Текст книги "Траурный кортеж"

Автор книги: Василий Доконт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)

Бобо поднялся и, шморгая носом, вытянулся перед королём.

– Вот так-то лучше, Бобо. Мастер Бальсар, не могли бы вы проверить, есть ли у рекомендованного королём в обучение отрока магические способности?

Бальсар не успел ответить, Баллин опередил его:

– Есть, Ваше Величество! У меня есть магические способности…

– И что же вы умеете делать, коллега? – заинтересовался Бальсар.

– Я умею скисать молоко…

– Что-что!?

– Я умею скисать молоко. Я так хотел, я так старался отомстить убийцам короля… Я очень-очень хотел… Я изо всех сил желал им смерти… Не знаю, пострадал ли там кто-нибудь, или – нет, но у отца прокисло всё молоко…

– Какой замечательный у вас дар, коллега!

Так выяснилась история одного из знамений, перепугавшего всю деревню…

Позже, когда король уже засыпал, удобно устроившись на кровати Дахрана, с его, трактирщика, кстати, настойчивого согласия, робкий ещё королевский сон потревожила Капа: «– Забыла поздравить Вас, сир, с возвращением домой, на родную землю Раттанара…». Тем самым, отменив свои прежние на этот счёт соображения. И снова, по-видимому, была права… Всякий уже знает, что она – всегда права!

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
КОРОЛЕВСКИЙ ВАЛЬС

ГЛАВА ПЕРВАЯ

1.

Постоялый двор «Петух и собака» в городе Мургабе оказался на удивление пуст. После битком набитого деревенского трактира подобная пустота неслабо радовала усталый королевский глаз. Да, что там – глаз, весь Василий, каждой клеткой измученного двухдневной верховой ездой тела, отдыхал на этом курортном безлюдье. Не все, как оказалось, навыки можно передать одной только рефлекторной тренировкой памяти мышц. Навык выносливости, например, не передался.

«– А я тут при чём, сир? – оправдывалась Капа. – Я и так сделала, что могла. К мышечным рефлексам у Вас претензии есть? Нет? Вот и молчите себе…»

Король и молчал, со всех сил стиснув зубы, чтобы никто из солдат не заметил, какой слабак их король. Многочасовые тренировки не заменишь привитыми рефлексами – это была плохая новость для Василия, привыкшего уже считать себя мастером во всех военных умениях. Хорошо было, что проявилась она сейчас, а не на поле боя. Король прикинул и так, и этак, и сделал неутешительный вывод: рефлексы не сработают, когда от усталости не движутся мышцы. Тренировочный бой в Чернигове с Эрином не в счёт – мечи были деревянными, да и били ими не в полную силу. Сражение за Храмы тоже нельзя было воспринимать серьёзно: оно состояло из множества коротких стычек, где Василий был то пешим, то конным, и в промежутках успевал передохнуть…

«– А в победном бою у стен Скироны Вы и вовсе отделались одним ударом, – радостно поспешила на помощь королю Капа. – И вылёживались после него целых пять дней!»

«– Да, длительной, многочасовой рубки в пешем строю мне, пожалуй, не выдержать. Жалко мне себя, но ничего не попишешь – буду тренироваться… Вот налажу свой быт в Раттанаре, составлю распорядок дня и сразу – за тренировки».

«– Правильно, сир, но лучше начнём прямо сейчас. Эй, кто там есть! Поединщика нам подавайте! Немедленно!»

«– Как же я иногда рад, что тебя никто не слышит, кроме меня! Живого места на мне не осталось, а ты – поединщика. Совесть имей!»

«– А Вы это, сир, чево – хочете мастером стать? – зашамкала по старушечьи Капа. – Безо всяких там трудностёв? Или сложностёв там всяких? Испужались преград ерундовинных, застращалися делишком махоньким? Не видать Вам, напуганным страхами, ни полпальца красавицы-девицы…»

«– Она у тебя что, по частям?»

«– Кто по частям? – в растерянности Капа заговорила своим обычным бархатным голосом. – По каким частям, сир?»

«– Девица-красавица твоя. По полпальца каждому храбрецу – вот оно, справедливое и, одновременно, мудрое решение! По полпальца давать – на всех желающих хватит. Значит, обижаться не будут, потому что у каждого есть. Поэтому решение справедливое. А, поскольку, эти полпальца от красавицы и даром никому не нужны, то и ссориться не будут – не из-за чего. Поэтому решение мудрое…»

«– Да, ну Вас, сир… Вам бы только хи-хи надо мной строить, да дразнить меня, несчастную…»

«– Я вот что думаю, дорогая несчастная. Маскам выгодны долгие битвы, ведь пустоголовые не чувствуют усталости, и тупой своей настойчивостью рано или поздно завалят любого воина, даже самого лучшего. Нам надо стремиться к быстрым победам, тогда потеряем меньше людей. И сохраним больше претендентов на полпальца твоей красавицы…»

Капа не ответила, и король понял, что просто так насмешка ему с рук не сойдёт. Против ожидания, гроза не разразилась сразу, а потом стало не до сведения личных счётов: приехал Илорин с письмом от королевы Магды, и государственные дела избавили короля от неминуемой расправы. Что-что, а дело с играми Капа не мешала. Ну, почти не мешала…

Королева поздравляла Василия с победой, благодарила за сочувствие, сообщала о том, что хочет быть рядом с мужем и присоединяется к обозу. Она просила короля передать прокурору Рустаку, через Илорина, порядок церемонии по встрече его, Василия, в столице. Подписано письмо было: «Ваша верная подданная Магда».

Василий прочитал, Василий задумался, Василий удивился.

– Так-так-так, – сказал он. – Вы знаете, о какой церемонии идёт речь в письме Её Величества, лейтенант?

– Так точно, сир! Её Величество объяснила мне… – и лейтенант толково и коротко пересказал королю суть проблемы.

Король выслушал, король обдумал, король сделал выводы. Дело оказалось вот в чём: психология столичного жителя несколько отличается от психологии провинциала, и связано это, прежде всего, с размером понятия «родина». Да простят меня провинциалы, но обитатели стольного града вкладывают в это слово большее территориальное пространство. Для них родина – земля в пределах государственных границ, никак не меньше. У провинциала площадь родины ограничена землями села, города, района, области, наконец. Было бы ошибкой считать, что провинциал не видит границ государства. Видит, и прекрасно различает понятия «свой» и «чужой», общаясь с соотечественниками и иностранцами. Но по настоящему он привязан только к тому клочку земли, который считает родиной, и живёт только его интересами. Здесь и возникает ещё одно различие между провинциалом и столичным жителем, и заключается оно в понятии «любовь к родине».

Любовь к родине столичного жителя велика, как и сама родина и… неконкретна. Она похожа на любовь дамского угодника, любящего всех женщин мира вместе, скопом, услужливо сюсюкающего с ними, со всеми, при встрече, причём, количество женщин не имеет для него значения, лишь бы только не одна. А так, тысячей больше, тысячей меньше – без разницы: любит, и всё. Ему, привыкшему любить большими числами, с ними, большими числами, и управляться легче. Поэтому руководить государством труба зовёт именно столичных жителей.

Провинциал же любит индивидуально, но зато преданно и рьяно, и за малую свою родину пойдёт на любые жертвы. Именно провинция даёт большинство героев в трудный для государства час. Однако, это не означает, что провинция не в состоянии дать государственного деятеля своей стране, как и столица – героя. Но и тут существует разница: столичному герою не обязательно покидать столицу, а вот провинциалу – переезд, в столицу, обязателен. Как же без этого попасть в государственные люди?

Корона при выборе короля никогда не покидала столичных стен ни в одном из королевств Соргона. Не было такого прецедента, а, значит, не было и церемонии для чествования нестоличного, тем более – иномирского монарха. Варяг Василий заставлял ломать головы лучшие соргонские умы, плодя сложности в общении со своей персоной одним лишь только существованием. Этикет постоянно трещал по швам, так же, как и столетние традиции.

Нет, пришлых королей чествовали, их красиво принимали и за ними красиво ухаживали. Но то были гости из соседних королевств, а церемония для гостей никак не могла не быть оскорбительной для своего родного короля, пусть он и десять раз гость в этом мире. Боги упаси, ещё подумает, что это намёк на временное его положение: мол, не признаём тебя, и всё тут!

Не зная, как быть, раттанарцы решили искать совета у самого Василия: скажи нам, что делать, и мы обязательно тебя отчествуем по твоим пожеланиям. В Скироне обошлось без чествования, но там король сначала въехал, завоевал, стал правящим королём, и потом – только был узаконен в этом качестве. Поздно было чествовать того, кто уже и так правил.

«Скирона – нам, раттанарцам, не указ, мы и сами – с усами» – так, примерно, понял просьбу научить прокурора традициям собственного въезда в столицу Василий. Но почестей ему не хотелось. Никаких почестей. Даже разобиженная королём Капа, уловив в мыслях Василия промелькнувшее вскользь шутливое словечко «отчествуем», вложила в него некий неприличный смысл и ехидно хихикнула, не проявив своего отношения к почестям как-то иначе.

– Вот что, лейтенант. Ответа я писать не буду: с Её Величеством увижусь уже завтра, когда догоню обоз. Там и поговорим. Прокурору на словах передайте: я хочу придти в Раттанар незаметно, как пришёл в Скирону. Любые почести новому королю неуместны, пока не предано земле тело его предшественника. Вы меня хорошо поняли, лейтенант? Запомните: мне – никаких почестей! Только постарайтесь изложить это Рустаку так, чтобы у него не осталось обиды – я не отчитываю его, я просто излагаю свои пожелания… Кого следует чествовать при въёзде обоза в Раттанар – это короля Фирсоффа и его свиту, живших для Раттанара, и умерших ради блага Раттанара. Пусть прокурор сам решает, как встретить обоз с погибшими раттанарцами. Ну, неужели я должен подсказывать городу, что нужно делать при прощании с королём, правившим в нём в течение тридцати лет!?

2.

Отвертеться от обсуждения темы въезда в Раттанар королю не удалось, и помешала этому Магда. Когда Василий добрался до лагеря ставшего на ночлег обоза, его встретила тёплая компания поддатых подданных. В ней, вдобавок к Эрину, барону Инувику и Паджеро, были ещё прокурор Рустак, барон Геймар, глава Маард, командор Тусон и мастер Бренн. По-видимому, процесс знакомства раттанарцев с первым рыцарем и князем Ордена был в самом разгаре, что не укрылось от проницательной Капы.

«– Не ждали! – наябедничала она королю. – Это, наверняка, затея Эрина».

«– Я думаю, здесь отмечают возвращение Паджеро и Инувика, Капа. Всё-таки это чудо, что они остались живы».

– Сир, Вас желает видеть Её Величество, в своём шатре, – Илорин, показывая, махнул рукой. – Я провожу Вас.

– Продолжайте, господа, продолжайте, – сказал король, проходя мимо замершей в смущении компании («Хоть сейчас в музей восковых фигур, сир»). – Мы познакомимся с вами позже.

«– Вы сумели подбодрить их всего двумя словами, сир! Хи-хи-хи! Похвалы и одобрения из Вас так и лезут, так и прут… Хи-хи-хи…»

В шатре, кроме королевы, Василий застал нескольких женщин. Память Фирсоффа подсказала имена трёх: Верховная жрица Матушки Апсала, внучка советника Лонтира Сальва – фрейлина Магды, ещё одна фрейлина – Огаста… Имя четвёртой не знала даже Капа, но, судя по возрасту, она тоже была фрейлина.

– Рада видеть Вас, сир!

– Рад видеть и я Вас, Ваше Величество! Рад видеть вас, дамы!

– Простите, сир, что не вышла Вам навстречу, как подобает Вашей подданной, но я… но мне…

– Я всё понимаю, Ваше Величество, Вы нездоровы – именно поэтому госпожа Апсала здесь. У Вас усталый вид, может, перенесём нашу встречу? – Магда, и в самом деле, выглядела очень больной. К тому же, она была выше короля, и разговаривать ему было не удобно. – В любом случае – садитесь, Ваше Величество. Впредь попрошу Вас в моём присутствии не вставать: мы с Вами равны по положению, и Вы – женщина. К вам, госпожа Апсала, это тоже относится.

– Я уже больше не королева, сир. Да и быть ею не желаю… Эта должность забрала моего мужа – единственное ценное, что было в моей жизни… Девушки, оставьте нас…

– Девушки, задержитесь на минутку. То, что я хочу Вам сказать, Ваше Величество, должен знать весь Раттанар, и я прошу вас, дамы передать мои слова вашим близким, друзьям, знакомым… Я не могу издать по этому поводу указ, поэтому вам придётся поработать моими глашатаями. Вы заблуждаетесь, Ваше Величество, считая, что со смертью Вашего мужа перестали быть королевой. На общественной лестнице есть ступени, взойдя на которые, человек уже не может сойти вниз. Король однажды – король навсегда! Хотите Вы того или не хотите, но королевой Вы останетесь до конца своих дней, чем бы Вам не пришлось заниматься. Да и после смерти Вас иначе, как королевой, никто не вспомнит. Я понимаю Вашу утрату, я понимаю Ваше нездоровье, я понимаю Ваше нежелание нести ответственность за судьбу королевства – Вы устали, Вы горюете, Вы больны. Но у меня нет другого выхода, как только просить, даже умолять Вас продолжить своё правление в Раттанаре. Вы – королева уже тридцать лет, я – всего несколько дней король. Того, что Вы знаете о внутренней жизни королевства, мне не узнать никогда, Ваше Величество. Мне некогда этому учиться, моё дело – война. Нет ничего проще, чем разрушить налаженную мирную жизнь страны, и разрушить так, что потом – не восстановить. Я не хочу этого. Возьмите на себя, Ваше Величество, заботу о жизни королевства, и воевать мне станет легче. Мы оба – наследники короля Фирсоффа, и наша с Вами задача – наследство это сохранить. Я рассчитываю на Ваше понимание, полную поддержку и помощь, Ваше Величество…

Дамы, можете идти, вы свободны, – король подождал, пока фрейлины вышли. – Что касается Вашей болезни, то способы её лечения мы завтра, вместе с госпожой Апсалой, обсудим во дворце – у палаток слишком тонкие стены… Вам надо время, чтобы обдумать мои слова: оно у Вас есть, но только до завтрашнего приёма… Да, Вы хотели меня видеть! Не по этому ли поводу, Ваше Величество? Извините, что не дал Вам высказаться первой…

– Я обдумаю Ваши слова, сир. Но сказать Вам я хотела вот что: король не имеет права незамеченным проникать в свою столицу, когда каждый житель с нетерпением ждёт его прихода. Король – символ власти, её живое воплощение, а честная власть не движется тайными тропами. Люди должны видеть, как их король входит в город, особенно после того, что случилось у Скиронских ворот. Там они ждали Вас, и там они были обмануты. Не обманывайте их ожиданий ещё раз, дайте им посмотреть на себя. Это их право, сир, за которое они заплатили своей кровью. Ведь они не требуют от Вас многого – всего лишь капельку внимания, проявленного ко всем вместе, и немного уважения к ним, ко всем. Вы для них – король-победитель, король, за которого они уже сражались, и для которого сберегли столицу. Вы – король, за которого они будут сражаться вновь…

– Простите, Ваше Величество, что перебиваю Вас… Вы очень убедительны, и Ваши слова только ещё раз доказали мне, что на троне Раттанара Вы – незаменимы. Уверяю Вас – я не собираюсь прятаться от жителей города, я всего лишь не хочу никому не нужных сейчас почестей, которых не удастся избежать, если проводить какую-либо церемонию встречи. Мне никогда не нравились всякие там церемонии, и завтрашнего приёма будет, на мой взгляд, вполне достаточно, чтобы показать жителям столицы, что я уже здесь…

– Что вы думаете, Апсала, о короле? – спросила Магда жрицу, когда Василий откланялся для встречи с военными: выслушивать их доклады. – Не слишком ли он прост и прямолинеен?

– Он не так прост, каким кажется, Ваше Величество, и мы убедимся в этом завтра, обсуждая Ваше здоровье. Я думаю, он знает Вашу тайну, и уже решил, как её сохранить. И он решил, что Вы останетесь на троне Раттанара, а решения он выполнять умеет…

3.

От лагеря до Скиронских ворот было всего четыре часа ходу, и сани печального обоза достигли городских стен к часу дня. Убитых ввозили в Раттанар такими же, какими подобрали их на поле боя. Только лица обмыли от крови, да расчесали волосы. И въезжали по подъёмному мосту с левой новой цепью сани с телами в изрубленных кольчугах, с искажёнными смертью лицами.

На первых санях лежал Фирсофф, сжимая безжизненными руками, со сплющенными тяжёлой работой пальцами – пальцами каменщика, рукоять меча прекрасной гномьей работы, на котором не остаётся зазубрин. Ноги мёртвого короля были прикрыты богатым ковром по совету Василия:

– Пусть смотрят королю на лицо, а не на подошвы сапог: вид безжизненных ног вызывает у зрителя жалость к покойному, а мне нужна ненависть к врагу…

И ноги прикрыли всем павшим.

В изголовье Фирсоффа сидела на санях гордо выпрямившаяся Магда и смотрела полными болью глазами на стоящих вдоль дороги горожан. Руки заглянувших в её глаза людей искали у пояса рукояти мечей и кинжалов, и, находя, хватались за них до белизны в судорожно сжатых пальцах.

«– Ненависти и боли, сир – хоть мешками собирай. Ничего вокруг, кроме боли и ненависти. Я не слышу других эмоций, сир».

Василий шёл рядом с санями Фирсоффа, стараясь в движении своём не обгонять сидящую на санях Магду. Он был тем же простачком в гномьем костюме, с усталым невыразительным лицом, и казался совсем маленьким в сравнении с гордо выпрямившейся королевой. Его бы не узнавали, если бы не портреты с монет, но, и, узнавая, не сильно обращали внимание. Будучи на виду, он оставался почти не заметным, как того и хотел.

Дальше, через небольшой промежуток, шли сани мёртвой свиты мёртвого короля – последний выезд Фирсоффа, его траурный кортеж. Рядом с санями, не разрывая их длинного строя, шли сановники королевства и родственники, и друзья убитых. Кто был слаб, и не мог идти долгую дорогу по городу – до дворца, присаживался на сани к потерянным близким, скрывая их от молчаливых народных толп, и тогда не видели зрители лиц мёртвых, но видели горе на лицах живых. Куда его, это горе, спрячешь?

Ехала на санях дама Сайда, баронесса Лонтир, сидя у тела своего мужа-советника, рядом шла, держа её за руку, бледная от горя Сальва. С другой стороны саней тяжело шагала беременная, на последнем месяце, вдова Тараза, подсадив к телу отца двух сыновей: трёх и пяти лет. Возле следующих саней шёл, сцепивши от ненависти зубы, Яктук, командир роты Водяного. Он смотрел то на отца с пробитым стрелой виском, то на идущую впереди Сальву: держится ли, не нужна ли ей его помощь?

Шли родственники и друзья Морона, Сурата и барона Тандера. Шли родственники погибших стражей. Сотни и сотни людей шли в составе кортежа, тысячи смотрели на его молчаливое движение. Родственники выплакались, отголосили ночью, в лагере, и только редкими приглушенными всхлипами нарушали торжественную тишину торжественного шествия мёртвых…

Король Фирсофф возвратился в свою столицу.

4.

Близился конец движения: сани с Фирсоффом уже въехали на Дворцовую площадь. Василий этому рад был несказанно – его по-прежнему ломило от непривычки к верховой езде, а после седла долгий путь пешком – вовсе не отдых.

«– Добрались, сир! – довольно щебетала Капа. – Вот он, дворец раттанарских королей. Мы – дома, сир!»

Но не всё так складывается, как мечтается.

– Я вызываю тебя, самозванец! – окрик был громкий, близкий и настолько неожиданный, что король вздрогнул. Над Дворцовой площадью, и без того примолкшей, сгустилась тревожная и глубокая, до звона в ушах, тишина.

– Не сейчас, – не оборачиваясь, бросил в толпу Василий, стараясь сохранить невозмутимый вид. – После похорон.

Рядом, за правым плечом короля, лязгнул тащимый из ножен меч, потом послышались женский всхлип «Не-е-ет!» и вязкий звук пронзаемого мечом тела.

«– Ну, что же ты, Капа! – упрекнул Василий. – Проморгала?»

«– Осторожно, сир! – не прокричала, скорее – дико взвизгнула, Капа. – Сзади!»

«– Сам слышу!» – король обернулся и успел подхватить на руки тело падающей женщины.

– Она закрыла Вас от удара мечом, Ваше Величество, – пояснили из толпы.

Кто-то из солдат расстелил на снегу свой плащ, и Василий бережно опустил на него раненую. Над ней тут же склонились Баямо и Бальсар. Сани траурного кортежа проползали мимо в распахнутые настежь ворота дворцового парка.

– Что с ней, господа маги? – негромкий вопрос короля, казалось, было слышно во всех концах огромной площади. Толпа затаила дыхание, ожидая ответа.

– Мертва, сир, – Баямо выпрямился и сокрушенно развёл руками, – Ничего нельзя сделать.

Бальсар ограничился согласным кивком и закрыл убитой глаза.

Василий нагнулся и снова поднял женщину, затем положил её на проезжающие мимо сани с погибшими стражами. Кровь ударила королю в голову, и, едва сдерживая охватившее его бешенство, Василий посмотрел на виновного. В окружении обнаживших мечи солдат стоял человек в полном доспехе – только поднятое забрало шлема открывало бледное лицо с блеклыми, словно выцветшими на солнце, глазами. Окровавленный меч, выбитый стражами, лежал у его ног.

– Я принимаю твой вызов, и даю слово короля: после поединка ты будешь казнён за убийство этой женщины! – Хрустальная Корона сверкнула драгоценными камнями над безмолвной площадью.

Лёгкая улыбка скользнула по губам убийцы:

– После поединка меня некому будет казнить.

– Я сам тебя казню! Освободите нам место для боя!

Подошёл Тусон:

– Прошу Вас, сир, поручите его убить мне. Это пенантарский барон Неблин, мастер меча…

– Неблин? «Брат Наместник»? Тем лучше: смерть одного из адептов Разрушителя вполне согласуется с похоронами убитых Разрушителем людей. У вас с ним счёты, командор?

– Да, сир. Убив безоружного, к тому же – женщину, он нарушил наш кодекс мечников и обесчестил себя. Как мастер меча, я обязан наказать преступника. Кроме того, он нападал со спины – ещё один бесчестный поступок. Вы вправе не обращать внимания на его вызов, сир, – и тихо добавил, уже только для короля:

– Пожалуй, даже я с ним справлюсь с трудом.

Василий гневным взглядом ответил на попытку командора заменить его в поединке:

– Ценю ваше участие, командор, но больше никогда не предлагайте мне подобную помощь, если не желаете стать моим врагом… Кроме того, вы можете наказать только убийцу, а обвинение короля в самозванстве так и останется безнаказанным. Оскорбление нанесено мне – мне и отвечать. Это мой бой!

Эрин потянул Тусона за руку:

– Не мешайте Его Величеству, командор. Этот мастер меча из Пенантара плохо представляет, с кем связался. До поединка он, может быть, и был Неблин, а после – будет один только блин.

«– Верно, блин, будет блин!» – поддакнула провинившаяся Капа, но слышал её, как всегда, только король.

5.

Дворцовые стражи, руководимые Илорином, оттеснили толпу к стенам домов и выстроились кольцом вокруг места боя. Тусон и Паджеро начали проверять готовность бойцов и соответствие их вооружения правилам поединка.

Правил было немного. Одно из них касалось шлемов с забралами: боец на поединке не имел права скрывать своё лицо. Требование это, безусловно, ослабляло защиту, но зато позволяло избежать подмены одного из участников боя. Второе правило относилось к оружию. Хотя каждый из бойцов мог выбирать оружие по своему умению и вкусу, его противник имел право требовать примерного равенства в вооружении, которое и устанавливалось опытными бойцами, следящими за честностью поединка.

Так, например, считалось, что двуручный меч и боевой двуручный топор примерно равны по своим качествам, зато боец, выступающий против двуручного меча с мечом обычного размера, мог использовать ещё и кинжал. Правда, это правило – равенства вооружений – только недавно введенное Фирсоффом, на деле применялось крайне редко. И всё – из-за болезненного самолюбия раттанарцев, предпочитающих смерть в бою обвинению в трусости. Честь иногда выкидывает странные штуки, заставляя принимать заведомо проигрышный бой.

– Ваше оружие, барон Неблин? – вопрос Паджеро прозвучал сухо и хлёстко, словно удар кнута.

– Меч! Что же ещё? Только меч, и ничего больше, – барон явно намекал на пояс с двумя кинжалами на короле. Василий услышал и на такой же вопрос Тусона ответил:

– Только меч, командор.

После чего расстегнул пряжку пояса и отбросил его в сторону. По бледным губам Неблина снова скользнула лёгкая улыбка. Тусон заметил её и занервничал ещё больше. Рискуя впасть в немилость, он тихо спросил:

– Может, потребуете использовать в бою щиты, сир?

– Только меч, командор, – повторил король.

– Бойцы готовы? – громко спросил Паджеро. – Если готовы, выходите в круг!

Василий и Неблин шагнули навстречу друг другу.

«– Самодержец, мы пропали, – отыскала в памяти Василия подходящую к случаю цитату неугомонная Капа. – Рядом с Вами, сир, он – настоящий бугай!»

Неблин был выше короля почти на голову и пропорционально сложен. Широкий в плечах, узкий в бёдрах, с длинными руками и ногами, он, в сравнении с коренастым, приземистым королём, смотрелся намного внушительней и опасней.

– Ну, что, гном-переросток? Успел приготовиться к смерти? – прошипел барон Василию, прежде, чем скрестил с ним мечи.

Король не ответил – обмен оскорблениями вряд ли мог помочь победить, а сбить болтовнёй дыхание было проще простого. И без того, казалось, все преимущества на стороне Неблина: длинные руки позволяли ему дотягиваться до Василия, находясь вне зоны поражения королевским мечом, а длинные ноги давали возможность, при необходимости, сблизиться с Василием, нанести удар, и снова отойти на безопасное расстояние. Меч у барона тоже был длинней, потому что любой мало-мальски хороший фехтовальщик подбирает оружие в соответствии со своим ростом.

Поединок стал новым испытанием для короля. Несмотря на славу отличного бойца и умелого воина, прилепившуюся к Василию после битвы за Храмы Скироны, опыта у короля не было никакого. Память – памятью, но настоящего бойца делает собственный характер, а не воспоминания о чужих воинских подвигах, пусть и рефлексорно связанные с мышцами тела.

В общей свалке у Храмов Василий ни разу не оставался наедине с противником: рядом были и раттанарцы Брашера, и скиронские дворцовые стражи. Промахи и ошибки короля во владении мечом, если они и были, легко исправлялись действиями прикрывающих его спину солдат. Как-то само собой разумелось, что после всего совершённого в Скироне король не может не быть храбрым и умелым.

Уверено в этом было всё окружение короля, да и сам Василий не имел ни времени, ни повода выяснять границы, как собственной храбрости, так и реального боевого своего мастерства. Пока что единственным своим недостатком в предстоящих сражениях он видел только недоразвитую выносливость.

Теперь же, уставший от недосыпания, недомогающий после верховой езды, король стал заложником воинской, да что там воинской – королевской чести, и вышел на поединок не готовым к нему ни морально, ни физически. Знал бы Эрин о самочувствии Василия – не был бы так уверен, когда удерживал Тусона.

Неблин выглядел бодрее короля и к действиям перешёл сразу. Он провёл несколько осторожных атак, прощупывая защиту Василия и не забывая после каждой из них отходить на безопасную дистанцию. Король защищался грамотно, но опытные рубаки обратили внимание на некоторую запоздалость в действиях короля. Отбивая выпады барона, он еле-еле успевал, и изменение скорости боя неизбежно привело бы к поражению Василия.

Как мастер меча, Неблин не мог не заметить этого, и стал понемногу наращивать темп. Уже и не искушённые в фехтовании зрители с удивлением смотрели на беспомощность своего нового монарха. С удивлением, потому что считалось – нет фехтовальщиков лучших, чем соргонские короли, и мало было желающих за все пятьсот лет существования королевств убедиться в этом лично. И уж совсем не существовало таких, кто сумел бы это мнение опровергнуть. По всему выходило, что Василию предстояло стать первым королём, убитым на поединке.

Провалившись в защите, король пропустил сильнейший удар в голову. Как ни был прочен сработанный гномами шлем, но и меч у барона оказался не худшего качества: голова Василия уцелела только благодаря высокому гребню шлема. Сильный удар бросил короля на колени, и от повторного – смертельного – удара его спасло чудо: меч Неблина застрял в разрубленном гребне.

Чтобы освободиться, барону пришлось несколько раз дёргать меч к себе, пока он не сорвал с короля шлем (не выдержал замок застёжки) и, удалившись на безопасное расстояние, махать мечом, стряхивая с клинка эту неожиданную помеху. Василий тем временем поднялся, и спокойно ждал готовности Неблина продолжать поединок. Никто, после столь неудачного начала боя, пожалуй, не осудил бы, напади король на занятого шлемом противника: одним только благородным искусством фехтования смертный бой даже мастеру выиграть не под силу. Сражаясь за свою жизнь, человек пускает в ход и ноги, и зубы, не говоря уже о бесчисленном количестве пакостных боевых приёмов. А не использовать любое затруднение противника – было ошибкой непростительной, и часто последней. Король же – ждал.

– Скоро ты там? – поторопил он барона. – Поединщик хренов!

Говорил Василий спокойно, не выказывая в голосе ни усталости, ни сбитого дыхания. Зато насмешки в нескольких сказанных им словах было хоть отбавляй.

Неблин дёрнулся, как от пощёчины, и, наступив ногой на шлем, наконец-то избавился от ненужного трофея. Атаки он возобновил сразу же, но… Против него словно вышел другой боец, ловкий, быстрый и очень умелый. Мастер – не чета Неблину.

Всё былое преимущество барона корова языком слизала. Не помогали ни длинные ноги, ни длинные руки, ни более длинный меч: король не давал Неблину отойти на безопасную дистанцию, тесня его по кругу, не нанося, впрочем, решающего удара.

Он бил барона мечом плашмя, как нашкодившего мальчишку бьёт ремнём отец, и эта унизительная порка приводила барона в бессильное бешенство.

Шлепок мечом по пальцам правой руки, и из разжавшихся пальцев барон роняет свой меч. Василий ждёт, пока противник поднимет оружие. Ещё один шлепок, и меч барона отлетает на несколько шагов. Завершающего удара нет, и Неблин снова поднимает оружие. Шлепок, и меч барона опять на снегу.

– Сабельку-то подними, – снова слышен полный издёвки голос короля.

Неблин устал, Неблин выдохся, Неблин повис на короле, как виснет на сопернике вошедший в клинч боксёр. Левой рукой он пытается обнять короля – так поначалу показалось зрителем. Потом все увидели блеск кинжального лезвия, ползущего по спине короля. Непробиваемая гномья кольчуга расползлась под нажимом баронова кинжала, но в тело короля лезвие не вошло: «чешуя» не дала.

Тут даже необычный кинжал барона спасовал. Король потерял спокойствие, король разъярился.

– Твоё оружие – только меч, говоришь? – он отбросил в сторону свой и влепил Неблину пощёчину. Пенантарский мастер меча не успел после удара кинжалом отскочить от короля, только чуть отклонился назад, и королевская ладонь в железной перчатке, скользнув по лицу противника, своротила ему набок нос.