Текст книги "И нет конца паломничеству (СИ)"

Автор книги: Варвара Мадоши

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

Глава 2. Вилланка

В доме на окраине Ипсвича не оказалось никого, кроме глухонемого слуги. Тот отдал Ризу карту, где чья-то рука отметила воском, во-первых, Лондон, а во-вторых, несколько точек по дороге на Эссекс, примерно в дневных переходах; Риз предположил, что там имеются деревни либо постоялые дворы – сам он никогда прежде этим трактом не ездил. На конюшне его ждала неплохая лошадь – хоть и излишне смирная на вкус Риза.

Риз догнал Грача уже вечером: тот не торопился, остановился в первом же селении на постоялом дворе. Хозяин почти сразу провел Риза в комнату наверху, где ужинали таинственный наниматель и его доверенный человек, тосканец с квадратным лицом.

Третьей тарелки, для Риза, не было, что неудивительно на постоялом дворе, но тосканец сразу же подвинул ему свою, приглашая разделить трапезу.

Повинуясь кивку Грача, тот присел за стол.

– Я спас юношу, ваша светлость, – начал Риз без преамбул. – Вот только он там был не один.

– Не один? – нахмурился его патрон. – То есть у нападавшего были подельники?

– Нет, нападавший как раз действовал в одиночку. Вор, может быть, даже разбойник, но в хладнокровного убийцу еще пока не превратился. Имел какие-то неприятности в Провансе, из-за которых и сбежал прямо сюда… Я потом еще навел справки: жертва атаки – сын богатого купца, но особой вражды ни он, ни его отец ни с кем не имеют. Нет причин думать, что кто-то нанял мальчишку для убийства.

– Очень хорошо, – кивнул Грач невозмутимо, будто ничего иного и не ожидал.

Риз скрипнул зубами, но сказал спокойно, даже с деланным почтением:

– Видите ли, сэр, там было два человека в голубых мантиях. И обе с цветочным узором.

Грач слегка поджал губы и подался вперед – Риз решил, что он и правда удивлен.

– Вот как, – медленно проговорил он. – И как же вы догадались, кто из них будет мишенью нападения?

– Я не догадался, – пожал плечами Риз. – Мне повезло: один из них вышел из церкви раньше другого.

– Надо же… А ведь такая редкая деталь! Определенно, я допустил оплошность.

– То есть вы все это подстроили, ваша светлость? – резко спросил Риз. – Что же это, вы проверяли меня?

– Проверял, да, но нападение я ни в коем случае не подстраивал, – качнул головой Грач.

– Но откуда вы о нем знали? Сперва я решил, оно было подготовлено. Кто-то сказал вашему доверенному слуге, вы обратились ко мне – простая цепочка, – Франко любил повторять, что по-настоящему ничего нельзя скрыть, тайное рано или поздно все равно становится явным. – Но если тот вор выбрал жертву случайно, и жертва эта также случайно оказалась достаточно спесива, чтобы попробовать схватить грабителя на месте и за то пострадать… Я не вижу, как вы могли бы предсказать это. Что же это, происки дьявола?

Тосканец бросил на Риза быстрый, опасный взгляд и положил руку на эфес меча. Риз же руки свои держал на столе, по-прежнему расслабленно. Он не видел тосканца в деле, но по тому, как тяжело тот ходил, мог заключить: у него было меньше учителей, чем у Риза. А хорошие учителя – это все, что решает исход схватки, когда ни у одного из вас нет кольчуги и мечи примерно одинаковы.

– Происки дьявола, божье наказание или особая его милость, которую я не в силах понять, это мне неведомо, – безгневно проговорил Грач. – У меня бывают видения.

Сказал он это так буднично, что Риз на миг почти поверил ему. Потом опомнился, усмехнулся. Смеяться на слова такого высокопоставленного собеседника себе дороже. Но Ризу всегда говорили, что он гордец и плохо кончит.

Грач то ли не заметил, то ли не придал значения. Продолжил как ни в чем не бывало:

– Я вижу людей, которые должны скоро убить или погибнуть сами. Иногда во всех подробностях: вижу жену, которая подливает яд мужу, вижу слугу, который перерезает подпругу господину. Иногда – только чье-то лицо, фрагмент, отдельный дом… и я знаю, что в этот дом вскоре войдет трагедия. Но я не получаю никакого откровения об этих людях – ни их имен, ни званий, ни места жительства. Мне известно только, что они находятся недалеко от меня и что беда придет в течение одного-двух дней. Если я вижу обстановку в доме или одежду, то могу догадаться о звании и ремесле действующих лиц. За годы я развил в себе наблюдательность и внимание к деталям. Но это и все. Я связан по рукам и ногам. Я очень мало могу поделать.

– Вы богач, – приподнял брови Риз, покосившись на тосканца. – Чем же вы связаны? Могли бы нанять сколько угодно помощников…

– Я и нанимаю, – сухо ответил Грач. – Вас. Сеньор Фаско, – он кивнул на тосканца, – будет помогать вам по мере сил, но он так и не сумел избавиться от акцента и знает, помимо саксонского, только окситанский и немного каталанский – ни ойльского, ни кельтских наречий, ни англо-нормандского и датского. А без них в Лондоне работать нельзя.[7]7
  То, что Риз знает все перечисленные языки плюс вульгарную латынь, вовсе не делает его полиглотом. Во-первых, он почти наверняка не умеет сносно читать или писать на большей части этих языков. Во-вторых, в описываемое время для европейца знать три-четыре, а то и пять-семь языков было делом обычным.


[Закрыть] Мы же с вами будем действовать, в основном, именно в этом городе, и изредка, возможно, в Аквитании.

Фаско слегка набычился, как будто ему не нравилась идея, что его придают Ризу в помощники, но смолчал.

– Сложность же заключается в том, – гладко продолжал Грач, – что никто не должен знать о видениях. Во-первых, они совершенно непредсказуемы, я не умею ими управлять. У меня в самом деле есть некоторые средства, но я далеко не самый сильный игрок на политической арене. Дар этот, или проклятье, почти наверняка захотят использовать в тех или иных целях – но власть имущих, попытавшихся наложить на него руку, ждет разочарование, ибо те силы, что распоряжаются мною, крайне редко показывают мне убийства королей и кардиналов.

«Значит, иногда все-таки показывают», – подумал Риз, но удержался от вопроса, приказал ли все-таки король убить архиепископа Кентерберийского.

– Вы боитесь, что духовный суд заклеймит вас еретиком?

Тот усмехнулся еле заметно.

– Сэр Джон. Вердикт церковного суда зависит не от того, являешься ли ты еретиком, а от того, насколько Церкви угодно считать тебя таковым. Я старался вести неприметную жизнь, но у людей, связавших себя со мной, могут быть неприятности, от которых я предпочел бы их избавить. Да и чего можно ждать от церкви, когда я сам не уверен, не еретик ли я?

– Вы очень честны, – заметил Риз с некоторым недоверием.

Сердце же у него бухало в груди, потому что если правда… если только это правда… Слышались древние колокола над Римом – глуховатые, настоящие – и виделся Иерусалим в предрассветной дымке, когда не заметны грязь и убожество. А может быть, даже облачный Иерусалим его полудетских мечтаний.

Риз тряхнул головой, пытаясь избавиться от наваждения, но странная струна, задетая на площади перед собором Святой Троицы, все ныла, не смолкая, в сердце.

– Если вы примете мое предложение службы, я никогда не буду вам лгать, сэр Джон, – проговорил Грач с легчайшей, не достигающей глаз улыбкой; Ризу почему-то почудилась в его лице тревога. – Хотя и не обещаю откровенности.

– Необычное обещание, – Риз не удержался, подался вперед. – Немногие решаются его давать. Сдержать почти невозможно.

– Меня не раз обвиняли в дерзости. Но не обманывайтесь: это не просто работа. Это паломничество. Которое уж точно не приведет к установлению Царства Божия на Земле и, возможно, рано или поздно потребует от нас с вами наши земные жизни.

«Мою – может быть, тосканца – запросто, а ты-то отсидишься», – подумал Риз, но без особой неприязни. Если Грач не врал, он, как минимум, рисковал конфликтом с церковью, а это уже было немалой опасностью даже для человека королевской крови, что уж говорить о прочих.

– Поэтому я не буду лгать вам о своих мотивах, – закончил он.

– Сэр Грач, – пробормотал Джон. – Владелец Руквуда[8]8
  Руквуд – вымышленное эрлство. Одно из названий грача – рук (rook). Руквуд (rookwood), таким образом, «грачиный лес».


[Закрыть], эрл-торговец? О вас ходят разные сплетни.

– Не обо мне, а о моих делах, – поправил сэр Гарольд, ничуть не беспокоясь, что Риз вскрыл его инкогнито. – Обо мне самом мало кто знает.

* * *

От Ипсвича до Колчестера дорога сперва виляла вдоль побережья. По правую руку можно было то и дело видеть серые лоскутья моря – дорога срезала извивы береговой линии. Справа же почти сплошняком тянулась полоса леса, куда от тракта время от времени уходили узкие тропы.

Риз решил, что после Колчестера заставит Грача свернуть на Сент-Олбанс: заезжать в лес он не горел бы желанием даже в составе отряда. Зато от Сент-Олбанса до Лондона вела прекрасная, еще римская дорога. На ней можно было наверстать потерянное время.

Но, возможно, Грач и не боялся промедления, какие бы дела ни вели его в столицу Английского королевства. Путники не спешили, сменяли тельт[9]9
  Тёльт (хода) – лошадиный аллюр, не уступающий по скорости рыси и иноходи. Сейчас вытеснен селекцией, но в средние века очень ценился, потому что во время тёльта наездника почти не трясет.


[Закрыть] и шаг. Во время коротких привалов, когда они давали отдых лошадям, он заметил, что Грач хмурится, потирает висок и кидает тревожные взгляды в сторону леса.

Возможно, опасался разбойников.

– Вот, – сказал Грач на очередном перекрестке, махнув рукой в сторону узкой колеи, только-только телеге проехать. – Нам туда.

– Это в сторону, – возразил Риз. – К закату в Колчестер точно не успеем.

– Заночуем в предместьях, я там бывал, – не терпящим возражений тоном проговорил Грач. – Сэр Джон, у меня было видение. В деревне, что в конце этой дороги, скоро кого-нибудь убьют.

«Ну кого там могут убить? – подумал Риз хмуро. – Не священника же! Заезжего богатея, разве… А так, скорее, обычного крестьянина. Есть ли тебе дело до крестьян, сэр Грач?»

Даже Риз на крестьян плевать хотел: его отец был наемником, опытным и успешным. В его отсутствие матерью с детьми – Ризом и его сестрами – жили в деревне вилланов[10]10
  Вилланы – лично свободные крестьяне, несущие определенные повинности (самые разные, иногда очень небольшие) в пользу феодала. В описываемый период к ним относилось чуть менее половины всего крестьянского населения Англии.


[Закрыть], но те их не любили: и за то, что они были свободны и платили только налог с небольшого надела, и за большие по сельским меркам деньги, которые иногда привозил отец, и за то, что мать была ирландка.

А Грач так встревоженно смотрел на эту самую колею, будто там в неизвестном селении держали в застенках самого Папу; и Риз, не споря, развернул свою слишком смирную кобылу. Фаско поступил так же.

Хмурые, еще незасеянные поля потянулись почти сразу, а вот сама деревня открылась перед ними не так скоро – вязанка хвороста успела бы прогореть[11]11
  Вязанка хвороста успела бы прогореть… – мера времени. Здесь и далее будем считать, что вязанка хвороста горит полчаса, свеча – три часа.


[Закрыть]. В две (точнее, полторы) улицы, старая, многие дома могли даже похвастаться каменным фундаментом, а один или два казались каменными целиком, если не считать соломенных крыш. Имелась и церковь, хоть и совсем маленькая, и, как увидел Риз, дверь снаружи заложена засовом – значит, скорее всего, постоянного священника в ней не было.

– Туда, – резко сказал Грач и свернул по улице (точнее, тропе) вбок, к одному из старых домов, стоявших не со всеми вместе, а на краю старого надела, обнесенного остатками каменной изгороди.

В доме, похоже, действительно кого-то убивали: из полуоткрытой двери слышались громкие удары, вопли и плач. На крыльце совершенно спокойно сидел мальчик лет тринадцати. Глаза его при виде двух всадников сделались как плошки; подскочив, он зайцем прыснул прочь.

У Риза немедленно отпали все сомнения, вмешиваться или нет. Пусть Церковь говорит что угодно; пусть муж своей жене хозяин и господин; пусть, как слышал Риз, в семейной жизни не обойтись без одной-двух затрещин по случаю – нет такого божеского закона, который дозволял бы убийство безоружной, беззащитной женщины под твоей охраной и опекой. Риз сглотнул, сжал и разжал кулаки, пытаясь сдержаться и не направить коня прямо на крыльцо, вырубая дверь мечом. Это не дверь богатого дома в Палестине, конным он будет выше притолоки, да и кобыла эта таким фокусам не обучена.

Холодные отвращение и ярость боролись в нем с неожиданной, безумной радостью – я буду вовремя. В этот раз я успею. В этот раз. Откуда Грач знал…

Риз и Фаско спешились; Гарольд хотел было последовать их примеру, но, собрав последние остатки самообладания, Риз удержал его стремя.

– При всем уважении, сэр, – сказал он. – Может быть, вам придется спасаться бегством.

– От кого? – презрительно скривил губы Грач и сел несколько прямее; Риз тут же подумал, что, может быть, он ошибся, и его наниматель все-таки дворянской крови – ну или хотя бы незаконнорожденный.

– Видели, побежал мальчишка? Я не думаю, что местные виллане рискнут напасть на трех всадников, но никогда не знаешь, с чем столкнешься. А укол вилами под ребра – штука неприятная.

– Это английские крестьяне, сэр Джон, а не палестинские, – вновь скривил губы сэр Гарольд. – Но будь по-вашему.

Ну, слава Создателю, можно было не думать хотя бы о его защите. Риз толкнул хлипкую дверь, открывшуюся внутрь длинного, скудно освещенного дома, где…

Он не разобрал сперва деталей: свет проникал разве что из двери да между закрытыми ставнями. Угли в очаге едва тлели, и видно было плохо: какая-то рухлядь на полу, разворошенный, не раз чиненый соломенный тюфяк; коричневые от загара пальцы мужчины, схватившие выпростанные из-под шапки косы женщины, ее полные смертного отчаяния глаза, ее окровавленные руки, судорожно прикрывающие выпуклый живот…

Впрочем, общая суть, если и не детали происходящего, стала ему ясна еще на улице.

Вмешаться не составило труда: Риз попросту перехватил занесенный кулак, оторвал виллана от его жертвы и врезал мужику хорошенько в живот и по шее. Тому хватило: отчаянно кашляя и хватая ртом воздух, он упал на кое-как забросанный соломой пол.

Риз еле сдержался, чтобы не добить виллана прямо здесь и сейчас. Он сам не знал, что отвело его руку в последний момент.

Женщина же, всхлипывая, забилась в угол, сжалась в комок, неуклюже прикрыла одной рукой живот, другой – голову.

– Я тебя не обижу, – хрипло, тяжело, проталкивая слова сквозь горло, проговорил Риз по-саксонски. – И этот тоже тебя больше не обидит.

Риз ожидал, что ему придется повторить свои слова, может быть, не раз, но женщина ответила почти сразу.

– Он мой муж… – заскулила. – Меня камнями забьют! Господин, что вы наделали!

– Не забьют, – деревянно ответил Риз. – Мальчик, который сбежал… твой сын или его?

– Его… – всхлипнула она и вновь накрыла руками живот. – Мой – вот. Господин, зачем вы… кто вы…

Риз ругнулся, схватил мужика за шиворот и вытащил за порог, бросил под ноги их лошадям.

Грач, вот неслух, все-таки спешился и теперь невыразительно глядел на стонущего виллана у них под ногами.

– Бил жену, – коротко проговорил Риз. – Ногами. Она беременна.

– Я видел, что она убивает его, камнем по голове ночью, – прошептал Грач. – Вряд ли можно ее за это винить.

– Она говорит, ее забьют камнями теперь.

– Если бы она его убила, забили бы точно, – пробормотал Грач, поворачивая голову.

Риз проследил за его взглядом.

Побитая жена, хромая и держась за косяк, выглянула на крыльцо. При свете видно стало, что она совсем юна, лет шестнадцати, и что беременность ее пока не так уж и заметна. Ее трясло, но она старалась стоять на ногах.

Ничем она не была похожа на Джессику кроме светлых кос и упрямого подбородка, но…

Риз отвернулся, поглядел на виллана у своих ног.

– Убить его, Руквуд? – обратился он к Грачу.

– Господь нам не велит забирать жизнь, – напряженно произнес тот.

– Можем отвести до Колчестера и сдать на галеры или в сервы, – подал голос Фаско; говорил он на своей испорченной латыни, но сразу сделалось ясно, что английскую речь понимал. – Кто там, милорд, держит судебное право над этой землей – не ваш ли знакомый?..

– На галерах он сам помрет через год, – пожал плечами Риз. – Или раньше. В сервах сбежать может. А с ней вы что собираетесь делать?

Грач поднял взгляд – впервые за время их знакомства неуверенный. Поглядел на избитого мужа у их ног. На женщину на крыльце.

– Предыдущую жену… – спросил он тихо, обращаясь к женщине. – Он свел в могилу?

– Мне так говорили, сэр, – отвечала женщина, не поднимая взгляда от своих босых ног – но без паузы. – Да только я не верила.

– Есть у тебя еще дети?

– Это первый, – она положила руку на живот.

– А у него?

– После той зимы один мальчик остался, Джон…

– И дом с наделом отойдут ему?

– Община налог уплатит, да…

Грач поджал губы, будто думая о чем-то.

– У тебя нет тут родственников?

– Нет, сэр. Я из… из другой деревни.

– А там?

– Тетка была, но Бог ее прибрал после Рождества.

– Тогда собирайся, – велел Грач. – Бери все ценные вещи, которые сможешь унести на себе. Довезу тебя до Колчестера и отдам в услужение. Будешь сыта, бить тебя не будут.

– Спасибо, сэр, – пробормотала женщина, но благодарности или облегчения в ее словах не чувствовалось. Она отняла руку от косяка, потом положила обратно и спросила дрожащим голосом: – А… а с Томом что?

Грач перевел взгляд с виллана на Риза.

Риз только плечами пожал.

– Как поросенка зарезать. Если мы его тут бросим, деревенские похоронят. И делу конец.

Грач поджал губы, сжал челюсти. «Сейчас упрекнет меня за нехристианскую кровожадность и велит мужика связать, – подумал Риз устало. – Ну и Бог с тобой, Грач, не хочешь решать – не надо…»

– Мне не хотелось бы приказывать вам пачкать об него руки, – произнес сэр Гарольд. – Но если это вам…

Риз, не дожидаясь лишних слов, оттянул за волосы голову еще бессознательного виллана, повернул его так, чтобы на Грача не попало, а потом вытащил из-за пояса нож и перерезал негодяю горло.

Интерлюдия 3. О природе видений

Первые несколько месяцев (а то и лет) после бегства из монастыря слились для Гарольда: дни – в бездумное карнавальное шествие с взрывами хохота, с буффонадой и жестокими проделками, ночи – в жуткую мешанину тел и лиц, призрачных или настоящих. Пестрые разноязыкие полуденные страны приняли сбежавшего мальчишку в свои жестковатые, душные, пахнущие чесноком объятия. Гарольд сменил старую рясу на вагантские лохмотья и очертя голову кинулся головой в стихи, вино и безумства – забыть, забыть, лишь бы забыть!

Он не хотел больше видеть по ночам синие распухшие рожи, вываленные языки, вспоротые животы; мужчин, насилующих женщин; женщин, душащих или закапывающих живьем собственных детей. А для этого требовалось засыпать, опьянев, и лучше не одному.

Однажды он попросил напиться у какого-то деревенского дома. Возможно, Гарольд был даже трезв в тот момент; он помнил, что в голове крутились отрывки мутных образов: люди с песьими головами и ртами на животе, кошки с козлиными ногами и козлы с человеческими лицами – то есть обычные картины из тех, что рисуют на полях дорогих книг. Таких фолиантов он навидался в монастыре: его ведь готовили в переписчики.

Гарольд помнил, как лег животом на колодец без бадьи и смотрел вглубь, на колыхающуюся воду и на кружок солнца внизу. Ему виделись там пылающие буквы и нотные знаки невообразимого, адского мотива. Гарольд размышлял, не проще ли разом взять и покончить со всем этим.

Та женщина вынесла ему ковшик, напиться. Взяла за его обожженное, обветренное лицо тонкими шершавыми пальцами, подняла глаза к свету.

«Ты на счастье прошел мимо, подкидыш, – прошептала она, и Гарольд как-то понял ее, хотя местное вульгарное наречье разбирал еще слабо. – Дорога перед тобой лежит долгая, непростая. И любовь, и дружба… ты, дружок, спасешь нашу герцогиню и королеву![12]12
  Алиенора, герцогиня Аквитанская, была тогда женой короля Франции Людовика VII. Позднее вышла замуж за английского короля Генриха II.


[Закрыть] Только тогда она будет королевой в другой, полуночной земле.[13]13
  Полуночной земле – на севере. Север – полночь, юг – полдень, запад – закат, восток – восход.


[Закрыть] Поздно спасешь, не скоро еще…»

«Сгинь, пропади, – залепетал Гарольд на латыни, шарахнувшись от нее. – От дьявола ты, женщина! Дьяволово искушение!»

Но от бреда и пьянства он так ослабел, что справиться с дюжей крестьянкой не смог. Она держала его за подбородок крепко и продолжала говорить, быстро и спокойно.

«Не торопись отвергать, пожалеешь. Кто тебе еще совет даст, обережет?.. Нет никого, и тебе не надо – умный, а все равно дурак! С возрастом будешь видеть далеко, дальше меня. Тебе будет служить рыцарь, вернее кого нет на свете. Три девы с сияющими мечами пойдут по твоему пути, оборонять Священный Город… Спаси, спаси славную леди Алиенору! Несчастья, беды по всей земле…»

Гарольд собрался с последними силами и рванулся прочь, хоть женщина кричала ему вслед: «Постой, я дам тебе хлеба!» Опомнился он только в яблоневой роще в нескольких лигах от той деревни. Гарольд на всю жизнь запомнил вкус одичавших яблонь: резкий и вяжущий, он словно отрезвлял.

После этой встречи Гарольд бросил пить, как отрезало. Предсказанное будущее не манило его: наоборот, теперь ему окончательно сделалось ясно, что видения – это бесовские обольщения. Не зря же женщина сулила ему встречу с сильными мира сего, верных слуг, богатство и власть! Именно этим дьявол привораживает своих адептов.

Смущения прекратились, сомнения улеглись. С видениями можно и нужно бороться. Может быть, наваждения других монахов, которые писали о том, как им мерещились бесы, были того же толка, что и у Гарольда? Раз у безвестной крестьянской женщины видения были тоже, значит, Гарольд не один такой. А другие как-то же спасались от этих кошмаров. Он не избранный, это все шепот обольщения; он укрепится.

Гарольд решил жить отшельником в горах, очищая дух. Неизвестно, смог бы он там продержаться во время холодов, но только еще до наступления осени он повстречал некоего молодого господина, богато одетого, но изрядно потрепанного. Знатный юнец по имени Нейтан Ингрэм, эрл Уинчестера[14]14
  Эрл Уинчестера – сознательное расхождение: эрлство Уинчестерское было учреждено только в 1207 г.


[Закрыть], прибыл сюда из Англии ради какого-то турнира, отправился на охоту, отбился от сопровождения и заплутал в Пеннинах. Вместе с Гарольдом они три дня выходили к людям.

Ни одно видение не пощекотало тогда разум Гарольда, ничто не намекнуло ему, что бок о бок с этим человеком он проведет следующие двадцать с лишним лет.