Текст книги "Хризалида"

Автор книги: Варвара Малахиева-Мирович

 
Наливается знойной болью,
Разрывается плоть.
Правит миром единая воля —
Значит – в боли – Господь.
 
 
Этот гвоздь, что мне в кости вбивают, —
Отзвук тайны креста.
И пока в крестной муке жива я,
Славлю волю Христа.
 

25 сентября 1929

 
О затерянных в хладном мире,
О заблудших в безводных степях,
О бездомных, безродных и сирых,
О разбитых сердцах
 
 
К Одигитрии Деве Марии
Припадем с горячей мольбой.
Да прострит на пути их земные
Свой покров голубой.
 

4 января 1930, Хотьково – Перловка (в вагоне)

 
Было ли чудо в Вифании —
Друг мой, не всё ли равно?
Чудное благоухание
Льет в твою душу оно.
 
 
Было из пепла восстание,
Пламя, угаснув, зажглось,
Здесь, как и в древней Вифании,
Смерть побеждает Христос.
 

10 апреля 1930, Томилино

 
Мой путь не прям.
Мой шаг упрям.
Желанья злы,
Глаза тусклы,
Не верен слух,
Иссушен дух,
Но верю я,
Что жизнь моя,
Душа и плоть, —
Твои, Господь.
 

18 июня 1930, Погост

 
Небожитель, ангел мой хранитель,
Грустный лик склоня,
Не спеши в надзвездную обитель,
Не покинь меня.
 
 
Сбереги надежду на спасенье
Гибнущей души.
Будь со мной в земном моем томленье,
Не спеши.
 

22 сентября 1930, Москва

 
Минуты как годы, часы как столетья.
О светлом минувшем не стану жалеть я.
 
 
Не стану в грядущем жалеть ни о чем.
Кровавые раны горячим свинцом
 
 
Залью и сожгу до конца мою плоть.
А душу спасет и очистит Господь.
 

Июль 1920. В теплушке Ростов – Москва

 
Так близко, близко я к горнилу,
Где жизнь расплавится моя.
Но где же воля, где же сила
Принять крещение огня?
 
 
Боюсь ли той последней боли,
Где может дух сгореть, как плоть,
Но верю ль к ней ведущей воле,
Что ею правит сам Господь?
 
 
Иль, тайно плача и тоскуя
О том, кто дан был во плоти,
Его, как встарь, еще люблю я
И всё ищу к нему пути?
 
 
Но нет. Не прежнее мне снится
У запертых его дверей.
О дальнем, дальнем дух томится,
О свете родины своей.
 
 
Как девы притчи, мы [елеем]
Не напоили свет лампад
И в час полуночный не смеем
На брачный пир Христа принять.
 
 
И сердцу горестно и страшно,
Что той же самою рукой
Светильник вечною загашен,
Чьей был зажжен во тьме земной.
 

[1921]

 
Горят мои царства, и веси, и грады,
Последним великим пожаром объяты.
Назавтра уж нечему будет гореть,
Но радостно духу на пламя смотреть.
 
 
Сквозь смерть пролетая, он верит, он знает,
Что в пламени тленное только сгорает,
А крылья его и целы, и легки,
И слышат касание Божьей руки.
 

[1921]

М.В.Ш.

 
Как бело, хмельно и метельно
Металась ночь вокруг меня,
Когда бродила я бесцельно
У освещенного окна.
 
 
Какой зловещею звездою
Сквозь иней твой огонь сиял,
Как будто новою бедою
Моим скитаньям угрожал.
 
 
Но что б могло еще случиться
Страшнее на путях моих,
Чем с этой вьюгой мне кружиться
У запертых дверей твоих?
 

9 декабря 1921, Сергиев Посад

 
Огонь пылал – и догорел.
Любовь цвела – и отцвела.
Болела жизнь – и умерла —
Таков ущербный твой удел
На этом свете – пленный дух.
Покинь же свой сгоревший прах
И на стремительных крылах
Пересеки земной свой круг…
 

25 ноября 1922, Сергиев Посад

 
В круговорот времен, в пределы тварной жизни
Какою силой дух мой вовлечен?
Или своей лишь волею капризной
И жаждой бытия он в мире воплощен?
 
 
И, посвятясь в законы воплощенья
И чуждость их и ужас их познав,
Спешит страданий огненным крещеньем
Вернуть удел своих сыновних прав.
 

[1923]

 
Остудим горячее, злое,
Больное свое житие
И в лоне святого покоя
Обрящем спасенье свое.
 
 
Как в бурных волнах отразиться
Не может небес глубина,
Так сердце не может молиться,
Когда в нем бушует волна,
 
 
И ангельских хоров не слышит,
И звездных не ловит лучей,
И в диком смятеньи колышет
Бездумные лики страстей.
 

1 декабря 1923

 
Как серный дождь на гибнущий Содом,
На сердце сходят злые предвещанья,
И вкруг всё дышит похотью и злом,
И меркнут прошлого святые упованья.
 
 
Как риза ветхая, добро едва-едва
Истлевший труп лукаво прикрывает.
Звонят колокола. Звучат еще слова,
Но жизнь, живая жизнь, во прахе истлевает.
 

23 декабря 1923, Сергиев Посад

 
Я молча руки простираю
К Тебе в подземной темноте.
Приди, хоть я Тебя не знаю,
Забыла в грешной суете.
 
 
Приди, да будет Твоя воля,
Каким Ты ни придешь путем —
Небесной радости лучом
Или огнем предсмертной боли.
 

1 апреля 1926, Москва

 
Узел, узел, узелок,
Мне тебя не развязать.
Но я знаю, может рок
Меч булатный взять.
 
 
Размахнется с высоты
Сталью острия,
И разрублен будешь ты,
А с тобой и я.
 

[1928]

Се жених грядет во полунощи.

 
Шире, шире, сердце, раздавайся,
Глубже ройся в грудь мою, недуг,
По крутым ступеням подымайся,
Не скудея верой, слабый дух.
 
 
Ведь еще вместить немало надо
Жгучих токов мирового зла.
Не по всем кругам земного ада
Ты в путях своих, душа, прошла.
 
 
Не спеши на отдых. Черной тенью
Мук твоих не искупить греха,
Не взойти на верхние ступени,
У дверей не встретить жениха.
 

15 декабря 1928, Сергиев Посад

 
Совмещать несовместимое,
Претворять непретворимое,
Слить потоки неслиянные,
Сделать словом несказанное —
Вот задача неотложная…
Стань возможным, невозможное!
 

14 апреля 1929, Москва

 
Тяжело росток придавлен
Тяжким камнем к борозде.
Но к спасенью путь оставлен
Свет взыскующим – везде.
 
 
Вправо, влево, вкось и прямо,
Вдоль по камню, поперек —
Жизни крепкой и упрямой
К солнцу путь в земле широк.
 
 
Пробирайся, наливайся
Вешней силою живой,
Юный стебель, не сдавайся
Камню – крышке гробовой.
 

14 мая 1929

 
Дева, роза Назарета,
Матерь Света,
В радужных твоих садах
Серафимами воспета,
Оживи мой дольний прах,
Прах души моей сожженной,
Беззаконной —
Вероникой голубою,
Да взрастет всегда склоненной
В славословье пред Тобою.
 

10 апреля 1930, Томилино

 
Как жадно страждущее поле
Впивает горных вод струи,
Так жажду я в земной юдоли
Причастия Твоей любви.
 
 
Но в сухоте окамененья
Моя бесплодная душа
Не в силах внять словам спасенья
И жизнью новою дышать.
 
 
О Ты, из камня источавший
Поток животворящих вод,
Души, как жесткий камень ставшей,
Коснись – да смертью не умрет!
 

15 июня 1930, Погост

Огонь принес я на землю,

И как я томлюсь, пока он разгорится.

Евангелие

 
Крещеньем огненным креститься,
Душа убогая, тебе ль?
Твой путь – бичи и власяница,
А не избрания купель.
 
 
Когда великим испытаньем
Господь тебя благословил,
Ты приняла Его деянье,
Но дух твой мрачен и уныл.
 
 
Сойти не может горний пламень
В непросветленные сердца,
Прими же вместо хлеба камень,
Прославив правый суд Отца.
 

30 июня 1930, Погост

 
Я у подножья эшафота.
И будет суд. И будет казнь.
Зачем же сердце беззаботно
И так чужда ему боязнь.
 
 
И нет молений о спасеньи,
И нету мыслей о суде.
Скользят крылатые мгновенья,
Как брызги солнца по воде.
 
 
И не осилить мне беспечность,
Не убояться мне суда…
И Бог, и мир, и я, и вечность, —
Всё нераздельно навсегда.
 

10 июля 1930, Верея

 
Приготовьтесь к шествию в пустыне,
Путники усталые. Пора.
Научитесь, путники, отныне
В пламени гореть и не сгорать.
 
 
На пути источника не будет.
Не прострет над вами пальма тень,
Помолитесь, путники, о чуде,
Чтоб не стал последним этот день.
 

20 августа 1930, Томилино

 
Бессилью моему дай право стать усильем,
Моей душе, приникнувшей к земле,
Расправить дай поникнувшие крылья
И луч зари дай уловить во мгле.
 
 
Да вознесусь к Твоим селеньям горним,
Как к облакам возносится туман,
В бескрайние лазурные просторы,
В неизмеримый звездный океан.
 

7 октября 1930, Томилино

Дух дышит где хочет и голос его слышишь, а не знаешь – откуда приходит и куда уходит.

Иоанн 3, 8

 
Когда в Еноне у Салима
Крестил водою Иоанн,
Богоисканием томимый,
И я пришел на Иордан.
 
 
Но был мне голос: в Иордане
Тебе креститься не дано.
Томимых жаждою познанья
Крещу я огненным вином.
 
 
Пожди еще. Минуют сроки,
Предел восполнится времен —
И будешь в огненном потоке
Испепелен и возрожден.
 

6–19 января 1931, Москва

 
Неизглаголанной печали
Полна ушедшая любовь,
Но сердце чтит ее скрижали,
Их перечитывая вновь.
 
 
И совесть, страж неутомимый,
Не даст душе вперед шагнуть,
Пока ты, некогда любимый,
В былом мне заграждаешь путь.
 
 
Пока тебе я не простила
Разлуки смертную вину
И до конца не обвинила
Себя одну.
 

21 февраля 1931. Москва, Красные ворота

 
Остановись, прохожий, на мгновенье
Во имя ночи той, что я была с тобой.
Ты не узнал меня. Спина моя согбенна,
И седы волосы, и взор померкнул мой.
 
 
Но это я – Роав. Тебя из всех прохожих
Я одного возлюбленным звала.
С тобой одним на всем доступном ложе
Невестой чистою и любящей была.
 
 
С вершин [Фавора] ветер налетает,
Взметает прах всех четырех дорог
И, злобствуя над нами, раскрывает
Шатра убогий кров.
 
 
В Вефиле у тебя есть крепкая храмина
И мать твоих детей, любимая жена,
Но мы одни под звездами пустыни,
Что ты вошел ко мне, не будет знать она.
 
 
Не просит ласк дряхлеющее тело,
И поздно мне дитя твое зачать.
Я в эту ночь, припав к тебе, хотела,
Как встарь, на звезды поглядеть опять.
 
 
Ты вдаль уйдешь, но станет ночь теплее,
И я во сне услышу, как тогда:
«Роав, Роав, ты мне всех жен милее,
Ты мне сестра, голубка и звезда».
 

5 января 1921

 
У колодца ведра плескались,
И всю воду я разлила
Оттого, что мысли мешались
И душа как в аду жила.
 
 
Вдруг подходит ко мне прохожий,
Не священник и не левит,
Но по виду служитель Божий,
И смиренно мне говорит:
 
 
«Дай мне пить, жена-самарянка».
«Нашел у кого просить!
У колодца я спозаранку
И воды не могу наносить.
Я в колодец ведро уронила
И разбила два кувшина,
Ты не знаешь, что со мной было».
Он сказал: «Ты блудница, жена,
И сегодня горишь в геенне,
И в сердце твоем нож
И своей, и чужой измены.
И всегда ты жаждешь и пьешь,
Угасить напрасно желая
Негасимую муку твою.
У меня же вода есть такая,
Коей жажду навек утолю».
 
 
Я молчала у ног пророка,
Но с груди моей камень упал.
А над нами высоко-высоко
Белый голубь летал.
 

[1921]

 
Гляжу с вниманием прилежным
В полуоткрытое окно:
По синим пажитям неспешно
Влача пушистое руно,
 
 
Волнисто-снежными стадами
Плывут и тают облака,
А там, вдали за облаками,
Весь мир держащая Рука
 
 
И надо мною, и над ними
Незримо чертит письмена.
И не стереть ничье в них имя,
Ни одного виденья сна.
 

25 апреля 1922, Сергиев Посад

 
Шел Иуда полями.
Трава под его ногой
Свивалась в черное пламя,
И камень стонал немой.
 
 
В страхе бежал с дороги
Пред ним скорпион и змей.
И русло менял в тревоге
Бегущий мимо ручей.
 
 
Смерти искал Иуда,
Но тщетно звучал призыв.
Свершилось новое чудо
Под кущею белых олив.
 
 
Ветви обвиться не дали
Проклятой петле вокруг,
И роща вся задрожала,
Как будто пронесся дух.
 
 
Пал Иуда на землю,
Как зверь, завыл, скорбя,
И услышал голос: «Я внемлю.
Я здесь. Я простил тебя».
 

21 ноября 1921, Сергиев Посад

 
Смуглая и стройная рабыня
С Моавитских гор,
Я любила в розовой пустыне
Авраама царственный шатер.
 
 
Зачала я сына Аврааму.
Чрево, плод несущее, – алтарь!
Неужели покоряться станет
Госпоже неплодной – мать-Агарь?
 
 
Но страшна жены бездетной ярость.
И молил, и плакал Измаил.
Обрекла его изгнанью Сара.
Господин меня не защитил.
 
 
Я и отрок в розовой пустыне
От рассвета горького утра
Целый день под небом жгуче-синим
Вдаль идем от милого шатра.
 
 
Не слышна мне жажда и усталость,
Не палит меня палящий зной.
Только страшно, что в пустыне алой
Первенец погибнет мой.
 

17 мая 1922, Сергиев Посад

 
Горних высей высота,
Дольних мыслей суета,
Чад сгоревшего огня
Ждут ответа от меня.
 
 
Растроилась жизнь моя:
Дух – в заоблачных краях.
«Я» души – в земном бреду.
Сердце – в огненном аду.
 
 
Что в ответ могу сказать?
Буду завтра бресть опять
В трех мирах тройным путем,
Всё тоскуя об Одном.
 

24 июля 1922, Сергиев Посад

 
Тревожно, грустно и светло
Над сердцем облако прошло,
Блеснули алые края —
Мечта закатная моя.
 
 
Пробилось золото лучей —
Отсвет далеких светлых дней,
И снова сумрак предночной,
Угрюмо сизый и немой.
 

15 ноября 1922, Сергиев Посад

 
Пролетит и не вернется птица,
Проблестит и канет в ночь зарница.
Это облако ты видишь только раз,
Не зажжется пламень, что погас.
 
 
У сухих цветов ожить нет силы.
Мертвецы не встанут из могилы.
Только сердце свой пройденный путь,
Глупое, всё думает вернуть.
 

25 января 1923, Сергиев Посад

 
Глухой и слепой,
Горбатый и старенький,
С клюкой и сумой
Сижу на завалинке.
 
 
Теплеет апрель
Теплынью богатою.
Весенняя прель
Просырила заплаты.
 
 
Кружит по руке
Мурашка залетная.
Кружит налегке,
Сестра беззаботная.
 
 
Клюкой бы не смять
Траву подорожную.
Жизнь и ей благодать —
Дыхание Божие.
 

19 апреля 1923, Москва

 
Однодневка в золотом уборе
Залетела в комнату мою.
Поискала солнца и простора,
И цветов, что сладкий сок дают.
 
 
И устав от поисков напрасных,
Крылышки сложила и легла
На кругу моей коробки красной
И без лишних жалоб умерла.
 

29 апреля 1923, Сергиев Посад

 
Стонет зверь в лесном капкане,
В мышеловке бьется мышь,
Тонет судно в океане.
Ты, уснувший, мирно спишь,
 
 
Упоен вином покоя,
И не слышишь, как вдали
Твари в смертной муке воют,
Тонут в море корабли.
 

1 мая 1923, Сергиев Посад

 
Шелесты. Нежные лепеты.
Теплые капли в листах.
Шорохи. Росные трепеты
В розовой кашки лугах.
 
 
Тень мимолетного облака.
Легкий серебряный дым.
Матово-белое, доброе
Мягкое солнце за ним.
 

22 июня 1923, Тимхово

 
Если мир лежит во зле —
Отчего так ясны звезды
И цветов осенних гроздья
В золотой лампадной мгле
 
 
Так торжественно прекрасны?
И чиста любовь моя
И из чаши бытия
Смерть, как жизнь, принять согласна.
 

27 октября 1923

 
Окончив речь свою, прославил
Христа и к небу взор поднял,
Безмолвствуя, апостол Павел.
И весь ареопаг молчал.
 
 
Потом слова зашелестели
То тут, то там, – и вспыхнул смех:
«Чьи кости мертвые истлели,
Он оживить мечтает тех.
Презреть слова его пустые!
Танатос жертв не отдает.
Пойдемте пить и есть, живые,
А мертвый в гробе пусть гниет».
 
 
И только женщина рыдала
Одна, по имени Дамарь,
И сквозь рыдания шептала:
«Услышь, мой друг, мой брат, мой царь!
В Аида черную обитель
Ты заключен не навсегда,
Сойдет к нам Эрос-воскреситель
И воскресит нас в день Суда».
 

7 февраля 1924, Сергиев Посад

 
Ковчег над бурным океаном
И малый остров – Арарат.
А мир под ними бездыханный
Грехов, борьбы, надежд, утрат.
 
 
И будет радуга лишь Ною,
И с ним в завет Господь войдет.
Но кто же тех, кто под водою,
Кто их услышит, кто спасет?
 

8 февраля 1924, Сергиев Посад

 
На мяльцах мяли,
Искали кострички,
Мыкали, чесали,
Связывали в мычки.
 
 
Прялкой вили, вили,
Тоньше стали вить
И перетоньшили —
Разорвали нить.
 

18 февраля 1924, Сергиев Посад

 
Забрели ко мне под вечер
Волшебные солнца лучи.
Пыльный воздух дрожит, просвечен,
Как мерцанье вербной свечи.
 
 
На зеленом лугу обоев
От окна зажглось окно.
Там – пустое, здесь – золотое,
И плывет по стене оно.
 
 
Доплывет до окна и угаснет,
Возвращая ночи приход.
Звезды, звезды, счастье несчастных,
Письмена благодатных высот.
 

14 марта 1924, Сергиев Посад

 
Как примириться сердцу
С огнем мировых страданий?
Как принять избиение младенцев
И ужас, когда тонул Титаник?
Тоску в каземате
На смерть осужденного,
Казнь боярина,
На кол посаженного,
Еретика, на костре сожженного,
И Христа, Христа в тюрьме под стражею.
Или всё, что у нас считается
Ужасом, мукою, кровью —
Там, в небесах, называется
Господней любовью?
 

23 ноября 1924, Сергиев Посад

 
Я – революция. Я пламень мировой.
Нет нужды мне, что вы боитесь дыма,
Что вопли жертв влекутся вслед за мной,
И всё разрушилось, что было нерушимо.
 
 
Звериное мое страшит вас естество.
Вы ярости моей трепещете, народы.
И сквозь пожары гнева моего
Не видите за мной дитя мое – Свободу.
 
 
Не вечно знамя красное мое.
Над ним развеется зелено-голубое,
Когда на плуг перекуют копье
И станет мир единою семьею.
 
 
Победный день тот близок иль далек,
Не мне судить. Я только меч возмездья.
Меня послал неумолимый рок.
Мне ворожат счастливые созвездья.
 

10 декабря 1924, Сергиев Посад

 
Стану ль завидовать птице крылатой,
Разве не птица душа у меня?
Разве в просторы небес необъятных
Вечности дали ее не манят?
 
 
Разве не носится ласточкой вольной
В царстве лазури она?
Разве ей доли земной не довольно,
Той же, что птице дана?
 

30 мая 1925, Сергиев Посад

 
Бледно-зеленым океаном
Лежит закатных туч гряда.
За ними берег осиянный
И пальм огнистых череда.
 
 
А дальше – город златоглавый,
Где, многоцветны и легки,
Слетелись славить Божью славу
Несчетных ангелов полки.
 

13 июня 1925, Сергиев Посад

 
К огню чужого камелька
Позвали греться старика.
Старик недвижимо сидел
И молча на огонь глядел.
 
 
А после встал и в ночь ушел,
И нищ, и стар, и бос, и гол.
И не хватились старика
Его друзья у камелька.
 

7 января 1926, Сергиев Посад

 
Под мерный стук колес уснули пассажиры.
В окно чуть брезжит мутный серый свет.
Окрестности, задумчивы и сиры,
В окошко белый шлют привет.
 
 
Деревья голые безрадостно и четко
Ветвистые раскинули рога.
Бегут у станции какие-то решетки.
Тускнеют к таянью готовые снега.
 
 
И пассажирам тоже, верно, снятся
Неяркие, нерадостные сны.
Не про «свободу, равенство и братство»,
Не про святыню горней стороны.
 
 
Вот этот видит чад попойки пьяной
Иль черный хлеб и душный ряд забот.
.
А поезд жизни мерно, неустанно
К великой Бездне всех несет.
 

 
Окутанный февральскими туманами,
Покинутый печальный монастырь.
И снежные вокруг него поляны,
И смутная лесов далеких ширь.
 
 
Под ветхим кровом станции убогой
Сермяги серые навьюченных людей,
И царственная ель торжественно и строго
Стоит на страже у путей.
 

 
Жесткий ветер колет, режет,
Бьет и жжет лицо.
Заунывный ели скрежет
Над моим крыльцом.
 
 
Что стоять? Бегут минуты,
Вьюг не переждешь,
Выходи, лицо укутав —
Не в раю живешь.
 

22 февраля 1926, Хотьково – Пушкино

 
Ах, какими тешит сказками
Нянька старая меня.
С их завязками, развязками
Не заметила я дня.
 
 
Вот и вечер. В печке прыгает,
Догорая, огонек.
Отложив, закрыла книгу я,
Позабыла про урок.
 
 
Льются россказни певучие
О железных башмаках.
Унесла в леса дремучие
Патрикевна петушка.
 
 
Спит на дне речном Аленушка,
Вся опутана травой.
Блеет серенький козленочек
Над потопленной сестрой.
.
 
 
А жар-птица огнецветная
В полуночные края
Ждет царевича заветного.
И царевич этот – я.
 

1 апреля 1926, Москва

 
Утихнули ночные шумы.
Трамвай последний прожужжал.
Арбат, усталый и угрюмый,
Тяжелой дремой задремал.
 
 
Безумно жутким бредом полон
Военный суд передо мной
О тех, кто спит уже безмолвно
В земле с пробитой головой.
 
 
И тут же рядом Зигфрид снится
Стенам облупленным Кино.
С драконом Фафнером сразиться
Во сне опять ему дано.
 
 
На почте письма сном тревожным,
В конвертах затаившись, спят —
И дел, и помыслов ничтожных
Завороженный маскарад.
 
 
На скучных полках Гос-мед-торга
Стрихнин, и йод, и хлороформ,
Полны виденьем всяких хворей,
Забылись беспокойным сном.
 
 
Подальше – церковь Николая.
Угодникам не нужно спать.
Бессонный, он не прекращает
Арбат крестом благословлять.
 

1 апреля 1926, Москва

 
С безумным грохотом трясется грузовик,
И машут красными знаменами ребята.
О, революция! Пора сменить твой лик
И тряпку красную в архив былого спрятать.
 
 
Довольно встрясок, крови и игры.
Есть высшее тебе предназначенье —
Взнести свободный дух на самый верх горы,
Откуда новое пойдет времен теченье.
 
 
Извечною борьбой, ребяческой игрой,
Ты старых ценностей живешь перетасовкой.
И только слово «класс» наивною уловкой
На красном знамени несешь перед собой.
 

1 мая 1926, Москва

 
Не знает, не знает,
В земле истлевая
Весною, зерно,
Что сила живая
В нем жизнь созидает
Из праха давно.
И в черной могиле
Уж корни пробились
К источнику вод.
И стебель зеленый
Из темного лона,
Воскреснув, встает.
 

2 мая 1926, Москва

 
Всё полынь да полынь…
На полях, в пустырях,
На межах, на высоких песчаных буграх
И в лощинах полыни так много,
Точно этою горькой и крепкой травой
Заросли все окрестные долы…
 
 
Где же ты, медуница и мак огневой,
Где же ты, колокольчик лиловый?
Заглушила, убила их в поле полынь,
Не цвести им отныне, как прежде.
Но всё так же небес бесконечная синь
Бесконечною дышит надеждой.
 

Июнь 1926, Серебряный Бор