Текст книги "В ставке Гитлера. Воспоминания немецкого генерала. 1939-1945"

Автор книги: Вальтер Варлимонт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 43 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

Часть вторая
Развертывание ставки
Сентябрь 1939 г. – май 1940 г

Глава 1
Время и место действия

Кажется, в начале сентября 1939 года внутри поезда фюрера уже начало складываться мнение, что такая нежесткая, ограниченная в своих действиях, сформированная «на данный случай» передвижная ставка не сможет решать более сложные командные задачи в будущем. Если Верховный главнокомандующий собирается осуществлять командование в полном военном понимании этого слова, то есть если он намерен сам руководить не только военным планированием, но и проводимыми в настоящее время военными операциями,то нужна новая, более солидная структура.

Маловероятно, что идейным вдохновителем такой перемены взглядов был Гитлер. Что до него, то он казался полностью удовлетворенным той ролью, которую сыграл в Польской кампании. Во всяком случае, он понятия не имел о механизме командования в боевых условиях и поэтому едва ли сделал необходимые выводы. А вот для Йодля условия в спецпоезде определенно должны были показаться неудовлетворительными, особенно с учетом его собственного амбициозного представления о жесткой структуре объединенного командования вермахта. Поэтому вполне возможно, что именно он настаивал на совершенствовании организации верховной ставки. Первое, что требовалось, – это хорошо подобранный и квалифицированный личный состав, который, по мнению Йодля, можно найти в оперативном штабе ОКВ, и соответствующая система связи.

Эти условия, вполне вероятно, были приняты, если Гитлер, что он затем и сделал, решил последовать примеру всех своих союзников и противников – Муссолини, Черчилля, Рузвельта и, насколько нам известно, Сталина – и остаться вместе с правительством в Берлине. Однако похоже, что, во всяком случае вначале, это решение рассматривалось как временное. По крайней мере, когда я прибыл 10 сентября в поезде фюрера, Йодль поручил мне провести рекогносцировку на предмет размещения полевой штаб-квартиры ОКВ на западе Центральной Германии, откуда можно будет руководить следующими этапами военных действий. Я хорошо помню, что среди полученных инструкций была одна, исходившая, вероятно, от самого Гитлера: выбрать участок вне досягаемости для дальнобойной артиллерии, но при этом как можно ближе к Западному фронту. Там же в непосредственной близости должны размещаться командные пункты генеральных штабов сухопутных и военно-воздушных сил.

Самое подходящее место для первой полевой штаб-квартиры нашел один офицер из отдела «Л». Оно находилось в предгорье хребта Таунус в районе Гессен – Наухайм, но только в конце 1944-го – начале 1945 года после более пяти лет войны ставка наконец обосновалась там. Казалось, старое фамильное поместье Зигенберг удовлетворяло всем требованиям: там был загородный дом и обширные сельскохозяйственные постройки. Владелец явно хотел его продать, поэтому под руководством Тодта, генерал-инспектора по строительным работам, сразу же начали перестройку и установку оборудования. Однако эти приготовления не удалось завершить в срок из-за наступления на Западе, которое Гитлер назначил на осень 1939 года. Поэтому в октябре отдел «Л» временно разместили в специальном позде, который при необходимости должен был следовать за поездом фюрера. Сначала это были три пассажирских вагона: два спальных и третий штабной, но во время войны он постепенно разросся до двух полноценных специальных поездов, находившихся в постоянной готовности для размещения личного состава и передвижения основных подразделений оперативного штаба.

Так получилось, что наступление на западе постоянно откладывалось из-за плохих погодных условий. Но тем временем военные помощники Гитлера, как им и полагалось на самом деле, начали все глубже и глубже вникать в организацию полевой штаб-квартиры. Вскоре выяснилось, что место, выбранное отделом «Л», во многом не соответствует личным пожеланиям Гитлера. Он, как оказалось, не хотел жить в загородном доме и не желал иметь под боком коровники и слышать лошадиное ржание и другие сельские шумы. Адъютанты сами стали рыскать вокруг и тут же начали обдумывать совершенно иной план. Вскоре кое-что подходящее было обнаружено в тылу за линией Зигфрида. Выбрали три похожие группы бункеров, один на севере близ Мюнстерейфеля, один в центре рядом с Ландштулем в Пфальце и один на юге в горах Шварцвальд, неподалеку от Книбиса. В середине февраля стало ясно, что оборудование для связи не будет готово до июня. Вслед за тем Гитлер решил наконец, что, «когда начнутся боевые действия», он отправится не в Зигенберг, а в Фельценнест (приют в горах) – кодовое название, которое тем временем присвоили лагерю у Мюнстерейфеля. Он уже отдал приказ ОКХ расположиться рядом, а теперь воспользовался случаем, чтобы настоять на этом, потому что сам выбрал для штаб-квартиры главнокомандующего сухопутными силами и начальника штаба с минимально необходимым персоналом соседний охотничий домик. Военно-воздушным силам позволили выбрать штаб-квартиры на свое усмотрение. Специальный поезд, известный под названием «Генрих», с Риббентропом, Ламмерсом и Гиммлером отогнали на западный берег Рейна.

Приказ о том, что ОКХ должно находиться в непосредственной близости от ставки фюрера, очевидно, содержал в себе более серьезный подтекст. Это ясно из того, что Кейтель решил передать этот приказ лично, надеясь, что требования Гитлера будут приняты с гневом. Неожиданно он не встретил никакого сопротивления. Понятно, что Гитлеру хотелось держать сухопутные войска в узде, но Гальдер, вероятно, думал, что географическая близость дает армии больше шансов оказывать решающее влияние на ход операций и ведение войны в целом и в то же время освобождает ее от опеки ОКВ. А вышло-то все по-другому!

Вопрос о создании полевой штаб-квартиры был окончательно решен, когда Йодль отдал распоряжение начальнику связи, чтобы группа бункеров под кодовым названием Фельценнест и соседняя группа Форстерей должны быть готовы к 11 марта 1940 года [37]37
  Дневник Йодля, 24 октября и 15 ноября 1939 г., 8 января, 14, 22, 24, 26, 29 февраля 1940 г., а также дневник Гальдера, 25 февраля 1940 г.


[Закрыть].

Глава 2
Взгляд изнутри

По возвращении с восточной границы Гитлер отправился на прежнее место в рейхсканцелярию в Берлине и покидал ее лишь иногда для поездок в Берхтесгаден и с рождественским визитом в ряд частей ваффен-СС [38]38
  Ваффен-С С – вооруженные части СС, охранная гвардия нацистской партии. Это были полностью военизированные части, в которые набирали добровольцев, подготовка, снабжение и управление осуществлялись СС.


[Закрыть]на Западном фронте. Во время этих поездок сопровождающим военным персоналом были его помощники; однако в спецпоезде у него вошло в привычку тесно работать с двумя высшими офицерами ОКВ, и такой порядок сохранился в Берлине. По его распоряжению на первом этаже старой рейхсканцелярии два кабинета отдали в распоряжение Кейтеля и Йодля; эти кабинеты примыкали к залу заседаний парламента, который использовался в качестве картографического кабинета и для инструктивных совещаний. Это означало, хотя едва ли оба генерала так представляли себе ситуацию, что отныне они вошли в состав домашнего воинстваГитлера, а также так называемого близкого окружения. Генерал Йодль, во всяком случае, завтракал обычно в компании, в которой можно было встретить множество «великих особ» Третьего рейха.

На первый взгляд может показаться, что «новый порядок» не имел существенного значения, но на самом деле он, безусловно, исходил из безошибочной природной способности Гитлера разобщать власть, и в очень большой степени это определило всю последующую «структуру» ставки со всеми ее трениями и разногласиями. Самое главное с точки зрения армии заключалось в том, что этот порядок открыл путь тем «безответственным закулисным влияниям», которым, как заявлял генерал Бек в ходе прошлых дискуссий по созданию ставки, «нет места в структуре командования и руководства во время войны». Весьма показательными были ежедневные доклады обстановки, по-прежнему устраиваемые Гитлером, как и во время Польской кампании. По сути дела, подавляющее большинство обсуждаемых вопросов касалось сухопутных войск, тем не менее представитель Генерального штаба сухопутных сил на них не присутствовал. Единственно, кто принимал в них участие, – так это представители «домашнего войска» – Кейтель, Йодль и помощники, а также обычно личный офицер связи Геринга генерал Боденшатц. Армейского же офицера связи исключили из этого круга, по наущению Йодля, за ненадобностью. Начальника отдела «Л» и его офицеров обычно не приглашали, даже если они только что вернулись с фронта или еще откуда-то, куда их отправляли по спецзаданию [39]39
  Даже в таких случаях Йодль настаивал на том, чтобы делать доклад самому. Например, 18 декабря 1940 г. он записывает в дневнике: «Начальник отдела «Л» докладывает о своей командировке». Это все, что он сообщает о моем докладе насчет бесед с генералом Манштейном, начальником штаба группы армий «А», в его штаб-квартире в Кобленце – докладе, содержавшем зачаточные идеи плана Манштейна.


[Закрыть]. Незадолго до этого генерал Йодль пробился в основные докладчики. Он удачно подошел как по складу характера, так и по воспитанию для роли помощника Верховного главнокомандующего и таким способом поставил себя на один уровень со своим начальником, главкомом ОКВ, и зачастую действовал в обход него. Кейтель, видимо, смирился с тем, что не надо вообще ничего говорить, достаточно выражать горячую поддержку идеям Гитлера. Часть доклада по текущим событиям Йодль поручал двум штабным офицерам, назначенным ему в помощники. Помощники же Гитлера отныне ограничились ролью слушателей – тоже по указанию Йодля.

Доклады базировались большей частью на донесениях и разведывательных данных, за сбор которых отвечал отдел «Л», получавший их от трех видов вооруженных сил. Естественно, доклады касались в первую очередь событий и изменений обстановки на текущий день, и в них не затрагивались такие более отдаленные задачи, на которые при нормальном личном контакте с войсками обращают внимание командиры на любом уровне. Однако это не смущало ни Гитлера, ни генералов ОКВ, вечно крутившихся около него. Они спокойно продолжали разрабатывать свои идеи и выносить решения на абсолютно неверной основе и постоянно ставили главнокомандующего сухопутными войсками перед лицом заранее сложившихся замыслов, иногда даже уже свершившихся фактов.

Такой порядок порождал еще одну столь же серьезную опасность. Главком ОКВ и начальник штаба оперативного руководства ОКВ полностью подпали под влияние Гитлера и одновременно все больше и больше отдалялись от размышлений о вермахте в целом и своем родном виде вооруженных сил, а именно – о сухопутных войсках. И это люди, которые после ухода Бломберга мучительно боролись за объединенное командование вермахта; между тем ныне их действия стали главным фактором в разрушении его единства.

Трения и неудачи внутри штаба оперативного руководства ОКВ

Источник разногласий находился внутри собственного штаба Йодля. Как только он вернулся в Берлин, я попросил о новом назначении. Хотя мы знали друг друга не больше, чем прежде, в ходе Польской кампании у меня усилилось впечатление, что нам не ужиться. Однако были и другие причины, по которым мне хотелось уйти. Во-первых, в то время, как большинство старших офицеров получали более ответственные посты, я понял, что меня понизили, как никогда. Само по себе это не было бы достаточно веской причиной в военное время, но на основании предшествующего опыта, видя, как рассматривает мою должность и как использует меня Йодль, я понял, что настоящей работы для меня, полковника Генерального штаба, рядом с Йодлем не будет. Поэтому я заявил, что новое назначение, возможно, устроит всех. Я мог упирать на то, что в конце сентября дал возможность большинству офицеров, назначенных в мой отдел, продвинуться по службе.

Генерал Йодль по своей привычке не дал мне определенного ответа, а мое отвращение к атмосфере, царящей в верховной ставке, тем временем росло по мере того, как все яснее становилось, что это за структура на самом деле. Йодль еще в 1938 году охарактеризовал положение ОКВ по отношению к Гитлеру, назвав его «действующим штабом» фюрера. Ныне, войдя в состав близкого окружения, он понимал под этим те подразделения отдела «Л», которые он обычно привлекал в помощь для повседневной штабной работы. В результате распад отдела, где на непостоянной основе служили лишь двенадцать – пятнадцать офицеров, продолжился, когда состоялся переезд на полевую штаб-квартиру. Сравним это с тем, что перед самой войной штат мирного времени одного только Генерального штаба сухопутных сил включал двенадцать отделов под началом пяти заместителей начальника штаба. Штат военного времени составлял около тысячи офицеров [40]40
  Дневник Йодля, 13 октября 1939 г.


[Закрыть].

Но был и гораздо более глубокий тайный смысл в подобном толковании Йодлем названия «действующий штаб», и это стало решающим фактором во всех дальнейших усовершенствованиях методов работы в верховной ставке. Вопреки всем традициям Генерального штаба армии, Йодль по примеру Гитлера смотрел на офицеров своего штаба не как на коллег, которые имеют право быть самостоятельными в своих мыслях и решениях, вносить предложения и давать советы, а как на механизм для подготовки и издания приказов. Фон Лоссберг говорит в своей книге:

«Йодль по натуре был неразговорчив и не выдерживал длительных дискуссий. Он редко принимал чьи-либо советы. Он поручал своему штабу во главе с Варлимонтом ясно сформулированные задания; даже Варлимонт был в его глазах просто подчиненным, который не имел права действовать по своему усмотрению, на что обычно рассчитывают высшие офицеры штаба».

Но такой метод работы был не просто причудой Йодля; он полностью соответствовал концепции нового типа Генерального штаба, который Геринг пытался внедрить в люфтваффе весной 1939 года; в обоих случаях эта концепция исходила из принципа национал-социализма: безоговорочное послушание начальству и неоспоримый авторитет для подчиненных. Со стороны Йодля это было не что иное, как внедрение стиля работы Гитлера в сферу деятельности Генерального штаба; вместо хорошо испытанной в германской армии системы «постановки задач», рождался новый тип системы командования, заставляющий выполнять его волю посредством приказов, в которых прописано все до мельчайших деталей.

Природные склонности Йодля подкреплялись той дистанцией, которую, вопреки обычной практике, он установил между собой и своими подчиненными. Дистанцию физическую можно было бы измерить, например, в минутах езды, сначала в Берлине – от Бендлерштрассе до рейхсканцелярии, а затем в большинстве полевых штаб-квартир – от зоны 1 до зоны 2; можно было бы измерить ее и в часах, проведенных на борту самолета, как это бывало в 1940–1941 годах, когда Йодль проводил иногда по нескольку недель в гитлеровском логове в Берхтесгадене. Фактическое расстояние было не столь важно. Все дело в том, что по причине физической удаленности, а также потому, что Йодля это устраивало, у него все больше и больше входило в привычку самому составлять для Гитлера проекты директив, а отдел «Л» использовать только для необходимого согласования этих проектов с армией, флотом и военно-воздушными силами или, чаще всего, просто в качестве своей канцелярии [41]41
  Такой порядок часто использовался Йодлем. Это важно помнить, когда имеешь дело с документами под грифом штаба оперативного руководства ОКВ и отдела «Л». Такой гриф не всегда означает, что этот отдел в целом, или его начальник, или его офицеры имели какое-то отношение к подготовке текста или вообще знали о нем. Зачастую Йодль просил отдел «Л» просто присвоить документу регистрационный номер, а потом готовил проект сам или заставлял своих помощников.


[Закрыть]. По той же причине «нормальным каналом связи» с главнокомандованием отдельных видов вооруженных сил стали устные сообщения; этот канал шел в обход отдела «Л», получавшего лишь обрывочную информацию и, как правило, слишком поздно; канал начинался с Йодля и им же заканчивался, поскольку Йодль был единственным надежным источником информации о целях и замыслах Гитлера.

Другим следствием такого физического разобщения стало то, что младшим офицерам штаба было почти так же трудно встретиться с генералом Йодлем, как с самим Гитлером. С личной точки зрения большинство офицеров, включая меня, полностью оценили бесценное преимущество быть свободными от хождения на задних лапках перед Гитлером и иметь возможность работать в более здоровой атмосфере чисто военного штаба. Но с точки зрения формальной мы находились в изоляции и зачастую вне происходивших событий – факт, который в значительной степени препятствовал формированию единого оперативного штаба, столь желанного для Йодля.

Эти особенности работы штаба вызывали сожаление, но между начальником штаба оперативного руководства ОКВ и мной, как старшим офицером штаба, существовали более глубокие разногласия в сфере политики и ведения войны в целом. Слепая вера Йодля в Гитлера, выраженная в основном невоенным языком в панегириках в его дневнике, стала в конце концов полностью определять его взгляды и каждый его поступок, хотя он ни разу ни слова не сказал по этому поводу. 15 октября 1939 года, когда спор с армией относительно наступлении на Западе был в полном разгаре, он записывает в своем дневнике: «Даже если мы, возможно, и действуем на сто процентов вопреки доктрине Генерального штаба, мы выиграем эту войну, потому что у нас лучше армия, лучше вооружение, крепче нервы и решительное руководство, которое знает, к чему оно стремится». Я подобных иллюзий никогда не питал. В отношениях между двумя высшими офицерами штаба оперативного руководства не существовало фундамента в виде взаимного доверия, что позволило бы нам честно обсуждать и таким способом ликвидировать расхождения во взглядах по вопросам войны и мира или по общим направлениям ведения войны, не говоря уж о деликатной теме политики национал-социалистов как в социальном аспекте внутри Германии, так и в общем плане на оккупированных территориях. Осенью 1939 года я сделал еще две попытки повлиять на ход событий, но фактор времени и ограниченная свобода действий, предоставленная начальнику отдела в ОКВ, обрекли обе эти попытки на провал. Любыми средствами, официально и в частном порядке, я пытался уйти из ОКВ и вернуться в войска. Мне еще раз отказали на том основании, что в высшем Генеральном штабе не хватает офицеров; в конце концов осенью 1943 года Гитлер в письменной форме постановил, что на ключевых постах в личном составе штабов не должно быть впредь никаких изменений. Это касалось приблизительно двадцати офицеров ОКВ, ОКХ и ОКЛ, в основном в генеральском звании; им дали понять, что они должны довольствоваться тем, что служили в войсках в Первую мировую войну. Истинной причиной появления такого приказа Гитлера была, возможно, не просто все возрастающая «неприязнь к новым лицам», а боязнь покушения на его жизнь. Только после 20 июля 1944 года у этих офицеров появилась хоть какая-то надежда перейти на другую службу, если только перемена места не приводила их в госпиталь, военный трибунал или на виселицу. В известном упреке, что многие штабные офицеры высшего эшелона стали «штабными крысами», есть доля правды, но едва ли было бы справедливо отнести это к тем, о ком я здесь говорю.

В период между кампаниями в Польше и во Франции никакого прогресса в устранении неопределенности относительно положения ставки Верховного командования и ее обязанностей внутри структуры вермахта достигнуто не было; эти вопросы оставались так же далеки от решения, как и в предвоенные годы. Несомненно, генерал Йодль понимал, что его концепция ОКВ как гитлеровского военного «действующего штаба» полностью оправдана тем, что с начала войны диктатор посвящал большую часть своего времени военным делам, и это демонстрировал факт появления его теперь, как правило, в форме военного образца. Кроме того, всем было ясно видно, что теперь старшие офицеры ОКВ оказались максимально приближены к нему. С другой стороны, такое представление о «действующем штабе» только поощряло склонность Гитлера использовать его, даже в военное время, в качестве своей военной канцелярии, своего рода переговорной трубы, фактически машины, которая составляет проекты приказов и следит за их исполнением. Он считал, что имеет право отдавать приказы в военной сфере так же, как и во всех остальных. Возможно, наиболее яркой иллюстрацией этих странных отношений является то, что в дневниковых записях Йодля того периода едва ли найдешь хотя бы одну за те дни, когда Гитлер по каким-то причинам не появлялся на ежедневном инструктаже.

В этих условиях остальным офицерам штаба оперативного руководства ОКВ, которые не были столь явно зачарованы Верховным главнокомандующим и для которых я, как шеф отдела «Л», был самым старшим начальником, следовало осознать, что их прямой и самой неотложной задачей является укрепление организации и повышение статуса штаба ОКВ, для того чтобы он способен был удовлетворять возрастающим требованиям военного времени. Этого не произошло, и надо признать, что подобную несостоятельность нельзя сваливать ни на разногласия и трения внутри штаба, ни на продолжавшееся противостояние главнокомандований трех видов вооруженных сил. Оглядываясь назад, можно найти некое оправдание в том, что все последующие предложения по оздоровлению обстановки ни к чему не привели из-за абсолютно негативной позиции Йодля.

Таким образом, в период развертывания верховной ставки и думать забыли об организационных планах середины тридцатых годов, в которых зримо просматривалось создание настоящего, действенного Генерального штаба вермахта. Вместо этого обязанности высшего штаба вермахта, круг которых оставался неясным, возникали «на данный случай» без четкого руководства и контроля.

Яркой иллюстрацией к создавшейся ситуации стал упомянутый выше факт, что именно Гитлер, один и без посторонней помощи, принимал решение о начале наступления на западе и определял общие направления предстоявшей операции. Более того, весь последующий порядок действий не был тем, что называется «обычной работой военного штаба». Йодль довольно подробно изложил эту сторону вопроса в своих показаниях перед Международным военным трибуналом, сказав, что «главнокомандующий, в данном случае лично Гитлер, получал данные для выработки решения, карты, сведения о численности личного состава наших вооруженных сил и сил противника, а также разведданные о противнике». На самом деле порядок действий Гитлера был прямо противоположным. Его приказ о начале наступления на западе базировался в первую очередь на собственной интуитивной оценке противника и полностью игнорировал тот факт, что, как только военные действия выйдут за пределы Польши, его свобода действий в политических и военных вопросах будет ограничена. Что касается последующих его решений, в частности нападение на Россию, объявление войны Соединенным Штатам и, не менее важное, давление на Италию по поводу ее вступления в войну, то он буквально находился под гипнозом собственных представлений о политической ситуации и не брал в расчет военные последствия. Это было искаженное приложение классического принципа «дипломатия управляет стратегией». Он имел доступ к исчерпывающим статистическим данным по вооружению иностранных государств, их фортификационным сооружениям, численности личного состава флота и авиации; в общих чертах он был знаком с военной географией. Но все эти факторы суммировались в его голове так, что он принимал желаемое за действительное и, запрашивая затем конкретные военные данные и развединформацию, учитывал их лишь в той степени, в которой они подтверждали уже сформировавшуюся у него оценку. Все остальное, как правило, отбрасывалось и приписывалось «пораженческим настроениям Генерального штаба».

9 октября 1939 года Гитлер написал обширную памятную записку, полностью продукт его собственного творчества, где попытался оправдать свои планы и указания о начале наступательных действий на западе, против которых, как он знал, сильно возражала армия. Йодль заявил в Нюрнберге: «Она была продиктована самим фюрером слово в слово и написана за две ночи». На этом этапе работа штаба оперативного руководства ОКВ состояла в том, чтобы облечь планы и пожелания Гитлера в форму директивы, которая появилась в тот же день под № 6. В ней было восемь коротких параграфов, последний из которых гласил: «Я требую, чтобы главнокомандующие в кратчайший срок представили мне [Гитлеру] свои подробные планы, основывающиеся на данной директиве, и постоянно информировали меня о ходе дел через ОКВ».

Такая формулировка стала обычной для последующих аналогичных директив. Тот, кто несведущ в военных делах, вряд ли заметит, что за ней скрывается одно важное обстоятельство. Разработать реальный план расстановки сил и план военных действий на первом этапе, то есть фактически боевой приказ, должен был именно Генеральный штаб армии, тогда как другие виды вооруженных сил, в частности ВВС, должны были определиться с основными направлениями для собственных детальных планов действий. Штаб оперативного руководства ОКВ не в состоянии был планировать операции. До осени 1944 года не найти ни одного примера, когда бы он этим занимался, хотя, как ни странно, генерал Йодль в показаниях Нюрнбергскому трибуналу заявлял обратное; вероятно, он не упускал из виду военных историков [42]42
  Единственным исключением были «специальные приготовления» для Дании и Норвегии, но опять-таки с некоторыми оговорками.


[Закрыть]. Подготовительные этапы кампании на западе можно подробно проанализировать на основе выборочных документальных свидетельств. Они достаточно ясно показывают, что генеральные направления так называемой операции начали всплывать только тогда, когда вышел оперативный приказ для сухопутных сил, а директива ОКВ представляла собой не более чем общие указания. Доказательства этому можно найти в фактах, приводимых ниже.

21 октября Кейтель представил Гитлеру «Цели сухопутных сил в операции «Желтый план» (наступление на западе). За два дня до этого они поступили в ОКВ через отдел «Л» из Генерального штаба сухопутных войск в виде проекта оперативного приказа. (В данном случае главнокомандующий сухопутными силами оставил за начальником штаба ОКВ право представить доклад по «сугубо армейским делам»; такого не случалось прежде и больше ни разу не повторилось.) Таким способом он выразил несогласие с основной директивой, уже разосланной Гитлером.

Йодль сам подготовил схематическую карту, отражавшую расстановку сил, включая и ВВС; но она была согласована между штабами армии и ВВС без какого бы то ни было участия ОКВ. Гитлер внес свои замечания и добавил несколько дополнительных требований [43]43
  Дневник Йодля, 21 октября 1939 г.


[Закрыть]. На следующий день Кейтель и Йодль выехали вместе в Цоссен, чтобы проинформировать Гальдера о замечаниях и дополнительных требованиях Гитлера [44]44
  Там же, 22 октября 1939 г.


[Закрыть].

После дальнейших длительных дебатов Гитлера со старшими офицерами ОКВ, с одной стороны, и главнокомандующим сухопутными силами и его начальником штаба – с другой – 29 октября вышел обновленный оперативный приказ для сухопутных войск.

Он был заверен подписью как приказ по вермахту директивой № 8 по ведению войны, разосланной ОКВ 20 ноября 1939 года. В нее вошли дополнительные пункты, которые потребовал включить Гитлер [45]45
  Предложения отдельных видов вооруженных сил, послужившие основой для директивы № 7, были изданы ОКВ 18 октября 1939 г. В них были заложены основные направления стратегии на начало нашего наступления или в случае нападения противника.


[Закрыть].

Аналогичную процедуру прошли оперативный приказ по сухопутным войскам № 3 от 30 января 1940 года и, наконец, приказ № 4 от 24 февраля 1940 года, по которому в мае в конце концов это нападение и состоялось. Стоит отметить, что Гитлер принимал активное участие в переделке собственного первоначального плана в тот, что привел в итоге к успеху Французской кампании, – так называемый план Манштейна. Однако Йодль выступал против него до самого последнего момента. Поэтому единственным вкладом ОКВ в разработку плана боевых действий на западе были дискуссии, которые велись практически ежедневно между Гитлером, Кейтелем и Йодлем. Результаты этих дискуссий передавали всем заинтересованным службам, когда устно, когда письменно, либо сами эти генералы, либо по их указанию офицеры отдела «Л». Такой порядок существовал и в отношении так называемых «спецопераций», планы которых рождались в неуемном мозгу Гитлера в огромном количестве и в разнообразных формах; это могли быть внезапные удары штурмовых подразделений саперов на планерах и небольших парашютных подразделений с целью захвата важных мостов и фортификационных сооружений на границе в начале наступательных действий на западе, с тем чтобы главные передвижения войск происходили быстро и гладко. Штаб оперативного руководства ОКВ был также «официальным каналом», по которому прошли в течение двух месяцев, начиная с 7 ноября 1939 года с интервалами от двух до семи дней, один за другим тринадцать приказов, в которых то назначалась, то откладывалась дата начала наступления. И наконец, было еще несколько инструкций – творения в определенной степени более чем оригинальные для ОКВ: например, «Общие инструкции по введению в заблуждение противника относительно наших намерений, а также «график», датированный 20 февраля 1940 года, где, как и прежде, были перечислены решения, которые должен принять Гитлер в соответствии с теми планами и целями, которые уже им одобрены, с указанием самого крайнего срока, в зависимости от фактора времени, объекта и возможностей введения в заблуждение.

На долю ОКВ выпал также ряд ответственных заданий, главным образом организационных. Они состояли в основном из подключения всех людских и материальных ресурсов рейха с целью заткнуть многочисленные бреши в снабжении и собрать необходимые запасы для обеспечения фронта. Надо было также разработать вместе с компетентными органами рейха и систематизировать основные принципы управления на оккупированных территориях. Этим занимались в первую очередь две рабочие группы отдела «Л» (организационная и административная). Одновременно Йодль использовал два других отдела штаба для выполнения множества заданий, таких, как организация связи для верховной ставки и подготовка для ведения пропаганды в ходе наступления.

Кроме дел, непосредственно связанных с наступлением на западе, ОКВ занималось также подготовкой директив по ведению боевых действий против торговых судов противника на море; эти директивы основывались исключительно на планах и предложениях ОКМ и ОКЛ. Усилия ОКВ были направлены главным образом на то, чтобы обеспечить эффективное сосредоточение ограниченных средств обоих видов вооруженных сил для поражения самых важных целей; однако эти усилия, как правило, никогда не шли вразрез ни с одним особым требованием ВВС и их главнокомандующего Геринга.

В этот период развертывания ставки все силы штаба оперативного руководства уходили на придание формы и выразительности пожеланиям Гитлера по поводу предстоящего наступления на западе. В результате штаб не мог заглядывать в военно-политическое и стратегическое будущее или анализировать вероятное развитие военных действий в перспективе и, таким образом, выработать основу «военного плана» хотя бы на потом. Это подтверждается тем фактом, что мы почти полностью упустили из виду Средиземноморский театр военных действий, и, когда кампания на западе уже через шесть недель подошла к успешному завершению, у верховной ставки не было планов дальнейших операций, и никакая подготовительная работа к ним не велась. Видя, как развиваются военные действия, и имея соответствующее указание начальника штаба оперативного руководства, высший штаб вермахта получил бы великолепную возможность вернуться к тем задачам, для которых он был задуман. Это позволило бы ему чего-то добиться и, соответственно, упрочило бы его положение; с военной точки зрения это составило бы весьма желательный противовес длительному использованию штаба не по назначению, а в качестве канцелярии Верховного главнокомандующего и, возможно, даже позволило бы ему оказывать определенное влияние на спорные решения фюрера; укрепилось бы и положение штаба по отношению к главнокомандованию трех видов вооруженных сил. А в действительности вышло так, что в результате постоянного вмешательства Гитлера в военные приготовления, а позднее в проведение боевых действий он продолжал терять всякое уважение. Наконец, если бы штаб использовали именно таким образом, то генерал Йодль неизбежно оказался бы в тесном контакте с начальниками штабов трех видов вооруженных сил, что в ходе войны полностью игнорировалось или, во всяком случае, не стало принятой нормой.