Текст книги "Живые: Мы можем жить среди людей. Мы остаемся свободными. Земля будет принадлежать нам. Мы будем любить всегда"

Автор книги: Варвара Еналь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)

– Коля, помнишь ту дверь, закрытую? Вы, когда меня выводили, попали в тот коридорчик. Ну, где флешка у Феди сгорела?

– Помню, – коротко ответил Коля, перевернулся на спину и посмотрел на Эмму.

– Давай завтра откроем ее. Вдруг это выход? Вдруг там есть челноки, и мы сможем убраться на Землю?

– Давай откроем. – Колька вздохнул, после сказал: – Устал я. Давай спать, что ли…

Эмма собрала волосы, заплела в косу и, взяв пижаму, вышла. Переодевалась она в ванной, неудобно было при Коле стоять в трусах. Торопливо натягивая на себя штаны, она оглядывала белые стены и чувствовала, что тоска давит на грудь так, что и вздохнуть невозможно.

Почему-то отчаянно захотелось увидеть Лоньку. Прикоснуться к его холодным бокам, услышать его наивные шутки и почувствовать себя в безопасности. Захотелось вернуться домой и забыть все, что случилось с ней в последние несколько дней. Забыть навсегда, как страшный сон.

Натягивая кофту пижамы, Эмма задела кулончик с божьей коровкой, и тот слабо мотнулся на шее. Прижав его ладонью, она загадала желание. Пусть Федор и Таис вернутся на базу живыми и невредимыми.

Глава 7
Таис. Обещай меня убить…

1

– Сначала очистим рану, Тай. Не дергайся, потерпи чуть-чуть. Здесь все у них есть, даже скобы, чтобы зашить. Мазью помажем, и все заживет…

Федор попытался снять толстовку с Таис, но для этого надо было потревожить раненое плечо. Боль просто разрывала, даже вдох давался с трудом.

– Не трогай… не трогай, пожалуйста, – взмолилась Таис, заваливаясь на бок.

Она не могла рассмотреть, куда они попали. Все в красном тумане, плечо жжет и дергает, голова гудит, и к горлу подкатывает тошнота. Таис и подумать не могла, что может быть так больно.

– Толстовку надо снять, иначе я ничего не увижу. Давай, Тай, давай поднимайся. Тут есть комнатка, на ней диван. Там нам будет удобнее.

Федор вдруг наклонился, подхватил Таис на руки и понес. Плечо дернуло так, что Таис закричала, взмахнула рукой. За ней тянулся след красных капель, падающих на брюки Федора, на ковер.

Бесконечный кошмар… безвыходный кошмар… что теперь делать?

– Вот тут, на диване, тебе будет хорошо, слышишь, Тай? – уверенно произнес Федор, устраивая ее поудобнее.

Подсунул под голову подушку, достал откуда-то ножницы. Раз-раз – и толстовка оказалась разрезанной на куски, которые Федька ловко убрал. После вернулся с ватой, коробкой каких-то тюбиков и пакетиков и водой в пластиковой миске.

Заговорил ласково и тихо, словно с маленькой девочкой:

– Нормально все будет. Кость вроде цела. А болит так, потому что лучевой выстрел. Обожгло тебя больше, чем поранило. Тут и зашивать почти нечего, две скобки поставим – и красота будет. Не бойся, сейчас все будет хорошо.

– Кровь, тут кругом кровь… – пробормотала Таис, глядя на свои ладони.

– Ну в тебе не молоко течет. Логично?

Федор обтер кожу вокруг раны смоченной в воде ваткой, смазал все антисептиком. Боль немного утихла, и Таис, повернув голову, посмотрела на свое плечо. Кожа обожженная, красная. И глубокая борозда, словно росчерк огромного бордового фломастера.

Таис поморщилась и проговорила:

– Гадость какая-то… терпеть не могу кровь…

– Я тоже. Отмоем после все. Тут мы в безопасности. По всей видимости, это чья-то каюта. Была когда-то. И тут есть все: аптечка, посуда, вода горячая. Даже белье есть, правда оно слежалось и пахнет не очень. Такое ощущение, что развалится от прикосновений.

Федор говорил бодро и весело. Смазал кожу вокруг темной раны мазью, и боль отступила почти совсем. Достал плоскую машинку со скобками – приспособление для зашивания ран. Скобки рассасывались сами и обладали способностью ускорять восстановление клеток. Новейшие технологии. Хотя сейчас и скобки не ставили, заливали средством, которое называлось «прошивка». Залил любой порез, рану или дырку, и через пару дней все зарастает слоем новых клеток. Даже шрама не оставалось.

А после скобок шрам останется наверняка. Хорошо, хоть не на лице…

– Двух скобок тут хватит, – уверенно сказал Федор, внимательно осмотрел обработанную и зашитую рану и добавил: – Сейчас залепим лейкопластырем и попьем кофеек. У нас же с тобой есть запасы в рюкзаках…

– Ну да, у меня даже чистые вещи есть, – срывающимся голосом проговорила Таис и откинулась на подушку.

Тошнота все еще стояла в горле, а руки оставались липкими от собственной крови. Штаны, майка, диван – все было в красном, теплом и липком.

– Вот и отлично. И тут наверняка что-то есть. Сейчас отмоем тебя, и я поищу.

Осторожно, стараясь не дергать, Федька закрыл рану марлевой салфеткой, после заклеил лейкопластырем.

– Красота. Лейкопластырь какой-то детский, с рисунками. Но был только такой. Посмотри, нравится?

– Нет, – буркнула Таис и попробовала подняться.

Стены качнулись, в глазах на короткое время появился туман. Но тут же все стало на свои места. Комната просторная, с диванами, планшетами – большими, мощными. С беленькой лазерной печкой и раковиной. Кофеварка, соковыжималка. Даже маленький гриль для мяса.

Две двери – за одной Таис заметила коричневую керамическую плитку и розовый край раковины. За другой, прикрытой, видимо, была спальня. Хотя кто знает…

– Это каюта, – пояснил Федор, заметив, как Таис оглядывает комнату.

– Я хочу помыть руки, – проговорила Таис.

– Я помогу. У тебя в рюкзаке вещи? Те, что ты на складах прихватила? Давай посмотрим, что там.

Он резко нажал на экранчик сбоку Таисиного рюкзака, и молнии разъехались. Вытряхнул содержимое прямо на ковер, вытянул пару чистых маек, пижамную кофту, полосатую, со смешной картинкой. Улыбнулся.

– Пойдет. Пошли, я приведу тебя в порядок.

– Может, я сама…

– Без разговоров. Не хватало, чтобы ты грохнулась там в обморок и я накладывал скобы еще тебе на голову. Пошли, а то ты еле на ногах стоишь. Бледная, как наволочка на той подушке, где только что лежала. Крови из тебя вытекло порядочно, скажу я тебе…

Федор, поддерживая Таис, завел ее в ванную. Щелкнул рожком крана, быстро задал нужную температуру. Медленно и осторожно стянул с Таис майку и выкинул в угол. Немного неловко было стоять перед ним голой по пояс, но голова кружилась, плечо немного ныло, и действовать раненой рукой Таис не могла. Как бы она помылась сама?

А Федор даже не смутился, будто каждый день мыл девушек в душе. Намылил гелем для душа мочалку и осторожно стал обтирать тело и руки Таис.

– Не замерзла? – хмуро спросил, повернулся, сполоснул мочалку и уже чистой снова обтер Таис по пояс.

Лезть в душ полностью Таис не могла. Она поняла, что еле стоит, стены качаются и на глаза наплывают слезы.

– Ты что, плачешь? – удивился Федор. – Все же закончилось хорошо.

– Я устала, – пробормотала Таис, – и замерзла.

– Вытирайся… Вернее, придется тебя вытирать. Все вечно приходится делать за тебя… Да не дергайся, я осторожно…

Федор натянул на Таис чистую майку, снова подхватил ее на руки и отнес в соседнюю комнату, которая действительно оказалась спальней. Устроил на широкой кровати, накрыл пледом. Сам сел рядом и сказал:

– Вот, теперь можешь спать…

– Не могу. Мне не спится…

– Я сейчас сделаю чай. Кофе тебе не нужно, а то точно не уснешь. А отдохнуть надо, Тай. Подожди.

Вернулся он с двумя смешными кружками, розовыми и пузатыми. Из них лениво поднимался дымок, и Таис вздохнула. Кажется, действительно все обошлось… кажется, они живы и даже в безопасности… вот она, удача…

– Я напою тебя, – распорядился Федор, – не двигайся…

– Я не парализованная, сама попью. – Таис села на кровати. Плечо совсем перестало болеть, тошнота прошла, и вдруг захотелось есть. Ужасно.

– Я бы сейчас что угодно съела, даже холодную картошку… – протянула она, беря кружку из рук Федора.

– Я бы тоже. Я тут достал вафель и печенья. Чуть позже сделаю пюре из картошки. У меня в рюкзаке полно пакетов с пюре и вермишелью. С голоду не умрем.

– А что будем тут делать?

– Да посмотрим. Время есть, роботы сюда не сунутся, их определяющее устройство не пустит. Здесь только для людей, Таис. Хорошо придумано, ничего не скажешь.

– Это точно. А ловко мы сделали того робота, да, Федь?

– Да молчи уж, воительница. Хорошо, хоть живы остались. Надеюсь, что ребятам удалось уйти. Нам-то с тобой повезло, мы в безопасности, а каково остальным? Добрались они до Нижнего уровня или нет?

– Давай не будем сейчас об этом, ладно? И так гадостно.

– Зато мы увидели детей. Я имею в виду те кувезы с младенцами, – Федор улыбнулся, – маленькие такие…

– Ну да, и их тоже обманывает Моаг. Материнского сердца-то нет, Федор. Есть только электронные звуки, и все. И роботы рядом. Обман с самого начала. Вранье одно вокруг этих детей. И вокруг нас тоже.

Таис помолчала и тихо сказала:

– Я устала от этого вранья. Устала от безнадеги. Федь, ну вот попали мы в закрытые каюты, и что? Никого тут нет. Вещи есть, вода теплая, постель, даже кружки и кофеварка. А людей нет. Куда все делись, черт возьми? Повымирали, что ли?

Федор поставил опустевшую кружку на пол, сел рядом и притянул к себе Таис. Прижал и тихо сказал в ухо:

– Глупыш, мы же еще ничего не осмотрели в этой каюте. Только кровь с тебя смыли и кружки нашли. Придет время – поищем. Сейчас тебе нужен отдых. Поесть и поспать. После осмотримся и придумаем, что делать.

Руки у Федора были теплые, сильные. Таис пристроила голову ему на плечо и поняла, что хочет уснуть и не думать ни о чем. Просто спать и чувствовать, как совсем рядом стучит сердце Федора.

– Знаешь что? – вдруг улыбнулась она. – У тебя сердце настоящее. Не искусственное, не электронное. Настоящее сердце, и я слышу, как оно бьется. Вот во всем этом Моаге только ты настоящий, Федька.

– А про себя что, забыла? У тебя вроде как тоже в жилах не смазка, я в этом только что убедился, – засмеялся Федор, – у тебя тоже настоящее сердце.

– Я бы не хотела, чтобы мои дети слушали электронные звуки Моага.

– Ну а что же делать? Так должно быть, дети так лучше развиваются.

– Я бы хотела, чтобы они слушали мое сердце.

– Тогда надо носить детей в себе. Тогда надо каким-то образом зачать ребенка. По старинке. Ну, ты же учила историю, знаешь, что раньше обходились без электронных сенсорных симулянтов. Натуральная жизнь была с натуральным сексом.

– Ага, знаю… Как думаешь, Федь, у нас бы получилось заняться сексом?

– Балда ты, Таис. Видать, крепко ударилась головой. Спи давай, горячая девчонка.

2

Темный коридор заканчивался тупиком. И закрытой дверью. Железной, большой и двустворчатой. Мигнула вверху лампочка, словно приглашая следовать дальше, и створки медленно поехали в стороны. Не скрипели, не дрожали. Двигались исправно, и темнота из-за них выползала наружу, точно живое существо. Тянула щупальца и бесшумно приглашала войти.

Войти надо. Обязательно надо войти в эти двери. Таис это понимала очень хорошо. Но ноги не двигались. Оказалось невозможным заставить себя сделать хотя бы первый шаг. Чувствуя, как стекает по спине струйка пота, Таис переступила с ноги на ногу, вздохнула.

И вдруг из темного проема выскочил дикий. Без криков, без шороха. Молча вынесся живым мячом и уставился на Таис. Черные, без белка, глаза его вперились в ее лицо, точно лазерные лучи. Он приблизился и улыбнулся, обнажая заостренные зубы.

Таис не выдержала и закричала.

– Тебе что, приснилось что-то? Тай, открой глаза! – Федор стоял рядом и тряс за здоровое плечо.

Увидев его, Таис вздохнула, протерла глаза и села на кровати.

– Сон дурацкий приснился, – проговорила негромко, – долго я спала?

– Немало. Я не будил тебя, думал, что тебе надо хорошенько отдохнуть. Есть будешь?

Таис кивнула и попробовала встать. К ее удивлению, она чувствовала себя неплохо. Плечо не болело, голова не кружилась. Немного шатало от слабости, но если сходить в туалет и поесть, то и это пройдет.

Федор устроил ее на диване, поставил перед ней тарелку с горячим картофельным пюре, чашку кофе и пачку все тех же вафель.

– К картошке ничего нет. Но и за это спасибо. Иначе нам бы пришлось нелегко, – пояснил Федор, укрывая ноги Таис пледом, – я тут кое-что нашел, Тай. Ты поешь, а после я тебе включу. – Федор вдруг посмотрел ей в глаза и совершенно серьезно сказал: – Я знаю, что случилось на Моаге.

– В смысле? – не поняла Таис.

– В прямом смысле. Я знаю, что тут случилось. Нашел последнюю запись штурмана, Андрея Шереметьева. Это мой отец, Тай, представляешь? Я увидел собственного отца и даже узнал, как звали мою маму.

– И как?

– Лиза. Шереметьев называл ее Лизой.

– Так включай, чего ждать?

– Тай, поешь сначала. Это не простая информация. Я хочу, чтобы ты поела, выпила весь кофе и была готова слушать.

– А успокоительного мне не надо выпить?

– Надо бы. Только я их не нашел. Я бы сейчас сам напился успокоительного…

– Все так плохо? – осторожно спросила Таис.

– Ты даже себе не представляешь… Давай ешь, я не включу, пока не увижу пустую тарелку…

– Чего это ты решил строить из себя заботливого лона? Без тебя решу, сколько мне есть.

Федор не ответил на подколку. Уселся рядом с диваном на покрытый ковром пол, сплел пальцы рук, сжал и сказал с неожиданным накалом в голосе:

– Фигня одна, Таис. Одна фигня…

– Ну, это я и так знаю. Заинтриговал ужасно. Сейчас доем, а кофе уже буду пить, когда буду слушать. Как ты нашел эту информацию?

– Просто включил один из планшетов. Остальное запустилось автоматически. Сразу появился голограммный экран от трех планшетов. Большой такой. И на нем включилась запись. Внизу побежали буквы – на всеобщем и на русском. Сама увидишь. Тебе надо увидеть это самой.

Картошку Таис съела мигом. Отодвинула тарелку и коротко сказала:

– Включай.

Большой экран засветился зеленоватым, прозвучали неизвестные позывные, поплыли и соединились вместе три треугольника, выросла между ними перемычка.

«Торговая гильдия “ТрансСеверКорпорейшен”, станция “Млечный Путь”, капитан Лехонцев Владислав», – прозвучало в записи.

Ну да, именно так называлась торговая гильдия, которой принадлежал Моаг, Таис это знала.

Появился человек в форме. Его глаза вдруг показались странно знакомыми, будто видела их Таис, и не раз.

«Говорит первый штурман станции “Млечный Путь” Андрей Шереметьев», – представился человек.

Ну конечно! Это отец Федора, те же черты лица, такой же разрез глаз и даже форма бровей до удивления похожа. Волосы только потемнее да скулы пошире. Правда, выглядит человек так, будто только что вернулся из боя. Бровь рассечена, на шее длинная царапина, уходящая под воротник.

«Перед тем как уехать, я оставляю отчет. Запись событий я оставляю на тот случай, если наш челнок не доберется до станций или если со мной и моей женой что-то случится. Из экипажа и взрослого населения станции “Млечный Путь” в живых остались только я, Андрей Шереметьев, и моя жена, Шереметьева Лиза. Списки погибших, списки зараженных и медицинские файлы с отчетами, анализами и выводами я прилагаю к этой записи».

Таис нервно дернулась и машинально положила руку на раненое плечо. Значит, все-таки вирус… Но у них должен быть другой какой-то вирус, столько лет прошло. Не мог же один и тот же вирус столько времени дремать где-то на станции…

«Семь недель назад, 14 мая 18-го планетного круга по орбитальному летоисчислению, к станции “Млечный Путь” подлетел челнок. Позывные его принадлежали станции “Гончие Псы”, находящейся на орбите Марса. На челноке прилетел всего один человек. Он был без сознания и оказался поражен странной болезнью. Кожные покровы его были бледно-серого цвета, радужка темная и увеличенная. Человек находился в стадии глубокой дистрофии. В сознание человек так и не пришел. Мы оказали ему медпомощь, поместили в изолятор, взяли анализы. В составе его крови оказались серьезные изменения. Человек умер через два дня, нам не удалось узнать его имени».

Таис слегка толкнула Федора и спросила:

– Выходит, что это – та же болезнь, что у диких?

– Слушай, – ответил тот.

Андрей Шереметьев продолжал рассказывать:

«17 мая заболели две медсестры. Первые симптомы заражения у них были разные, у одной высокая температура и головная боль, у другой рвота и слабость. Предположив, что это инфекция человека с челнока, мы изолировали заболевших.

В самом начале распространения инфекции мы допустили несколько ошибок. Это произошло потому, что вирус, с которым столкнулись, не имеет аналогов, такого мы еще не встречали. Проявления заболевания могут быть разными, и мы не сразу составили верную клиническую картину. Это обошлось нам в десятки человеческих жизней. Самый первый признак заболевания можно отследить еще до видимых внешних перемен. Вирус, который завез нам человек с “Гончих Псов”, невероятно агрессивен. Встраиваясь в человеческую клетку, он меняет информационный код и запускает в организме необратимые изменения. Первым признаком заболевания являются эмоциональные реакции человека. Повышенная злобность, раздражительность, гнев и ярость. Сначала у многих были зафиксированы вспышки необоснованного раздражения. У нас произошло несколько крупных ссор, и мы списали это на всеобщую усталость и сниженный иммунитет.

Мы стали давать людям иммуномодуляторы, но вирус умел мутировать, и иммунная система принимала пораженные им клетки за свои собственные.

18 мая одна из заболевших медсестер умерла. Вторая была жива, но болезнь изменила ее внешность. Посерела кожа, выпали ресницы, увеличилась и потемнела радужка. Изменился состав крови. История болезни полностью описана в одном из прилагаемых к судовому журналу файлов.

Нам пришлось приковать заболевшую к кровати из-за слишком агрессивного поведения. Транквилизаторы не помогали, а механизмы действия и особенности вируса мы еще не знали. Мы тогда многого не знали.

Сделав анализы, наши врачи поняли, что вирус меняет и состав крови, и клеточный состав тканей. Фактически вирус перестраивает весь организм, перепрограммирует его. Наши антивирусные препараты оказались слишком слабыми и не действовали. Они даже не замедляли процесс.

Мы доложили о ситуации в управление Гильдии. Нам ответили, что примут меры, и предложили подождать и понаблюдать за ситуацией.

Спустя четыре дня, 22 мая, у нас было десятеро заболевших. Мы все еще не могли определить признаки инфекции. Начиналось по-разному. У некоторых открывалась рвота, появлялся озноб. Другие слепли и сразу умирали. Кто-то держался дольше всего, но если процесс заражения начинался, он уже не останавливался.

Нам не сразу удалось выделить вирус, то есть определить, как он выглядит в чистом виде и как ведет себя. Но то, что мы увидели, поразило нас. Вирус существовал в двух формах. Попадая в тело людей, он перестраивался на работу с человеческими органами и поражал все клетки – крови, мягких тканей, легочной ткани, клетки мозга. То есть вирус перестраивал все клетки организма. Во внешней среде вирус обретал другую форму и дублировал сам себя. Дублирование происходило с огромной скоростью. И когда мы это поняли и взяли замеры воздуха в коридорах всех трех уровней, то оказалось, что вирус распространился по всей станции.

29 мая, спустя семь дней после заражения, первые одиннадцать заболевших преобразовались полностью. Стадия перестройки человеческого организма занимает одну семидневку. Это еще одна наша ошибка: мы слишком поздно поняли суть действия вируса. Вирус полностью менял организм, терялась память, менялось сознание. Заболевшие не узнавали никого, не вступали в контакт и вели себя в точности как агрессивные животные».

Слово «животные» неприятно резануло слух, Таис дернула ногой и проговорила:

– Бред какой-то…

– Слушай, – снова попросил Федор.

«Заболевшие превращались в животных, агрессивных и обладающих невероятными, нечеловеческими способностями. Мы долго не знали, как назвать это перерождение. Мы до последнего старались помочь им. Всю серьезность положения мы поняли только тогда, когда шестнадцать заболевших – на тот момент их было больше, но полностью изменились только шестнадцать человек – выломали двери медчасти и напали на людей. После их нападения мы потеряли семь человек. 29 мая, ровно через семь дней после появления симптомов, первые десятеро заболевших и с ними те, кто еще не полностью изменился – шестнадцать человек, выломали двери медчасти и напали на персонал. Голыми руками – если можно так назвать то, во что превратились человеческие руки – они убили четверых работников медчасти, врача и его помощника. Мы пробовали остановить нападение и поймать заболевших. Нам это не удалось. Во время стычки были повреждены коммуникационные платы, отвечающие за связь. Починить их не удалось. Стая заболевших обосновалась в этих отсеках, одолеть их не получалось».

Таис казалось, что Андрей Шереметьев смотрел прямо на нее. Он, видимо, устал, этот взрослый человек, устал и потерял надежду. Ровным, строгим голосом он говорил об ужасных вещах. Но самое страшное – Таис знала, что он говорит правду, все так и есть. Сомневаться не приходилось.

«Изменившиеся после инфицирования вирусом становились необычайно агрессивными. Как я уже сказал, они не реагировали на человеческую речь, не боялись опасности. Они сбивались в стаю и охотились на людей. Питались существа только живым мясом. Твари имели необыкновенную способность к восстановлению. Раны на них заживали очень быстро, убить их можно было, только поразив в сердце или отрубив голову.

Инфицирование происходило очень быстро. 31 мая половина экипажа была заражена. Вирус не поражал только детей и некоторых взрослых, которые оказались невосприимчивы к нему. Мы успели обследовать всех детей и ни у кого не выявили генетических изменений в клетках. Наличие вируса в крови было у каждого. Вирус у детей не активировался, находился в спящем состоянии. Нам так и не удалось понять причину этого. Наш трехлетний сын Федор тоже оказался заражен, в его крови мы обнаружили наличие неактивного вируса.

Мы перепрограммировали роботов и закрыли весь Второй уровень. После этого с детьми оставались только новейшие роботы класса лон и класса дон-двенадцать. Никто из людей или существ не мог проникнуть на Второй уровень. Мы сделали это, чтобы избежать внезапных признаков болезни у людей и их нападения на детей. Сохранение детей было приоритетной задачей для нас, и нам это удалось.

На Нижнем уровне станции находился отряд спецназовцев для сопровождения крейсеров и для охраны станции от нападения пиратов. Почти весь отряд – пятнадцать человек – оказался поражен вирусом. Твари пришли к нам наверх и уничтожили часть незаболевших. У нас началась самая настоящая война. Мы оказались бессильными против тварей.

Твари обладали способностью очень быстро двигаться, и роботов-пятнадцатых оказалось слишком мало, чтобы оказать сопротивление. Охотились твари стаей, двигались тоже стаей и держались всегда вместе. Наиболее слабых из своих убивали и съедали. Убить их оказалось очень сложно. Мы нашли в арсенале лазерные мечи, и только с их помощью удавалось отрубать тварям головы. Мы называли пораженных вирусом чертями, мы не смогли подобрать другого названия.

Тем, кто остался здоровым, то есть нескольким десяткам уцелевших, пришлось скрыться во внутреннем круге Третьего уровня.

10 июня мы закрылись во внутреннем круге Верхнего уровня. Замки дверей нам удалось переделать на определитель ДНК, так чтобы двери срабатывали только для людей.

Очень скоро у нас не осталось ни одного робота-пятнадцатого. Твари переломали их всех. Они нападали стаей и буквально драли технику на куски. Некоторые из них погибали, но, судя по всему, у этого вида животных отсутствует инстинкт самосохранения.

Мы внимательно наблюдали друг за другом, чтобы не пропустить первые признаки заболевания. Мы уже поняли, что инфицированных следует убивать сразу, пока не произошли необратимые изменения. Никто из нас, уцелевших, не желал превратиться в агрессивную тварь. Мы составили договор, по которому обязывались усыплять тех, у кого начнутся признаки болезни. Это было тяжело, все уцелевшие были частью команды, мы много лет работали вместе и хорошо знали друг друга.

Мы не сразу пришли к мысли убивать заболевших, но другого выхода у нас не было».

Шереметьев чуть отклонился назад и сказал с внезапно вспыхнувшей горечью:

«У нас не было другого выхода! Еще одна ошибка, которую мы допустили и которая слишком дорого нам обошлась, – это то, что мы сразу же не сообщили о вирусе на Землю. Сообщение было послано только в Гильдию, которая не отреагировала должным образом. Поначалу это не казалось чем-то из ряда вон выходящим, но во время первой же стычки, когда сбежала первая партия изменившихся, мы выстрелами повредили коммуникационные платы, отвечающие за связь. Починить их мы не смогли, хотя и пытались. Что-то блокировало выход сигналов со станции. Будучи запертыми во внутреннем круге Третьего уровня станции, мы не могли попасть к поврежденным платам связи.

Мы были в безопасности в каютах Третьего уровня. Но у нас не хватало продуктов, поэтому приходилось время от времени выбираться в общие коридоры, отбиваться от стаи и добывать продукты из кладовой. Почти каждая такая вылазка стоила нам человеческих жизней.

Во время одной из таких охот мы смогли захватить пленного. Отрубили ему ноги мечом и утащили к себе. Наблюдали за ним несколько дней. Выяснили, что при температуре меньше плюс пятнадцати градусов он становится менее агрессивным, обмен веществ в его организме замедляется, он впадает в спячку. Отрубленные ноги у твари отросли за семь дней. У этих организмов поразительная способность к восстановлению и поразительная агрессивность. Пленного мы убили, мы уже не могли рисковать и оставлять у себя полностью здоровую особь».

Таис наклонилась к Федору и тихо сказала:

– Они тоже охотились. Вот откуда повелось это на самом деле…

Федор ничего не ответил, да и не надо было. И так все становилось на свои места, с безжалостной ясностью, с убийственной логичностью.

«Мы ждали крейсеры. Раз в два месяца приходили крейсеры с Земли, забирали продукцию и привозили продукты и вещи. 25 июня должны были прийти два крейсера. Нас осталось слишком мало, и мы не в силах были бы удержать стаю от нападения. Мы не могли позволить людям из крейсера попасть на станцию, им грозило заражение. Если будут инфицированы люди на крейсерах, зараза очень быстро охватит всю Землю.

Необходимо было связаться с Землей, обезопасить станцию. После того как мы достаточно изучили поведение тварей, мы разработали план. Мы знали, что любая вылазка опасна для жизни, и знали, что многим из нас придется дорого заплатить за этот план.

Среди тех, кто укрылся во внутреннем круге, не было ни одного случая заболевания. Вирус в крови был у каждого, но он не переходил в активную форму. Мы пытались понять почему, мы пробовали проводить определенные опыты. Вся необходимая аппаратура для этого у нас была. Выводы, которые мы сделали, могут показаться странными. Но это – единственные выводы, которые удалось сделать. Единственная зацепка.

18 июня, спустя месяц после того, как носитель вируса оказался на станции, нас осталось двадцать один человек. Двадцать один человек выживших, не погибших и не заболевших. Изменился весь командный состав, и капитан Лехонцев Владислав тоже. Только я, моя жена Лиза и старпом Игнатьев, его жена и его взрослый сын, офицер Игнатьев Сергей, – это все, кто уцелел из командного состава.

Мы пытались понять, как действует вирус, пытались исследовать его поведение в различной среде. Мы пришли к выводу, что вирус активируется при выработке определенных гормонов. Поэтому, видимо, у детей он находится в спящем состоянии и активируется только с наступлением полового созревания.

Мы также поняли, что не все подвержены действию вируса. В определенных организмах ему не хватает условий для активации. Мы анализировали и думали. Наши выводы могут показаться странными. Нас осталось мало, мы стоим на грани гибели. Мы понимаем, что столкнулись с очень страшным врагом, против которого у нас нет оружия. Все наши опыты, все наши исследования тут, на станции, не дали определенных результатов.

Но мы нашли то, что оказалось общим у всех незаболевших. В первую очередь уцелели семейные пары, отношения которых были крепкими и стойкими. Другими словами – семейные пары, где супруги любили друг друга. Мы проанализировали всех, кто изменился. И всех, кто остался. Не изменилась ни одна пара влюбленных. Все влюбленные друг в друга люди оказались невосприимчивыми к вирусу. И не изменились женщины, у которых были на Втором уровне любимые и желанные дети.

Я хорошо знал команду людей, с которыми доводилось работать. И среди нас, уцелевших, оказалась психолог станции Ирина Команская. Она немало общалась с людьми станции и знала личную информацию каждого. Уцелели матери и некоторые отцы, любящие своих детей. Другими словами, каждый, кто испытывал устаревшую, почти изжившую себя эмоцию под названием «любовь», оказался невосприимчив к вирусу. Видимо, под действием этой эмоции в организме вырабатываются вещества, блокирующие размножение вируса.

Другой причины, почему не все поддались действию вируса, мы не нашли. Выживает только тот, кто любит».

Шереметьев сделал паузу. Таис молчала, Федор тоже.

«19 июня мы привели в исполнение наш план. Мы решили увести стаю на Нижний, пустующий уровень. Твари постоянно обитали вверху, там, где охотились на нас. Мы решили вывести стаю вниз, закрыть в отсеках и понизить температуру настолько, чтобы все особи впали в спячку. Удастся их вылечить или нет – мы не знали. Нашей задачей было обезопасить станцию. Потому несколько наших продумали маршрут, по которому будут уводить стаю вниз. Кто-то должен был стать приманкой, чтобы остальные последовали за ним. Я стал одним из тех, кто увлекал стаю за собой.

Мы продумали маршрут, пятеро наших спустились вниз и устроили замки́ на шлюзовых коридорах и отсеках. Там, где находились челноки спецназовцев. Замки мы устроили таким образом, чтобы их случайно никто не открыл. После того как двери закрывались и замки срабатывали, напряжение на них повышалось настолько, что любая вставленная флешка уничтожалась.

Из тех пятерых, что готовили ангары на Нижнем уровне, вернулся только один человек. Остальные погибли. Стая учуяла их присутствие внизу, спустилась и устроила охоту. Нас осталось всего семнадцать человек. И мы завершили свою охоту. Она оказалась последней почти для всех. Уцелели только я и моя жена Лиза. Лиза сильно ранена, но лекарства у меня на исходе. Стая заперта внизу, на Нижнем уровне. Я проверил весь Верхний ярус, роботы проверили Средний. Ни одной твари не осталось. Все заперты внизу.

Сегодня 20 июня 18-го планетного круга. Связи с людьми у нас по-прежнему нет. Станция по-прежнему заражена. Воздух станции полон вирусов, которые продолжают дублироваться. Детьми на Среднем уровне занимаются роботы, программы будут работать по-прежнему. Наш трехлетний сын Федор тоже находится среди детей. Мы не видели его уже больше четырех недель. Мы ничем сейчас не можем помочь ни нашему сыну, ни остальным детям. Наша задача – сохранить хотя бы детей и сохранить результаты наших исследований. Мы не можем допустить, чтобы крейсеры зашли на станцию. Потому мы хотим вылететь на челноке навстречу крейсерам с кодом тревоги М.О.A.G. Точно такой же код присваивается станции.