Текст книги "Волчонок (СИ)"

Автор книги: Варвара Шихарева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

... Пока я одевался, волк сидел неподалёку – вывалив язык, он внимательно наблюдал за каждым моим движением, а когда я собрался, зверь немедленно потрусил вдоль приведшего меня к озеру ручья. Пару раз он оборачивался, точно проверяя, иду ли я за ним, но я и не думал отставать – поведение волка было настолько человеческим, что у меня не было даже тени сомнений в том, что его послал на помощь покровитель "волколаков". А ещё мне думалось, что хорошо бы было, если б волк не остался на опушке, а пошёл бы со мною в лагерь – вот удивились бы отцы, увидав подле меня такую громадину!.. О том, что за неосторожное купание мне может и влететь, я как-то подзабыл...

Обратный путь вдоль ручья мы с волком проделали без всяких происшествий, но когда из-за деревьев показалась первая, увитая виноградом башня, зверь неожиданно рванул вперёд и скрылся в тёмном проходе.

– Постой! Ты куда? – мой оклик не произвёл никакого впечатления на зверя, и я тут же бросился за ним. Споткнувшись, о лежащие у входа камни, я едва не влетел в проход носом вперёд, как тут рядом со мною раздалось.

– Что ты топочешь, словно лось, волчонок?.. Разве я сам не учил тебя тому, как следует двигаться?

Услышав хриплый бас Брунсвика, я всё-таки не удержался на ногах, и сел прямо на покрытый каменной крошкой пол. В башне не было никого, кроме неспешно одевающегося старшого, но я всё-таки спросил.

– А где же волк?

Брунсвик нахмурил свои густые, начавшие седеть брови.

–Какой такой ещё волк?

– Ну... Такой большой, пепельный... Почти седой. – Я продолжал недоумённо озираться, а Брунсвик огладил свои пепельные, с сединою усы.

– Нет здесь никаких зверей, Виго...

И тут до меня дошло...

– Ты волколак, старшой ?! Всамделишный? Как в сказке?

Брунсвик оправил куртку, потуже затянул ремень.

– Присядем ка на ступенях снаружи, волчонок. Разговор у нас будет долгий...

Поняв, что Брунсвик не сердится на меня, я прямо загорелся в предвкушении обещанной истории, но старшой, как всегда, не торопился с началом рассказа. Несколько минут он молчал, точно собираясь с мыслями, потом снова неспешно огладил усы и лишь после этого заговорил.

– Теперь волколаков чаще поминают в сказках да дурацких байках, но история, которую ты услышишь сейчас, не только полностью правдива, но и страшна. О таком рассказывать тебе рановато, но поскольку одну тайну ты уже узнал, будет лучше, если всё остальное ты тоже услышишь из первых уст... Ещё не так давно такие люди как я не были чем– то особенным. Волколаки и умеющие оборачиваться медведями бэры никогда не любили обосновываться в больших и шумных городах, где люди буквально ходят друг у друга по голове, но в деревнях мои соплеменники встречались не так уж и редко, а сельчане чаще всего знали о том, с кем живут бок-о-бок. Самые пугливые остерегались нас, но большая часть относилась к такому соседству спокойно. А ещё к моим соплеменникам частенько обращались за подмогой, ведь волколак и заблудившиеся в лесу дитё быстрее найдёт и со своими серыми братьями договориться, чтоб те деревенскую скотину не резали...

В общем, мы неплохо уживались с соседями – женили сыновей и выдавали замуж дочерей, имели свой голос на сельских сходках, но потом на нас ополчились жрецы Семёрки. Чем мы им пришлись не ко двору, я не ведаю – лишь служители Седобородого были против общего решения, но, оказавшись в меньшинстве, слуги Хозяина Троп навсегда покинули Совет, а по всему Ирию началась травля перевёртышей, которой мы же сами сдуру и поспособствовали. Молодёжь, она завсегда и везде одинакова и только одно у неё на уме – купающихся в речке девок пугнуть , у нерадивого пастуха скотину увести да удаль свою всем без разбору показать... Только теперь такие выходки в устах жрецов обретали вид преступления, обращаясь в байки о кровожадных, обезумевших от лунного света перевёртышах.

... Так, выходка за выходкой, слово за слово – копились ненависть и страх. А ещё через некоторое время запылали избы, в которых жили волколаки с семьями – даром, что обращаться зачастую мог лишь один из родителей... Вчерашних соседей, а то и родственников истребляли под корень, не ведая жалости даже к малым детям. Волколаки и бэры либо гибли, защищая семью, либо, чудом выжив, стенали на пепелищах... Вот тогда-то у многих звериная натура верх и взяла – потеряв самое дорогое, они утратили и человеческий облик, живя лишь местью да собственным горем. Страшные байки о перевертышах – людоедах стали правдой, да только сами люди им и были виной...

Лишь в одном княжестве бэры и волколаки нашли прибежище и защиту – Скрульские Владыки сами из рода бэров, а потому своих сородичей в обиду не дали, и жрецам народ мутить не позволили. Что же касается других княжеств, то со временем страсти поутихли, и способность к обороту перестала считаться преступлением, да только вряд ли триполемцам стоит знать, что в их войске состоят настоящие перевёртыши – излишняя огласка не нужна ни им, ни нам...

Брунсвик, закончив рассказ, вновь огладил усы, а я придвинулся ближе.

– Я понял, старшой, и никому ничего не скажу, но ... Ты ведь не один такой, правда?

Брунсвик усмехнулся.

–Правда... Даром Железного Волка в моём отряде обладают ещё несколько воинов...

Следующий вопрос сорвался у меня с губ сам собой.

–А я?

–Нет... – коротко обронил старшой, но, взглянув мне в лицо, тут же прижал к себе и потрепал по плечу.– Но это и к лучшему, Виго. Это только на первый взгляд кажется, что быть перевертышем – здорово, но у этого дара есть и свои тёмные стороны. Первый раз зверь просыпается от очень сильного впечатления – это и больно, и страшно, да и справиться с ним сложно – иной раз месяц, то и два приходишь в себя, а потом... Потом тоже всё непросто – чтобы полностью подчинить свою звериную половину, надо прежде всего совладать со своей первой, человеческой натурой – подчинить себе чувства, не давать им себе разум мутить, а со своим характером бороться завсегда сложно...

Я вспомнил вскидывающегося от малейшей насмешки Ламерта и согласно кивнул головой, а Брунсвик усмехнулся и поднялся со ступени.

– Ну, пойдём в лагерь, волчонок, а то ещё немного, и на твои розыски пол-отряда отправиться...

После рассказа Брунсвика я начал по новому присматриваться к окружающим меня воинам, пытаясь угадать, кто из них является таким же перевёртышем, как Брунсвик, но решить эту головоломку было совсем непросто – по внешности перевёртыша было никак не опознать, но я, руководствуясь какому-то самому мне не до конца понятному чутью, причислил к оборотням мрачноватого Эйка, всегда спокойного и рассудительного Арраса, Герри, Талли и Ламерта. Спросить о верности своей догадки я, правда, как-то не осмеливался, а потом подоспели другие заботы. Однажды я упросил Ламерта взять меня с собою в разведку и не подвёл его, терпеливо лёжа под проливным дождём в каком-то буераке и пристально вглядываясь в обманчивую темноту в поисках малейшего намёка на опасность: «Сов» я заметил как раз вовремя и Ламерт, когда мы вернулись в свой лагерь, похвалил мою выдержку и сметливость перед другими отцами. С тех пор меня часто брали на такие вылазки и, вскоре я мог подкрасться к стану противника быстрее и незаметнее любого из «Волколаков», порой оказываясь у вражеских костров на расстоянии вытянутой руки. Высмотрев всё, что мне было велено, я так же незаметно возвращался обратно, ну, а весною – как раз за три месяца до, принёсшей Триполему долгожданную победу, Рюнвальдской битвы, я смог пробраться к самой лендовской княгине...

Мы с Аррасом подкрались к лагерю Нахимены со стороны болота: его топи были почти непроходимы для взрослого человека, но для меня – худого и лёгкого девятилетки – пробраться по колеблющейся от малейшего движения моховой подстилке, было не в пример легче. Моей задачей было разузнать, не появились ли в стане лендовки крейговцы и наёмники, а если подкрепление пришло, примерно оценить его количество.

–И будь осторожнее, волчонок, – Аррас нахмурился и ещё раз внимательно взглянул на огни и постоянно мельтешащие в их свете тени стана, – При малейшем беспокойстве возвращайся сразу, и не мешкая, а то вон, видишь? "Молниеносные" места себе не находят – всё им неймется!

Я согласно кивнул и нырнул в топи, а затем, стелясь и пластаясь между кочек точно уж, быстро подобрался к постам и затих в густых лозах: лендовцы на посту никогда не спали и были очень подозрительны к любому звуку и движению – иногда казалось, будто они могут уловить даже биение чужого сердца. Могло пройти не менее часа, прежде чем их чуткое внимание хоть немного притуплялось и отвлекалось на что-то другое. Но той ночью отец всё рассчитал верно: со стороны болот лендовцы явно никого не ждали и "Молниеносные" прохаживались у кромки топей скорее для порядка, чем из-за подозрительности – вскоре я улучил подходящий момент и, скользнув к палаткам, сразу же затерялся в тенях, не издав при этом даже шороха. Ну а ещё через полчаса я, затаившись под телегой, считал костры крейговских "Лис" и примеченных рядом с ними грандомовцев: это были наёмники из "Туров" – их жадность до денег уже стала в Ирии поговоркой. Между тем в лагере Нахимены действительно мало кому спалось, и причиной этому был совсем не страх перед ночною атакой. Как тут отдохнёшь, если и запах распустившейся листвы, и ароматы готовящегося ужина напрочь забивает расползающаяся по стану едкая вонь, идущая со стороны разбитых чуть на отшибе костров, возле которых как ни в чём не бывало, сновали "Ястребы". Мне достаточно было одного взгляда, чтобы убедиться в том, что это те самые ратники, которые умели изготовлять "Холодное пламя", искалечившее и сгубившее уже пропасть народу. Бурая, мерзко пахнущая жидкость, попав на кожу или железо, тут же прилипала к ним намертво и вспыхивала ярким огнём. Сбить или погасить это необычайно яростное и жадное пламя удавалось с трудом, а оставленные им ожоги очень плохо заживали и часто гноились...

Из всех ирийцев лишь амэнцы тоже иногда использовали огонь – порою, их пехота раздвигалась и полностью укрытые воловьей кожей ратники выкатывали вперёд что-то похожее на гигантские медные кувшины – из их жерла с рёвом вырывался настоящий столб пламени! Это было действительно жутко, но огонь амэнцев был самым обычным – он легко сбивался и гасился землёй, а кроме того, перезарядка этих страшных и неуклюжих устройств требовала уйму времени, которое ни триполемцы, ни мои отцы никогда не тратили даром, так что первый залп чаще всего оказывался единственным. У лендовцев же всё было хитрее – иногда они разливали алхимическую жидкость при отступлении, и тогда тонкие ручейки вспыхивали, превращаясь в огненную стену, но чаще лендовцы начиняли своим пламенем наконечники арбалетных стрел или заключали его в подобие глиняного яблока – эта дрянь, ударившись обо что-то, тут же взрывалась, разбрасывая вокруг обжигающие капли. Атаки "Ястребов" всегда были стремительными и внезапными, перестраивались отряды необычайно быстро, так что предугадать, где и когда появятся вооружённые не только железом, но и "холодным пламенем" лендовцы было попросту невозможно. Ясное дело, что этих ратников, которых сами лендовцы почему-то прозвали "белыми" опасались и ненавидели, но упрекнуть в трусости их не мог никто, ведь они участвовали в самых жарких схватках... От раздумий меня оторвал шум. У "Ястребов" что-то, вспыхнув, громко затрещало, и по лагерю лендовцев сразу же поплыл чёрный дым! Едва не закашлявшись от нестерпимой, першащей в горле вони, я вспомнил, что Ламерт именовал эту "Ястребиную" сотню не иначе, как "прокажённой" и говорил, что, хотя воины из неё и отличаются от всех других тем, что после боя оказывают в равной мере помощь как своим, так и чужим раненным, подбирая и выхаживая всех, кого не забрала смерть, лучше умереть, чем попасть к лендовским коновалам – кто знает, что у этих "белых" на уме!?

"Туры", которым из-за ветра досталось большая часть дыма, засуетились около своих костров и начали грозить невозмутимым "Ястребам" кулаками. Но как бы ни свирепели грандомовцы, подойти к кострам воинов-алхимиков они так и не решились, а до меня всё чаще стали долетать злобные проклятия и сердитая ругань. Из растревоженного лагеря явно надо было уходить как можно тише и быстрее, но на обратном пути я, заприметив чёрную, расшитую серебром, палатку с двумя часовыми у входа, не смог удержаться. Подобравшись к убежищу княгини с обратной стороны, я нашёл в плотной ткани едва заметную щель и приник к ней. Увы! Грозная Нахимена, о которой ходило столько рассказов, не походила ни на жуткую, с измазанным кровью ртом, упырицу, ни на уродливую старуху с единственным клыком и жёлтыми когтями. Я увидел ещё совсем не старую, маленькую и большеглазую женщину – её тёмные, блестящие волосы были стянуты в тяжёлый узел на затылке, а сама княгиня одевалась по-мужски: чёрную одежду украшала лишь толстая цепь с подвеской в виде орла – символ её власти. Нахимена стояла рядом с небольшим походным столом, и, то и дело ударяя по расстеленной на нём карте, сердито вычитывала кого-то:

– Ты трус, Эрнетт! Я же не требую от тебя штурмовать Трок-Дорн: вся твоя задача сводится лишь к тому, чтобы просто поднять как можно больше шума вокруг долины, а потом немедля уйти в горы! Неужели это так сложно?!!

Кто-то, по-прежнему находящийся вне моего обозрения, тяжело вздохнул:

– Я иду лишь на обдуманный риск, княгиня: именно поэтому и прожил так долго! Скажи, что я буду иметь за то, что сыграю с Демером такую шутку?.. Я имею в виду, что сверх уже уплаченного ты можешь мне предложить?

На лице у лендовской колдуньи расцвела сумрачная улыбка:

–Хоть ты и именуешь себя "Туром", Эрнетт, сердце у тебя заячье, а душа, словно у ростовщика-крохобора! Но я не люблю торгашей, наёмник – мне по нраву смелые, отважные люди!

–Вот только таким героям обычно не хватает хитрости и вёрткости, а именно они и нужны тебе для того... – дальнейшие слова незнакомца утонули в приступе тяжёлого кашля, и я смог лишь разобрать его сиплое, – Великая семёрка! Что за дрянью здесь пахнет?!!

Княгиня на это лишь слегка пожала плечами.

– Эта дрянь называется "холодное пламя". Если тебе так досаждает работа моих "белых", можешь сам сказать им это с глазу на глаз. Возможно, они тебя даже выслушают...

– Ну, уж нет, княгиня. Я лучше к Трок-Дорну прогуляюсь...– недовольно пробурчал Эрнетт. Услышав его ответ ,Нахимена сухо рассмеялась, а я едва успел улизнуть из прохода, слишком поздно уловив позади себя шаги и голоса. Два "Нетопыря" прошли мимо меня, едва не наступив на мелькнувшую перед ними тень, и спасло меня лишь то, что они были немного навеселе.

Так и не решившись подслушивать дальше, я направился прочь из лагеря, но уже у самой кромки болота меня заметил неожиданно обернувшийся "Молниеносный": его лицо стало недоумённым, а глаза удивлённо расширились – мой "Волколачий" окрас и серая куртка явно были самым меньшим из того, что он ожидал увидеть! Не дожидаясь, пока мгновенное замешательство ратника сойдёт на нет, я бросился бежать, не разбирая дороги, прямо по опасно хлюпающему мху, а "Молниеносный" с громким криком:

– Тревога! "Волколаки"! – бросился за мною в топи, тяжело чавкая окованными сталью сапогами. Я ещё отчаяннее запетлял между окнами чёрной воды и поваленными стволами, но лендовец почти нагнал меня: между нами было не более десятка шагов, когда моховая подстилка неожиданно разошлась прямо у него под ногами и "Молниеносный" провалился в таившуюся под ней трясину сразу по грудь! Я обернулся лишь на мгновение: лицо лендовца было искажено ужасом, а руки отчаянно молотили по бурой жиже – и снова рванул во тьму, ведь вслед мне уже летели стрелы и арбалетные болты. Одна, пущенная особо меткой рукою стрела всё-таки догнала меня: плечо пронзила острая боль и я, споткнувшись, упал между высоких кочек, а надо мною просвистела ещё одна её товарка. Я, отползши в сторону, уже скрутился в клубок среди густых зарослей ивняка, как тут до меня донёсся громкий шёпот пришедшего на выручку Арраса:

– Сюда, малый...Скорее!.. – и я, стиснув зубы, пополз к гниющему древесному стволу...

К своим кострам мы вернулись лишь на рассвете: полностью вымотанные и совершенно обессилившие – Аррас вытащил стрелу там же, на болоте, и я до крови искусал себе губы, пока он вытягивал граненый наконечник, ведь крик выдал бы нас головой... Но потом, когда мы уже почти выбрались из топей, отцу всё равно пришлось схватиться сразу с двумя "Совами". Лагерь Нахимены после поднятой утонувшим "Молниеносным" тревоги сразу же превратился в разворошенный муравейник и Лендовцы кружили вокруг гиблого болота, точно охотничьи псы!.. Встретивший нас Брунсвик ещё раз осмотрел мою рану, ну а, убедившись, что она неглубока и кость не задета, выслушал донесение Арраса о неудачной разведке и хотел, было, уже отправить нас на отдых, но я тихо сказал старшому, что вызнал всё из того, что было мне велено. Назвав приблизительное количество "Лис", я не забыл помянуть и о "Турах", а потом признался, что нас с Аррасом едва не сгубило моё промедление, и поведал о том, как увидел княгиню. Услышав об отрывке беседы лендовки и "Тура", Брунсвик нахмурился и велел мне по возможности слово в слово передать ему подслушанный разговор, и я старательно пересказал отцам все: даже возмущение Эрнетта из-за дел злополучной сотни. Аррас на мой рассказ лишь молча покачал головой, а бывший мрачнее тучи Брунсвик, наоборот -усмехнулся:

– Пусть ко всем "Турам" от "ястребиного" дыма чесотка прилипнет! Они её уже давно заслужили...А то, что ты вызнал, действительно важно, волчонок, и вполне стоило своего риска! Ну а теперь идите отдыхать и набирайтесь сил, а я пойду разыщу Ракса...

Важность раздобытых мною сведений я смог оценить уже на следующий день: пришедший навестить меня Ракс вначале вручил мне княжескую награду – несколько золотых триполемских "драконов", а потом, уже от себя, отвалил столько сладостей, что они просто не уместились у меня в карманах!.. Деньги я отдал на хранение Брунсвику – старшой лучше знает, что делать с таким добром, а вот сладости пришлись как раз в пору – грызя орехи в меду и выслушивая щедрые похвалы Ракса, я чувствовал себя вполне довольным жизнью, и даже раненное плечо не омрачало моего настроения...

РЮНВАЛЬДСКАЯ БИТВА

В сече, что произошла на поле рядом с рюнвальдскими горячими ключами, сошлись все князья и Владыки Ирия, участвующие в затянувшейся сверх всяких пределов смуте. Именно поэтому необычайно жестокое и кровавое сражение, унёсшее жизнь чуть ли не каждого третьего воина, почти сразу же стало легендарным, а его исход повлиял как на судьбы колдовских семейств, так и на участь простых ирийцев, пройдясь по их жизням, словно ураган!.. Летописцы любят описывать Рюнвальд чуть ли не белыми стихами: торжественно, с роковыми пророчествами, зловещими знамениями и героями, будто вылитыми из бронзы, но мне размокшее от дождя, холмистое поле с двумя глубокими оврагами запомнилось совсем не таким, каким его теперь описывают; ну, а ратники княжеских армий уже изначально готовились к тому, что немногим из них доведётся увидеть начало следующего дня...

Последний месяц бои шли уже на земле Ленда – Нахимене и оставшимся ей верными крейговцам пришлось отступить. Старшой говорил, что Демер даже послал ей предложение о сдаче, но гонец вернулся ни с чем, а княгиня, собрав под Рюнвальдом все свои силы, приготовилась дать бой Демеру с союзными ему Моргеном и так и не успевшему принять венец Лаконского Владыки Скантом, который привёл под знамя Триполема остатки отцовского войска. С нашего расположения на холме была хорошо видна часть лагеря Нахимены, и Ламерт, показывая мне на трепещущее знамя Ленда, объяснял, что хотя исход грядущей битвы решит всё, сам по себе он далеко не ясен – благодаря Сканту, у Демера было преимущество в людях, но лендовцы, и до того никогда не праздновавшие труса, на свое земле дрались так, точно в них демоны вселились. Одолеть их теперь было сложнее, чем на землях того же Крейга или Лакона. Впрочем, ещё через пару часов после этого разговора разведчики принесли весть о том, что к Рюнвальду идёт ещё и третье войско – вскоре амэнцы, молезовцы и астарцы появились с юго-запада, но их князья ни к кому не выслали послов, став лагерем на пологих холмах. Рядом с их знамёнами находились и увенчанные рогами штандарты с красной турьей головой – наёмники из Грандома вновь сменили хозяев!.. Вначале мне показалось, что подошедшие войска вовсе не готовятся к сражению, но Аррас на мой недоумённый вопрос лишь мрачно усмехнулся.

–Ещё как готовятся! Только эти стервятники прежде выждут, пока Демер с Нахименой друг друга вымотают, а потом наваляться с бока, да со свежими силами. Падальщики – они падальщики и есть...

Ясное дело, что такое недоброе соседство встревожило Демеровский лагерь, а в ночь перед грядущим сражением над Рюнвальдом ещё и разразилась очень сильная гроза. Вспышки молний следовали одна за другой, охватывая своими всполохами по полнеба разом, а оглушительные раскаты грома не стихали ни на миг, лишь усиливая своё свирепое ворчание с каждой секундой. Наших лошадей разразившееся ненастье напугало просто до одури: они храпели у коновязей, отчаянно ржали, лягались, вставали на дыбы, и нам никак не удавалось их успокоить. Когда же косые струи ливня пошли сплошной стеной, наш лагерь озарила слепящая вспышка света, а за ней последовали треск и удар такой силы, что земля задрожала!.. Кони Каера и Талли порвали узду и скрылись в пелене дождя, а вспышка превратилась в пляшущие среди теней багровые отсветы: оказалось, что одна из молний угодила прямо в огромный дуб, гордо высившийся неподалёку от палаток "Золотых" и расколотое напополам могучее дерево охватило яркое пламя...

Аррас прижал меня к себе так, точно пытался защитить и едва слышно прошептал: " Дурная примета смерть сулит... В завтрашней битве не сносить Демеру головы!" Наш старшой, увидев горящее дерево, тоже стал на диво мрачен и, велев Ламерту оставаться за главного, куда-то ушёл. Хотя после этого происшествия гроза пошла на убыль, а ливень постепенно превратился в едва моросящую пыль, нам пришлось изрядно помучиться, ища коней и спасая намокшее снаряжение – на оставшийся нам от ночи короткий час отдыха мы разошлись в усталом молчании. Брунсвик вернулся в наш стан лишь перед самым рассветом и, разворошив влажные от дождя попоны, в которых я клевал носом, велел мне быстро привести себя в порядок, что я и сделал, не задавая лишних вопросов. Старшой критически осмотрел меня и, стянув на моей куртке пару, по его мнению, слишком разболтанных пряжек, коротко сказал:

– Время не ждёт: пошли! – и мы направились к "Золотым"...

Между тем весь триполемский лагерь стал стремительно пробуждаться: начали седлаться кони, зазвенело оружие, но, видимо, ночное ненастье вымотало не только нас, а недоброе предзнаменование сказалось на настроениях отрядов самым прямым образом – что "Грифоны", что "Рыси", собирались молча и угрюмо, и я заметил, что триполемцы стараются даже не смотреть друг-другу в глаза... А у "Золотых" – как раз возле княжеской палатки – тихо перешёптывались, собравшиеся, все как один, старшие отрядов и сотники "золотых". Асцид – глава второй "золотой" сотни, увидев нас с Брунсвиком, слабо улыбнулся и, видно, хотел что-то сказать, как тут полог палатки резко откинулся и в круг внезапно смолкших воинов, ступил князь: высокий, уже закованный в тяжёлые, украшенные золотой насечкою латы, но ещё не одевший шлема. В предрассветных сумерках гордое, гладко выскобленное лицо триполемского Владыки казалось бледным и осунувшимся, а в его ледяных глазах застыла суровая решимость. Старшой "Грифонов" сразу же обратился к Демеру:

– Князь, просим тебя, выслушай нас!.. – но осёкся и умолк на полуслове, ведь князь не удостоил его ни взглядом, ни словом, и, как будто, даже не услышал: всё с тем же каменным лицом, Демер молча одел поданный ему оруженосцем шлем с конским, крашенным в пурпур, хвостом и сразу же одним решительным движением опустил на лицо забрало в виде драконьей морды... Явно затянувшуюся и ставшую какой-то зловещей тишину прервало лишь суровое замечание князя, произнесённое глухим и сердитым голосом:

– Бой вот-вот начнётся! Так займитесь же, наконец, делом, перестав тратить время непонятно на что!.. – а затем драконья морда коротко кивнула в мою сторону, – Ну вот его, к примеру, вы зачем сюда притащили?!

Брунсвик нахмурился и сдвинул брови, намереваясь ответить, но его опередил Ракс, командующий третьей сотней "Золотых":

– Так ведь это тот самый мальчишка, что весною пробрался в лагерь лендовки: я сам докладывал тебе, князь, об этом волчонке и о том, что он вызнал...

– Помню. – Демер, отвернувшись от нас, махнул рукою конюшим, а затем, устремив из-за плеча на Брунсвика хоть и невидимый в прорезях шлема, но, тем не менее, явно ощутимый взгляд, задумчиво произнёс. -Я уже много раз слышал о вашем выкормыше, Брунсвик. Скажи мне, неужели твои "Волколаки" потащат мальчишку и в это сражение?!

Наш старшой посуровел ещё больше и тихо сказал:

– Нет, князь: Виго в бой с тобою пойдёт!

...В этот миг, уже подведённый к Демеру огромный, сплошь покрытый кольчужной сеткой, жеребец злобно заржал: двое конюших отчаянно висли у него на удилах, из последних сил сдерживая так до конца и не усмирённую конскую мощь, а князь, невзирая на тяжесть лат, одним махом вскочил в седло прямо с земли и, натянув узду так, что жеребец, выгнув шею, захрипел, сухо заметил:

– Грядущая бойня – не игрушка!

И тут вперёд выступил до сих пор лишь мрачно сопящий Дарик:

– Тот воин, у кого в седле будет малый, выживет даже в самой лютой сече: примета эта верная и осечек не дающая – я тому свидетель!..

Услышав, что старшой "Рысей" в точности повторил наше с отцами шутливое присловье, которое почему-то действительно ещё никогда не давало сбоев, я замер и насторожился, а высившийся на коне Демер повёл широкими плечами так, словно они у него внезапно затекли:

– Что же мне теперь: из-за ваших суеверий да дурацких примет за детской спиною прятаться? Лендовке на смех?!!

В голосе князя начал звенеть металл, но вновь обретший речь старшой "Грифонов" всё же возразил ему до странности простым и обыденным тоном:

– Без тебя, князь, нам этого сражения всё равно не выиграть: ляжем на поле все как один! Вот тогда-то Нахимена точно посмеётся, а астарцы на наших костях ещё и спляшут!..

Услышав такую речь, Демер поднял жеребца на дыбы и заставил его отчаянно бить копытами по воздуху, а затем вдруг резко осадил разгорячённого им же коня и, неожиданно, согласно кивнул головой:

– Хорошо! Пусть будет по-вашему, – и тут князь нагнулся в седле и позвал меня. – Подойди, волчонок... Не бойся...

Ощутив между лопаток лёгкий тычок Брунсвика, я, поняв, что от меня требуется, в одно мгновение оказался у стремян и, вцепившись в протянутую мне князем руку, быстро вскарабкался в высокое седло и устроился за спиной у Демера, а Брунсвик широко шагнул к нам и тихо произнёс:

– Будь при князе неотлучно, Виго -это приказ!

Я вытащил из-за ворота волчий клык, клятва на котором считается у отцов нерушимой, и, сжав его в кулаке, также тихо ответил Брунсвику:

–Наказ выполню, старшой!

Князь, услышав мою клятву, на миг резко обернулся ко мне, но так ничего и не сказав, тяжело вздохнул и тронул коня...

Тучи по-прежнему тяжело клубились на небе, когда рати Нахимены и Демера двинулись навстречу друг-другу. Штандарт лендовской княгини реял прямо перед нами – как раз по центру её войска, а сама она была, очевидно, где-то между занявшими позицию на холме закованными в сталь «Молниеносными», бывшими её личной охранной. Находящиеся в левом крыле Демеровского войска лаконцы при поддержке «Рысей» схлестнулись с «Нетопырями» и «Лисами», справа серые и бурые куртки воинов Моргена смешались с тёмной формой «Ястребов», а возглавляющий атаку Демер рванулся к словно бы дразнящему его лендовскому штандарту, и мы сразу же оказались в самой гуще сражения. Следовавшие за князем «Золотые» увязали в сутолоке и тесноте боя, но Демер не дожидался их – прокладывая себе путь вперёд, он рубил мечом направо и налево. Но «Совы» и «Молниеносные» стояли крепко и тоже не оставались в долгу – князю отсекли конский хвост с навершия шлема, разрубили нагрудник и смяли доспех, но он остервенело продолжал рваться к хоть и близкой, но по-прежнему не достижимой для него цели. Когда же день перевалил за свою середину, дали о себе знать и застывшие на холмах Амэнцы с союзниками. Аррас оказался прав – решив, что Демер и Нахимена уже достаточно измотали друг друга, амэнцы пошли в атаку на оба войска – их тяжёлая конница смела все заслоны и, разметав лаконцев с «Совами», ударила в бок сцепившемся в схватке «Молниеносным» и «Золотым». Позже из рассказа Брунсвика я узнал, что и Демер, и Нахимена, предвидя нападение амэнцев, независимо друг от друга оставили по нескольку отрядов в засадах. Позже они, ещё не измотанные битвой, ударили амэнцам в спину... Но тогда, в начавшейся сутолоке было трудно что-либо понять – отступающие смешались с нападающими, ряды окончательно сломались, и мы с Демером неожиданно оказались отрезанными от своих, а потом под нами ещё и убили коня. Кольчужная сетка не спасла жеребца от прицельно пущенных ему в шею тяжёлых арбалетных болтов, и он, захрипев, пал на колени. Князь с проклятием соскочил с умирающего коня, и, повернувшись ко мне, крикнул:

– Уходи, пока можешь – до заката мне не дожить! – но для меня данное старшому обещание было, конечно же, важнее княжеского отпуска, и я остался подле Демера, а он, увидев это, больше не произнёс ни единого слова, сражаясь с всё возрастающей отчаянностью и умелой жестокостью. Укрепившись на крошечном взгорке, он уже не замечал ни свистящих вокруг стрел, ни огненного шквала, прошедшего настолько близко, что из земли у нас под ногами поднялся обжигающий пар!

...Между тем сумятица кипевшего вокруг сражения понемногу переросла в нечто невообразимое: ряды воинов окончательно сломались и смешались между собой, а увязнувшие в тесной сутолоке ратники толкались и втаптывали в набухшую кровью грязь ещё шевелящиеся тела товарищей. Теперь уже было не разобраться, куда подевались свои, и что происходит с захлебнувшимися в своей яростной атаке врагами. Помню, что, когда рядом с нами упал на землю спешащий на выручку к князю лаконец – короткая астарская стрела угодила "Соколу" в глаз, за спиною у Демера, словно прямо из воздуха, возник лишившийся как лошади, так и шлема "Нетопырь". Осклабившись, он кинулся к князю, уже готовый нанести удар, но я бросился крейговцу под ноги. Он споткнулся, а потом, дико взвыв, попытался оторвать меня от своей ноги, ведь мой кривой нож пробил ему сапог на щиколотке. Князь обернулся: его широкий меч молнией сверкнул надо мною, со свистом рассекая воздух, и уже в следующий миг я смотрел в ещё живые глаза, снесённой с плеч головы "Нетопыря"! Пока её губы продолжали зло кривиться, обнажая при этом зубы до самых дёсен, уже безголовое тело, нелепо дёргаясь, сделало ещё несколько неуверенных шагов, и, взмахнув руками, рухнуло среди других – уже сплошь покрывающих пригорок, изрубленных тел, а на нас с князем пошёл новый шквал огня...