Текст книги "Хризалида"

Автор книги: Варвара Малахиева-Мирович

 
День солнечный, а на душе туманно.
Остановилось жизни колесо.
Читать, писать, обедать стало странно
И опостыло всё.
 
 
Не развернулась ли уж до конца пружина,
Не развинтились ли истертые винты?
И в первый раз как бы дыханьем сплина
Пахнуло на душу из темной пустоты.
 

17 сентября 1929, Сергиево

 
Глупо, глупо, неумело
Жизнь моя прошла.
Как солома прогорела,
Всё кругом сожгла.
 
 
У пустой и черной печки
Весело сидеть,
Над огарком чадной свечки
В полночь песни петь.
 
 
Хоть невесело, а нужно —
Долго до утра
Воет боль ноги недужной,
Подвывает страх.
 
 
В дни боев и бездорожья
Я ведь не был трус,
Отчего же и кого же
Я сейчас боюсь?
 

18 сентября 1929, Сергиев

 
Засыпан снежною пургою,
До ночи, верно, я усну.
Проснусь и встречу всё другое,
А не метельную волну.
 
 
Ко мне доходят еле-еле
Сквозь крышу голубых снегов
Напевы злобные метели
И дальний колокола зов.
 
 
И боль, и холод замерзанья
Уж стали как неясный сон,
Как отблиставшее мерцанье
На грани тающих времен.
 

19 января 1930, Томилино

 
Затмились дали,
Разбились ритмы,
Без слез – печали,
Без слов – молитвы.
 
 
Поземок белый
В степи курится.
Оледенела
Моя теплица.
 
 
В морозных стеклах
Не видно неба.
Растений блеклых
Поникли стебли.
 
 
Давно не плещут
Фонтанов струи,
И странно, странно,
Что всё живу я.
 

31 января 1931, Москва

 
Так некогда явился Искуситель
Монахиням в стенах монастыря,
Как ты вошел в души моей обитель,
Где уж иных миров забрезжила заря.
 
 
Твое лицо так грозно мне знакомо,
Оно подобно Утренней Звезде
Дерзаньем, красотой и смертною истомой.
Я видела его, но не припомню, где.
 
 
Ах, это было в день изгнания из Рая —
Так светоносная Денница расцвела,
Когда на пустыре, бездомная, нагая,
К ночному небу взор я подняла.
 

Май 1920, Ростов

 
Сквозь малую души моей орбиту
Несется вихрь космических пучин.
Моих небес нарушен строгий чин,
Вершины гор повержены и смыты.
 
 
Сорвавший цепь с глубинных ураганов,
Воззвавший их на волю из тюрьмы,
Могучий ангел хаоса и тьмы
Влечет ее на пир своей стихии пьяной.
 
 
Но властный лёт его ужасных крыл
Заклятьем грозным имени иного
Приостановит Творческое Слово,
Архистратиг небесный Михаил.
 

[Июнь] 1920, Ростов

 
К чему слова? Душа проходит
Через такую глубину,
Где ликов жизни не находит,
Где смерть влечет ее ко дну.
 
 
И так звучат смешно и скучно
Все «для чего» и «почему».
Что нужно здесь и что ненужно —
Ответим Богу одному.
 

4 июня 1920, Ростов

 
Имя дьявольское – Ложь.
Дьявол – ткач всемирной лжи.
Тканей лжи не разорвешь,
Только узел завяжи.
 
 
В первый малый узелок
Дьявол черное зерно
Завивает, и росток
В тот же миг дает оно.
 
 
Через миг оно цветет,
Миг еще – созревший плод,
Сеет, веет семена…
Жатва Дьявола пышна.
 

13 июня 1920, Ростов

 
Багряно-алые, страстные,
Цветы чертополоха злые.
На листьях острые зубцы
Сулят терновые венцы,
 
 
И весь могуче-злобный вид
Предел страдания сулит.
.
И я не знаю, отчего
Ищу в них знака твоего.
 

13 июня 1920, Ростов

 
Был день, когда вошел могучий
Ко мне сам повелитель зла.
Синели крылья грозной тучей,
И в тучах молния цвела.
 
 
И на челе его блистала
Кристаллом пламени и льда,
Как смерти трепетное жало,
Денницы алая звезда.
 
 
И жаждой битвы и объятья,
И смертоносного вина,
И вечной гибели проклятья
С тех пор ему я предана.
 
 
Но странно: крылья грозовые,
Как сон, исчезли. Нет звезды.
И вижу скорбные, больные
Давно любимые черты.
 

19 июня 1920, Ростов

 
Дикий лес, загадочные страны
Роковых провалов бытия.
Что ни шаг – чудовища – Обманы
И шипов терновых острия.
 
 
Не пройдет никто здесь невредимо,
Но иного в мире нет пути
Тем, кому судьба велела мимо,
Мимо жизни и любви пройти.
 
 
Меркнет свет. Рассудок цепенеет,
Стонет эхо прошлых голосов.
Впереди забвенья ветер веет,
Задувая чей-то дальний зов.
 
 
Кто зовет, куда зовет, не знаю,
Этот голос называя «Ты».
Память сердца гаснет, изменяет
Дорогие светлые черты.
 
 
И душа понять уже не смеет,
Это Ты иль это призрак Твой,
Или смерть тропинку озаряет
Ей в ответ на стон ее глухой.
 

[1917–1918]. Киев

 
Мне так легко переселяться
В иную плоть, в чужие сны,
Но мне наскучило скитаться
В пределах здешней стороны.
 
 
То видеть молодости оком,
То детства ясный мир вкушать.
Пора, пора в краю далеком
Единый лик свой отыскать.
 

1920, Ростов

 
Многоочиты Херувимы,
Шестикрылаты Серафимы…
И не такой ли нашу плоть
Замыслил в день шестой Господь?
 
 
Но тварной воли отпаденье
Провидя, грех, измену, смерть,
Бог заключил свое творенье
В нечистый ил, в земную персть.
 
 
И змий сказал жене: я в страсти
Миры с тобою обтеку
И свыше – ангельскою властью
Уста и очи облеку.
 
 
Отверзну все врата познанья,
И все «хочу», и все «могу».
И в беспредельном ликованьи
Тобой в твореньи дух сожгу.
 

Июль 1920, Ростов

 
Голубая тень на сером камне.
Золотой акации шатер.
И такой забытый, милый, дальний,
Синий-синий неба взор.
 
 
Всей душой мятежной и усталой
Я откликнусь на его привет.
Лейся, лейся лаской запоздалой,
Мой Единый Свет.
 

17 сентября 1920, Ростов

 
Тот во мне, кто как дитя смеется,
Для кого всегда цветет весна,
В ком, как голубь, сердце кротко бьется,
Для кого любовь, как рай, ясна,
 
 
Тяжко болен. И над ним угрюмый,
Черный, скорбный, бодрствует близнец.
У него одна на сердце дума
И одно видение: конец.
 
 
Перед ним забытые гробницы
И на них истлевшие цветы.
Навсегда разлюбленные лица,
Навсегда бескрылые мечты.
 
 
Тленный праздник жизни ненавидя,
Тускло он глядит в небытие,
Повторяя в долгой панихиде:
Не приидет Царствие Твое.
 

1920, Москва

 
С нищей братией убогой
На церковных ступенях
Я стою. Тускла дорога
В старых слепнущих глазах.
 
 
Черной вьюгой вьются птицы,
Чует праздник воронье.
По степям метель курится,
Мутно брезжится жилье.
 
 
Постучусь в окно клюкою,
Кто-то пустит ночевать.
Завтра с утренней звездою
По степям уйду опять.
 
 
Я безродна, я свободна.
Сердцу не о ком тужить.
Только ветер зол холодный.
Только силы нету жить.
 

[1920]

 
Разве выйти на дорогу,
Разве лечь в глубокий снег.
И затихнет понемногу
Боль и зной желаний всех.
 
 
По глазам обледенелым
Заструится звездный свет.
Станет сердце бело-бело,
Как весной вишневый цвет.
 

[1920]

 
О странных двоящихся судьбах,
О блудных и кружных путях
Я думала долго и трудно,
Когда к Преподобному шла.
 
 
Спрошу ли не знавшего брака
О путаном браке моем?
Пречистых мощей его раки
Коснусь ли нечистым челом?
 
 
Открою ль безгрешному взору
Страстей моих горечь и муть?
Вернет ли он, в помощи скорый,
Мой прежний, затерянный путь?
 
 
Услышу ли в светлой печали:
«Не бойся креста своего».
Увижу ль те дивные дали,
Что видели очи его?
 

[1920]

 
Того, что я в тебе искала,
Нет на земле.
И то, чем жизнь души дышала,
Нет на земле.
И то, что я в тебе любила,
Не те, не ты,
Но, как святыню, сердце чтило
Твои черты.
 

26 октября 1921, Сергиев Посад

 
Так день за днем и час за часом,
Упорно, корень за корнём
Дух разрывает, несогласный
С своим бытийственным путем.
 
 
Уж нитью тоньше паутины
Он к древу жизни прикреплен.
И мнится – миг еще единый,
И эту нить расторгнет он.
 

16 ноября 1921, Сергиев Посад

 
Напоенные медом заката
Колоски поспевающей ржи
Чуть колеблют душистое злато
От межи до межи.
 
 
Тонкой чернью стрижи исчертили
Незабудочно-бледную высь.
Облаков белоперистых крылья
Перламутром зажглись.
 
 
И опять я прощаюсь в печали
С обманувшим, обманутым днем,
И поют мне вечерние дали
Покаянный псалом.
 

17–22 июля 1922, Сергиев Посад

 
Надо, надо вспомнить мне иное.
Что – не знаю и не знаю – как.
Я дитя недужное, слепое
У сердитой няни на руках.
 
 
Глупой песней память отбивает,
Заливает н едуг молоком
Злая няня, треплет и бросает
В колыбель меня ничком.
 
 
Отожми мне сок зеленых маков,
Злая няня, дай мне соску в рот.
Я навеки перестану плакать
И тебя избавлю от хлопот.
 

25 ноября 1922, Сергиев Посад

 
Не поверю. Не скажу,
Оттого уже не верю.
Молча узел развяжу,
Молча вынесу потерю.
 
 
Одинока и вольна,
Погляжу звездам я в очи.
Хорошо, что нету дна
Золотой небесной ночи.
 

26 ноября 1922, Сергиев Посад

 
Я не взойду на гору Гаризин,
Не возложу на жертвенник тельца.
Ты дух и свет, а я Твой смертный сын,
Но слышу я в себе дыхание Отца.
 
 
И все, кто жив, живут Тобой Одним.
И Духу нет пределов и конца.
К Тебе ль идти на гору Гаризин?
Тебе ли сожигать тельца?
 

2 марта 1923, Сергиев Посад

 
И вдруг покинуть стало жалко
Мне эти грустные места.
Острожской церкви купол. Галку
На перекладине креста.
 
 
Ряды шафранные домишек.
Скворечник. Песенку скворца.
И птичий гомон ребятишек,
Крапиву рвущих у крыльца.
 
 
И летним вечером в субботу
Задумчивый и робкий звон,
И быта ровную дремоту,
И обманувший сердце сон.
 

9 мая 1923. Сергиев Посад, Красюковка

 
Высоко над ломаной волною
Низких и высоких крыш,
Над балконом – полная покоя
Облачная тишь.
 
 
Там внизу ревут автомобили,
Пенит воздух тонкий свист сирен.
День и ночь о землю бьются крылья
Жизни, взятой в плен.
 
 
Душный плен известки и бетона,
Наглый плен гремящей суеты,
Тяжкий плен бичей и скорпионов,
Тленных благ и смертной нищеты.
 
 
За перила сделав шаг, сорваться —
Распылиться, стать как улиц прах?
Здесь остаться, грезами питаться,
Радугой лучей на облаках?
 
 
Нет, не то, не это. Что же, что же?
Безответна неба синева.
Там и здесь душа на бездорожьи.
Кружится над бездной голова.
 

26 мая 1923. Москва, Остоженка

 
По многозвездной среброзвучной
Воскресной утренней Москве
Иду к мосту я. Сад Нескучный
Алеет в пламенной листве.
 
 
Синеют горы Воробьевы
В туманах, полных серебра.
Всё так знакомо и так ново
В лучах сентябрьского утра.
 
 
Вчера ли это только было
Иль много, много лет назад?
Я этот мост переходила,
И огневел Нескучный Сад.
 
 
И Воробьевы были горы
И в синеве, и в серебре.
Но всё сплелось иным узором,
Нежданным в давней той поре.
 
 
В горах, в мосту, в реке значенье
Иное. И душа не та,
Что с верой, чуждою сомненья,
Глядела с этого моста.
 

26 августа 1923, Сергиев Посад

 
О, кто мне душу озарит
И кто мне сердце напоит
Струею вод живых?
 
 
На ложе мертвых мхов умру,
Уйду в глубокую нору
Лесов глухонемых.
 
 
О, темных дебрей густота,
О, роковая темнота
Могильного угла.
 
 
Хохочет леший на ели:
«Так вот куда тебя вели
Пути добра и зла?»
 
 
О мать, о мать моя, земля,
Моей тоски не утоля
Струею вод живых,
 
 
Пусти меня в далекий край,
Под черный холм не зарывай
В лесах глухонемых.
 

1 апреля 1924, Дорога Сергиево – Москва

 
Я ничего не сотворила.
Я ничего не соблюла.
В кадиле уголь загасила.
Елей лампады пролила.
 
 
Есть у иных молитвы сила,
Есть жертвы, добрые дела.
А я молитвы позабыла
И жертвы дел не принесла.
Я ничего не сотворила.
Я ничего не соблюла.
 

16 июня 1925, Сергиев Посад

 
Сяду я на пне корявом,
Что на лешего похож.
Гляну влево, гляну вправо —
Нет, дороги не найдешь.
 
 
Заплелись ветвями ели,
Под ногами топкий мох,
Небо чуть синеет в щели,
Ни тропинок, ни дорог.
 
 
Леший ухает, как филин,
На сыром овражном дне.
Он в своих владеньях силен,
Но его не страшно мне.
 
 
Ты не знаешь, леший, леший,
Как тебя я проведу —
Я не конный и не пеший
Из твоих лесов уйду.
 
 
Лягу смирно под сосною,
Осенив себя крестом.
И, когда глаза закрою —
Ты и лес – всё будет сном.
 

5 июля 1926, Аносино

 
Ушла с воскресной вестью Магдалина,
Христос апостолам явился в Эмма усе,
А я не слышу их и не иду за ними,
Я всё живу у гроба Иисуса.
 
 
Всё жду, что мне самой, очам моим греховным
Предстанет Бог, воскреснувший от гроба,
И я паду к ногам Его безмолвно,
И я, и Бог во мне в тот миг воскреснем оба.
 

2 ноября 1926, Москва

 
Зачем борьба, зачем смятенье?
Всё в нужный день само придет.
А что не нужно – сновиденьем
В забвенья воды упадет.
 
 
Лишь не прядут такие нити,
Каких нам всё равно не ткать
В ковре деяний и событий…
И этих нитей не искать —
 
 
Блаженна мудрость. Но дается,
Увы, лишь тем ее венец,
Чье сердце бьется и мятется,
И разобьется наконец.
 

17 августа 1927, Сергиев Посад

 
Камни холодны сегодня
Под моей ногой.
Лето кончилось Господне,
Грозен ветра вой.
 
 
Вьется мертвых листьев стая
На моих тропах,
След былого отметая,
Как могильный прах.
 
 
Впереди в сыром тумане
Скрылись все пути.
Я иду, иду, и стану —
Некуда идти.
 

9 сентября 1927, Москва

 
Поймали тайных сил природы
Целящий и разящий ток.
Лишили права и свободы
Лучей невидимых поток,
 
 
Отдав их вольное теченье
Людских волнений колесу.
.
И разрушенье, и целенье
Они стремительно несут.
 
 
И вместе с ними отдаваясь
Людской незрячей воле в плен,
Я Божье имя призываю
Во тьме лучей твоих, Рентген.
 

1 октября 1927, Москва

 
Горит светильник мой не прямо,
И пламя припадает ниц.
Кристаллов слез двойная рама
Туманит взоры звездных лиц.
 
 
Тусклы надзвездные просторы,
Земной теснины мрак глубок,
И на меня глядит с укором
Распятый в небе Мотылек.
 

22 декабря 1927

 
Скучно березам качаться
В мокром тумане.
Скучно и духу вращаться
В душном обмане.
 
 
Скоро ль развеются тучи,
Скоро ль на землю падет
Свет животворно могучий
С горных высот?
 

31 марта 1928, Сергиево

 
Тяжким медленным биеньем
Сердце будит тишину.
Откровенье, просветленье
Отошло, подобно сну.
 
 
Кто я? Где я? Что я значу
На весах моих судеб?
Дух смущен, и сердце плачет —
Камнем стал вчерашний хлеб.
 

2 апреля 1928, Сергиево

 
Я ль руку возложил на плуг,
Или сама она упала,
Когда водитель мой и друг
Сказал мне: утро уж настало.
 
 
Зачем же в каждой борозде
Лемех тяжелый застревает?
Путеводительной звезде
Ужель душа не доверяет?
.
 
 
Зачем туманятся поля —
Ужель раскаянья слезами?
.
Сомненья желтая змея
За плугом вьется бороздами.
 

3 апреля 1928, Софрино – Пушкино

 
Зажгу лампаду голубую
И чье-то имя назову.
И всё пойму: о чем тоскую,
Куда иду и чем живу.
 
 
Но, может быть, той светлой яви
Во сне земном я не вмещу,
Но, может быть, я знать не вправе,
Куда иду, о чем грущу.
 

12 апреля 1928

 
Помоги, угодник Божий,
Не о радости прошу.
Я под вьюгами, прохожий,
К граду Китежу спешу.
 
 
Этот город есть ли, нет ли —
В час, когда настанет ночь,
Под слепящим снежным ветром
Распознать, боюсь, невмочь.
 
 
У тебя глаза иные.
Расскажи и укажи
Мне пути твои святые,
Как ты умер, как ты жил.
 

28 августа 1928

 
Закружились хороводом
Елки по откосу.
Поезд мчится полным ходом,
Жизнь ответа просит.
 
 
Нет ответа. Нет ответа.
Помолчать придется.
Хоть умчит до края света,
Хоть домой вернется.
 
 
Сердце будет снежным комом
Спать в груди глубоко.
На чужбине, как и дома,
В горе одиноком.
 

15 марта 1929, Софрино – Перловка

 
Как стая вспугнутая птиц,
Взметнулись мысли и умчались.
Как иероглифы гробниц,
Следы писанья их остались.
 
 
Напрасно силюсь их прочесть,
Душа задумалась глубоко
И темную приемлет весть
Как злое предвещанье рока.
 

4 марта 1930, Томилино

 
Сосны, ели, над буграми
Рощи белые берез
К автобусной тусклой раме
Под жужжание колес
Прилетают, улетают;
Даль печальна и мутна,
Но, как снег весенний, тает
Злых обманов пелена,
И в спокойствии суровом
Там, за снежной пеленой,
Вырастает правды новой
Лик нежданный предо мной.
 

27 марта 1930

 
Опустела горница моя,
Унесли иконы и картины,
Молчалив стоит в углу рояль,
И над ним нависла паутина.
 
 
В секретере старом пустота,
Сожжены заветные тетради.
К дням минувшим больше нет моста,
Да и к будущим его уже не надо.
 

28 апреля 1930, Томилино

 
Уж предрассветной бирюзою
Просвечен теплый небосклон.
Сверкает радужной слезою
Звезда сквозь переплет окон.
 
 
И так глядит, так чутко дышит,
Как будто в сердце у меня
Тьму разогнать дано ей свыше
Волшебством звездного огня.
 

5 июля 1930, Верея

 
Небо точно в перьях голубиных,
В сизых недвижимых облаках,
За пустынной сумрачной равниной
Тусклым оком светится река.
 
 
Меркнет, гаснет с каждою минутой
Золото березовых вершин.
Призраком таинственным и смутным
Поздний путник вдаль идет. Один.
 
 
Тонкий месяц серебристым рогом
О печальной доле затрубил
Тех, кто ночью потерял дорогу,
Кто устал, кто выбился из сил.
 

28 сентября 1930

 
Вершин сосновых шум
Суровых полон дум.
Угрюмых облаков
Тяжел свинцовый кров.
 
 
Понуры и желты
Последние листы.
Под стаями ворон
И хмур, и обнажен,
 
 
И нем простор полей.
Лишь дальних журавлей
Доносится призыв,
Протяжен и тосклив.
 
 
И сердца вздох в ответ
О том, что крыльев нет.
 

10 октября 1930, Перловка – Софрино

 
Не стой на станции глухой,
Мой поезд. Промедленье
Грозит назавтра нам лихой
Бедой. Твое движенье
 
 
На кручу нас перенесет
Над пропастью бездонной.
Но если ты замедлишь ход
Перед мостом сожженным,
 
 
Мы здесь, на этом берегу,
Останемся, внимая
Великой битвы дальний гул,
Как эта ночь немая
 
 
Мой слушает смятенный бред,
Рождаемый тоскою.
Спеши, на свете больше нет
Покоя.
 

15 ноября 1930, Москва

 
Осуетился падший ум,
И жажду горнего познания
Житейский приглушает шум
И дольних образов мелькание.
 
 
Ах, кто не хладен, не горяч,
Смешается с дорожной пылью.
Очнись, душа, и горько плачь
И вымоли у Бога крылья.
 

18 января 1931, Москва

 
Безнадежно далекий, прекрасный,
Манящий напрасным зовом
Райского счастья
Край горизонта лесного.
 
 
Ухожу, с тобой расставаясь,
В казематно-душные стены,
Где жизнь истомится живая
В тесноте, в духоте бессменной.
 
 
Сонный взор твой, подернутый мглою,
Как будто о том жалеет,
Что лазурное мое былое
Грядущим стать не умеет.
 

16 сентября 1933

 
Каплю меда сот Христовых
В горьких дней моих напиток
Влей мне, друг и брат крестовый,
И грехов моих избыток
Помоги зажечь пред Богом
Покаянною свечою.
Да пройдет в трезвеньи строгом
Наше странствие земное.
 

[1920]

 
Долго ли ходить мне по мукам,
Богородица, мать сыра земля?
Ты за что сковала мне руки,
Затемнила мне свет в очах?
 
 
Уведи меня новой тропою,
Если солнца мне больше не знать.
Под покровом твоим слепоту мою скрою,
Богородица-мать.
 

[1921]

 
Двенадцать лет земных жила
Душа одним с тобой дыханьем,
Все мысли, чувства и дела
Крестя в огне богоисканья.
 
 
Всё уже был, всё круче путь,
Всё глубже бездны искушенья,
И захотел ты отдохнуть,
И отдых стал нам смертной сенью.
 
 
Сорвавшись в пропасть, мы лежим,
Уже вкушая сон могильный.
Но мы не умерли. Мы спим,
И Некто, благостный и сильный,
 
 
Кто на Голгофе смерть попрал,
Коснулся наших уст неслышно,
И трепет в сердце пробежал,
И грудь дыханьем новым дышит.
 

[1921]

 
Будут звоны колокольные
Мрак полночный колыхать.
Будут люди богомольные
В церкви свечи зажигать.
 
 
Будет лозунгом таинственным
Пробегать меж нами весть
О спасении единственном:
«Бог умерший их воскрес».
 
 
Буду я от ликования
Отщепенец в стороне.
В скорби тяжкого сознания,
Что воскрес Он по писанию —
Но не в них. И не во мне.
 

31 марта 1923, Сергиев Посад

 
В мою неубранную горницу
Благословенный входит Гость.
Душа к нему навстречу клонится,
Как в бурю никнущая трость.
 
 
Но чем приветить мне Учителя?
Угас светильника елей.
И враг сломал в стенах обители
Цветы священные лилей.
 
 
Для тайной вечери Спасения
Ни брашен нет, ни пития.
И только нищее смирение
Несет Ему душа моя.
 

6 апреля 1923, Сергиев Посад

 
Как тихо на Голгофе было,
Когда сломали три креста,
Тела разбойников зарыли,
Отдав Иосифу Христа,
 
 
Когда замолкнули рыданья
И стон убитых скорбью жен,
И солнце мертвенным сияньем
Кровавило Лифостротон,
 
 
И вышли мертвые из гроба,
И над расселиной скалы,
Кружа над ними с мрачной злобой,
Слетались горные орлы.
 

22 ноября 1923, Сергиев Посад

 
Я одна в саду Аримафея.
Вот пещера – но она пуста.
Говорят – поверить я не смею —
Унесли апостолы Христа.
 
 
Кто унес? Какой надгробный камень
От меня в подземной мгле сокрыл
Тех очей и уст небесный пламень,
Что меня любовью озарил?
 
 
Разобью ненужную амфору,
Миро н аземлю бесценное пролью.
Встала рано, шла я шагом скорым —
И пустой гробницу застаю.
 

1 мая 1926, Москва

Лазаре, гряди вон!

 
Зачем в спеленутое тело,
Освобожденному, опять
Мне возвратиться повелела
Твоя, Учитель, благодать?
 
 
И снова грани тесных членов,
И чад земных страстей и уз,
И все законы жизни тленной
За что мне снова, Иисус?
 
 
Марии, Марфы слышу клики,
Народ столпился надо мной.
Как страшен мир их многоликий!
Как режет очи свет дневной.
 

31 марта 1928, Сергиево