для короля оказалось делом непростым, и особу монарха многие лицезрели в упор, но на утро мнения о новом короле сильно разнились: каждый запомнил короля в зависимости от количества выпитого. Король, по рассказам очевидцев, был ростом от полутора до двух с половиной метров, лет ему было, этак, от двадцати пяти до восьмидесяти, и одет он был в соответствии с индивидуальной фантазией очевидца. Лицом Василий оказался гладко выбритый бородач, с обросшей густыми кудрями – до самых плеч – лысиной. Глаза голубели карими зрачками, и был король очень крепкого сложения хиляк. Общим в рассказах о короле было только одно свойство: ничего похожего на монетный портрет в облике Василия не запомнил никто. Что, впрочем, никоим образом не делает жителей Каштанового Леса менее верноподданными, чем прочих обитателей обоих королевств.

Добившись для короля относительного уединения, трактирщик Дахран принялся хлопотать вокруг него и Бальсара, а также вокруг гостей Его Величества – приглашённых Василием за свой стол пока ещё вменяемых магов. По случаю первого своего хождения в народ, король пожелал видеть за своим столом и деревенского старосту, потерявшего от волнения дар речи, но успевшего смотаться домой – надеть рубаху с вышитыми петухами. В ней он и мёрз среди одетых в шубы сотрапезников: тепла в трактире явно не хватало, несмотря на жаркий огонь в каминах – народ постоянно шастал туда-сюда, напуская с улицы холода. Дахран, по знаку короля, накинул на старосту овчинный тулуп и поднёс чару доброго вина. С этого пиршество и началось. Гуляли от души, но осмотрительно: новый король слегка настораживал. Тут тебе и гномий костюм, и выигранная битва, и пара повешенных баронов – высших дворян не пощадил, что же сделает с нами, простонародьем?

Король был задумчив, выпивал и закусывал в меру, говорил мало – так, всякие пустяки… Узнав от трактирных завсегдатаев о нападении на Раттанар, он в который уже раз почувствовал, насколько хрупок достигнутый им успех, и как ещё слаба обретённая им сила. Подкинутая Капой идея – о хождении по следам Фирсоффа – вдруг проросла гроздью воспоминаний из жизни мёртвого короля. Картинки прошлого и настоящего накладывались друг на друга, смешивая слои времени, и Василий видел барона Тандера, неловкого и одновременно грозного, в этой комнате, за этим столом, излагающего свой план борьбы с гоблинами, живого, подвижного, горячего от распирающих идей… А поверх наплывало мёртвое лицо там, в санях, с выбитым стрелой глазом… Вот смеющееся лицо Морона в облаке из кружев и лент, и сразу – оно же, изуродованное ударом меча, кружева порваны, ленты смяты… Барон Яктук, напыщенный, холёный. – Мы, Яктуки, – говорил он всегда и всем. И рана на виске, и стало Яктуков на одного меньше… Демад, обжора и учёный, и неизвестно, кто в нём сильнее. Вечно жующее лицо, даже когда не ест. И вот он – не жующий, со сломанным луком в руках, такой же невообразимо толстый, но – мёртвый… Сурат… Тараз… Нет, там, в Скироне, у саней с убитыми, боль, пришедшая к королю, была только тенью той боли от потери всех этих людей, что навалилась на него сейчас. Да, трудно будет идти по следам Фирсоффа… А путь только-только начинается!

Вспомнилось ещё одно обязательство мёртвого короля:

– Трактирщик! Дахран! Где Бобо, что с ним?

– Беда, Ваше Величество, Не знаю, что и делать. Вбил себе в голову, что это он виноват в смерти короля Фирсоффа. Почти не ест, из комнаты не выходит, и плачет, плачет, не переставая, с тех самых пор, как провезли через деревню тело Его Величества…

– Я хочу его видеть, Дахран. Приведите… – король в сомнении посмотрел на хмельную братию за своим столом. – Нет, уж лучше мы сходим к нему. Мастер Бальсар, надеюсь, вы не против составить мне компанию?

В комнату к Бобо вошли двое, король и маг. Трактирщик, полный надежды, остался снаружи и приложил ухо к двери. Не осмеливаясь мешать королю, он не желал уходить, пока не определится судьба сына.

Бобо лежал ничком на кровати, и маленькое тельце содрогалось в конвульсиях безудержных рыданий. На вошедших он не обратил никакого внимания. Василий заговорил тихим спокойным голосом, вроде и не мальчишке, а так, в пространство:

– Король Фирсофф был человеком чести, и был человеком долга. Он служил Раттанару, и благо королевства ценил выше собственной жизни. И такого же отношения к делу он требовал ото всех, кто был рядом с ним. Добраться до Совета Королей он считал благом для королевства и считал своим долгом. Он попал бы туда в любом случае, и только смерть могла помешать его планам. Обратиться за помощью к мастеру Бальсару – это был самый простой способ преодолеть пропасть, и к нему прибегли бы, с твоей подсказки или без. Ты же не единственный житель Каштанового Леса, знающий о существовании школы магического зодчества. Любой напомнил бы королю о Бальсаре, нужно было только время подумать. Да и сам король знал о школе, и обязательно вспомнил бы. Просто ты сообразил раньше всех, потому что искал возможности прибегнуть к покровительству короля…

Рыдания прекратились. Бобо, всё ещё изредка всхлипывая, слушал Василия, не меняя позы.

– Мы, живые, всегда чувствуем свою вину перед мёртвыми. Это нормально для нормального человека. Меня тоже преследует чувство вины перед Фирсоффом за то, что я занял его место. Я знаю, что не виноват – что так случилось безо всякого моего участия. Но, вот, чувство вины не проходит, несмотря на то, что я знаю – моей вины в этом нет. Ты представляешь, каково сейчас капитану Паджеро, долг которого был охранять короля? Исполняя последний приказ Его Величества, он сражался, пока не ушёл Гонец с Короной Фирсоффа. Но дело в том, что Гонец появляется только после смерти короля. Значит, сначала должен был умереть Фирсофф. Повиноваться королю – тоже был долг Паджеро. Два долга, а решение только одно. Теперь капитан страдает, виня себя за смерть короля, хотя и понимает, что, не подчинившись Фирсоффу, всё равно его бы не спас, а Корона была бы потеряна. Последняя соргонская Корона. – Василий повысил голос: – Встань, Баллин, сын трактирщика Дахрана, вытри слёзы. Тебе повезло встретиться с замечательным человеком и прекрасным королем и горе твоё велико от его смерти. Но не заливай его слезами, лучше докажи, что Фирсофф не ошибся, давая тебе Рекомендацию Короны…