Текст книги "Злые происки врагов"

Автор книги: Варвара Клюева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

– Но ведь картина – не дневник.

Я посмотрела на него с жалостью.

– Вы ее видели? Я имею в виду саму картину, не фотографию? Нет? Тогда поговорите с теми, кто видел, вам объяснят. Только не забудьте сказать, что Вальсингам – это автопортрет. Да я скорее согласилась бы сняться в самом разнузданном порнофильме, чем выставить «Пир» на обозрение! Кстати, я могу его забрать? Я понимаю, вы считаете, что картина – возможная улика, но я напишу расписку… И у вас все равно останется фотография.

Куприянов вернул мне жалостливый взгляд.

– Боюсь, до окончания следствия это невозможно.

– Почему? На ней пятна крови? Анненский прижимал ее к израненной груди? Или она послужила орудием убийства? Кстати, как его все-таки убили? Или вы еще надеетесь поймать меня на знании деталей, которые мне знать не положено?

Капитан вздохнул.

– Не надеюсь. Вы либо невиновны, либо настолько виртуозная лгунья, что у меня нет шансов вас подловить. Так и быть, скажу. Только давайте сначала закончим. Значит, в последний раз вы видели Анненского в мае?

– Да. Где-то в середине месяца. О точной дате можно справиться в банке, я в тот же день подписывала у них бумажки. Банк «Меркурий». Это на Садовом кольце, в районе «Краснопресненской». Адреса не помню – Анненский сам меня туда отвез.

Куприянов достал блокнот и что-то в нем начертал.

– А потом вы поехали в ресторан. В какой?

Я сосредоточенно нахмурилась.

– Что-то такое, связанное с березами… Точно, «Березовая роща». Заведение типа «трактир».

– В ресторане вы поссорились?

– Поссорились?! Вовсе нет! Анненский расписывал радужные перспективы, которые ждут меня, если я соглашусь на выставку, а я просто говорила «нет».

– И он не рассердился?

– Если и рассердился, то мне этого не показал. Юристы, как правило, умеют держать себя в руках.

– Он сам отвез вас домой?

– Хотел, но я отказалась. Под предлогом того, что он выпил. На самом деле я от него просто устала. Перед рестораном дежурило такси, я уехала на нем.

– Анненский не пытался на прощание договориться с вами о новой встрече?

– Пытался. Я опять-таки сказала «нет».

– Так и сказали? Ничего не объясняя?

– А почему, собственно, я должна была что-то объяснять? Вам не кажется нелепым, что мужчина, пытающийся назначить даме свидание и получающий отказ, всегда рвется выяснить причину? Заметьте, никому и в голову не приходит выяснять, например, почему дама отказывается от предложенной сигареты или чашки кофе. «Хотите кофе?» – «Спасибо, нет.» – «А почему?» Дурацкий вопрос, не правда ли?

– Анненский тоже пытался выяснить причину?

– Да. Вместо ответа я просто посмотрела на него. Вот так.

Куприянов усмехнулся. Впервые на моей памяти.

– Да, впечатляет. Но почему вы согласились поехать с ним в ресторан? Ведь, насколько я понял, вы прониклись к нему неприязнью с первой же встречи.

– Он меня просто уболтал. Знаете, такой неиссякаемый фонтан восторгов, восклицаний, комплиментов… Я и слова не успела вставить, а он уже извлекал меня из машины у этого заведения. К тому же я была голодна.

– Значит, он непрерывно говорил. А о себе ничего не рассказывал? Не плакался в жилетку? Не упоминал о каких-нибудь неприятностях?

– Нет. Это был абсолютно пустой и очень жизнерадостный треп. «Какая чудесная погода!» «Какая на вас прелестная блузка!» «Какие они молодцы, что так быстро перевели деньги!» И так до самого ресторана. А в ресторане он принялся уламывать меня насчет выставки. Сулил мировую славу и золотые горы. Речь в духе выступления Остапа Бендера в Васюках.

– У вас есть какие-нибудь соображения, когда и как он мог добыть картину?

– Никаких. Я закончила ее в конце мая. Тридцатого, если быть точной. Пару дней она сохла. Потом я убрала ее за письменный стол и больше не доставала. До вашего прихода я не сомневалась, что она на месте.

– Вы не впускали в квартиру посторонних?

– Нет.

– Вы уверены? За два последних месяца – ни одного чужого человека? Ни проверяльщиков из службы газа, ни коммивояжеров, ни сантехников? Подумайте.

– Тут и думать нечего. Я вообще никому дверь не открываю без предварительной договоренности. После Анненского из чужих у меня побывал только издательский курьер. Вчера. А теперь вот – вы.

– А из своих?

– Выкиньте эту мысль из головы. Если я в чем и уверена, так это в том, что «свои» не станут шарить у меня в спальне и воровать мои картины. Ни при каких обстоятельствах.

– Вы упоминали, что ключи от квартиры, помимо вас, есть у шести человек. За последние два месяца никто ключа не терял?

– Нет.

– Точно? Как насчет двоих отсутствующих?

– Пятнадцатого июля ключи у них были, это определенно. Они приезжали сюда нас провожать. За последние две недели не поручусь, но пари десять к одному заключить готова. Они оба из породы людей, которые никогда ничего не теряют.

– А следов проникновения в квартиру вы не замечали?

– Нет.

– Значит, по поводу времени пропажи ничего сказать не можете? Даже предположительно?

– Не могу. После второго июня – вот все, чем могу помочь.

Куприянов сдался.

– Ладно, тогда у меня вопросов больше нет. Пока, во всяком случае. Да, вот еще что: дайте-ка мне телефон вашего издательства. Просто для проформы.

Он записал номер и встал.

– Подождите! – возмутилась я. – Вы же обещали рассказать, как убили Анненского!

– Да, действительно. – Куприянов сел.

– Минутку! Можно я позову их? – я кивнула в сторону кухни. – Чтобы потом не тратить времени на пересказ.

Перспектива вновь увидеть Прошку не привела Куприянова в восторг. Он даже не сразу нашел в себе силы кивнуть. Но все-таки кивнул.

– Марк! – крикнула я. – Хочешь послушать про убийство?

Дверь кухни с грохотом врезалась в стену. Первым в гостиной появился, естественно, Прошка.

– Что за свинская дискриминация? Я тоже хочу послушать про убийство!

– Ты не можешь, – сказал Марк, появившийся следом. – Люди с недержанием речи слушать не способны.

– Это у меня-то недержание речи?! Да из меня клещами слова не вытянешь!

– Кому, интересно, придет в голову такая фантазия? – удивился Генрих.

Куприянов откашлялся.

– Если позволите, я начну. В субботу, первого августа супруги Анненские принимали гостей в своем загородном доме. Около десяти часов вечера Юрию Львовичу позвонили по мобильному телефону. Разговор длился недолго. Анненский чертыхнулся, спросил: «Когда?», потом: «А сторож?», еще раз чертыхнулся, отключился и побежал переодеваться. Потом извинился перед гостями, сказал, что воры влезли в его контору и ему обязательно нужно проверить, не пропали ли кое-какие важные бумаги, сел в машину и уехал.

– А кто звонил, неизвестно? – спросил молчун-Прошка.

– Нет. На дачу Анненский не вернулся. Сначала ни жена, ни гости не всполошились. Решили, что хозяин остался ночевать в городе, – уехал-то он на ночь глядя. Но на следующее утро жена попыталась до него дозвониться и не смогла. Мобильный был отключен, а дома и в офисе никто не отвечал. Тогда она вспомнила, что муж сел за руль в подпитии и встревожилась. Позвонила в справочную по несчастным случаям – безрезультатно. Часа через два ее беспокойство переросло в нешуточную тревогу, и один из гостей отвез ее в город. Сначала домой, потом в контору Анненского. Контора у него в небольшом особнячке, который арендуют еще четыре фирмы. Сторож – один на все здание. Жена и гость поговорили со сторожем и выяснили, что Юрий Львович накануне не приезжал. Мало того, туда никто не лазил – сторож продемонстрировал запертую стальную дверь и совершенно неповрежденные решетки на окнах. Тогда жена Анненского обратилась в милицию. Ее тогдашний спутник, приятель мужа – очень влиятельное лицо. Он добился, чтобы исчезновением Анненского занялись немедленно. Первым делом вызвали секретаршу Юрия Львовича и открыли контору. Секретарша осмотрела приемную, кабинет и уверенно заявила, что с вечера пятницы там никого не было. Она уходила последней и именно в таком виде оставила помещение. Оперативник, которому поручили дело, забрал из кабинета Анненского еженедельник и записную книжку, поговорил со сторожем, после чего поехал осматривать квартиру. Там тоже ничего подозрительного не нашли. Жена Анненского не могла сказать наверняка, ночевал ли муж дома. Она живет на даче и в городской квартире была больше недели назад. Но, судя по слою пыли и прочим мелким деталям, хозяин в субботу домой не заезжал.

Анненского обнаружили вчера ночью в районе, куда его не могли привести дела, в полуразрушенном доме. Там начали капитальный ремонт, сломали перекрытия, а потом приостановили работы. Время от времени туда забредают переночевать бомжи – редко, только когда идет дождь, потому что в доме настоящая свалка плюс бесплатный общественный туалет. Так вот, ночью, если помните, прошла гроза и загнала спавшего неподалеку бомжа под крышу. В темноте тот долго не мог найти себе местечка, – кругом битый кирпич, стекло, ржавое железо, – потом нашарил кучу какого-то тряпья и прилег, но тут же вскочил и с воплем побежал прямо под ливень.

Бомжа остановила проезжавшая мимо патрульная машина. Оказалось, что он прилег отдохнуть на кровавое месиво. Именно так, телом останки назвать невозможно. Покойника несколько раз переехали машиной. От лица вообще ничего не осталось. Ну как, Варвара Андреевна, вас удовлетворяет такая кончина господина Анненского?

Подлый прием. Я посмотрела на Куприянова осуждающе.

– Бьете ниже пояса?

– А как вы узнали, что это Анненский? – спросил Генрих. Добрая душа, он наверняка хотел отвлечь меня от угрызений совести, которых я не испытывала.

– Жена опознала. И друг. Лица им, естественно, не показывали. Но у Анненского были особые приметы. Очень крупные, своеобразной формы оспины от прививки на правом плече, сросшиеся второй и третий пальцы ног, родимое пятно на бедре. Ну, и, понятно, еще одежда. Вернее то, что от нее осталось.

– Документов при нем, конечно, не было?

– Конечно. Когда Анненского опознали, дело передали нам, на Петровку. Опять влиятельный друг постарался. Мы поехали с обыском в контору и обнаружили там хитро припрятанную картину. Мой коллега сразу узнал вас, Варвара Андреевна. Кстати, зачем вы подписываете картины, если не выставляете их? Для потомства?

Я покраснела. И разозлилась.

– Да. Хочу облегчить задачу будущим экспертам. Чтобы не мучились, отбраковывая многочисленные подделки.

– Понятно. И вот я здесь. Кстати, вы водите машину?

– Вы прекрасно знаете ответ. Вожу. Но сейчас машины у меня нет.

– Ну, это неважно. Анненского переехали его собственной «Тойотой». Машину бросили неподалеку.

Я хмыкнула.

– Вы намекаете, что я переехала Анненского, оттащила его окровавленное тело в бесхозный дом, – между прочим, Юрий Львович был весьма солидной комплекции, – а потом добралась до дома на метро? Не слишком благоразумно, вам не кажется? Перетаскивая тело, я могла испачкаться в крови и должна была заранее предусмотреть такой вариант. Кровавая женщина в общественном транспорте даже в наш равнодушный век рискует привлечь к себе внимание.

– Вы могли одолжить машину у знакомых.

– И тем самым разрушить свое и без того хлипкое алиби? Вы еще скажите, что я могла заказать по телефону такси – до места казни и обратно. Кстати, а как я заманила Аннненского к месту казни? В контору – понятно. А в район заброшенного дома? Смотрите, Анненский сломя голову мчался в свой офис, чтобы проверить, на месте ли какие-то документы, так? Туда он, по словам сторожа, не добрался. Как вы себе представляете мои действия? Голосую на дороге, говорю: «О, какая встреча! Да плюнь ты на свои бумажонки, голубчик, давай лучше прокатимся до того симпатичного домика! А теперь выйди на минутку из машины, пупсик, я хочу сделать тебе сюрприз». Так, что ли? Вы не думаете, что если уж Анненский бросил своих влиятельных гостей и рванул на ночь глядя в Москву, то эти документы были для него чертовски важны? И вряд ли мне удалось бы сбить его с курса, строя глазки или заговаривая зубы.

– Но ведь убийце это как-то удалось.

– Значит, убийца знал Анненского гораздо лучше, чем я. Или у него были очень веские доводы. Вроде огнестрельного оружия. Тогда самое сложное – остановить машину. Потом тыкаешь пушку под нос и берешь командование парадом на себя. Кстати, опережая ваш вопрос, – у меня нет огнестрельного оружия. И никогда не было. Правда, это, наверное, сложно доказать.

– Кстати, мне не понятно, почему вы так вцепились в Варьку? – влез Прошка. – Этот Анненский был юристом. К тому же нечистым на руку, судя по краже картины. Наверняка у него была уйма скользких дел и сомнительных знакомых. У вас огромный простор для деятельности. Непаханная целина версий. А вы на всякую мелочовку размениваетесь.

– Спасибо тебе за участие, дорогой, – прошипела я. – И отдельное спасибо за «мелочовку».

– А ты мнишь себя крупной специалисткой-мокрушницей? Ну извини, что задел твою профессиональную гордость.

Куприянов встал.

– Последний вопрос, Варвара Андреевна. Анненский не оставлял вам номер своего телефона?

На миг меня охватило искушение ответить «нет». Потом я молча пошла в спальню, достала из стола жестяную шкатулку, принесла в гостиную и довольно быстро откопала нужную визитку.

«Анненский Юрий Львович. Юридические услуги. Консультации по корпоративному праву, договоры с инофирмами, минимизация налогообложения. Телефоны: служебный, мобильный».

– Вот. Можете забрать с собой в качестве вещественного доказательства. Отпечатки пальцев прилагаются.

Глава 6

– Что это за тип – Анненский? Где ты его подцепила? – набросился на меня Прошка, когда за капитаном закрылась дверь.

– Я уже все рассказала… Ах, да! Вы же пришли позже. Одна фирма решила купить у меня права на зверушек, которых я придумала для компьютерной игры. Они наняли посредника – Анненского…

– Что за фирма? Почему мы ничего не знаем?

– Слушай, я подписываю по двадцать договоров в год. Что же мне – про каждый вам рассказывать? И вообще, хватит об Анненском. Я вас сюда не из-за него позвала.

– Как – не из-за него? – ахнул Прошка. – Ты хочешь сказать, что вовсе не этот легавый, – он кивнул на дверь, – должен был увести тебя отсюда в наручниках? Ты вляпалась во что-то еще?

– Вляпалась.

– Ну, знаешь! Это переходит всякие границы… Только не говори, что у тебя на совести еще один труп!

– Не у меня. Но кто-то пытается его на меня повесить. Когда позвонил Кузьмин и стал орать, что я верчусь рядом с трупами…

– Погоди, Варька, – перебил меня Генрих. – Может быть, ты расскажешь все по порядку?

– Ладно, только сначала давайте перекусим. А то со мной сейчас голодный обморок случится.

После трех суток аврала у меня в холодильнике было пусто, хоть шаром покати. А благодаря предыдущей двухнедельной отлучке не лучшим образом обстояло дело и в других местах хранения провианта. Пришлось отправить Лешу в магазин. К нашему величайшему удивлению, за Лешей добровольно увязался ленивец-Прошка. Пока они ходили, мы с Марком взялись воспитывать Генриха.

– Генрих, – начала я. – А почему ты, собственно, здесь? Разве тебе не полагается бегать с высунутым языком по городу, собирая шестьсот шестьдесят шесть справочек?

– Почему шестьсот шестьдесят шесть? А, понятно! Я бегал. Видишь, весь язык обветрило. – Генрих добросовестно продемонстрировал язык. – Тогда я решил сделать перерыв и попить чайку в теплой дружеской обстановке.

– Мало бегал! – безжалостно заявил Марк. – Ты должен бегать с утра до ночи, пить и есть на бегу, а спать под дверьми официальных учреждений.

– Послушай, я уже не тот Геракл, что прежде. Мне такие подвиги не по плечу.

– Придется напрячься. Сам виноват. Не нужно было откладывать все на последний месяц. Хочешь, чтобы ваша поездка сорвалась? Из-за того, что тебе нравится распивать чаи в дружеской обстановке.

– Может быть, поездка и так сорвется. Сам видишь, у Варьки неприятности. Не можем же мы уехать, бросив…

– Ты с ума сошел, Генрих! – взорвалась я. – Погибели моей хочешь? Машенька меня собственноручно удавит, если у тебя по моей милости сорвется такой контракт! Она и так уже от нас натерепелась столько, что лично мне непонятно, каким чудом мы до сих пор живы. В случае чего ее любой суд оправдает.

– Машенька сама откажется ехать, если узнает, что у тебя творится.

– Так не говори ей!

– Как ты это себе представляешь? – скептически поинтересовался Марк. – У тебя здесь труп на трупе, милиция ходит кругами, а Генрих весело обсуждает с женой список предотъездных покупок?

– Вот тогда мне точно не поздоровится, – подхватил Генрих. – Если с тобой, не дай бог, что-нибудь случится… В общем, как ни крути, а в первую очередь мы должны утрясти твои проблемы. Иначе никакой поездки не будет.

– А справочки? Ты же не успеешь их собрать!

– Значит, нужно утрясать быстрее.

* * *

Когда мы поели (для скорости решено было отварить готовые пельмени) и разлили чай, я приступила к рассказу об утренних событиях. Рассказ получился долгим, потому что пришлось сделать пространный экскурс в прошлое, дабы дать исчерпывающую характеристику Геле и нашим взаимоотношениям.

– Это не та штучка, которую мы как-то встретили в клубе Гэ Зэ? – встрепенулся Прошка.

Я напряглась и вспомнила, что действительно однажды (много лет назад) мы с Марком и Прошкой столкнулись с Гелей в очереди за билетами на «Андрея Рублева». Геля вовсю обольщала моих спутников и, что касается Прошки, вполне преуспела.

– Ах да! Как же я могла забыть. Ты еще кинулся за ней ухлестывать! Чем, кстати, дело закончилось? Она дала тебе по носу?

Реакция Прошки оказалась неожиданной. Он не раздулся, как индюк, и не стал бить себя в грудь, доказывая, что прекрасная половина человечества никогда ему в нос не дает, на худой конец – целует, что перед его чарами не устоит ни одна прелестница, будь она хоть трижды Геленой, и так далее, и тому подобное… Он даже упустил шанс вставить ответную шпильку. Небывалый случай!

– Это к делу не относится, – резонно заметил наш первый баламут. – Главное, что от нее и впрямь можно ожидать любой пакости. Очень способная по этой части дамочка.

– Значит, дала, – сделала я вывод.

И Прошка снова не ухватился за возможность устроить балаган. Что с ним сегодня такое?

– И ты согласилась поехать? – спросил он, пропустив мою реплику мимо ушей. – Спасать эту гадючку? Никогда не подозревал, что тебя привлекают лавры святой великомученицы.

– Но как ты не понимаешь! – оправдывалась я. – Она же рыдала! Всхлипывала: «Помоги, прошу тебя!» Неужели ты бы на моем месте ответил: «Бог поможет» – и перевернулся на другой бок?

– Все правильно, – поддержал меня Генрих. – Ты не могла не поехать. Эта девица верно все рассчитала.

– Если звонила именно она, – уточнил Марк. – Мне как-то слабо верится, что детская вражда может толкнуть кого-либо на изощренную подлость, особенно если учесть, что с тех пор прошло четверть века. Ну, и что было дальше?

Я возобновила повествование и добралась до встречи с сэром Тобиасом и моим кумиром.

– Кстати, поздравьте меня, я, похоже, влюбилась.

– Силы небесные!

– Надеюсь, хоть на этот раз не в мента?!

– Как? Прямо вот так – сразу?

– Нет! Ты не можешь с нами так поступить!

Я проигнорировала остальные восклицания и изумленно посмотрела на Генриха. Казалось бы, единственный семейный человек в компании отпетых холостяков должен бы был всячески поощрять чужие сердечные увлечения.

– Ты что, нарочно ждала, пока мы соберемся уезжать? Нет, нет и еще раз нет! Я своего благословения не даю. Свадьбу придется отложить до нашего возвращения.

– Как – свадьбу? – всполошился Леша. – Какую свадьбу? Они же только сегодня познакомились!

– А что, Варвара у нас девушка стремительная, – изрек Прошка. – Глядишь, Генрих, она еще и до вашего отъезда успеет своего собачника стреножить. Если ее, конечно, в ближайшие дни не упекут.

– Не волнуйся, Генрих, до вашего возвращения свадьбы не будет, – пообещала я твердо. И, вспомнив совершенно асексуальные манеры и внешность Евгения Алексеевича, добавила: – Да и после – навряд ли.

– А говоришь – влюбилась! – разочарованно протянул Прошка. – Влюбленные девицы, когда речь заходит о свадьбе, бессвязно лопочут и рдеют, как маков цвет. Так что не морочь нам голову.

Я не стала спорить с крупнейшим авторитетом по вопросам любви и брака и вернулась к своей истории. На этот раз дело обошлось без лирических отступлений.

– После разговора с Надеждой я занервничала всерьез. Но потом все же успокоила себя. Ведь, как ни крути, этого Олега Доризо я не знала, дома у него не бывала, посему никто никогда не докажет, будто я имею отношение к его смерти. А потом позвонил Кузьмин, начальник Дона, и стал орать, что запретил мне крутиться около трупов. Тут-то у меня ножки и подкосились. Я ведь не знала тогда, что речь идет о совершенно другом деле. И подумала: а что, если в той квартире нашли тело не хозяина, а кого-то, с кем я была знакома? Кроме того, тот, кто пытается меня подставить, запросто мог оставить в квартире следы, указывающие на мою связь с хозяином. Например, мою фотографию, расческу с моими волосами… даже посуду с моими отпечатками пальцев мог раздобыть, если постарался. В каком-нибудь кафе, где я пила кофе, например. Раз Кузьмин так быстро на меня вышел, значит, подбросили что-то вроде фотографии, так я рассуждала. И, струхнув, позвонила вам. Из-за Анненского я бы не стала вас беспокоить.

– Почему? – спросил Генрих. – По-моему, убийство Анненского может доставить тебе не меньше неприятностей. Смотри, как этот Куприянов ретиво за тебя взялся…

Я небрежно махнула рукой.

– Чепуха! Прошка прав: у Анненского наверняка целая свора знакомых, у которых имелись веские основания пожелать ему счастливого пути на тот свет. Я со своей картиной, да при шапочном знакомстве с жертвой, на их фоне теряюсь. А что капитан в меня вцепился, так это, скорее всего, Кузьмин постарался. Хотел поучить уму-разуму, чтобы больше у Петровки под ногами не путалась. Достала я его, видно.

– Кстати, о Петровке, – вмешался Прошка. – А где доблестный майор Селезнев? Почему он не прикрывает могучей грудью боевую подругу?

– У него отпуск, – ответил за меня Леша. – Ясное дело, он в Питере.

– Меня умилияет это «ясное дело». «Она не родила еще, но по расчетам, по моим…»

– Прекрати цепляться к Леше, – вступилась я. – Всем известно, что Дон каждый свободный день старается провести с Сандрой. Где ж ему гулять отпуск, как не в Питере?

– А еще милиция жалуется, что им мало платят! Ничего себе мало, если на ментовскую зарплату можно каждые выходные в Питер кататься!

– Не каждые. По выходным Дон дежурит, отгулы копит. Как на неделю накопит, так и едет.

– Может, вы прекратите попусту языками чесать? – осадил нас Марк. – Думайте лучше об убийствах. Варвара, я не понимаю твоего легкомысленного отношения к убийству Анненского…

– А чего тут понимать-то! Я его не убивала, слез над ним лить не собираюсь – светлой памяти покойный по себе не оставил. Если я и оказалась каким-то боком причастна к делу, то по чистой случайности. Никто меня специально туда не втравливал. Так зачем мне беспокоиться? Пусть Анненским занимается милиция, это их крест.

– Да? А ты уверена, что тебя не втравливали?

– Ты о чем, Марк? – насторожилась я.

– Ты уверена, что твою картинку украл Анненский? Лично мне это представляется сомнительным. Он – юрист, а ты – извини, конечно, – не Ван Гог. Чего ради ему было рисковать? Гораздо логичнее предположить, что Анненский просто поделился с кем-то своими впечатлениями о твоих художествах и рассказал об отказе выставляться. И уже этот кто-то – убийца или сообщник – украл ее и подбросил в кабинет жертвы. Чтобы навести милицию на тебя.

– Ничего себе – логичнее! – воскликнул Прошка. – Ну и логика у тебя, Марк!

– Да, – подключился Генрих. – И все это ты вывел из посылки, что Анненский – юрист, а Варька – не Ван Гог?

– Нет. У меня была и другая посылка. В городе с интервалом в три дня происходят два убийства. Второе кто-то со всей очевидностью пытается свалить на Варвару. Или, по крайней мере, бросить на нее подозрение. Одновременно выясняется, что и первое убийство милиция не прочь примерить на нее. Причем, с жертвой она практически не знакома, и, не найди они в кабинете Анненского эту злосчастную картину, Варвара, скорее всего, никогда не попала бы в список подозреваемых – даже на последнее место. Вы считаете, что это случайное совпадение?

У меня громко заурчало в животе. Настолько громко, что все посмотрели в мою сторону. Я поспешно влила в себя остатки чая и изобразила невозмутимость.

– Лично мне легче допустить случайное совпадение. Во-первых, хочется верить, я не нажила столь серьезных врагов, что мне захотели насолить таким иезуитским способом. Во-вторых, даже если и нажила: зачем им так распыляться? Приди мне в голову фантазия посадить кого-то за убийство, я ограничилась бы одним, зато не пожалела бы улик. Подобрала бы их тщательно и со вкусом, как букет, и у объекта не останется ни единого шанса ускользнуть от правосудия. А тут, сами посудите, смех один, а не улики! Минута, проведенная под дверью одной жертвы. Картина, подброшенная в кабинет другой. Из такого материала даже следователь Петровский не сумеет сшить мне приличного дела.

– А что, дело ведет Петровский? – испугался Генрих. – Опять?!

– Да нет, нет, это я так, для усиления образа…

– Уф! – выдохнул Прошка. – Ты бы, Варвара, думала головой, прежде чем образы усиливать! Так можно ненароком и до инфаркта-другого доусиливаться.

– Ты не очень-то радуйся, – посоветовал ему Марк. – Кто знает, может, все Петровским еще и кончится. А насчет улик ты, Варвара, торопишься. Сама говоришь, в квартиру Доризо могли подсунуть целую коллекцию.

– Но ведь не подсунули же! Иначе за мной бы уже пришли.

– Не волнуйся, детка, еще придут! – подбодрил меня Прошка. – Делом Доризо, скорее всего, местная милиция занимается, а тебя еще не во всех отделениях в лицо знают. Это Петровке ты глаза намозолила.

– Прекрати меня запугивать, не то начну биться в истерике, – пригрозила я. – Итак, что мне теперь делать, господа хорошие?

– Отозвать Селезнева из отпуска, – немедленно предложил Прошка.

– Ну уж нет! Меня потом Сандра на свадьбу не позовет. Лучше пускай сажают.

– Думаешь, к свадьбе ты успеешь выйти? Вряд ли. Разве что они с Селезневым согласятся ради тебя отложить церемонию до глубокой старости.

– Хватит зубоскалить, – вмешался Марк. – Варвара, неси ручку и бумагу. Нужно составить план.

Я принесла требуемое и по традиции вручила письменные принадлежности Леше. Так уж сложилось, что всей писаниной, начиная от списка покупок для очередной пирушки и кончая планом спасательных работ по поводу очередной катастрофы, у нас занимается он. Может быть, потому что никогда не делает нечитаемых сокращений, не выпускает половину сказанного, отвлекаясь на участие в словесных перепалках, и не рисует на полях дружеские шаржы, из-за которых потом случается дружеский мордобой. Леша написал циферку "1", обвел ее аккуратным кружком и вопросительно посмотрел на Марка.

– Прежде всего нужно выяснить, что нашли в квартире Доризо. Чей труп, нет ли следов борьбы и зажатых в руке клочков бумаги. Варька, ты должна попросить своего собаковода подкатиться к участковому. А может, его даже пригласили присутствовать при осмотре, тогда вообще никаких проблем. Если там были явные указания на тебя типа фотографий, документов, твоего имени, написанного кровью на стене, он наверняка заметил. Неплохо бы узнать, от чего и как скончался Доризо, если это Доризо. Если, например, он преставился неделю-две назад, тебе ничто не угрожает. Опять же, если его пригвоздили к стене ледорубом или стукнули по голове роялем…

Прошка открыл было рот, чтобы вставить свое веское слово, но под взглядом Марка передумал.

– Пункт второй, – продолжал Марк. – Раздобыть фотографию этого самого Доризо. Вдруг Варвара с ним где-нибудь все-таки пересекалась. Он мог назваться другим именем или не назваться вовсе. Мало ли, случайный попутчик в поезде или что-нибудь в этом роде. Варька, ты вызнаешь, опять же у своего нового знакомого, нет ли у убитого родственников и где он работал, а ты, Генрих, под каким-нибудь предлогом раздобудешь портрет покойного. У родственников или на работе. Пункт третий. Надо разобраться с твоей бывшей одноклассницей, Варвара. Ты можешь позвонить ее матери, узнать, где она работает? Прошка, ты покрутишься среди ее коллег, попробуешь выяснить точно, куда она укатила отдыхать. Кто-нибудь да знает. Потом поедешь туда, разыграешь сцену случайной встречи со старой знакомой и разнюхаешь, не ездила ли она на днях в Москву.

– Нет, – неожиданно воспротивился Прошка. – С самой Геленой я общаться не буду. Лучше мы поменяемся с Генрихом.

– Но Генрих не знаком с Геленой, – напомнила я.

– Ну и что? Познакомится. Долго ли, умеючи?

– У Генриха нет времени на долгие экскурсии, – сказал Марк. – Ему через месяц уезжать.

– Тогда поезжай ты.

– Но почему? – не выдержала я. – Неужели Геля настолько ранила твои чувства, что тебе и после стольких лет больно ее видеть?

– Не в этом дело, – снова ловко ушел от объяснений Прошка. – Я исхожу из соображений целесообразности.

– Это каких же?

– Неважно.

Я была страшно заинтригована, но Марк не дал мне дожать Прошку.

– Ладно, – сказал он, – ты выяснишь, где она отдыхает, а остальное будет за мной. Пункт четвертый. Выяснить, не была ли Гелена знакома с Доризо. Но это позже, когда мы раздобудем его фото. Надо будет показать ее сотрудникам, подругам, матери Гелены. Кстати, Варька, выпроси у матери снимок самой Гелены. Покажешь ее своему кинологу, а потом… Стоп, тебе нельзя соваться к родным, друзьям и знакомым. Тебе вообще нельзя светиться в деле Доризо. Не дай бог, заинтересуешь следствие. С другой стороны, Лешу тоже нельзя посылать. Он ни в жизнь не заговорит с незнакомцем, не будучи ему представлен. Ладно, Варька, ты займешься окружением Гелены на предмет ее связи с Доризо, а ты, Прошка, – его окружением. Леша, ты будешь сопровождать Прошку и внимательно следить за реакцией его собеседников. Варвара, ты, надеюсь, сама углядишь, говорят тебе правду или лгут.

– А я, значит, не угляжу? – возмутился Прошка. – Да я гораздо наблюдательнее Варвары и куда лучше разбираюсь в людях!

– В таком случае, я гораздо лучше тебя пою, – буркнула я.

– А при чем здесь пение? – удивился Леша.

– Варька собирается опрашивать народ в оперном стиле, – объяснил Генрих и пропел на мотив куплетов Мефистофеля из оперы Гуно: – Эй, дружо-о-ок! Смотри сюда. Да вглядись в лицо приме-э-э-эрней! Этот тип гулял с Геле-э-э-эной? Давай, колись скорей, балда!

– Ага, а я должен буду внимательно следить за реакцией? – уточнил Леша. – Это чтобы вытаскивать Варьку из квартиры, когда они побегут звонить в психушку?