Текст книги "Волчонок (СИ)"

Автор книги: Варвара Шихарева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Больше князь не упоминал об этом случае, потратив остаток дневного перехода на то, что начал учить меня триполемскому слогу. Велев повторять за собою слова, а то и целые фразы, он внимательно следил за каждым, слетающим с моих губ, звуком, и как только я сбивался на раскатистый скрульский говор, мой висок сразу же пронзала острая боль, а Демер недовольно хмурил брови:

– В следующий раз будь внимательнее!

Этот его урок растянулся до самого вечера, но потом князь , сказав, что на сегодня хватит, мрачно добавил:

– Твоё рычание, Виго, кого угодно доведёт до головной боли!

Я зло взглянул на него, намереваясь возразить князю так, как это сделал бы любой "волколак", но смолчал: мы как раз миновали долину и вплотную приблизились к пологим горным отрогам, которые, насколько хватало глаз, покрывал густой лес. Вид могучих, стоящих плотной стеною деревьев пробудил во мне смутную надежду, а когда Демер, кивнув в сторону древних дубов и буков, произнёс:

– Орканские леса даже за неделю конём не объехать! – мои чаяния обрели более ясные и чёткие очертания, которые подтвердились уже на следующий день.

В течение всего перехода, мы углублялись в чащу, а рассекающая её дорога становилась всё более запущенной, а потом и вовсе превратилась в густо поросшую травою тропу, то и дело прячущуюся в молодом подлеске. Князь, заметив, что я, то и дело, с интересом посматриваю на разросшуюся вокруг молодую поросль, истолковал мою заинтересованность по-своему, пояснив:

– Ныне Оркан – выморочная и лишённая человеческого присутствия глушь, но так было не всегда: до войны жизнь здесь била ключом, а по лесному тракту шли обозы, – Демер чуть сощурился, и пристально взглянул на стоящие по бокам дороги старые, искорёженные годами непогоды деревья и, недовольно хмыкнув, продолжил. – Окрестная мелкота, гордо именовавшая свои обнесённые частоколом халупы замками, любила заниматься здесь грабежами и разбоем. И хотя большинство этих, лишь по одному названию владык, имело в своём распоряжении не более десятка остолопов, умеющих лишь орать да размахивать мечами, точно оглоблями, купцы их страшно боялись и нанимали себе охрану, не гнушаясь пользоваться услугами скитающихся по всему Ирию одиночек с тёмным прошлым и не менее пасмурными настоящим и будущим. Так что, волчонок, в былые времена кровь здесь проливались часто и щедро, но тракт всё равно никогда не пустовал, давая пропитание всем, кто на него выходил!

Затянувшаяся война, конечно, распугала купцов и сравняла с землёю последние разбойничьи частоколы... Но как только торговцы вновь облюбуют этот, пересекающий напрямик несколько вотчин, тракт, всё о чём я тебе только что рассказал, начнётся сызнова. Хотя лучше бы этой чащобе навсегда оставаться такою, как теперь! – и Демер, резко оборвав свою повесть, нахмурился и замолчал, а потом и вовсе погрузился в глубокую задумчивость, благополучно забыв о прививаемом мне так же, как и вчера, триполемском слоге. А я, конечно, не спешил напомнить князю о прерванном уроке...

Вечер мы встречали на лесной поляне: ко времени нашего привала на небе уже зажглись первые звёзды, поэтому, когда я, не дожидаясь ужина, привычно скрутился клубком у костра и сразу же притих, Демер подошёл ко мне, и, коснувшись моего лба рукою, что-то недовольно прошептал, но не стал тревожить. Устроившись у костра, он занялся осмотром снаряжения. Я, стараясь не выдать себя даже дыханьем, осторожно следил за ним из-под опущенных ресниц, терпеливо, выжидая нужного мне времени, а князь, покончив со снаряжением, неспешно поужинал поспевшей к тому времени кашей. После он затеял ещё и бритьё и, согнувшись перед крошечным металлическим зеркалом, начал тщательно соскабливать с лица и шеи видимую, наверное, лишь одному ему щетину. Но и после бритья Демер, вопреки моим ожиданиям, не угомонился – вытащив из дорожных сумок толстую тетрадь и грифель, он растянулся у огня и ещё долго что-то писал и черкал!..

В конце концов, князю приелось и это занятие... Он, отложив тетрадь в сторону, стал пристально всматриваться в пламя костра, отбрасывающего на его лицо постоянно колеблющиеся тени. Но какие бы выражения не придавала его чертам бесконечная игра огня, глаза князя оставались неизменными: пристальные и не знающие устали, они по-прежнему напоминали ледяные осколки, и прошло ещё немало времени, прежде чем их чистая зелень затуманилась и Демер, уронив голову на скрещённые руки, неподвижно застыл у костра.

Я ещё немного понаблюдал за князем, чутко прислушиваясь к его мерному дыханью, а потом бесшумно встал со своего места и плотно зашнуровал куртку. Раскрытая, но перевёрнутая обложкой вверх, тетрадь привлекла моё внимание. Покосившись на крепко уснувшего Демера, я притянул ёё к себе и, снова устроившись у огня, принялся с интересом листать страницы.

Большая часть плотных, скреплённых стальными кольцами листов, была уже исписана: какие-то, вписанные друг в друга круги и квадраты, заполненные непонятными символами, чередовались с длинными записями, выполненными очень чётким и разборчивым почерком, но меня, конечно, заинтересовали не заумные формулы, а княжеские рисунки, образованные тонким плетением грифельных штрихов.

Зловещий, ощерившийся многочисленными башнями, абрис замка причудливо чернел на фоне заходящего солнца; лендовская княгиня, которой Демер зачем-то подрисовал топорщащиеся за спиной нетопыриные крылья, стояла на вершине скалы с размётанными ветром волосами и вдохновлёно-мрачным лицом. Высоко в небе белоснежный ястреб боролся с обвившей его в предсмертной агонии чёрной гадюкой, а по объятой ночною мглой чащобе мчался всадник, спрятавший своё лицо в конской гриве. Нависшие над лесною тропой, узловатые ветви деревьев тянулись к нему так, словно хотели схватить, а между корявых стволов уже плыли пряди седого тумана!

Рисунков в тетради оказалось множество, и каждый из них был по-своему интересен и неповторим, словно тая в себе невысказанную историю, но мне больше всех приглянулся чем-то неуловимым напоминающий Ламерта волк – поджарый и зло оскалившийся, он оберегал свернувшегося в клубок, крошечного щенка! Не удержавшись, я осторожно вырвал из тетради лист с так запавшей в душу картинкой, и, бережно свернув, сунул его за пазуху, затем – ещё раз взглянул на по-прежнему крепко спящего Демера и нырнул под густой полог леса.

Мой план был простым и незатейливым: затерявшись в густой чащобе, я рассчитывал дождаться того момента, когда отвлечённый многочисленными заботами триполемский Владыка утратит интерес к своему неудачному опекунству. После этого мне можно будет смело возвращаться к отцам, а моя жизнь вновь направится в привычное русло... Что же до неожиданной колдовской милости, то со временем я буду вспоминать о ней лишь как о канувшем в небытиё, муторном сне...

Что ж – моя задумка была хороша, но вот уйти из-под княжеского надзора оказалось не так-то и просто! Проплутав около получаса, я снова вышел к нашему с Демером ночлегу – разве что оказался при этом с другой стороны поляны, да ещё и нечаянно встревожил гнедого Владыки. Жеребец, словно предупреждая хозяина, протяжно и громко заржал (я в этот миг едва не похолодел от страха), но Демера и вправду сковал глубокий и крепкий сон: он лишь, проворчав что-то невразумительное, перевернулся на другой бок, а его дыхание уже через несколько мгновений вновь стало таким же мерным и лёгким, как и прежде.

Я же, с трудом переведя собственное, напрочь сбившееся за это короткое время, дыхание, вновь направился в лес. Теперь я еще более внимательней, чем прежде, высматривал помогающие не заплутать лесные приметы и даже оставил на нескольких древесных стволах небольшие зарубки, но, тем не менее, вскоре вновь вышел к кострищу и лошадям, хотя мог бы смело присягнуть на клыке, что не сбился с выбранного пути – князь, пусть и крепко спящий, явно водил меня по кругу! Отцы не раз говорили, что если начинаешь ни с того, ни с сего, так вот плутать и сбиваться с дороги, это означает, что над тобою либо лешак подшучивает, либо сельская ведьма волшбу творит – для таких случаев у "Волколаков" было припасено не менее десятка различных уловок и хитростей, долженствующих помочь в борьбе с мороком. Ну, а поскольку князь-колдун мог смело заткнуть за пояс целую дюжину хуторских ворожеек, я, поразмыслив, решил соединить три способа в один – что б уже наверняка подействовало!..

Выискав подходящее мне по роду дерево с развилкой, я оцарапал себе щёку, а потом, вырезав из подкладки на куртке кусок ткани, пропитал его своей кровью. После же бережно приподнял ножом кору на развилке и как можно глубже забил ткань в образовавшуюся щель. Придав своему схрону нетронутый вид и поплевав через левое плечо, я вывернул свою куртку наизнанку и распустил волосы, скрыв ими лицо, несколько раз крутнулся на пятке вокруг себя и, не оглядываясь, ушёл с этого места как можно быстрее...

Приметы отцов выручили меня, сработав быстро и безотказно: после проведённого обряда я уже не плутал и не ходил по кругу, уверенно углубляясь всё дальше и дальше в лесные дебри. Рассвет я встретил посреди глухой чащобы – сидя на поваленном и уже сплошь покрытом мхом древесном стволе, я довольно щурился на солнечные лучи, с трудом проникающие сквозь густую листву деревьев – они скользили по земле яркими пятнами, заставляли сверкать капли росы и, казалось, целиком разделяли моё настроение. Одиночество в непроходимой, безлюдной чаще не казалось мне чем-то страшным, ведь "Волколаки" любили повторять, что лес, как добрый отец, всегда и прокормит, и защитит – надо только знать, что именно и где искать! Свою присказку отцы подтверждали тем, что учили меня читать едва заметные следы и приметы; поясняли, чем можно утолить голод или залечить рану; показывали, как, если рядом нет ручьёв, можно добыть воду из трухлявого пня... Напрочь занемевшая из-за княжеского леченья рука была, конечно, не лучшим подспорьем моей затее, но я считал, что даже с нею смогу найти для себя и подходящий ночлег, и пропитание – надо только задобрить охраняющего эту чащобу лесовика, показать ему, что я пришёл сюда с миром, и Хозяин наверняка поможет...

И вот когда я, всё ещё сидя на облюбованном мною стволе, уже нацелился на примеченную рядышком ягодную россыпь, собираясь таким образом не только позавтракать, но и отметить своё избавление от княжеской опеки, в моих ушах вдруг зазвенел суровый оклик:

– Виго! Куда ты запропастился?!!– едва заслышав этот, уже хорошо знакомый голос, я кубарем скатился со ствола и, распластавшись в густой траве, будто ящерица, затих. Голос прозвучал настолько близко, что мне показалось – хватившийся меня Демер вот-вот выйдет на поляну, раздвинув густой кустарник... Но как же он смог найти меня так быстро?.. Я же путал следы именно так, как учили меня отцы?!!

– Где же ты, волчонок?.. – после повторного призыва мне стало ясно, что княжеский голос звучит не в лесу, а прямо в моей голове. Пытаясь избавиться от морока, я, уткнувшись лицом в землю, зажал уши локтями, но это не спасло меня от колдовства – я продолжал слышать Демера так, точно он говорил со мною наяву.

– Эта чаща – не лучшее место для баловства, волчонок. Возвращайся. Обещаю, что не стану тебя наказывать за эту выходку... Ну же, Виго...

Вслед за этими словами пришло и нечто новое – странная сила, потёкши по поляне, нашла меня и стала обволакивать, заворачивать в кокон – точь в точь так, как расчётливый и хитрый паук опутывает своими сетями пойманную муху. Мне не было больно – колдовская воля пока что ни к чему меня не принуждала и не подавляла: только мягко оглаживала, успокаивая, и от этого мне стало ещё страшнее. И не диво – глаза начали слипаться сами собою, душу стала заполнять сонная покорность – если тебя зовут, то надо идти... Это же так просто – встать и идти на голос, ни о чём не думая, не тревожась...

Борясь с мороком, я с трудом поднял отяжелевшую голову и в отчаянии скользнул взглядом по лесной поляне – неужели даже здесь, в глухой чаще, мне не найти спасенья от нашедшей меня вопреки всему колдовской власти?.. Неужели Демер действительно всесилен?.. И тут в медленно заполняющей окружающий мир колдовской мгле мелькнул яркий, живой огонёк – на поляну выскочила суетливая белка... То, что я сделал дальше, было чистой воды озарением: внезапно поняв, что надо сделать, чтобы улизнуть из силков подминающей под себя окружающий мир власти, я представил себя на месте скачущей по поляне зверушки. Ощутив себя крошечным, покрытым рыжей шерстью бельчонком, я попытался взглянуть вокруг его глазами и понять, как он мыслит и действует, что чувствует, чем живёт и чего боится...

Демер никогда не любил промедлений: в особенности, если это касалось его приказов, но тогда мне, не иначе, как из-за сильного страха, удалось сделать почти невозможное – за оставшиеся мне мгновения я, словно бы слившись с белкой воедино, превратил свой разум в точную копию её ума...

– Что ты снова затеваешь, Виго?.. Волчонок, что с тобой?..– перестав напускать чары, Демер вновь заговорил – теперь в его голосе чувствовалось недоумение, но мне больше не было до него дела. Вобрав в себя характер и смекалку лесного зверька, я уже мысленно скакал по веткам, во всю распушив свой рыжий хвост – быстрый, цепкий и неизменно чуткий...

– Виго!!! Возвращайся назад! Немедля, несносный ты мальчишка!.. – воля Демера, разыскивая ускользнувшего от неё "волколачьего" приёмыша, прошла прямо сквозь меня – пугливый и ко всему осторожный бельчонок был ей не нужен! А потом мир вокруг меня словно бы задрожал от напряжения в окутывающем его чародейском мареве – не веря, что напал на ложный след, колдун вновь и вновь прочёсывал поляну с помощью своей колдовской сети, но так и не обнаружив ничего, достойного его внимания, окликнул меня снова:

– Виго... Сынок, хватит уже... Возвращайся...

Ему, конечно же, никто не ответил, и напряжение вокруг внезапно спало: с поляны словно бы ушла застившая свет пелена, а в мир вернулась привычная ясность и пёстрые краски... Обошлось... Всё ещё сохраняя беличью личину, я осторожно вытер со лба заливающий мне глаза пот и зябко повёл плечами – судя по солнцу, времени прошло всего-ничего, а тельник на спине стал таким мокрым, что его отжимать было впору!.. На всякий случай, выждав ещё немного, я встал с земли и рванул в самое сердце орканского леса: туда, где под переплетёнными между собою древесными кронами почти всегда царит зелёный сумрак, а звериные тропы теряются в прошлогодней листве...

И в этот, и в последующие дни князь часто звал меня: то сурово, то почти ласково уговаривал образумиться и вернуться, но я, едва заслышав в своей голове:

– Возвращайся, сынок! – немедленно применял найденный мною способ защиты от колдовской силы. Я прикидывался то лисою, то быстрым хорьком, и оклики Демера не имели надо мной власти, а его колдовские тенета проходили мимо цели, не замечая деловито шуршащего в траве ежа!..

Ни я, ни князь не собирались отступать от своего: Демер по-прежнему искал, я – прятался. Наше противостояние продолжалось, затягиваясь на неопределённый срок, а между тем как-то случайно выяснилось, что силы, принесшие Оркану недобрую славу на самом деле никуда не исчезли...

ОРКАНСКОЕ ЭХО

Послеполуденные – невыносимо жаркие даже в лесных дебрях, – часы, я проводил, устроившись под вывороченными корнями поваленных бурей деревьев. Но в тот раз я сильно разомлел, и прохладная тень не спасла меня от тяжёлого, душного сна. Я пробудился с тупой болью в затылке и обнаружил, что не только проспал дольше положенного (солнце уже клонилось к закату), но и то, что свалившая меня духота была предвестницей ливня: в тяжёлый, лесном воздухе уже чувствовались порывы хоть и слабого, но уже заметно посвежевшего ветра. Рассчитанное лишь на спасение от летнего зноя, мое укрытие не могло дать должной защиты от вот-вот готового начаться ненастья, и я, несмотря на не отпускающую меня вялую сонливость, быстро покинул его и отправился на поиски нового, более надёжного убежища.

Между тем гроза приближалась: уже вскоре вечерние сумерки, слившись с низко стелящимися по небу тучами, превратились в густую мглу, а ветер заметно усилился и окреп – теперь его порывы пробирали до самых костей, но подходящее убежище мне всё никак не попадалось. Скорее даже наоборот – уже вскоре я оказался среди остатков узкой, круто заворачивающей вбок просеки, и я, не придумав ничего лучше, пошёл вдоль густо заросшей кустарником тропы. Я не сделал и ста шагов, как лес озарила первая молния, а где-то вдалеке сердито заворчал гром – такие знаки надвигающегося ненастья поневоле заставили меня перейти на быстрый шаг, а потом я и вовсе сорвался на бег, ведь после третьего громового раската ливень пошёл сплошной стеной.

Я мчался вдоль извивающейся змеёй тропы, полагаясь больше на удачу, чем на зрение, а потому, когда заросли неожиданно окончились, не смог резко остановиться и вылетел на расчищенную поляну, точно камень из пращи, но, бросив лишь один взгляд на высящееся передо мною укрепление, немедля юркнул обратно под деревья и затаился под ними, словно мышь, истово молясь Железному Волку, чтоб хозяева постройки меня не заметили...

Это было неудивительно: обитатели высокого, основательно построенного частокола явно не жаловали незваных гостей – в участившихся молниевых сполохах было отчётливо видно, что почти на все острия ограды надеты человеческие черепа, а над окованными железными полосами воротами ветер трепал волосы лишь недавно насаженным на частокол людским головам. Пшеничные локоны девушки и седая борода древнего старика реяли над укреплением, точно развёрнутые перед боем знамёна, и я, глядя на них из-за толстого букового ствола, отчётливо ощутил мерзкий и колючий, стекающий по спине к низу живота холодок – с поляны следовало убираться как можно быстрее и незаметнее...

Едва я подумал об этом, как на поляну выехала целая десятка всадников: затаившись среди деревьев, я внимательно следил за ними, невольно отмечая, что почти все конники носят доспехи, состоящие из костяных, наползающих друг на друга пластин, а кожа на их лицах в сумерках казалось серой и нездоровой... А вот едущая между ними женщина не только носила стальной, украшенный чеканкой нагрудник, но и была похожа на злую, поедающую людские сердца, ведьму из сказок Брунсвика – я не мог оторвать взгляд от её вьющихся, точно змеи, смоляных кос, от её лица такой ослепительной белизны, что она казалось снеговой, от её ярко – алых, точно она омочила их в крови, губ...

Это было, как наваждение, но потом женщина остановила коня и холодно обратилась к своей свите:

–Учтите! Ещё одна, такая же скучная, охота – и кто-то из вас отправится на дыбу!

Услышав холодный голос своей хозяйки, конники – все, как один, покаянно склонили головы, а находящийся ближе всех ко мне латник, так и не осмелившись поднять взгляда, произнёс:

– Скучать больше не доведётся, госпожа: обоз из Рокталя уже завтра будет возле Волчьей развилки. Верная и богатая добыча сама идёт к нам в руки!

Другие всадники немедля загудели что-то одобрительное, но один из них, возразил, подняв голову.

–Всё это так, но Игги забыл упомянуть, что этот обоз охраняет целая армия. Я думаю, что это может оказаться ловушкой, подготовленной для нас Эргерами: я слышал, что они поклялись отомстить за дочь, во чтобы это ни стало, и даже наняли для этого того самого демона, что два месяца назад не только отбил нападение Лузеля на крейговский обоз, но и самого нашего соседушку спалил вместе с его логовом!

Женщина же, услышав это предостережение, зло усмехнулась:

– Демон?! Полно тебе, Рольдо – в Оркане так можем называться лишь мы! – а потом она, поигрывая своею семихвостой, с резной рукоятью, плёткой, небрежно добавила. – Лузель всегда был дураком и горьким пьяницей – странно, что его не отправили к праотцам раньше!..

Но посмевший перечить женщине латник вновь отрицательно качнул головой.

– Даже если это и так, госпожа, вам всё равно следует быть осторожной. Удача изменчива и непостоянна, а этот рыжий наёмник...

Договорить он так и не успел – меткий и хлёсткий удар плётки оставил на лице воина кровавые полосы, но он лишь покачнулся в седле, не издав ни звука, а женщина зло сверкнула на него глазами:

– А что наёмник?.. Если он окажется достаточно смекалист, то присоединится к нам – я всегда ценю по достоинству смелых бойцов... Ну, а если он окажется таким же глупцом, что и его собратья, уже не раз наведывавшиеся к нам в гости, то заменит уже надоевшего мне старикашку над воротами... Неужели ты забыл, трус, что камень даёт нам удачу и неуязвимость, если только мы не забываем хорошо накормить его свежей кровью... Кстати, о еде – я тоже проголодалась!

Нехорошо усмехнувшись, женщина направилась к распахнувшимся перед нею воротам частокола и воины цепочкой последовали за ней. Когда же тяжёлые створки захлопнулись за разбойниками и их жутковатой предводительницей, я с опозданием понял, что на самом деле дикую чужеродность увиденным мной людям придавало то, что за всё время разговора на их одежду и волосы так и не упало ни одной дождевой капли, в то время, как я сам уже промок до нитки под непрекращающимся ливнем...

Поражённый этим открытием, я снова посмотрел в сторону омываемого дождём частокола, и в новых отсветах молний отчётливо различил, что локоны убитой девушки продолжают развиваться и пушиться на ветру, нисколько не отяжелев от влаги! Это уже было самым настоящим мороком – зашептав непослушными губами очередную просьбу к Железному Волку оберечь меня от непонятного колдовства, я встал и повернулся в сторону леса... И тут же вновь оказался на корточках, а моя мольба оборвалась на полуслове: не более чем в двух шагах от меня, прямо за соседним стволом, затаился облачённый в короткую крейговскую кольчугу воин: он, как и я, пристально наблюдал за происходящим на поляне, то и дело нервно оглаживая рукоять длинного, притороченного к поясу кинжала.

Пока я, окончательно сбитый с толку происходящими вокруг меня несуразностями, пытался понять, как "крейговец" смог так незаметно оказаться подле меня, и почему он, находясь рядом, он не видел меня в упор, к нему подошёл ещё один ратник. Он был высок и широкоплеч, а его доспехи представляли из себя причудливую мешанину из лаконских и грандомовских лат, а лицо скрывало вороненое забрало молезовского гребенчатого шлема. По-прежнему не замечающий меня крейговец подошедшего почему-то заметил сразу – обернувшись к нему, он нетерпеливо спросил:

– Змейское логово прямо перед нами! Чего же мы ждём?

Словно бы опасаясь, что тихое ворчание товарища может быть услышано засевшими за частоколом разбойниками, подошедший предостерегающе поднял руку, и, склонив голову, стал к чему-то прислушиваться. Видя, что и этот воин ведёт себя так, словно бы меня не существует, я уже и сам засомневался в том, что видят мои глаза: вытянув руку, я с замирающим сердцем коснулся стального наруча "крейговца"...Так и не ощутив под собою ни холодной твёрдости металла, ни тепла человеческого тела, мои пальцы попросту провалились в предплечье находящегося рядом со мною воина, а он, между тем, продолжал смотреть в сторону лесной крепости так, точно ничего и не случилось!.. Ошеломлённый, я осторожно поводил рукою в пустоте, из которой, как оказалось, и состоял крейговец, и, так и не встретив даже малейшего сопротивления, убрал её...

И тут из-за частокола раздался дикий, мучительный крик, сопровождаемый настоящим приступом высоко, женского смеха. Я помертвел, да и странный "крейговец", заслышав такое, вздрогнул и повернулся к по-прежнему безмолвствующему напарнику.

– Рудый! Эта сука сейчас ещё кого-то изведёт! Пора начинать!

Скрытое забралом лицо немедля повернулось к "крейговцу":

– Тихо! Ещё не время – она должна увязнуть поглубже, опьянеть от ритуала... Пойми, по-другому нам её не взять! Я проберусь к ним с тыла, а ты начнёшь свою атаку, как только увидишь пламя.

"Крейговец" покачал головой:

– Для этой ведьмы огонь, что для мёртвого – припарка! Бортен как-то раз уже пытался её обсмалить: видишь вон тот череп справа? Это все, что от него осталось!

– Будь спокоен, Лис , если помешать её ворожбе с демонским камнем, то всё здесь вспыхнет и от искры! – и Рудый, бесшумно ступил под деревья и в мгновение ока растворился в окружающей нас мгле.

Я потёр лоб рукою: в осанке и шёпоте этого ратника мне почудилось нечто знакомое, но что именно так меня зацепило, я ответить не мог, сколько бы ни пытался. Между тем, по-прежнему доносящиеся до меня мучительные вопли становились всё громче, а переполненный злым весельем смех был и вовсе непереносим, и вскоре я, вполне искренне пожелал его обладательнице, чтоб её заткнули раз и навсегда, прошептав вслед за нетерпеливо постукивающим кулаком по стволу "крейговцем":

– Ну же, Рудый! Скорее!

...Когда же над частоколом взметнулось, наконец, яркое пламя, "крейговец" мгновенно сорвался с места и бросился к укреплению, а вместе с ним в атаку пошли до сих пор скрытые деревьями воины. Защитники частокола встретили их грязными ругательствами и целою тучей стрел, но луки и арбалеты не остановили идущих на приступ: хотя атакующих было немного, действовали они слажено, и было видно, что это уже далеко не первый бой, который они ведут, сражаясь плечом к плечу. Но и противостоящие им в этот раз воины тоже были не робкого десятка, к тому же какая-то сила словно отталкивала от них и языки пламени и вражескую сталь, так что поначалу казалось, что атака наступавших, несмотря на всё их умение, обречена на провал!..

А потом свирепые крики защитников частокола внезапно переросли в отчаянный вопль, а из широко распахнувшихся ворот укрепления выскочило сразу несколько бойцов. Закрыв лица руками, они в отчаянии заметались по поляне, плясавшее на их латах пламя превратило ратников в настоящие факелы! Нападающие сполна воспользовались открывшейся в защите брешью, и с торжествующими криками вломились в стремительно пожираемую огнём крепость, но далеко не все её защитники запаниковали: хоть и лишившиеся былой неуязвимости, они встретили атакующих с отчаянностью смертников, и лесное эхо далеко разнесло повисшие над поляной дикие крики и звон оружия.

Когда же пламя полностью охватило высокие стены, рёв огня и шум жестокого боя на мгновение перекрыл безумный женский визг... А последовавший за ним низкий, ни на что не похожий гул, заставил задрожать все мои жилы и едва не остановил сердце. Почти не слышный, но от того не менее грозный, он быстро распространился по поляне, и многие бойцы, упали на колени, сжимая руками головы так, будто они вот – вот лопнут, а он всё нарастал и нарастал, пока не превратился в волну ослепляющей, сводящей с ума боли. Забыв обо всём на свете И зажав уши, я бросился прочь от пылающей крепости, ища спасения в мокрой черноте леса. Мои губы и подбородок заливала хлещущая из носа кровь!

... На следующий день я всё-таки нашёл в себе силы вернуться на ту поляну, чтобы при ярком солнечном свете взглянуть на пожарище и попытаться понять, чему стал невольным свидетелем, но сражавшиеся, похоже, действительно были призраками, а минувшая ночь унесла с собою все свои мороки и тайны. На месте сражения не было ни мёртвых тел, ни следов огня, а вместо остатков грозного частокола я увидел лишь несколько искривлённых, больных осин, да уродливую проплешину, в центре которой на мёртвой, без единой былинки земле, лежал поваленный на бок и расколовшийся на несколько частей монолит. На его боках ещё были заметны остатки резьбы в виде беспорядочно наползающих друг на друга ромбов и кругов, а сама разбитая глыба, несмотря на то, что с самого утра припекало солнце, была холодна, точно лёд!

Блуждая в чаще, я уже встречался с подобным: первый такой камень – тоже поваленный и разбитый, лежал возле заваленного исполинскими валунами входа в пещеру, а на второй я наткнулся в одном из бесчисленных лесных оврагов – он был цел, но сильно скособочился и склонился к голой и безжизненной земле. В находящуюся как раз у его подножья яму, вполне мог бы провалиться рослый, в полных латах, пехотинец, но сейчас в чёрную дыру стекала лишь узкая нить почти полностью высохшего ручья. Я склонился над ямой, но так и не сумев различить что-либо в наполненном мраком провале, бросил в него камушек. Так и не дождавшись ни единого звука, но нутром почуяв, что не стоит нарушать царящий в этом месте оцепенелый покой, убрался из оврага прочь...

Отцы, рассказывая мне иногда о подобных местах, были очень скупы на слова, повторяя, как урок лишь то, что возле таких камней никогда нельзя устраиваться на ночлег, и даже долго смотреть на их странные узоры тоже не стоит, ведь даже от одного их созерцания могут привидеться на редкость тяжёлые и дурные сны!..

Какие бы зловещие тайны и ночные ужасы не скрывали в себе орканские монолиты, главной опасностью для меня в чащобе были не они, и даже не дикие звери или лешачьи шалости, а люди! И были они не разбойниками или неупокоенными душами, а остатками разгромленных под Рюнвальдом войск. Вначале я видел молезовцев, затем – «Лис» и «Туров», а после, схоронившись в кустах, наблюдал за пятью «Молниеносными». Один из них – молодой, с изрытым крупными оспинами лицом, вёл под уздцы охромевшего коня, на котором сидел, судя по нагруднику, сотник. Его голова и лицо были обмотаны покоробившимися от сукровицы бинтами так, что видны были лишь несколько прядей, светлых, слипшихся от пота и грязи волос, да чёрные, спёкшиеся губы. Сотник сидел на коне, вцепившись руками в высокую луку седла и, то и дело, мотал и тряс головой, а потом внезапно повернул в мою сторону скрытое бинтами лицо и хищно оскалился:

– Ариен... Совсем рядом – я чую!

Ведущий коня остановился и начал внимательно оглядываться вокруг, но меня, скрытого густой зеленью, так и не заметил, а потому тихо произнес:

– Нет, Ирни. Тебе снова показалось.

Сотник нетерпеливо дёрнул головой, точно хотел ему что-то возразить, но, так ничего и, не произнеся, со стонам сжал укутанную бинтами голову и согнулся в седле чуть ли не вдвое, а посмурневший Ариен снова повёл коня по тропе, и через минуту "Молниеносные" скрылись между деревьев... С этим крошечным отрядом я встречался ещё несколько раз и, едва заприметив ратников, сразу же сворачивал в сторону, спеша уйти от них как можно дальше, но сотник всё равно всегда оборачивался мне вслед, хоть уже ничего и не говорил!

... А вот встреча в малиннике с двумя "Ястребами" чуть не стоила мне жизни. Мы столкнулись среди кустов нос к носу, и от лютой расправы меня спасло лишь то, что один из "Ястребов" был хром и едва ковылял, а второй – длинный и одноглазый, просто не решился скатиться вслед за мною в глубокий, густо заросший крапивою овраг и только слал мне в вдогонку проклятия и обещания самых лютых казней!