Текст книги "За кулисами тайных событий"

Автор книги: Василий Ставицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

Для того, чтобы упечь ее за решетку на этот раз, хватило двух доносов: соседки по дому, в котором она жила, и случайного попутчика, с которым вместе она шла однажды к поезду, чтобы съездить в Москву: при нем она высказала какие-то «замечания» по адресу «сталинской конституции».

В быстро состряпанном «деле» читаем: «… систематически проводила контрреволюционную агитацию, возводила клевету на ВКП(б) и Сов. власть. Являясь женой адмирала Колчака, участвовала вместе с ним во всех походах против частей Красной Армии. Имела связи с бывшими царскими и офицерами белой армии».

Оба доносителя – люди, как явствует из документов, малограмотные, показания же их выглядят гладко – написаны под диктовку, но это вершителей правосудия не волнует.

(Будучи допрошенной, виновной в предъявленных ей на этот раз обвинениях признала себя полностью; впоследствии от своих показаний о «шпионской» деятельности и об антисоветской агитации отказалась «т. к. показания эти были даны под угрозой работников милиции и НКВД в М. Ярославце, а также из-за применения методов физического воздействия», но это обстоятельство «высветилось» гораздо позже).

…Решения своей участи на этот раз она ожидает целый год.

В январе 1939 года ее освидетельствовали врачи Бутырской тюрьмы НКВД. Установлены явления истощения центральной нервной системы, со стороны сердца – миокардит.

Но «враг есть враг». 3 апреля 1939 года постановление Особого совещания при НКВД СССР отправляет ее в Карлаг (Казахстан) сроком на 8 лет.

В лагере сначала находится на общих работах. Затем – художник в клубе Бурминского отделения.

После освобождения, с марта по июнь 1946 года, живет на станции Жарык Карагандинской железной дороги. Существует на жалованье художника-оформителя вокзала.

В июне 1946 года перебирается в Завидово (Калининская область). Работает художником в промкомбинате.

С января 1948 года по конец декабря 1949-го – зав. Бутафорским цехом Щербаковского (Рыбинского) городского театра.

…20 декабря 1949 года ее арестовывают в очередной раз. В вину ей ставят все ту же «антисоветскую деятельность», которую снова никто не удосуживается доказать. Она идет под суд как «повторница». Педагоги от карающего правосудия объясняли это определение так: некоторые несогласные не поняли, не хотят понимать отношения к ним власти, не оценили, как положено, гуманности суда, не перевоспитались – а потому, значит, не досидели положенного.

3 июня 1950 года Анна Васильевна отправляется в Красноярский край «как социально опасная личность по связям с контрреволюционным элементом». (Лень даже «осовременить» формулировки). 8 октября ее этапируют к месту ссылки-поселения в Енисейский район Красноярского края.

8 марта 1957 года президиум Ярославского областного суда (именно в Ярославской области ее арестовали в последний раз), рассмотрев в своем заседании дело по протесту заместителя Генерального прокурора СССР на постановление Особого совещания при МГБ СССР от 3 июня 1950 г. в отношении Книпер-Тимиревой, установил: «… по своей прошлой судимости в 1935–1939 гг. она сроки наказания отбыла полностью и никаких антисоветских проявлений за ней не установлено». Президиум суда постановил: дело прекратить за отсутствием состава преступления.

Заявления о реабилитации она писала, начиная с 1934 года. Ходатайства регулярно отклонялись.

Одна из попыток – уже упоминавшееся выше обращение к Маленкову. Оно стоит того, чтобы воспроизвести его здесь целиком. Этот документ – красноречивый слепок с эпохи. В нем – характер, который не смогли сломить десятилетия унижений.

«Председателю Совета Министров СССР

т. Георгию Максимилиановичу Маленкову

гр. Книпер-Тимиревой Анны Васильевны

г. Енисейск, ул. Иоффе, 13

г. р. 1893

З а я в л е н и е

Глубокоуважаемый Георгий Максимилианович!

Обращаюсь прямо к Вам и убедительно прошу промежуточные инстнации вручить Вам это заявление.

Думаю, что 34 года всевозможных репрессий дают мне на это некоторое право.

Я дочь известного музыканта Василия Ильича Сафонова, о котором упоминалось в «Советской музыке» в связи со 100-летием со дня его рождения, а также в книге Алексеева «Русские пианисты». По профессии я художник. Не буду перечислять всех своих арестов, лагерей, ссылок – я сама потеряла им счет. Буду говорить только о первом, послужившим основанием всего, что затем последовало.

15-го января 1920 года в Иркутске я была арестована в поезде адмирала Колчак и вместе с ним. Мне было тогда 26 лет, я любила его и была с ним близка и не могла оставить его в последние дни его жизни. Вот, в сущности, и все. Я никогда не была политической фигурой и ко мне лично никаких обвинений не предъявлялось.

В том же году по октябрьской амнистии меня освободили.

Познакомилась я с адмиралом Колчак в 1915 году как с товарищем моего первого мужа Тимирева, с которым разошлась в 18 году. Я имела возможность оставить Россию, но эмиграция никак меня не привлекала, я русский человек и за границей мне нечего делать.

В 1922 году в Москве я вышла замуж за инженера-практика В. К. Книпер, умершего в Москве во время войны; в это время я, пройдя арест и следствие, проводившееся по всем правилам 38-го года, обвиняемая во всем, что мне и не снилось, отбывала 8 лет в Карагандинском лагере. Освобожденная в 1946 году по окончании срока, я жила и работала в городском театре в г. Щербакове. Я с полной ответственностью утверждаю, что, решив жить и работать как всякий рядовой советский человек, я именно тем и жила, и поводом к тому, что я не могу назвать иначе чем травлей честного и трудящегося человека, всегда служила моя близость с адмиралом Колчак, теперь я в ссылке, Все, что было тогда, уже только история. Я не знаю, кому и зачем нужно, чтобы последние годы моей жизни проходили в таких уже невыносимых для меня условиях. Из всех близких у меня остались только младшая сестра и сын другой сестры, погибшей во время блокады Ленинграда.

Я прошу Вас покончить со всем этим и дать мне возможность дышать и жить то недолгое время, что мне осталось. А. Книпер».

Только попытка 1959 года привела к полной реабилитации в 1960 году.

Ей шестьдесят семь лет. Нравственные и физические силы ее на исходе. Она вынуждена продолжать работать, так как к моменту реабилитации не «набрала» положенного для пенсии трудового стажа.

…В. К. Книпер умер в сорок втором. Тогда же, можно сказать, пропал без вести (ибо ни дата, ни место смерти его точно не установлены) на лесоповале в Архангельской области сын Владимир, талантливый художник. «Выкашивали», как водится, семьями.

«Из всех близких у меня остались только младшая сестра и сын другой сестры, погибшей во время блокады Ленинграда».

Власти делают вид, что ее как бы не существует.

Не случись конкурса имени П. И. Чайковского – так бы все и замяли. Но Клиберн «поворачивает» ситуацию. И в дело Анны Васильевны снова вмешиваются виднейшие деятели советского искусства – Д. Шостакович, А. В. Свешников, В. Н. Шацкая, Е. Ф. Гнесина, К. А. Эрдели, Н. А. Обухова. Д. Ф. Ойстрах, И. И. Козловский. За заслуги отца, Василия Ильича Сафонова, перед русской и мировой музыкальной культурой, с сентября 1960 года ей назначается, наконец, пенсия республиканского значения 450 (с 1961 г. – 45) рублей…

…Жила она в последние годы замкнуто, почти никого не принимала в своей коммуналке – да и с кем и о чем ей говорить? – и тихо умерла 31 января 1975 года.

Остается сказать еще несколько слов.

О человеке, сыгравшем в жизни нашей героини огромную роль. О Екатерине Павловне Пешковой – первой жене М. Горького, спасительнице и утешительнице униженных и оскорбленных, на которую молились не только в России. Председатель Политического Красного Креста (иначе – Комитета помощи политическим ссыльным и заключенным), работавшего с февраля 1918 года и «волевым» решением Ежова закрытого в 1937-м, это именно она, Екатерина Павловна, «вытащила» Анну Васильевну в 1921 году из новониколаевской тюрьмы, ходила просить за нее Дзержинского и затем на протяжении сорока лет помогала ей, чем могла.

Судьба этой незаурядной женщины, энергично и не совсем справедливо оттесненной в тень другой спутницей жизни писателя, М. Ф. Андреевой, еще ждет своего биографа.

Будем верить, что он отыщется. О таких натурах, истинном воплощении настоящих русских характеров, русские люди должны знать как можно больше.

Иначе грош цена всем дискуссиям о «возврате к истокам».

«…Я любила его и была с ним близка и не могла оставить его в последние дни его жизни…»

Счастливы те, о ком и под пыткой говорят такие слова.

Достойны преклонения те, кто может их сказать.

Они звучат как молитва. Может, она и спасет нас от озверения и распада, когда больше никаких средств к спасению уже не останется…

Глава 7. Виктор Гиленсен. Германская разведка накануне войны

В 1935 году один из создателей теории «Тотальной войны», генерал Людендорф, писал: «С войной против вражеских сил на огромных сухопутных фронтах и на морях … соединяется борьба против жизни и жизненных средств вражеских народов с целью их разложения и парализации». О значении подрывной деятельности неоднократно высказывал свои взгляды и сам фюрер. К примеру, в известных беседах с президентом вольного города Данцига Германом Раушнингом он набросал сценарий агрессии, предусматривающий массированное применение тактики подрывной войны: «Наша стратегия состоит в том, что враг должен быть уничтожен изнутри, ему следует предоставить возможность одержать победу над самим собой… вражеский народ должен быть деморализован и готов к капитуляции. С точки зрения его морального состояния он должен стать пассивным еще до того, как подумает о сопротивлении… Один-единственный удар должен его уничтожить.

Я не остановлюсь ни перед чем. Никакое так называемое международное право, никакие соглашения не удержат меня от того, чтобы использовать имеющиеся преимущества».

Первой важнейшей задачей, вставшей перед стратегической разведкой вскоре после прихода нацистов к власти, было определение реакции стран-победительниц в первой мировой войне на вооружение Германии под флагом «установления равноправия в возможностях обороняться». Берлину было ясно, что условием успеха этой программы, по крайней мере на ее начальном этапе, являлась пассивность западных держав. При этом решающее значение имела позиция Франции, считавшейся главным противником Германии, поскольку противоборство с ней было непосильным для рейхсвера.

Изучение имеющихся документов позволяет придти к выводу, что германская разведка правильно оценивала ситуацию, сложившуюся к осени 1934 года, когда Германия готовилась перейти от полутайной к открытой милитаризации. Подтверждением может служить обзор, подготовленный осенью 1934 года отделом «Иностранные армии» и подписанный полковником фон Штюльпнагелем.

Штюльпнагель обращал внимание на обеспокоенность правительства Франции перспективой полной ремилитаризации Германии, ссылаясь на попытки Парижа взвесить целесообразность применения силы для противодействия ей. «Вне сомнения идея вооруженного вмешательства широко распространена во французских правительственных кругах», – писал он. И все же анализ эволюции позиции Франции в течение 1934 года привел полковника к выводу, что на такой шаг, как превентивная война против Германии, французское правительство не пойдет. «Поведение Франции, – констатировал он, – позволяет придти к заключению, что стремление сохранить… мир в руководящих кругах и в народе столь сильно, что масштабы немецких вооружений не представляются основанием для войны».

Анализируя соотношение сил в Европе, изменившееся в пользу Германии, Штюльпнагель одновременно видел новые тенденции в межгосударственных отношениях в Европе.

Во-первых, он указывал на некоторое улучшение англо-французского сотрудничества, хотя Англию не затрагивает перспектива наличия у Германии дополнительных двухсот тысяч солдат. Но поскольку «германские вооружения… принимают серьезные размеры, в Англии растет беспокойство».

Кроме того, шеф отдела «Иностранные армии» предвидел возможное ухудшение англо-германских отношений вследствие распространения германской экспансии за пределы Европейского континента. Что касается Советского Союза, то совершенно очевиден такой факт: вопреки бытующим у нас в недавнем прошлом утверждениям, Германия не рассматривала в качестве цели агрессии с самого начала Советский Союз, а значение СССР как фактора силы в возможной европейской войне оценивалось в довольно ограниченных размерах. Вооруженные силы СССР принимались во внимание лишь как известное дополнение к мощи Франции.

Заслуживает внимания и трезвая оценка германской стратегической разведкой будущего германо-польских отношений. Методически готовя в течение многих лет уничтожение Польского государства, Германия после 1933 года не без успеха проводила политику изоляции Варшавы. Для Берлина было важно не допустить присоединения Польши к возможной превентивной акции Франции. ««представляется маловероятным, чтобы Польша участвовала в выступлении западных держав против Германии. Но сколь мало Польша желает идти на буксире у Франции, столь же мало оснований считать ее подлинным другом Германии», – резюмировал Штюльпнагель.

Итак, по заключению аналитиков в Берлине, милитаризация могла продолжаться, хотя и с соблюдением осторожности. В общем сама военная разведка в 1934–1935 годах в какой-то степени следовала этому курсу, чего нельзя сказать о различных разведывательных органах НСДАП.

В разгар лета, 25 июля 1934 года, банда австрийских националистов захватила радиостанцию в Вене и принудила ее сотрудников передать сообщение об отставке канцлера Дольфуса. Затем террористы ворвались в здание правительственной канцелярии и застрелили его. Вся акция была плохо подготовлена, путч был быстро локализован и подавлен. Помощь из Германии, на ожидании которой был построен замысел заговорщиков, не пришла. Новый канцлер, доктор Шушниг, опиравшийся на христианских социалистов и аграриев, сумел противопоставить германской угрозе поддержку Италии и Югославии, войска которых были сосредоточены на границе с Австрией. Генералы рейхсвера не участвовали в этом предприятии. До сего времени не обнаружено также ни одного документа, который подтверждал бы факт участия военной разведки в подготовке путча в Вене. Операция не соответствовала тогдашнему курсу военного командования, стремившегося выиграть время для проведения программы милитаризации страны. Генерал Бек не скрывал отрицательного отношения к акции.

Через несколько месяцев, 9 октября 1934 года, в Марселе разыгрались другие драматические события, в которых оказались замешанными фашистские агенты. В этот день открытый лимузин, который следовал из старой гавани Марселя в центр города с только что прибывшим королем Югославии Александром Карагеоргиевичем и встречавшим его министром иностранных дел Франции Луи Барту, был атакован прорвавшимся через полицейское оцепление террористом. Серия выстрелов из маузера сразила обоих.

В ходе предварительного расследования, проводившегося под руководством комиссара парижской сыскной полиции «Сюрте», с результатами которого согласился и суд, пришли к выводу, что убийство совершили члены хорватской правонационалистической организации «Усташи». Его организаторами, по этой версии, были их лидеры – Павелич и Кватерник, а опорные базы находились в Венгрии и Италии. Главной целью террористов являлся король Александр, на жизнь которого «Усташи» уже неоднократно покушались. За минувшие пятьдесят с лишним лет эта трагедия много раз являлась предметом научных исследований в ряде стран, но при этом их авторы придерживались одной и той же версии. Однако в конце 50-х годов в ГДР в бывших нацистских архивах были якобы обнаружены новые, неизвестные материалы. Благодаря им марсельские события как будто предстали в новом свете, поскольку в них содержались конкретные указания, что убийцы являлись-де лишь исполнителями плана, разработанного в Берлине и носившего кодовой наименование «Тевтонский меч». Согласно этой версии инициатива операции исходила от Гитлера, а непосредственное руководство ее проведением было возложено на помощника военного атташе в Париже капитана Шпейделя. По нашему мнению, эту версию вряд ли можно считать окончательной, поскольку некоторые существенные детали вызывают серьезные сомнения. Неизбежно возникает ряд вопросов, ответы на которые найти не просто.

Несомненно, что линия, которую проводил Луи Барту, с точки зрения Берлина, противоречила интересам германской внешней политики. Однако она не была связана только с персоной министра и не отражал его субъективную оценку положения в Европе в обстановке роста агрессивности «третьего рейха». Поэтому вряд ли можно было рассчитывать на то, что устранение Барту приведет к радикальному изменению позиции Франции. В самом деле, заключение франко-советского договора о взаимопомощи произошло уже после смерти Барту, 2 мая 1935 года.

С другой стороны, если бы была установлена причастность нацистской секретной службы к убийству французского министра, это могло бы иметь серьезные политические последствия. Вряд ли Гитлер даже при всем своем авантюризме мог принять столь рискованное решение, выгоды которого были весьма проблематичны.

Как следует из тех же документов, разработка плана операции проводилась Фрашунгсамтом – организацией, не занимавшейся подготовкой диверсий и террористических актов. В ее штате никогда не было специалистов в этой области, а в структуре – соответствующего подразделения. Вызывает удивление, что генералы Фрич и Бек и даже Бломберг, как видно, не были посвящены в замысел. Непонятно, почему помощник военного атташе в Париже, молодой капитан, а не его начальник, генерал Кюленталь получил указание из Берлина, причем не от своего руководства, а от Геринга, который в то время был лишь главой министерства авиации – формально гражданского ведомства.

Столь же странно, что к подготовке операции «Тевтонский меч» не был подключен шеф Абвера капитан 1 ранга Патциг? Наконец, как могло случиться, что помощник военного атташе, минуя своего непосредственного начальника, докладывает о выполнении задания в совершенно постороннее ведомство – министерство гражданской авиации (в 1934 году официально военной авиации не существовало, а соответственно и командования ВВС – ОКЛ, созданного только в 1935 году).

Момент публикации материалов, иллюстрирующих преступное прошлое Шпейделя, – конец 50-х годов, разгар «холодной войны» – кажется не случайным. Ведь Шпейдель, в то время генерал бундесвера, командовал войсками НАТО в Центральной Европе, с резиденцией в Фонтенбло, под Парижем, и новые детали его биографии не могли способствовать поддержанию теплых отношений с военными и политическими лидерами Франции, многие из которых являлись активными участниками борьбы с фашизмом. Примечательно, что других документов, обличающих Шпейделя в организации преступления в Марселе, где-либо, кроме ГДР, обнаружено не было. Все это позволяет придти к выводу, что историю «марсельских убийств» нельзя считать до конца разъясненной.

Несмотря на успокаивающий доклад полковника фон Штюльпнагеля, генерал Бек не мог избавиться от опасений, тем более, что информация от военной разведки не была однозначной. 15 ноября он встречается со статс-секретарем Бюловом, ближайшим помощником министра фон Нейрата, дипломатом старой школы, чтобы ознакомиться с данными службы разведки МИДа.

Бек сообщил Бюлову, что поступили сведения о концентрации на границе с Сааром двух французских корпусов – VI и ХХ, а также двух моторизованных дивизий и доведении их состава до штатов военного времени, что могло служить указанием на готовность Парижа выступить. Из Рима пришла информация, что «французы обдумывают проблему превентивной войны с Германией». Эти сообщения противоречили последним данным военной разведки: капитан Шпейдель доложил о своей беседе с французским генералом Ренондо, состоявшейся накануне, 14 ноября. Генерал уверял Шпейделя, что Франция не помышляет об оккупации Саара и лишь стремится обеспечить «нормальный ход голосования». Бюлов успокоил Бека, выразив мнение, что действия французов в «большей мере» являются ходами «во внутриполитической шахматной игре». Он оказался прав. Выборы в Сааре, происходившие 23 января 1935 года, закончились убедительной победой сторонников «воссоединения» с рейхом. Избиратели находились под постоянным психологическим давлением нацистской пропаганды, и в Сааре активно действовали германские агенты. Франция, как и предполагал Бюлов, встретила безучастно переход этого важного индустриального района в руки Гитлера.

Теперь предстояло завершить период полутайной ремилитаризации Германии. В январе 1935 года вопрос о подготовке к переходу рейхсвера на новые принципы формирования и превращении армии в массовую обсуждался на специальном совещании высшего командного состава. Одновременно в порядке внешнеполитического обеспечения предпринимаются дополнительные попытки успокоить Лондон и Париж и заверить Запад в миролюбии Германии и ее готовности идти на разоружение, если на этот путь встанут и бывшие победители. Видимо, на армейское командование успокаивающе подействовало «безболезненное» решение «саарского вопроса». Об этом свидетельствует секретный документ, подписанный генералом Беком 6 марта 1935 года. По существу он является результатом оценки разведывательной информации, прогнозом хода событий в случае одностороннего шага имперского правительства.

Бек считал войну Германии с коалицией врагов в Европе, видимо, весьма вероятной, хотя и не пытался предсказать хотя бы приблизительно дату ее начала. В качестве противников он называл Францию, Чехословакию, Бельгию и Польшу (последнюю, несмотря на заключенный с ней 26 января 1934 года договор о ненападении сроком на 10 лет). Остальные европейские государства, в том числе «малодружественные», к числу которых генерал относил прежде всего СССР, а затем Англию, придерживались бы, вероятно, нейтралитета, поэтому их вооруженные силы при расчетах он не учитывал.

Доклад генерала Бека от 6 марта 1935 года представляет интерес не только в военно-политическом, но и в чисто стратегическом плане. Изложенные в нем соображения позволяют оценить и объем имевшейся в Берлине весьма обширной информации о вооруженных силах вероятных противников и об их мобилизационных возможностях. Оценивая размеры вооруженных сил в военное время, Бек называет такие цифры: «В соответствии с современным состоянием вооруженных сил могут выставить: Франция – 83 дивизии + 5 кавалерийских дивизий; Чехословакия – 26 дивизий + 2 кавалерийские дивизии; Бельгия – 13 дивизий + 2 кавалерийские дивизии; Польша – 48 дивизий + 5 кавалерийских дивизий».

Из этого следовало, что германской армии пришлось бы встретиться на поле боя с противником, силы которого превосходили ее собственные в тех размерах, которые она могла иметь только к 1939–1941 годам – моменту окончания программы вооружений (63 пехотные, 5 кавалерийских и 3 танковые дивизии), по меньшей мере в три раза.

Однако это обстоятельство Бек не считал препятствием для достижения победы, поскольку, кроме более высокого уровня боевой подготовки и технического оснащения германской армии, ее залогом явилось бы использование рецепта Шлиффена – молниеносный разгром противников поодиночке. Особое внимание Бек уделил вопросу о ремилитаризации Рейнской области, который рассматривался с учетом того, что Германия уступает в силах своим вероятным противникам. Вывод, к которому пришел Бек, был однозначным: отсутствие у Германии укреплений на Западе, в рейнской области, предопределяет необходимость сосредоточения здесь большего количества войск, что является крайне невыгодным, учитывая ограниченные ресурсы Германии. Стало быть, занятие германскими силами этой области, ее ремилитаризация представлялись Беку важной предпосылкой успешного ведения войны на два фронта. Но генерал не выдвинул ясных предложений по другой, взаимосвязанной с этим проблеме. Кто должен быть объектом первой атаки? Ведь ни Шлиффен, ни кто-либо из других военных теоретиков Германии конца XIX – начала XX веков никогда не думали, что войну можно выиграть путем обороны. Генерал Бек это прекрасно знал и к тому же давно принимал участие в планировании именно наступательных операций. Более того, он уже получил «сверху» соответствующую директиву – «приоритетной» целью становится Чехословакия.

Операция «Шулюнг»

2 марта 1935 года Бломберг направил командующим видами вооруженных сил секретный приказ. Предлагалось немедленно приступить к разработке наступательных операций против «одного государства в Юго-Восточной Европе» (Чехословакия прямо не была названа, поскольку все заинтересованные лица прекрасно знали, что имеется в виду именно она). Акции было присвоено кодовое наименование «Шулюнг» («Учение»). При разработке плана предлагалось руководствоваться двумя основными принципами: удар должен быть неожиданным, а нанести его следовало еще до завершения программы создания «армии наступления», т. е. до 1939 года.

В Праге внимательно следили за развитием германской военной доктрины. Из этих наблюдений был сделан вывод, что сценарий агрессии будет представляться в следующем виде: сначала – массированная атака авиацией промышленных и политических центров, железнодорожных узлов, затем – прорыв армейских соединений вглубь территории страны. Чехословацкий генштаб проявил завидную прозорливость: положения нацистского плана «Грюн» («Зеленый план»), который начал разрабатываться спустя два года, предусматривали именно такой образ действий.

В Генеральном штабе сухопутной армии директива Бломберга не вызвала энтузиазма. В самом деле, ее появление прежде чем стало ясно, как встретят вероятные противники Германии ее отказ от соблюдения ограничений в вооружениях, установленных Версальским договором (стратегическая разведка, как видно из цитированного выше доклада Бека, не смогла решить эту проблему), выглядело невероятным легкомыслием. Ведь не исключалось, что еще до того, как Германия развернет массовую армию, Франция и ее союзники нанесут превентивный удар. Правда, его не последовало после 16 марта 1935 года, когда был принят «закон о строительстве немецкого вермахта», вводивший всеобщую воинскую повинность.

Между тем внешнеполитическое положение Германии по оценке стратегической разведки после 16 марта осложнилось. 11 апреля 1935 года в обзоре военно-политической ситуации, составленном отделом «Иностранных армий», подчеркивалось, что Германия теперь должна считаться с военным вмешательством СССР на стороне Франции, в числе противников может оказаться Италия, а Англия «в лучшем случае осталась бы нейтральной». Неизвестно, читал ли Гитлер доклад Штюльпнагеля, но ясно он не изменил принятого им курса. Что касается идеи атаки Чехословакии, то Бек и другие представители консервативных офицеров из аппарата командования армии никогда не были ее противниками, но считали ее реализацию тогда несвоевременной. Бек, Фрич, старшие офицеры Манштейн, Гальдер и др. стремились сначала обеспечить Германии такие силы, которые могли открыть путь к победе. Но это не могло произойти, по их мнению, раньше 1939 года. Основываясь на той же разведывательной информации, Бек дал совершенно другую оценку положения и перспектив успеха агрессии, нежели Бломберг и близкие к нему Рейхенау и Кейтель.

Бек считал, что локализовать конфликт с Чехословакией не удастся и придется иметь дело по меньшей мере еще и с Францией, к.е. сразу же вступать в войну на два фронта.

Сейчас вряд ли правомерно искать ответ на вопрос: кто был прав в 1935 году – Бек и его группа или экстремисты во главе с Рейхенау. Как долго могла бы держаться Чехословакия, если бы французская армия начала наступление, какую позицию заняли бы Англия, Италия, наконец, что особенно важно, смогла бы Красная Армия оказать эффективную помощь новому союзнику, как реагировала бы на это Польша – все это остается неизвестным. Для нас в данном случае важно другое: отсутствие эффективного механизма анализа разведывательной информации стратегического значения, субъективизм ее оценки в верхах таили в себе возможность принятия ошибочных решений судьбоносного значения.

Ни в 1935, ни в 1936 году нападения на Чехословакию не последовало, хотя вопрос о том, оказали ли какое-то влияние на Бломберга и Гитлера возражения Генерального штаба армии, остается открытым. Нет сведений о том, читал ли фюрер упомянутую докладную записку генерала Бека. Пожар войны не охватил Чехословакию, но небо Европы все больше заволакивали тучи.

Косвенно этому способствовало укрепление рубежей Германии на Западе – ремилитаризация Рейнской области. 7 марта 1936 года, выступая в рейхстаге, Гитлер объявил о своем решении оккупировать демилитаризованную Рейнскую область. Вероятно, он счел момент подходящим, учитывая ухудшение отношений Италии с Англией и Францией после нападения на Эфиопию. Из Рима поступили сигналы о незаинтересованности Италии в сохранении статус-кво, отношения с Польшей определялись договором о ненападении 1934 года, а СССР, озабоченный угрожающим развитием обстановки на Дальнем Востоке, по-прежнему в расчетах не учитывался как противник. Гитлер считал, что Франция, поставленная перед совершившимся фактом, примирится с ним, а тем самым отпадает угроза выступления Англии.

На фюрера, вероятно, произвела большое впечатление неспособность Англии оказать сопротивление экспансии Италии в Африке, что было расценено как признак «декаданса» империи. Он теперь ожидал, что расширение германского влияния в Европе Британия встретит так же, как действия Муссолини в Восточной Африке. И все же Гитлер не был до конца уверен в невмешательстве Англии. Да и в главном командовании армии были далеки от оптимизма – беспокоила реакция и Франции, и Англии.

Разведке предстояло точно установить, не окажет ли французская армия противодействие вермахту. К решению этой проблемы Абвер приступил задолго до марта 1936 года, приблизительно в то же время, когда в Берлине готовили объявление всеобщей воинской повинности – в начале 1935 года, но уж после «воссоединения» Саара. Проектируемое вступление вооруженных сил в Рейнскую область рассматривалось как крупнейшее военно-политическое мероприятие.

Однако, несмотря на все усилия, к началу 1936 года точных сведений собрано не было, и риск вызвать вооруженное выступление Франции оценивался Верховным командованием как весьма значительный. Канарис предпринимает довольно рискованные усилия выяснить, как ответят Париж и Лондон на появление германских танков на Рейне. По воспоминаниям одного из видных руководителей британской военной разведки, генерала Кеннета Стронга, германский военный атташе в Лондоне, полковник Гейр фон Швеппенбург неоднократно предупреждал англичан о намеченном занятии Рейнской области. Представляется совершенно невероятным, чтобы этот опытный генштабист, занимавший фактически пост главного эмиссара германской военной разведки в Англии, предпринял такой демарш по собственной инициативе, поскольку это означало бы акт государственной измены. Он был всегда лоялен к Гитлеру, заслужил чин генерала и командовал армией во время второй мировой войны. По-видимому, он действовал по поручению своего руководства в Берлине. Канарис, вероятно, решил провести «разведку боем», заставить Лондон, а тем самым и Париж прояснить свою позицию. Такая реакция могла последовать в виде публичного предостережения Германии или демонстративных мер по приведению в боеготовность вооруженных сил.