Текст книги "План по захвату профессора (СИ)"
Автор книги: Варвара Федченко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)
Девочка никак не отреагировала, продолжив таращиться в телефон. Дмитрий через ее плечо посмотрел на экран.
– «Кретин» пишется через «е». А вообще я согласен.
– Я поеду? – Юля вызвала такси.
Он кивнул и поднялся проводить ее. Уже на пороге девушка спросила:
– У нас бы все равно ничего не получилось, да?
– Почему? – искренне удивился Дима. – Все могло бы быть.
Уже в машине Юля поняла, что лучше бы не задавала этот вопрос. Теперь ей было не только стыдно, но и жалко. Мужчина ей понравился. Но это был тот самый случай, когда винить кроме себя некого. Она, конечно, попыталась переложить ответственность на других: на несостоявшихся кавалеров, на Женю, алкоголь, судьбу, свою работу, лишний вес, психологические травмы детства, сионистский-зачеркнуть-мировой заговор… Но понимала, что испортила все сама. Еще разболтала под действием сыворотки правды с кодовым названием «Лонг Айленд» неизвестно что. Юля настолько тяжело вздохнула, что водитель такси с сочувствием посмотрел на нее. Еще бы… Запах старого «Лонг Айленда» и свежего «Францисканера» давал полное представление о ее состоянии.
ГЛАВА 9
Несмотря на то, что Андрей поздно вернулся домой из ночного клуба, с утра в нем проснулось невесть откуда взявшееся желание работать: видимо, не до конца потраченная сексуальная энергия перевоплотилась в творческую. После прогулки с собакой он включил ноутбук и до десяти часов утра набирал текст давно запланированной, но все никак не писавшейся статьи. Когда последний абзац об итогах исследования был дописан, профессор удовлетворенно кивнул головой: вот что женская ласка с мужчиной делает!
К одиннадцати часам утра Нагорный приехал в университет: сегодня проводилось внеочередное заседание кафедры. Баба Галя, как обычно, разглагольствовала с трибуны о качестве отечественного образования в целом и во вверенном ей структурном подразделении в частности. Признаться страшно, но профессор в этот момент не особо внимательно ее слушал. Его больше занимали мысли о вчерашнем происшествии. С чего бы ему так «подфартило» и почему после она сбежала? Ей стало страшно? Стыдно? Неловко? Или виноват он? Может, спугнул ее своим молчанием? Возможно, она решила, что это знак безразличия или отвращения? Или что там у женщин в их светлых головках происходит в те моменты, когда они решают заняться оральным сексом с незнакомым мужчиной? И с незнакомым ли…? Возможно, она его знает. Лицо девушки и ее редкое имя (интересно, оно настоящее?) он раньше не видел-не слышал. Но это ни о чем не говорило: Андрей Евгеньевич не запоминал студентов и аспирантов (кроме особо «отличившихся», но в основном это были парни).
Мариам… Явно что-то библейское. Нагорный достал из кармана телефон и открыл браузер. Имя имело древнееврейское происхождение и действительно было ветхозаветным. С иврита переводится как «горькая» или, по другой версии, «мятежная», «непослушная». «О да, – подумал Нагорный. – Имя ей подходит. Вчерашний «мятеж» меня очень удивил».
– Андрей Евгеньевич, вы зря меня не слушаете, – баба Галя оторвала его от смартфона, как школьника на уроке. – Эта информация актуальна именно для вас: вашу дисциплину включили в программу госэкзамена.
По какому-то совершенно необъяснимому стечению обстоятельств и согласно законам злого рока предмет, который вел Андрей, вошел в пятый раздел программы – "Практические навыки и умения научно-исследовательской деятельности".
– Раздел предусматривает выполнение обучающимися индивидуального задания, направленного на проверку сформированности практических умений и навыков научно-исследовательской деятельности в результате изучения дисциплин, – баба Галя постучала ручкой по столу, привлекая внимание коллег. – Раньше этот раздел строился только на полевой практике. Теперь по новым требованиям Министерства необходимо добавить вопросы из отдельных дисциплин. Наиболее подходящими я вижу спецкурсы Камиллы Муратовны и Андрея Евгеньевича. Прошу вас составить список вопросов, основанный на лекционном и практическом материале ваших предметов. Крайний срок – среда. Так, я вижу в глазах Андрея Евгеньевича желание возразить. Заранее предупреждаю: это бесполезно. Точнее возразить вы, конечно, можете, но это ни к чему не приведет.
Нагорный, естественно, возразил. И это действительно ни к чему не привело. Все доводы, приведенные заведующей, были логичны и обоснованы. В конечном счете, старушка не виновата, что Андрей ленивый преподаватель и до сих пор работает только из-за того, что не может набраться сил и оборвать эту порочную связь с деканом и даренным им "Remy Martin".
После окончания заседания Андрей подошел к заведующей и решил попытать судьбу еще раз.
– Кажется, мы договаривались, что это будет спецкурс безо всякого спроса с меня?
– Все течет, все меняется, – развела руками Галина Васильевна. – Госстандарт изменился, учебный план, соответственно, тоже. Теперь с нас требуют сделать направление менее теоретизированным и более практико– ориентированным. А твоя дисциплина как раз носит прикладной характер.
Профессор не любил две вещи: сюрпризы и навязанную ответственность.
Ему хватало того, что он уже взвалил себе на плечи, и быть в ответе еще и за уровень подготовки выпускников он не хотел. Мало того, что он соискатель, а не штатный преподаватель, так он еще и ни разу не педагог. Склонности к поучению-научению-нравоучению у него не было, как и потребности в этом.
– Я обещал Леше забегать на факультет на три академических часа в неделю, чтобы в форме легкой, непринужденной беседы рассказать вашим оболтусам о науке этнографии и о том, как она влачит свое жалкое существование в этой стране. Из-за этого я отказался от председательства в Совете и утренней субботней прогулки с моей собакой. Помимо того, что наш договор был нарушен увеличением учебной нагрузки, еще добавились контроль посещения и балльно-рейтинговая система.
Последнее словосочетание было сказано быстро и слилось с союзом "и", отчего приобрело неприличное звучание: ибалльнорейтинговая. Баба Галя поморщилась.
– Не ругайся, ради бога.
– Ругался, ругаюсь, буду ругаться и орать еще начну, – угрожал профессор.
– Теперь я должен натаскивать студентов на госы, как до этого их натаскивали на ЕГЭ? Или, может быть, ассистент, которого я даже в глаза ни разу не видел, будет это делать? Лично я в этом театре абсурда участвовать не хочу.
Заведующая молча выслушала и, уперев руки в боки, подвела итог разговора:
– Срок твоего трудового договора истекает в июне следующего года. Доработай, пожалуйста, а потом можешь устраивать бунт и хлопать дверью…
Последнее слово она произнесла с надрывом, схватившись за ребра под левой грудью. Андрей устало вздохнул.
– Может хватит шантажировать меня сердечным приступом?
Баба Галя гнула свою линию, корча лицо и закатывая глаза.
– Ладно-ладно! Только прекратите этот спектакль. Тем более что актриса вы так себе.
Женщина кокетливо улыбнулась. Шантажистка-сердечница.
Нагорный понял, что ему придется познакомиться с ассистенткой и провести с ней воспитательную беседу об ответственном отношении к работе. Если курс войдет в программу государственного итогового экзамена, то акцент будет сделан именно на практической части, то есть на семинарских занятиях. А то, что их теперь ведет другой человек, молодой начинающий преподаватель, добавляет еще больше ответственности Нагорному. Ведь он не отказался от ассистента в самом начале года. Хотя мог бы. Это упростило было ситуацию: одно дело отвечать только за себя, а другое – еще и за какую-то барышню. Что ж, кажется, придется сначала дрессировать ассистентку, а уж потом студентов третьего курса.
Он решил не откладывать дело в долгий ящик и сегодня же заглянуть на семинарские занятия. По расписанию сейчас как раз должна начаться третья пара.
В коридоре третьего этажа было подозрительно тихо. Аудитория, указанная в расписании, оказалась закрыта. Андрей спустился на кафедру. В кабинете, за рабочим компьютером, сидела доцент Смирнова. Которая Нина Михайловна. Она сообщила, что ни у кого, кроме нее, сегодня лекций нет. После звонка секретарю все стало ясно. Семинар отменен, ассистентка заболела. Мужчина пожал плечами: что ж, бывает. Значит, дождемся, когда выздоровеет и начнем профилактические беседы.
Он уже немного успокоился и решил, вопросы для госэкзамена он все таки составит. Но уверенности в том, что студенты на них ответят, у него не было. Казалось, какая ему разница? Это их проблемы. Все экзамены в своей жизни он уже сдал. Но как быть с профессорской честью? Он сам состоял в государственной экзаменационной комиссии, и ему не хотелось прилюдно, вместе с коллегами выслушивать свои лекции в переводе Гоблина из уст студентов.
Его трудовой договор был составлен на один год, и, возможно, он не станет его продлевать. Однако это не имело значения: в следующем году (с Андреем или без него) комиссия оценит умения и навыки, полученные нынешним третьим курсом в этом семестре. За лекционный материал он мог ручаться. А вот практикумы, отданные на откуп неопытной ассистентке, могли его подвести. Из– за этого он был чертовски зол на декана. Злосчастный Алеша подсунул ему обузу – девственно чистую (в педагогическом плане, разумеется, хотя кто ее знает…) ассистентку. Профессор в оной совершенно не нуждался. Он сам по части педагогики и дидактики был невинен, и воспитывать из желторотой аспирантки преподавателя не мог и не хотел. Но его никто не спросил.
В полном соответствие с научными выкладками психологов Андрей прошел все этапы принятия неизбежного. Сначала он отрицал, что это случилось с ним: ну какой он к черту руководитель? Он и собой то не очень уверенно руководит… А тут целая ассистентка. Потом он гневался на Вавилова, ругая его, на чем свет стоит. To есть много и матерно. Естественно, он пытался торговаться с деканом. Предлагал любые свои услуги, лишь бы ассистентку вертали взад. И даже угрожал, что уволится. Следом он впал в депрессию и легкий запой. Ну и, наконец, принял тот факт, что теперь за ним числится одна ассистентская душа. Прошу заметить, числится по своей инициативе. А значит берет ответственность за результаты своего решения на себя. А что? Человек взрослый, аспирант как– никак. Поэтому профессор разрешил себе не только принять этот факт, но и положить на него с прибором.
Сегодня колесо Сансары замкнулось, и Нагорный снова вернулся на первый этап – он отрицал, что ему придется начать выполнять функцию куратора. Чтобы смягчить этот акт насилия над самим собой, он разрешил себе постепенно, мягко втягиваться в процесс. Хорошо, что ассистентки сегодня нет. Ее больничный дает ему время на то, чтобы смириться с новыми обстоятельствами.
Андрей зашел в редакцию, проверил, как дела с новым выпуском. Заглянул в деканат, расписался в ведомостях заочного отделения. Забрел на дружественную историческую кафедру, послушал новые сплетни. Спустился в археологическую лабораторию, пококетничал с местной лаборанткой, поблагодарив эволюцию за красивых женщин. Одним словом, отметился везде, чем очень удивил коллег. Неожиданно для себя и сам получил удовольствие от этого утреннего променад. Все-таки вот что женская ласка с мужчиной делает!
После «инцидента» в подсобке Маша пообещала себе как можно реже появляться в университете, чтобы ненароком не столкнуться с профессором. Она уже поняла, что может себе это позволить: ее преподавательская деятельность никого не интересует. Никакого контроля над начинающими педагогами в высшем учебном заведении не было. Мария вспомнила свою практику в школе: после третьего курса филфака она три недели вела русский язык у седьмого Б класса в одной из гимназий города. И до сих пор помнила этот педсовет на задних партах. Кажется, следить за ней тогда снарядили половину коллектива. Конечно, она преувеличивает, но воспоминания остались не самые радужные. В университете все было по-другому, и это не могло не радовать. Особенно с учетом новых обстоятельств…
Однако она не могла не посещать лекции для аспирантов. Ближе к четвергу Маше, наконец-то, полегчало. Больничный закрыли в пятницу утром, поэтому вечером того же дня она уже отправилась на аспирантские занятия. И несмотря на то, что по программе их было немного, они все же проходили в корпусе исторического факультета. В общем, приходилось ходить одними дорожками, как говорится. И случилось то, что должно было случиться: Маша пришла на пару по культуре региона, а Андрей приехал на заседание комиссии по вопросам разрешения межэтнических конфликтов. Преподаватель, который читал лекцию у аспирантов, также входил в эту комиссию, и Нагорный заглянул перед началом заседания в аудиторию.
– Сергей Николаевич, идешь?
– Да, сейчас, – кивнул мужчина. – Возьмите, пожалуйста, на кафедре методичку. Там на последней странице список литературы. Найдите название моей монографии (она есть в интернете в свободном доступе). На следующем занятии обсудим ее. Она написана десять лет назад, и, возможно, уже устарела. Мне будет интересно послушать ваше мнение о ее актуальности.
Оба преподавателя вышли, и тогда Маша смогла выглянуть из-за спины одногруппника: как только она увидела Андрея, так сразу же нырнула туда. Однако это не имело смысла. Профессор даже не взглянул на студентов.
– Очень по-взрослому, – прокомментировал ее действия сосед по парте. – Ты что, Нагорному должна?
– А? – очнулась Мария. – Скорее он мне…
Парень пожал плечами и отправился за методичкой.
По дороге домой Маша размышляла, как бы мог себя повести Андрей, если бы увидел ее сейчас. Удивился? Обрадовался? Сделал вид, что не узнал? Закинул на плечо и уволок в темный уголок? Она даже примерно не могла угадать реакцию профессора. Ей, конечно, хотелось представлять последний вариант. Но особых надежд она не питала.
Ее мысли постоянно занимал один и тот же вопрос: что теперь делать? Сразу уволиться или еще побарахтаться? Но в последнем случае ее могла настигнуть печальная участь всех неразделенно влюбленных: она будет питать надежды. Возможно пустые. А если нет..?
В субботу она вела третий курс в областной музей. Помимо экскурсии им обещали показать экспонаты, которые не выставляются с прошлого века. Последний показ полевых сборов местного краеведа Баранова состоялся в 2004 году. Мария Владимировна радовалась этому больше студентов: она тоже не видела эту коллекцию. Научный сотрудник музея, недавний выпускник истфака, перед экскурсией поспрашивал у группы, как там поживает альма-матер.
– А Андрей Евгеньевич еще преподает? – с живым интересом спросил парень.
– Да, – староста поправила очки. – Это как раз его предмет.
– Вам повезло! Нам все время говорили, что он вот-вот уволиться… Я, кстати, у него ни одной лекции не пропустил. Да чего таить – это он меня сюда устроил. To есть дал рекомендации. Передавайте привет! Ладно, пойдемте на второй этаж.
Мариам на секунду закрыла глаза, так как опять поймала флешбек. Губы Нагорного, руки Нагорного, его дыхание, стоны… А-а! Когда это кончится? Когда она сможет слышать его имя и не впадать в ступор от резко накатывающего возбуждения?
Коллекцию Баранова третьему курсу, как и обещали, показали в самом конце, после основной экскурсии. Она включала в себя полевые сборы одежды и предметов быта начала девятнадцатого века. Девочки с восторгом рассматривали венчальное платье, украшенное бисером-стеклярусом, а парни деловито обсуждали остов плуга. Маша стояла немного поодаль, изучая содержимое коробки с предметами гигиены. Костяная зубная щетка, костяной гребень, металлическая ушекопка. Ее взгляд переместился на маркировку коробки: «Предметная коллекция полевого сбора 2002 года. Автор коллекции: Баранов К.Н., Нагорный А.Е.». И тут он… Мариам опять обдало жаром внизу живота. Черт! Как это отключить?!
Пока она, вместе с третьим курсом, топталась около пыльных коробок в подвале областного музея, на другом конце города Андрей Евгеньевич топтался (а точнее гневно топал ногами) около закрытой аудитории. Той самой, где именно сейчас должны быть семинарские занятия у его студентов. Профессор посмотрел на часы: середина второй пары. В прошлую субботу ассистентка болела, а сегодня что с ней приключилось? Он набрал номер секретаря кафедры. Та сообщила, что Мария Владимировна еще вчера принесла закрытый больничный лист. Тогда какого черта ее нет на работе?
Злой и не выспавшийся Нагорный пошел на кафедру. Там он написал ассистентке незамысловатое послание и оставил его на столе секретаря. Бегать он за ней не собирается. Сама придет.
«Ассистентка, пишу к Вам. Будьте любезны являться на работу в обозначенные в расписании часы (ознакомиться можете на стенде у деканата). В ином случае я вынужден буду применить репрессивные меры. А.Е.».
ГЛАВА 10
– Мария, Андрей Евгеньевич просил передать вам записку, – секретарь подала Маше конверт.
Девушка отошла к окну и слегка трясущимися руками достала вдвое сложенный лист. Первым делом она подумала о том, что он узнал, что это именно она «затащила» его в подсобку на лектории, и теперь хочет выяснить отношения. Но оказалось, что профессор решил начать выполнять свои кураторские обязанности. Он требовал, чтобы она появлялась в университете и вела семинары согласно расписанию. Ха! Кто бы говорил, Андрей Евгеньевич!
Уровень Машиной дерзости был настолько высок, что она в ту же секунду приняла решение и дальше не показываться на глаза профессору. Обширная экскурсионная программа была еще в начале года согласована лично с деканом Вавиловым, поэтому никакие репрессии ей были не страшны. А вот боевой настрой Андрея ее даже раззадорил. С учетом его лености и индифферентного отношения к работе ей было очень любопытно посмотреть на эти его «меры». Он иногда не может заставить самого себя на лекции прийти. Интересно, как он заставит сделать это Машу?
Она еще раз перечитала послание и достала из сумки косметичку. Сегодня девушка был при полном параде, как сказала бы бабушка. Привычные футболки сменила блузка, а джинсы – строгие брюки. Вечером будет открытие выставки картин авангардистов, которую Мария готовила больше месяца. Кстати, она лично проверила все пригласительные билеты: имени Нагорного там не было.
Когда она уже почти закончила наносить легкий макияж, в дверях кафедры появилась баба Галя.
– Здравствуйте, Галина Васильевна, – кивнула Мариам и вернулась к своему занятию.
– Хоть бы постыдилась… Малюешься тут, – плюнула желчью старушка и скрылась в своем кабинете. – Это высшее учебное заведение, а не бордель.
Секретарь удивленно приподняла бровь: заведующая обычно не позволяет себе такого хамского отношения к подчиненным. Но Мария Владимировна не обратила на злобную реплику в ее адрес никакого внимания.
Ноябрь выдался холодным и промозглым. Дули злые ветра, но на снег природа не расщедрилась. Из-за этого на улице было пусто и неуютно. Город ждал, когда же, наконец, начнется настоящая зима. Но синоптики отчитывались в сводках ежедневных новостей об отсутствие осадков. В такую погоду повышаются доходы баров, кинотеатров и, что радостно и печально одновременно, музеев и культурно-выставочных центров. Радостно это потому, что народ просвещается, а печально потому, что делает он это не из-за любви к искусству, а от скуки и безысходности.
Именно безысходность привела Вавилова и Нагорного на открытие выставки авангардистов, которая проходила в музее современного искусства. Им было чем заняться в пятничный вечер, однако, Алексея Егоровича туда послал-читай– сослал ректор: такое крупное культурное событие вуз не мог оставить без внимания. Вероятно, все другие деканы смогли отмазаться под благовидными предлогами, и только Вавилов, самый молодой декан, был вынужден следовать приказам вышестоящего начальства. Это, кстати говоря, был один из существенных минусов данной должности. Его постоянно отправляли на какие-то мероприятия, объясняя это необходимостью вливаться в «нужные круги». В свою очередь он вливал коньяк в своего друга Андрея. И они вместе проходили эти самые нужные круги-зачеркнуть-круги ада.
– Какие мысли у тебя вызывает вот эта мазня? – спросил Вавилов, спрятав руки в карманы брюк.
Он рассматривал изображенного на холсте мужчину, зажатого в тиски из бесконечных маленьких треугольников и черточек. Вид у персонажа был болезненный.
– Мысли? Отпустите меня домой, я не хочу на продленку, – Нагорный вздохнул и повернулся к картине спиной.
И тут он увидел ее в другом конце зала. Мариам рассматривала огромный холст. Она была чрезвычайно сосредоточена: наклонялась к каждой фигуре, мазку, при этом теребила кончик тонкой косы. Андрей неожиданно для себя почувствовал возбуждение. Хотя чему тут удивляться, с учетом обстоятельств их знакомства? Мужчина склонил голову набок: безусловно, фигура у незнакомки была приятная. Он нехотя оторвал взгляд от плотно обтянутых черной тканью бедер и заставил себя сделать то, ради чего пришел – посмотрел на живописную мазню. Физически он настолько обрадовался девушке, что ему было необходимо отвлечься. Не настолько он любил авангардизм, чтобы эрегировать на него.
Когда организм, наконец, потерял репродуктивные надежды, Андрей подошел к девушке, встав за ее спиной. Благодаря расставленным световым акцентам он отражался в стеклянной поверхности картины. Но Мариам была настолько увлечена, что не замечала его появления до того момента, пока он не наклонился к ней настолько близко, что она ощутила на своей шее его теплое дыхание.
Кожа вдоль позвоночника поледенела. Маше не надо было ни смотреть на отражение, ни поворачиваться: его запах она узнает из тысячи. Аромат его парфюма тут же перенес ее в воспоминания и внизу живота приятно заныло. За несколько секунд мозг в панике перебрал сотни слов, предложений, поговорок, афоризмов и даже анекдотов, подходящих к данной ситуации. Но выбрала просто-Мария просто-приветствие:
– Привет.
– Эм-м… И тебе привет, – удивленно пробормотал мужчина.
– Любишь авангардизм? – как ни в чем не бывало спросила Маша (знал бы он как тяжело ей это дается).
– Авангардизм нет. Люблю спонтанный интим в подсобках.
– Ш-ш-ш, – округлила глаза Маша, повернувшись.
Из-за того, что Андрей не отказал себе в желании встать поближе к ней, Маша впечаталась в его грудь. Но тут же отшатнулась, практически упершись спиной в раму. На выставке находилась добрая половина Управления культуры, а ей не хотелось притягивать к себе взгляды коллег.
По тому, как профессор себя вел, она поняла, что не имеет ни малейшего представления, кто она такая. Несмотря на свой ум, этот ученый муж не обладал ни каплей интуиции. Методы дедукции ему, видимо, тоже не была знакомы.
Девушка быстро обвела взглядом зал и вдруг заметила, что к ним направляется декан Вавилов. Алексей Егорович, поправляя очки, осторожно обходил других ценителей искусства и неумолимо приближался к Андрею.
– Пойдем со мной? – прошептала девушка.
Андрей улыбнулся самой сексуальной улыбкой, что Маша видела в своей жизни.
– Я уже один раз согласился, – театральная пауза. – И мне понравилось.
Маша увела Нагорного буквально из под носа декана. Леша удивленно посмотрел вслед другу и прищурился: в этих очках он ни черта не видел. Собственно, на этой выставке и смотреть то было не на что.
В коридоре суетились сотрудники музея, готовя малый зап для фуршета. Поэтому на промелькнувшую мимо пару никто не обратил внимание. На черной лестнице, ведущей сразу на третий этаж, минуя второй, всегда мигала одна лампа. Девушка выглянула в коридор, убедившись, что за ними нет «погони» в лице декана Вавилова, и повернулась к Нагорному.
Он с интересом рассматривал ее. Молча. Он ждал, когда она сама соизволит объясниться. Мариам сначала смотрела ему в глаза, но потом опустила взгляд на губы и облизала свои. Это было так откровенно, так неприкрыто, что мужчина даже задержал дыхание. Девушка перевела взгляд на его шею, кадык (ее всегда возбуждала эта часть мужского тела), на вырез рубашки. Затем – на руки: одна была убрана в карман брюк, а во второй он держал придуманные ею лично брошюры с описанием выставки. Взгляд опустился ниже, на пряжку ремня.
Андрей шумно вдохнул. Невероятно, но то, как она его осматривала, было очень эротичным действием. Даже без малейшего физического контакта.
– Я хочу тебя поцеловать, – прямо сказала девушка
– А объяснить ты мне ничего не хочешь? – иронично поднял бровь Андрей.
– Нет, – попросту покачала головой Мариам. – Только поцеловать.
Она притянула профессора к себе, сжав пальчиками его плечи. Их первый поцелуй, случившийся так же, как и сейчас, исключительно по ее инициативе, был несколько скомканным, неловким, суетным. Как и всегда бывает в начале. Сейчас же все было иначе: Андрей владел ситуацией и в его действиях чувствовались властность, мягкое давление, контроль.
В коридоре, совсем близко к ним, раздался голос Вавилова:
– Извините, пожалуйста, вы не видели Андрея Евгеньевича Нагорного? Он такой высокий и красивый. Его издалека видно, заразу, – спрашивал у кого-то декан.
Маша отпрянула от профессора и улыбнулась ему. Теперь девушка была на сто процентов уверена, что он не знает, кто она и даже не пытался это выяснить. К примеру, его друг – декан мог бы помочь ему разгадать эту загадку. Если бы профессор спросил его… Это ее одновременно раздосадовало, и обрадовало. Если Алексей Егорович прямо сейчас увидит их вместе, то тайна будет раскрыта. Мариам этого и хотела, и боялась. Точнее она боялась, а вот ее сущ(ч)ность хотела.
– Через десять минут в четыреста десятом кабинете. Четвертый этаж, налево, – шепнула Маша и, стуча каблучками, быстро поднялась по темной лестнице.
Андрей еще пару минут стоял, прислонившись к стене, успокаивая эрекцию мыслями о творчестве авангардистов. Кстати, весьма эффективный способ. Пропадает желание не только размножаться, но и жить в принципе.
Он вернулся в холл, чтобы пройти к лифту. У кнопки вызова висела таблица с номерами этажей и располагающихся на них кабинетов. Четвертого этажа в списке не значилось.
Со спины к нему подошел Вавилов.
– Андрюша, я тебя уже десять минут ищу. Ты куда пропал? Пойдем, пожалуйста, – простонал декан. – Лицом поторговали и хватит. Что ты замер?
– Сколько здесь этажей? – серьезно спросил его друг.
– Три.
– Сука, – одними губами сказал Андрей. – Опять сбежала.
За пару минут до этого диалога у лифта Маша быстро прошла третий этаж насквозь, спустилась по второй лестнице на цоколь, забрала пальто в гардеробе и через служебный вход вышла во внутренний двор. Сквозь арку проскочила на шумную главную улицу города и села в первый подошедший трамвай. Как интригующе! У нее горело лицо, и тряслась нижняя губа из-за сдерживаемого смеха. Он хотел ее видеть! При всем его непробиваемом, официозном радушии его выдавали глаза. В них такое плескалось…! Маша втянула воздух сквозь плотно сжатые зубы. Ей хотелось кричать от распирающего чувства возбуждения. Девушка закрыла глаза, прислонилась виском к холодному окну, пытаясь отсудить пыл. Эта игра стоит свеч. Главное не заигрываться…
Сегодня она опять не успела на вечерний автобус и осталась ночевать в городской квартире, где обитали бабушка и дед.
Дед, Иосиф Натансон, был классическим евреем. Выдающийся нос, грассирование, специализация: врач-кардиохирург. Он давно был на пенсии, однако, по-прежнему консультировал в областной больнице скорой медицинской помощи. Бабушка Лена, мама мамы, вышла за него замуж уже в зрелом возрасте, имея за плечами немалый жизненный опыт и двух дочерей от разных браков. Кстати, имя Мариам для старшей внучки выбрала именно она.
Ближе к ночи приехала Женя, соскучившаяся по сестре. Она рассказывала про очередное неудачное свидание своей подруги Юли: ее попытки найти любовь в интернете уже стали темой для шуток в кругу общих знакомых. В ответ Маша поведала, как опять сбежала от профессора. Женя не одобряла такого поведения: она была прямолинейна, как танк, и любила, когда в отношениях все четко и ясно.
На кухню зашел дед.
– Кого обсуждаем?
– Нового фраера Мариам, – Женя улыбнулась, услышав в коридоре топот бабушкиных домашних туфель.
– Я не ослышалась? У Мариам таки появился новый фраер? Йося, ты слышал за это? – бабушка оглядела всех присутствующих из-под опущенных на нос очков.
– Он пока не совсем мой. Да и не совсем новый…
– Никогда не бери на базаре старые помидорки! – поучительным тоном сказала бабушка.
– А если ей нравятся его старые помидорки? – в голос рассмеялась Женька, закрывая руками покрасневшее лицо.
– Так, а Евгения не собирается нас знакомить со своим фраером?
– У Евгении их два, – Маша тоже хотела подколоть сестру.
– О tempora, о mores, мать вашу, – откликнулся дед и покинул кухонный женсовет.
– Живите и радуйтесь, девочки! «Боже мой, моя юность, до чего ты прекрасна», – вольно пересказала Бродского бабушка и с улыбкой отправилась за своим седым фраером с его старыми помидорками.
По дороге из музея Вавилов наседал на Андрея, в попытках выяснить, кто и куда сбежал от дорогого ему сердцу профессора.
– Рассказать не хочешь? Что за cherchez la femme?
– А ты ее не видел? Я с ней разговаривал в зале.
– Что за вопросы? Ты же видишь, что я в очках, – недовольно буркнул Вавилов.
Декан носил поочередно линзы (в которых он видел отлично) и очки в странной изумрудной оправе (в которых он практически ничего не видел). В зависимости от ситуации он выбирал, что ему надеть: во время скучных мероприятий, длинных заседаний, рутинной работы у компьютера, на собственной свадьбе и госэкзаменах его видели в очках. А вот линзы удостаивались выгула в действительно важные дни. Время, проведенное с сыном, друзьями, собакой. Нет, Алексей Егорович любил свою работу. Просто предпочитал в буквальном смысле слова не видеть некоторые ее детали. Все-таки потертое кресло в его кабинете и дамы постпостбальзаковского возраста на кафедрах во вверенном ему подразделении куда лучше смотрелись сквозь стекла очков.
– Да рассказывать особо нечего… – Андрей посигналил не по правилам перестраивающейся перед ним машине. – Таинственная незнакомка. Не желает нормально знакомиться.
– Подробнее можно? Что говорит?
– Да ничего не говорит! В первый раз мы общались в присутствии двух сотен человек на лектории. Во второй раз мы виделись там же, но у нее рот был занят. Сегодня, в третью нашу встречу, она меня дезориентировала, поманив за собой. На четвертый, не существующий этаж.
– Хороша-а, – довольно протянул декан. – А насчет занятого рта – это то, что я подумал?
– Это то, что ты подумал. Но это не твое дело.
– Хороша-а! – еще громче протянул Вавилов. – To есть вы три раза виделись на околокультурных мероприятиях? Ты же у меня грамотный, закон закономерности знаешь? Один раз – случайность, два – совпадение, три – закономерность. С высоким процентом вероятности вы и в четвертый раз встретитесь в подобном месте. Надеюсь, что это будет не аналогичная выставка. А то я ее понимаю… Я после просмотра третьей картины был готов сбежать на несуществующий этаж.
