Текст книги "Не все дороги ведут в храм... (СИ)"

Автор книги: Варвара Еналь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

   Глава 14

   Утром небо опустилось на землю густым белым молоком. Просочилось сквозь ветви кустов до самой травы и скрыло из глаз вершины валунов. Проснувшаяся Травка удивленно пыталась поймать молоко в кулак, протягивала руку и сжимала ладошку. Морщила нос и смешно шевелила коричневыми пальчиками. Невесомый молочный туман бесшумно обтекал Травку, спящего Ежа и открывшую глаза Птицу.

   Малышка такие игры любила. Могла часами перебирать камешки у порога хижины или раскладывать по росту сорванные стебли цветов. Вот и сейчас она сосредоточенно протягивала ладонь и ловила, ловила то, что поймать никак нельзя. Неудачи ее не смущают. И можно спокойно оставить ее сидеть на одеяле несколько часов. Пока белое молоко, сползшее с неба, будет лежать на земле – Травка никуда не денется.

   Птица продрогла. Пришлось ютиться на краю одеяла, чтобы не получить ногой по зубам от Ежа, и от неудобной позы болела спина и затекло правое плечо.

   Но, как бы там ни было, новый день начался, и теперь что они будут делать? Снова скакать верхом до глубокой ночи?

   Птица поднялась, огляделась. Вчерашний костерок бодро потрескивал, взметая вверх хвосты пламени. Рассыпал искры и смешивал горьковатый дым с белым небесным молоком. У края костра, в небольшой миске желтело тесто для лепешек, видимо, из кукурузной муки.

   Появился Ог – принес воды в котелке. Угрюмый, уверенный в себе, неприветливый, он не глянул на Птицу и остальных детей. Будто их и нет, будто вовсе не красивая синеглазая девушка сейчас расплетает рядом с ним длинные черные косы, отливающие синим в бледных разводах тумана.

   Охотник опустился на корточки у костра, ловко выхватил из миски часть теста, размял ее сильными ловкими пальцами и с размаху плюхнул на пристроенную на углях сковородку.

   Видимо, вчерашняя ночная говорливость его закончилась, и он молчал. Грозный меч его лежал на расстеленном прямо на земле плаще, потемневший метал рукояти казался тусклым и синим. Птица тоже не говорила ничего. Рабы не начинают разговор с хозяевами первыми, им вообще не положено говорить. Рабы должны работать.

   Но Ог всю работу взял на себя. И воды принес, и хвороста натаскал. Теперь вот завтрак готовит. Что в таком случае делать Птице?

   – Туман пришел с реки, – негромко сказал Ог, – это значит, что будет не так жарко сегодня.

   Птица не знала, что ответить. Согласиться? Промолчать? Или вежливо произнести: "Как скажешь, господин Ог"? Хотя хозяин запретил называть его господином...

   Давно уже Птица не чувствовала себя так неловко и глупо. С мамой Мабусой всегда все было ясно. Были распоряжения, была работа. Мама Мабуса любила поговорить, порассказывать разных историй, поучить жизни. Отвечать ей не требовалось, требовалось делать свое дело. Дело всегда должно делаться – вот чему учила мама Мабуса.

   А тут какое дело? Никакого дела не было. И неясно – как себя вести с новым хозяином.

   Между тем, румяная, горячая лепешка испеклась и запахла так славно, что Птица почувствовала, как резко заныл пустой желудок. Захотелось вдруг есть – ведь солнце давно поднялось где-то там, за туманом. Давно уже наступило утро. Даже Травка, забыв о тумане, повернулась, уставилась на сковородку и глупо открыла рот, точно надеясь, что еда свалится туда сама собой.

   Хозяин ловко слепил новую, кинул на сковородку, после сказал:

   – Птица, раздели лепешку на две части и помоги маленькой поесть. Справишься с работой?

   – Да, Ог.

   – Вот и давай, справляйся, – в голосе опять послышалась издевка.

   Не понять нового хозяина. Совсем не понять.

   Проснулся Еж, и первое время они завтракали молча. Ог пожарил лепешки, после, на той же сковородке обжарил кусочки сала. Приготовил отвар из сушеных ягод вишни. Когда все поели, велел Ежу сходить к ручью и наполнить фляги, а Птице велел хорошенько приглядывать за Травкой.

   Сам же помыл посуду, загасил костер и собрал вещи в большой кожаный мешок, притороченный к седлу его лошади.

   Теперь, при свете дня, Птица могла отлично рассмотреть трупы химаев, что так и остались лежать у жирной черты, вспарывающей землю кругом. Густая черная шерсть, круглые большие уши по бокам головы, длинный лохматый хвост. И сильные когтистые лапы, способные разорвать одним ударом грудную клетку человека. Птица глядела на них и чувствовала, как вновь поднимается в душе страх. А что, если бы Ог с этими тварями не справился? И стена, которую возвела бы Птица, не помогла? Тогда бы и их кости белели сейчас у подножия высоких валунов.

   – Химаев вывели племена Северных Охотников, что живут в древних подземных городах, – голос хозяина прозвучал совсем рядом.

   Птица вздрогнула, оглянулась. Ог стоял за спиной. Не улыбался, и глаза его были серыми и жесткими.

   – Химаи должны были охранять их племена от магов. От проклятых колдунов-стронгов, что жили рядом с ними. Но, как это водится, творение доставило немало хлопот своим создателям и очень скоро вышло из-под контроля. Химаи расплодились, разбрелись по земле и зажили своей собственной жизнью. Но магия их по-прежнему привлекает. Темная магия, я говорю именно о ней. Кто-то из вас, дети, владеет темной магией, вот химаи и ходят по ваши души.

   – Это Травка, – хмуро сказал Еж, стоявший сзади всех, – это из-за нее всегда приходят химаи.

   Ог глянул на Ежа и ничего не ответил. Вернулся к черной кобыле, взялся за вещевые мешки, загремел котелком, привязывая его к луке седла.

   Вот теперь стало немного понятно – почему к ним приходили химаи. Вот, значит, в чем дело. И что это, интересно, за темная магия, которой обладает несчастная Травка? Это из-за нее Ог купил всех троих детей?

   А маленькая темноволосая девочка, между тем, сидела на земле и мерно бесшумно раскачивалась, точно жалела и развлекала сама себя. Больше-то качать ее было некому...

   Наконец двинулись в путь. Теперь спустились к реке и ехали рядом с медленной водой.

   Молоко тумана лениво уползло вверх, открыв неровные, покрытые высокой травой берега и грустные стволы ив. Река становилась все шире, вода в ней наливалась темным зеленым цветом. Поднявшееся солнце застряло где-то в белесых облаках и скупо светило белыми, еле просачивающимися нитями лучей. Одуряюще пахли травы под копытами лошадей, теплой стеной поднимался неподвижный воздух.

   Казалось, что все замерло в этих местах или еще не успело отойти от ночного сна. Травка, постоянно ерзающая в седле, иногда тыкала пальцем на воду, видимо, замечая всплеск от рыбы или большой цветок кувшинки. Еж, сорвав себе длинный прут, то и дело сбивал им головки цветов и хлестал траву.

   Ог молчал. Как и вчера, его вороная шла далеко впереди, а верные псы сопровождали детей. Молчаливые псы, молчаливый хозяин. Унылый, однообразный путь. Длинный, теплый день. Хорошо, хоть жара немного спала, и уже не так липла к телу туника, и не так хотелось пить и спать.

   Берега реки постепенно стали более скалистыми, порыжели. Высокие сосны сменились густым кустарником и низкими дикими абрикосами. Склоны холмов словно сжали медленные воды, нависли над ними недобрыми, строгими ликами без глаз и без улыбок. Обогнув выступающую скалу, река сделала излучину и за поворотом заволновалась, забурлила, как будто возмущалась тем, что русло стало узким и неровным.

   – Я знаю эту скалу! – крикнул вдруг Еж и показал пальцем на три огромных каменных выступа, спускающихся прямо к воде на противоположном берегу, – это Порог Надхегов или Драконья голова! Про это место много раз рассказывали караванщики. Дальше ходу нет, говорили караванщики, дальше места Речных людей, и они на свои владения никого не пускают.

   Три рыжие скалы действительно напоминали голову, шею и гребень дракона. Чуть вытянутый край передней заходил в поток, и река около него казалась мутной и беспокойной. Точно пьет дракон воду, мутит реку и затягивает в себя волны.

   Травка дернулась, мотнула головой. Еще раз, еще. Движения ее стали энергичными, сильными и какими-то злыми. Видимо, не нравилась ей скала и река. А, может, чувствовала она что-то нехорошее, тревожное.

   – Успокойся ты... – Зашипела на нее Птица, – и без тебя страшно.

   Сжав девочку руками, Птица попробовала остановить это мотание головой, но Травка сама обмякла, вытянула руку и так же, как вчера, без звука указала вперед. Птица перевела взгляд по направлению вытянутого указательного пальца Травки и увидела, как из-за скалы Драконья Голова появилась группа людей.

   Их было, может, человек пятнадцать. Или чуть больше. Черные волосы незнакомцев были заплетены во множество косичек, убраны вверх и подколоты длинными острыми иглами. На голых, вымазанных белой глиной телах – только узкие кожаные ремни и тканевые повязки. Впереди выступал человек с накинутой на плечи шкурой и укрепленным на голове черепом зменграха. Зменграх при жизни, видать, был мелкий, но острые зубы его выглядели устрашающе.

   У мужчины с черепом зменграха в руках был только длинный толстый шест. Остальные держали копья, а за их спинами висели луки и колчаны со стрелами.

   – Речные люди, – почему-то шепотом проговорил Еж.

   Про Речных людей Птица слышала немало. Их называли дикарями, жрущими сырую рыбу и живущими на воде. Об их кровожадности ходили страшные рассказы. Через свою реку Речные люди не пускали никого. Да и мало кто отважился бы соваться в эти места, где злые скалы нависали над бурлящей рекой, молочный туман скрывал окрестности, а из-за кустов могли в любой момент полететь стрелы.

   Охотник Ог не остановился. Его спина по-прежнему оставалась прямой, ровной, а руки по-прежнему с еле заметной ленцой держали повод.

   Речные люди не говорили ничего, не кричали и не нападали. Просто следовали по склону другого берега реки. Перебегали по камням проворно и бесшумно, точно призраки. Хозяин обращал на них внимание не больше, чем на блестящих стрекоз, что мелькали в воздухе.

   – Ог не боится Речных людей, – задумчиво произнес Еж.

   Птица поежилась, прижала к себе Травку и ответила:

   – Он и химаев не боится.

   – Все боятся химаев и все боятся Речных людей. Ог один, что он сделает с сотней стрел?

   – Думаешь, они начнут стрелять?

   – Уверен. Вот посмотришь. Хозяин, видать, сошел с ума, если забрел в эти места. Нам конец, Нок, вот увидишь.

   – Меня теперь зовут Птицей, не забывай, – хмуро напомнила Птица.

   – Какая разница, как зовут мертвых? А мы скоро станем самыми настоящими мертвыми, дери меня зменграхи... – Еж оглянулся и хмуро почесал лохматую макушку.

   Скалы внезапно расступились, и перед путниками открылось широкое озеро.

   – Белорыбье, – пробормотал Еж оглядываясь, – чтоб я сдох! Это озеро Белорыбье!

   Вода, успокоившись, маслянисто поблескивала в лучах солнца, отражая нависшие над берегами скалы. У противоположного края темными рядами тянулись бревенчатые дома, расположенные прямо на воде, на широких плотах, и соединенные между собой деревянными дорожками-переходами. Узкие лодки-долбленки сновали между переходами ловко и бесшумно. Доносились крики детей и женщин, тянулся еле заметный запах дымка.

   Озеро Белорыбье – а Речные люди называли его Домом-Того-Кто-Видит-Из-Воды – считалось запретным местом. Мало кто мог похвастаться, что бывал рядом с жилищами Речных людей. И вот, таинственное озеро, о котором рассказывали столько легенд и страшилок, лежало перед ними овальным синим блюдом, поблескивающим в лучах солнца.

   Птица всей кожей ощутила нервную дрожь. Ей снова стало жарко, губы пересохли, и в голове не осталось ни одной здравой мысли. Охотник Ог привел их на верную гибель, и сейчас Речные люди скормят и Ежа, и Травку, и лошадок Тому-Кто-Видит-Из-Воды. И вряд ли чары охотника окажутся сильнее стрел Речных людей.

   Ог остановился на краю озера, поднял правую руку. Люди племени, следовавшие за ними, подошли к самому берегу. Закричали что-то в ответ. И Птица увидела, как отчалил от деревянных мостков плот, направляясь в их строну. Широкий, огромный плот с квадратным парусом, травяным навесом и черепом зменграха на самой верхушке единственной короткой мачты – если можно так назвать палку, к которой крепился серый кусок ткани.

   Поджарые полуголые воины ловко управлялись с шестами, и плот несся так быстро, что через минуту Птица уже могла разглядеть ожерелья на груди главного их воина, того самого, что носил череп зменграха.

   – Тот-Кто-Всех-Видит – да пошлет тебе удачи, охотник Ог, – проскрипел главный воин.

   Его худое, изрезанное резкими морщинами лицо оставалось бесстрастным и уверенным. Плот остановился недалеко от берега, воды бережно покачивали его, послушные и ласковые.

   Человек повторил:

   – Тот-Кто-Всех-Видит – да пошлет тебе удачи, охотник Ог.

   – Я пришел за тем, за что заплатил, Матнуг, – невозмутимо произнес охотник, никак не ответив на короткое приветствие.

   – Я знаю, – кивнул Матнуг, – мы договорились. Все знают. Ты заплатил. Мы перевозим тебя. На этом плоту.

   – Я заплатил, – спокойной ответил Ог, – и вы перевозите меня, моих лошадей и моих рабов.

   – Только охотника Ога – да пошлет ему удачи Тот-Кто-Всех-Видит. Таков был договор, – Матнуг был невозмутим.

   – Я напомню шаману, что договор звучал так – я плачу двумя головами надхегов, вы мне предоставляете плот и возможность проплыть по вашей воде. Я не подплываю к вашим домам, не пристаю к вашим причалам. И вы выделяете двоих воинов для сопровождения. Мои рабы слабы и грести не могут.

   – Договор звучал по-другому, охотник Ог, – сурово ответил шаман Матнуг, – мы перевозим только охотника и его лошадь. И больше никого. А охотник нам достает две головы надхегов. Ты привез головы, ты сдержал свое слово. Мы перевозим только тебя. Оставь своих рабов нам, они слабы и беспомощны, тебе не будет проку от них.

   – Плот в обмен на головы – вот как звучал договор. Матнуг – умный человек, он не станет нарушать договор и обманывать охотника. Вы предоставляете плот и двух гребцов – а я перевожу своих животных и рабов. Таков договор, шаман Матнуг.

   Выражение лица Матнуга не изменилось. Не дрогнула ни одна черточка, все так же ровно и спокойно он произнес:

   – Мы перевозим только Охотника Ога. Или охотник может пройти со своими рабами по берегу озера Дома-Того-Кто-Всех-Видит. Берегом тоже можно пройти, это безопасный, хороший путь. Пусть охотник идет берегом, и духи воды пошлют ему много удачи.

   Шаман возвышался на плоту подобно каменному бесстрастному изваянию. Воины, вытащив шесты из воды, вытянулись, готовые по первому приказанию развернуть плот и отчалить вглубь озера.

   Птица вдруг поняла, что на самом деле это – поединок. Шаман не желает пускать чужаков на свое озеро и потому пытается собственной властью и хитростью обмануть охотника. Головы он получил, это понятно. А выполнять договор не желает.

   Почему-то не возникало ни капли сомнений, что Ог предоставил две головы надхегов еще и Речным людям. Но где он нашел такое количество больших драконов? В окрестностях Линна было только трое. Остальные тогда откуда?

   Ог положил ладонь на холку своей вороной лошади, чуть выше поднял голову.

   – Матнуг нарушает договор, да будет этому свидетель Тот-Кто-Всех-Видит-Из-Воды.

   Едва охотник закончил последнюю фразу, как воды озера заволновались. Нахлынули на край плота, качнули его, и пара воинов вынуждены были опустить шесты, чтобы вернуть равновесие. Мокрые бревна еле слышно заскрипели.

   – Охотник забыл условия договора! Он не может приказывать на воде Речным людям! – крикнул Матнуг.

   Воды снова подняли край плота поднимаясь зеленоватой, пенной волной. Один из воинов мгновенно выхватил лук, заправил стрелу и выстрелил в охотника. Короткий щелчок тетивы, свист – и стрела упала в воду, не долетев до Ога. Полет ее оборвался резко, точно кто-то невидимый схватил стрелу в воздухе и швырнул в озеро. Слабый плеск – и беспокойные волны проглотили свою маленькую добычу.

   Ог с ленивой улыбкой произнес:

   – Матнуг забывается. Я могу убивать, не используя стрелы и копья, видимо, Матнуг забыл об этом.

   Птица вздрогнула от этих слов и поняла, что так и есть. Ведь этой ночью химаи умирали без стрел и копий, и виноват в этом был охотник Ог. И сейчас глаза его потемнели, стали почти черными. Птица не могла отвести взор от этих глаз, яростных и уверенных в своей силе. Вот теперь охотник проявит свою волю. Что он станет делать? Почему заволновалось озеро, точно Тот-Кто-Видит услышал напоминания Ога о договоре с шаманом и решил принять сторону охотника?

   Плот резко качнулся и одним концом ушел в воду, задрав другой край. Воины, потеряв равновесие, упали – кто покатился по влажным бревнам, кто шлепнулся в реку, подняв тучу брызг. Вода залила меховую накидку Матнуга, снесла с его головы череп зменграха и заставила шамана лихорадочно цепляться обеими руками за шест, чтобы не свалится в беспокойное озеро.

   – Вот видишь, Матнуг, Тот-Кто-Видит-Из-Воды возмущен твоим вероломством. Ты клялся на воде, что предоставишь мне плот и пропустишь через озеро. Твои клятвы – что водоросли на дне реки. Не стоят ни одной головы надхега, шаман Матнуг. Тогда Тот-Кто-Видит заберет твою жизнь и отдаст ее рыбам. Это будет справедливо, – низкий голос Ога звучал лениво и презрительно.

   Плот еще раз качнулся, все больше наклоняясь, и Матнуг закричал, поднимая вверх правую руку:

   – Да будет по словам охотника! Да будет ему плот, этот плот, что сейчас заливает вода! Этот плот мы даем охотнику Огу!

   Вода тут же успокоилась, и крепко связанные между собой бревна опустились, медленно и осторожно. Речные люди не боялись воды, это Птица понимала хорошо. Но они боялись гнева водяных духов. Как они их называли? Те, Кто Видят?

   Матнуг ступил на берег, с достоинством поклонился. Теперь, без черепа зменргаха его голова казалась небольшой и слегка сплюснутой по бокам. Объем ей придавали лишь мелкие редкие косички, укрепленные в один узел и проткнутые длинной рыбьей иглой.

   Из озера выбрались несколько воинов – белая глина сбегала с них вместе с потоками воды, обнажая поджарые худые тела. Луки за плечами речных людей уже не выглядели так угрожающе, но на лицах – в глазах, в уголках сомкнутых губ – таилась угроза и недоверие. Они стали рядом с шаманом Матнугом, готовые напасть в любой момент, и темные шесты в руках некоторых из них показались Птице опасным и страшным оружием. Таким шестом речные люди проткнут человека в мгновение ока, с одного удара. Словно кролика или индюшку.

   Трава под босыми ногами Речных людей еле вздрагивала, успокоившаяся вода озера ласково поблескивала. В наступившей тишине стало вдруг слышно, как звенят стрекозы и надрываются дневные цикады.

   Матнуг какое-то время пристально вглядывался в лицо Ога, и морщины на его лице не менялись и не двигались. Бесстрастно, уверенно, надменно глядел шаман, словно в голове у него созревала какая-то дума, которая нравилась ему, но он не спешил высказать эти мысли и угрозы.

   – Вы поплывете через воды озера. Все, – наконец проскрипел колючий голос шамана.

   Воины отступили. Двое из них тут же вернулись на пустующий плот, который уже начал потихоньку уплывать. Воткнули шесты в дно, оттолкнулись.

   Большой крепкий плот из огромных, очищенных от коры бревен. Воины управлялись с ним легко, точно это была лодочка-долбленка. Повернули, подвели к самому берегу, к длинным деревянным мосточкам.

   – Удачи тебе, шаман Матнуг, – с достоинством и скрытой улыбкой в голосе ответил Ог, повернулся к Птице и велел, – заезжайте на плот по мосткам. Я помогу провести лошадей.

   Глава 15

   Блики солнца слепили крохотными искрами. Волны играли ими, перекатывали через себя, передавали друг другу. Неторопливые, ласковые волны. Птица сидела на краю плота и прижимала к себе Травку. Хозяин строго велел смотреть за ребенком, чтобы малышка не свалилась в озеро. Выполнить наказ оказалось гораздо легче, чем Птица думала. Травку тут же сморило, и она, устроившись прямо на гладких, чуть влажных бревнах, уснула. Голова ее покоилась на коленях Птицы, и, хоть это и было неудобно и жарко, зато можно было быть уверенной, что Травка – вот она, тут, и все с ней в порядке.

   Еж то мотался к стреноженным и привязанным лошадям, то заскакивал под навес к хозяину. Мальчишку впечатляло все – и молчаливые суровые воины, ловко управляющиеся с шестами, и высокие оранжевые скалы над самой водой, и мелькающие где-то в глубине озера большие рыбы – Еж не раз замечал их широкие темные спины и указывал на них Птице.

   – Не разглядывайте дома в деревнях! – велел Ог, когда они только устроились на плоту. – Иначе получите стрелу в горло, я могу и не успеть защитить. Вообще не поворачивайтесь в ту строну. Держитесь у навеса рядом со мной или со стороны скал, где нет поселений. И ты, Птица, лучше сядь, чтобы не маячить удобной мишенью. Так за навесом и воинами тебя и малышку не будет видно. А Еж не высокий, его не особо заметно.

   Сам Ог устроился под травяной крышей, на плетенных из травы ковриках. Прислонился к широким, частым столбам, оплетенным ветвями без листьев. Закрыл глаза, и Птица поняла, что самые страшные опасности, можно сказать, позади.

   – Неужели водяные духи услышали охотника Ога и вступились за него? – спросил задумчиво Еж, опустившись на бревна рядом с Птицей.

   Глаза его весело и бесшабашно поблескивали, а рот разъезжался в белозубой улыбке. Будто привалило Ежу невесть какое счастье, и он ни как не может понять, что с этим счастьем делать. Он просто дурачок – этот Еж, он не понимает опасности, исходящей от хозяина. Ему кажется, что все это путешествие в неизвестность – просто отличная забава, хорошее приключение.

   – Это не духи послушались Ога, – почти шепотом ответила Птица, – это Ог управлял водой и плотом. Он это может.

   – Да ну, где это видано? Кто может управлять священными водами Белорыбья?

   – Наш хозяин и может, как раз.

   Птица отвернулась от Ежа и глянула в зеленоватый сумрак спокойной воды. Далеко внизу мелькали широкие рыбьи спины – их не было видно, но Птица хорошо чувствовала движение на глубине. Лениво шевелились озерные травы и с тихим плеском опускались шесты, которыми управляли воины.

   О Речных людях много рассказывала мама Мабуса длинными дождливыми полднями, когда сидела за своим ткацким станком, а Ежа и Птицу заставляла перематывать колючую, крашенную в красные и синие цвета шерсть. О том, что Речные люди живут на воде, поклоняются духам озера и врагов своих приносят в жертву химаям и иясам – небольшим, узкоголовым крокодилам, что водились в их реках.

   Еще мама Мабуса много рассказывала о празднике Золотых колокольчиков. О том, как наряженные жрецы храмов приносят множество черных быков и овец в жертву духам. О нефритовой чаше крови, которую пьют жрецы перед всем народом. О странных и диких плясках, устраиваемых прямо перед храмом Набары и о красивых, тонких жрицах с золотыми украшениями, которые отдают свою любовь мужчинам и женщинам прямо на празднике, на шумных улицах, под кронами орехов и кипарисов. То было время бесчинств, когда даже знатные горожане могли позволить себе безумства и вольности.

   Мама Мабуса не пропускала ни одного такого праздника. А на следующее утро выглядела больной, помятой и уставшей. Заваривала себе серую траву игото – траву, предотвращающую беременность – и жаловалась на то, что все ее тело ломит, точно по ней пробежалось стадо диких кабанов.

   – Станешь жрицей Набары, Нок, и для тебя будут заваривать такую траву, – говорила в такие дни она, – это хорошая травка, о ней должна знать каждая женщина. Чтобы не понести дитя после больших праздников и не плодить выводок лишних ртов у себя во дворе. Уж жрицы Набары знают толк в таких вещах, поверь мне, девочка. Они тебя всему и научат.

   А теперь и научить Птицу некому. Что если она зачнет ребенка после первой же ночи с хозяином? Куда девать тогда дитя?

   Рядом все еще бубнил себе под нос Еж. Доказывал, что воды озера не могут подчиняться людям, это невозможно. Птица не слушала его. Она давно поняла, что не так прост охотник Ог, как кажется.

   Плот, послушный воле воинов, двигался по воде быстро, легко и плавно. Ни качки, ни заливающих бревна волн. Озеро будто уснуло, разморенное маленьким беспощадным солнцем. Совсем скоро пересекли неправильный круг Белорыбья и вот – низкие бревенчатые домишки с плоскими крышами, крытыми сухой травой и землей, выстроились неровным рядом на расстоянии десятка два шагов. Утоптанный, лишенный травы берег забирался вверх и переходил в рыжие, рыхлые скалы, вершины которых украшали причудливо вылизанные ветрами и выжженные солнцем камни.

   Плот причалил к темным мосткам бесшумно и послушно. Слегка качнулся и успокоился. Все, путешествие по воде закончено. Перед путниками пролегали незнакомые, чужие земли, и совсем скоро они окажутся в полной неизвестности. Там, где Птица отродясь не бывала и не желала бывать. Куда все-таки держит путь охотник Ог?

   – Не оглядывайтесь, и не медлите. Надо убраться отсюда как можно скорее, – негромко велел Ог, подсаживая в седло только что проснувшуюся Травку, – не бойтесь. Главное – не бойтесь. Речных людей тоже не стоит бояться, с ними я справлюсь.

   Обхватив талию Травки рукой, Птица послушно кивнула, хотела добавить: "Да, Ог", но заметив брезгливую усмешку на лице хозяина, промолчала. Схватилась за повод, перевела взгляд на Ежа. Тот радостно улыбался, поглаживая холку лошадки, и выглядел так, будто только что получил гору наследства и множество благословений от духов. Ума у Ежа нет, и никогда не было, это точно. Чему тут радоваться?

   Теперь они не просто ехали – скакали верхом, преодолевая узкие петли оранжевых троп, и солнце, опускаясь, нещадно грело им спину. Временами Травка принималась хныкать и мотать головой, и Птица думала, что надо обязательно прочесть заклинание. Но нужные слова вылетели из головы, лошадка подпрыгивала, перескакивая через небольшие камни, и ничего у Птицы не выходило с этим самым заклинанием.

   Поднялись на круглую горку с гладкой вершиной, поросшей кустами и соснами. Густая трава здесь, питаемая видимо туманами и щедрой росой, завивалась тонкими усиками, цеплялась за ноги лошадей, лезла по стволам деревьев. Яркая, изумрудная, свежая и сильная, трава питалась древесными соками и лишала жизни кизил и дикую сливу. Только сосны оказывались свободными от вьющейся травы, может быть потому, что липкая смола склеивала усики и не давала побегам двигаться дальше.

   На вершине Ог приказал остановиться и дать отдых лошадям. Птица тут же спрыгнула на землю, сняла Травку и спросила у Ежа:

   – Воды у тебя не осталось? Пить хочется ужасно, а Травка выхлюпала все.

   – Есть немного, держи вот, – тут же отозвался Еж.

   – Вода есть у меня, дети, – донесся голос Ога, – и тут должны быть ручьи. Сейчас я поищу. Птица, давай сюда свою флягу.

   Почувствовав, как задрожали пальцы, Птица повернулась, подошла к Огу и, не глядя ему в лицо, протянула кожаную, вместительную фляжку с тугой деревянной пробкой. Прикосновения теплой сильной руки хозяина заставили вздрогнуть и сжать плечи. Неловкость вызвала краску на щеках и жар в груди. Ог усмехнулся, покачал головой и пошел разыскивать ручей.

   – Печет солнце, – проговорил Еж, усаживаясь на землю под одной из сосен, – скорее бы уже ночь. Отдохнули бы хоть чуть-чуть от этой жары.

   – Если только не остановимся снова на землях химаев или Речных людей.

   – Ха, химаи уже позади, и Речные люди тоже.

   Птица подняла голову, прислушалась. Неприятная тревога зазвенела в душе, точно струна гемуза, на котором играют жрицы Набары, натянулась обнаженным нервом, вывернула наизнанку душу. Вот, сейчас они в опасности, в страшной опасности!

   Взгляд пробежал по склонам соседних холмов, и Птица увидела отряд полуголых воинов, перескакивающих с камня на камень. Бесшумно двигались люди, и можно было хорошо рассмотреть пучки перьев в их косах и тонкие рыбьи иглы, скрепляющие прически. Люди тоже заметили и Птицу и Ежа, схватились за луки.

   – Прячьтесь! – едва успела прокричать Птица и кинулась вглубь сосновой просеки.

   Спрятаться подальше от Речных людей и их стрел! В тень от сосен, быстрее!

   Еж кинулся за ней, и слышно стало, как в такт его бегу врезаются в землю стрелы. Свист, крики, лай псов. Жаркое солнце и равнодушная, присыпанная иглами земля. Птица упала плашмя, закрыла голову руками и подумала, что вряд ли спасет их теперь охотник Ог. Значит, Речные люди все-таки решили напасть, но не у своих домов и не на своей воде, а дальше, там где клятвы можно спокойно нарушать. На холмах, где, видимо, часто охотятся, подстреливая зайцев и оленей.

   – Травку мы оставили! – крикнул Еж, который лежал на земле недалеко от нее.

   Так и есть. Травка все еще сидела у кустов, на видном месте и бестолково ковыряла землю. Она не замечала летящих стрел, не слышала вопли речных людей. Реальный мир не интересовал ее – погружаясь в странные, только ей понятные занятия, Травка не обращала внимание ни на что. Один из псов оставался рядом с ней, надрывался от лая и стрелы чудом не доставали его.

   – Надо забрать ее. И лошади сейчас разбредутся, – Еж напрягся, беспомощно глянул на Птицу, – может, ты скажешь заклинание и сделаешь стену, как с химаями?

   – Тут же не проем двери, тут знаешь, какая стена нужна?

   – У тебя получиться, давай...

   Птица медлила. Стену можно сделать, если собрать все силы, приложить умение, соединить собственную волю и собственную интуицию. Тогда что-то и выйдет. Но, может, лучше дать Травке возможность погибнуть? Снять с себя это бремя, наложенное жрецами?

   Травка вдруг заплакала, тихо и как-то беспомощно, поднялась с земли. Стрелы не касались ее, да и стрелять стали гораздо меньше. Воины спешили перебраться на холм, чтобы напасть на путешественников. Конечно, главная злоба и месть припасена у них для охотника, но и рабам тоже перепадет хорошенько.

   Птица растеряно смотрела, как ковыляет к лесу Травка, как семенит рядом с ней пес, и думала, что надо бежать. Прямо сейчас. Бежать изо всех сил, подальше от речных людей и от самого хозяина.

   Еж метнулся вперед, вылетел из соснового укрытия, обхватил Травку руками и рухнул вместе с ней на землю. Тотчас полетел град стрел, одна из них вонзилась в ногу мальчишке, тот зло вскрикнул. Надо, все-таки, попробовать сделать стену. Птица дотронулась до запястий и тут же опустила руки. Бесполезно, на ней же нет амулетов. Духи не станут помогать ей, ни за что не станут!

   Охотник появился внезапно. Бросился вперед бешеной тенью, и воздух задрожал от ярости. Ог закрыл собой Ежа, поднялся во весь рост. Он не прятался, не скрывался и не боялся. Его не пугали стрелы Речных людей, это Птица поняла слишком хорошо. Ни одна из стрел не долетела до Ога, хотя воины закричали что-то гортанное и радостное, и тетивы на их луках запели с удвоенной силой.