Текст книги "Айвенго (с иллюстрациями)"
Автор книги: Вальтер Скотт
Жанр:
Исторические приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 33 страниц)
Глава XXXVI
Я не мошенник. Все живут притворством.
Благодаря притворству нищий жив,
А у придворного есть чин и земли.
С притворством воинство и духовенство
Равно знакомы. Все с ним неразлучны;
Ведь в церкви,в лагере и в государстве
Добиться ничего нельзя одной
Правдивостью. На этом мир стоит.
Старинная пьеса
Альберт Мальвуазен, настоятель, или, на языке ордена, прецептор, обители Темплстоу, был родным братом уже известного нам Филиппа Мальвуазена. Подобно своему брату, он был в большой дружбе с Брианом де Буагильбером.
Среди развратных и безнравственных людей,которых немало числилось в ордене Храма, Альберт из Темплстоу по праву занимал одно из первых мест, но, в отличие от смелого Буагильбера, он умел скрывать свои пороки и честолюбивые замыслы под личиной лицемерного благочестия и пылкого фанатизма,к которому в душе питал презрение. Если бы гроссмейстер не приехал так неожиданно, он не нашёл бы в Темплстоу никаких упущений. Но даже и теперь, когда его застали врасплох,Альберт Мальвуазен так подобострастно и с таким сокрушением выслушал упрёки своего взыскательного начальника и так усердно принялся водворять аскетическое благочестие в своей обители, где ещё накануне царила полная распущенность, что Лука Бомануар возымел теперь гораздо более высокое мнение о нравственности местного прецептора, чем в первые дни по приезде.
Но благоприятное мнение гроссмейстера резко изменилось,когда он узнал, что Альберт Мальвуазен принял в стены своей обители пленную еврейку, по всей вероятности находившуюся в любовной связи с одним из братьев ордена. И когда Альберт явился на зов, гроссмейстер встретил его с необычайной суровостью.
– В здешней обители ордена рыцарей святого Храма,-строго сказал Бомануар, – находится женщина еврейского племени, привезённая сюда одним из наших братьев во Христе и водворённая здесь с вашего разрешения, сэр прецептор.
Альберт Мальвуазен был крайне смущён. Злосчастная Ревекка была помещена в одной из самых отдалённых, потайных частей здания. Были приняты всевозможные меры предосторожности, дабы её присутствие осталось неизвестным. Во взгляде гроссмейстера прецептор прочёл гибель и себе и Буагильберу, в случае если он не сумеет предотвратить надвинувшуюся бурю.
– Что же вы молчите?– продолжал гроссмейстер.
– Дозволяется ли мне отвечать?– произнёс Мальвуазен тоном глубочайшего смирения,хотя,в сущности,своим вопросом хотел только выиграть время, чтобы собраться с мыслями.
– Говори, я разрешаю, – сказал гроссмейстер. – Отвечай, знаешь ли ты главу нашего святого устава: О рыцарях храма в Святом городе, которые ради услаждения плоти общаются с злосчастными женщинами
– Конечно, высокопреподобный отец,– отвечал прецептор.– Как бы я мог достигнуть столь высокой степени в нашем ордене, если бы не знал важнейших статей его устава?
– Ещё раз спрашиваю тебя, как могло случиться, что ты позволил осквернить священные стены сей обители, допустив, чтобы один из братьев привёз сюда любовницу, да ещё колдунью?
– Колдунью?– повторил Альберт Мальвуазен.– Силы небесные да будут с нами!
– Да, да, брат, колдунью,– строго произнёс гроссмейстер. – Именно так. Посмеешь ли ты отрицать, что эта Ревекка, дочь подлого ростовщика Исаака из Йорка и ученица гнусной колдуньи Мириам, об этом даже подумать стыдно, в настоящую минуту находится в стенах твоей прецептории?
– Благодаря вашей мудрости,преподобный отец,– сказал прецептор,– тёмная завеса спала с глаз моих. Я никак не мог понять, почему такой доблестный рыцарь, как Бриан де Буагильбер, мог так увлечься прелестями этой женщины. Я принял её в обитель с той целью,чтобы помешать их дальнейшему сближению, ибо в противном случае наш храбрый и почтенный брат во Христе подвергался опасности впасть в великий грех.
– Стало быть, до сих пор между ними не было ничего такого, что было бы нарушением обетов?– спросил гроссмейстер.
– Как, под нашим кровом!– с ужасом произнёс прецептор,осеняя себя крестным знамением.– Сохрани нас, святая Магдалина и десять тысяч праведных дев! Нет! Если я и погрешил, приняв её в нашу обитель, то лишь потому, что надеялся искоренить безрассудную привязанность нашего брата к этой еврейке.Его страсть к ней казалась мне до того странной и противоестественной, что я мог приписать её только припадку умопомешательства, и думал,что легче излечить его состраданием,нежели попрёками. Но раз ваша высокочтимая мудрость обнаружила, что эта распутная еврейка занимается колдовством,быть может,этим и объясняется его непонятное и безумное увлечение.
– Так и есть! Так и есть!– воскликнул Бомануар.– Вот видишь, брат Конрад, как опасно бывает поддаваться лукавым ухищрениям сатаны. Смотришь на женщину только для того,чтобы усладить своё зрение и полюбоваться тем,что называется её красотой, а извечный враг, лев рыкающий, и овладевает нами в это время. А какой-нибудь талисман или иное волхвование довершает дело, начатое от праздности и по легкомыслию. Весьма возможно, что в настоящем случае брат Бриан заслуживает скорее жалости,чем строгой кары, более нуждается в поддержке, нежели в наказании лозою,и наши увещания и молитвы отвратят его от этого безумия и вернут заблудшего в ряды братии.
– Было бы достойно сожаления,– сказал Конрад Монт-Фитчет,– если бы орден потерял одного из лучших воинов именно тогда, когда наша святая община особенно нуждается в помощи своих сынов. Бриан де Буагильбер собственноручно уничтожил до трехсот сарацин.
– Кровь этих окаянных псов,-сказал гроссмейстер,– будет угодным и приятным приношением святым и ангелам, которых эти собаки поносили. С благостной помощью святых мы постараемся рассеять чары,в сетях которых запутался наш брат.Он расторгнет узы этой новой Далилы, как древний Самсон разорвал верёвки,которыми связали его филистимляне, и опять будет умерщвлять полчища неверных.Что же касается гнусной волшебницы,околдовавшей рыцаря святого Храма, то её, несомненно, следует предать смертной казни.
– Но английские законы…– начал было прецептор,обрадованный тем,что так удачно отвратил гнев гроссмейстера от себя и Буагильбера,но всё же опасаясь, как бы Бомануар не зашёл слишком далеко.
– Английские законы,– прервал его гроссмейстер,– дозволяют и предписывают каждому судье чинить суд и расправу в пределах, на которые простирается его правосудие. Всякий барон имеет право задержать, судить и приговорить к казни колдунью,которая была обнаружена в его владениях. Так неужели же гроссмейстеру ордена храмовников откажут в этом праве в пределах одной из прецепторий его ордена? Нет! Мы будем её судить и осудим.Колдунья исчезнет с лица земли,и бог простит причинённое ею зло.Приготовьте большой зал для суда над колдуньей.
Альберт Мальвуазен поклонился и вышел, но, прежде чем распорядиться приготовить зал для суда, он отправился искать Бриана де Буагильбера, чтобы сообщить ему о вероятном исходе дела.
Он застал Бриана в бешенстве от отпора,который он снова только что получил от прекрасной еврейки.
– Какое безрассудство!– воскликнул он.– Какая неблагодарность отвергать человека, который среди потоков крови и пламени рисковал собственной жизнью ради её спасения! Клянусь богом, Мальвуазен, пока я искал её, вокруг меня валились и трещали горящие потолки и перекладины. Я служил мишенью для сотен стрел;они стучали о мой панцирь,точно град об оконные ставни,но, не заботясь о себе,я прикрывал моим щитом её. Всё это претерпел я ради неё; а теперь эта своенравная девушка меня же упрекает, зачем я не дал ей там погибнуть, и не только не выказывает никакой признательности, но не даёт ни малейшей надежды на взаимность. Словно бес, наградивший её племя упорством, собрал все свои силы и вселился в неё одну.
– А по-моему, вы оба одержимы дьяволом,– сказал прецептор.– Сколько раз я вам советовал соблюдать осторожность, если не воздержание! Не я ли вам повторял,что на свете многое множество христианских девиц, которые сочтут грехом для себя отказать такому храброму рыцарю le don cTamoureux merci? Так нет же, вам непременно понадобилось обратить вашу привязанность на эту упрямую и своенравную еврейку! Я начинаю думать, что старый Лука Бомануар прав в своём предположении, что она вас околдовала.
– Лука Бомануар!– воскликнул Буагильбер с укоризной.– Так-то ты соблюдаешь предосторожности, Мальвуазен! Как же ты мог допустить, чтобы этот выживший из ума сумасброд узнал о присутствии Ревекки в прецептории?
– А что же мне было делать?– сказал прецептор.– Я не пренебрегал ни одной мелочью,чтобы сохранить дело в тайне,но кто-то пронюхал и донёс,а кто донёс, сам чёрт или кто другой, про то известно только чёрту. Но я, как умел, постарался выгородить тебя.Ты не пострадаешь. Лишь бы ты отрёкся от Ревекки. Тебя жалеют… считают тебя жертвою волхвования; а она колдунья и должна за это понести кару.
– Ну нет, клянусь богом, я этого не допущу!– сказал Буагильбер.
– А я клянусь богом,что так должно быть и так будет!– сказал Мальвуазен. – Ни ты, ни кто другой не в силах её спасти. Лука Бомануар заранее решил, что казнь еврейки послужит очистительной жертвой за все любовные грехи рыцарей Храма. А тебе известно, какова его власть, и он, конечно, воспользуется ею для осуществления столь премудрого и благочестивого намерения.
– Наши потомки никогда не поверят, чтобы могло существовать такое бессмысленное изуверство!– воскликнул Буагильбер, в волнении расхаживая взад и вперёд по комнате.
– Чему они поверят или не поверят,я не знаю,– спокойно сказал Мальвуазен, – но я отлично знаю, что в наше время и духовенство и миряне, по крайности девяносто девять человек на каждую сотню, провозгласят аминь на решение нашего гроссмейстера.
– Знаешь,что я придумал?– сказал Буагильбер.– Ты ведь мне друг, Альберт, помоги мне. Устрой так, чтобы она могла бежать. А я увезу её куда-нибудь подальше, в безопасное и потаённое место.
– Не могу, если бы и хотел,– возразил прецептор.– Весь дом полон прислужниками гроссмейстера или его приверженцами.Притом,откровенно говоря, я не хотел бы впутываться в эту историю, даже имея надежду выйти сухим из воды.Я уже довольно рисковал для тебя, и мне вовсе нет охоты заслужить понижение в должности или даже потерять место прецептора из-за прекрасных глаз какой-то еврейки. Послушайся моего совета: брось эту погоню за дикими гусями и направь своего сокола на какую-нибудь другую дичь. Подумай, Буагильбер: твоё теперешнее положение, твоё будущее– всё зависит от того места, какое ты занимаешь в ордене. Если ты заупрямишься и не откажешься от своей страсти к этой Ревекке, помни, что ты тем самым дашь право Бомануару исключить тебя из ордена. Бомануар, конечно, не упустит такого случая. Он ревниво охраняет верховный жезл в своей старческой руке и очень хорошо знает, что ты стремишься получить этот жезл. Он тебя погубит непременно, особенно если ты ему доставишь такой прекрасный предлог, как заступничество за еврейскую колдунью. Лучше уступи ему на этот раз, потому что помешать ты всё равно не можешь. Вот когда его жезл перейдёт в твои собственные твёрдые руки, тогда можешь сколько угодно ласкать иудейских девиц или сжигать их на костре– как тебе заблагорассудится.
– Мальвуазен,– сказал Буагильбер,– какой же ты хладнокровный…
– …друг,– подсказал прецептор, поспешно прерывая его фразу из опасения, чтобы Буагильбер не сказал чего-нибудь похуже. – Да, я хладнокровный друг, а потому и могу подать тебе разумный совет.Ещё раз повторяю,что спасти Ревекку невозможно. Ещё раз говорю тебе, что ты и себя погубишь вместе с ней. Иди лучше, покайся гроссмейстеру: припади к его ногам и скажи ему…
– Только не к его ногам! Нет, я просто пойду к старому ханже и выскажу…
– Ну хорошо,– продолжал Мальвуазен спокойно,– объяви ему, что ты страстно любишь эту пленную еврейку. Чем больше ты будешь распространяться о своей пламенной страсти, тем скорее он поспешит положить ей конец, казнив твою прелестную чародейку. Между тем, сознавшись в нарушении обетов, не жди уж никакой пощады со стороны братии;тогда тебе придётся променять то могущество и высокое положение, на которые ты надеешься в будущем, на судьбу наёмного воина, участвующего в мелких столкновениях между Фландрией и Бургундией.
– Ты говоришь правду, Мальвуазен,– сказал Бриан де Буагильбер после минутного размышления.– Я не дам старому изуверу такого сильного оружия против себя.Ревекка не заслужила того, чтобы из-за неё я жертвовал своей честью и будущим.Я отрекусь от неё.Да,я её предоставлю на волю судьбы, если только…
– Не ставь никаких условий,раз ты уже принял такое разумное решение,– сказал Мальвуазен.– Что такое женщина,как не игрушка, забавляющая нас в часы досуга? Настоящая цель жизни– в удовлетворении честолюбия. Пускай погибают сотни таких хрупких существ,как эта еврейка,лишь бы ты смело двигался вперёд на пути к славе и почестям… Ну, а теперь я покину тебя: не следует, чтобы нас видели за дружеской беседой. Пойду распорядиться, чтобы приготовили зал к предстоящему судилищу.
– Как!– воскликнул Буагильбер.– Так скоро!
– О да,– отвечал прецептор,– суд всегда совершается очень быстро, если судья заранее вынес приговор.
Оставшись один, Буагильбер прошептал:
– Дорого ты обойдёшься мне,Ревекка! Но почему я не в силах покинуть тебя, как советует этот бездушный лицемер? Я сделаю ещё одно усилие ради твоего спасения.Но берегись! Если ты опять отвергнешь меня, моё мщение будет так же сильно, как и моя любовь. Буагильбер не может жертвовать своей жизнью и честью, если ему платят за это только попрёками и презрением.
Прецептор едва успел отдать необходимые приказания,как к нему пришёл Конрад Монт-Фитчет и заявил, что гроссмейстер предполагает немедленно судить еврейку по обвинению в колдовстве.
– Это обвинение, несомненно, не соответствует действительности,– сказал прецептор.– Мало ли у нас врачей из евреев,и никто не считает их колдунами, хотя они и достигают удивительных успехов в деле исцеления больных.
– Гроссмейстер другого мнения,– сказал Монт-Фитчет.– Вот что, Альберт, я с тобой буду вполне откровенен. Колдунья она или нет, всё равно: пусть лучше погибнет какая-то еврейка,чем допустить, чтобы Бриан де Буагильбер погиб для нашего дела или чтобы наш орден был потрясён внутренними раздорами. Ты знаешь,какого он знатного происхождения и как прославился в битвах.Знаешь, с каким почтением относятся к нему многие из братии.Но всё это не поможет,если гроссмейстер усмотрит в нём не жертву,а сообщника этой еврейки. Даже если бы она воплощала в себе души всех двенадцати колен своего племени, и то лучше, чтобы она одна пострадала, чем вместе с ней погиб бы и Буагильбер.
– Я только сейчас убеждал его отказаться от неё,-сказал Мальвуазен.-Однако имеются ли улики, чтобы осудить эту Ревекку за колдовство? Быть может, гроссмейстер ещё изменит своё намерение, когда убедится, что доказательства слишком шатки.
– Нужно подкрепить их, Альберт,– возразил Монт-Фитчет.– Нужно найти подтверждения… Понимаешь?
– Понимаю,-ответил прецептор.-Я сам готов всеми мерами служить преуспеянию нашего ордена. Но у нас так мало времени! Где же мы найдём подходящих свидетелей?
– Мальвуазен,я тебе говорю, что их необходимо найти,– повторил Конрад.-Это послужит на пользу и ордену и тебе самому. Здешняя обитель Темплстоу – небогатая прецептория.Обитель по имени «Божий дом» вдвое богаче. Тебе известно,что я пользуюсь некоторым влиянием на нашего старого владыку. Отыщи людей, нужных для этого дела, и ты будешь прецептором «Божьего дома» в плодородной области Кента. Что ты на это скажешь?
– Видишь ли,– сказал Мальвуазен,– в числе слуг, прибывших сюда вместе с Буагильбером,есть два молодца, которых я давно знаю. Они прежде служили у моего брата,Филиппа де Мальвуазена,а от него перешли на службу к барону Фрон де Бефу. Быть может, им известно что-нибудь о колдовстве этой женщины.
– Так иди скорее,отыщи их.И слушай,Альберт: если несколько золотых освежат их память, ты денег не жалей.
– Они за один цехин готовы будут присягнуть,что у них родная мать– колдунья, – сказал прецептор.
– Так поторопись,– сказал Монт-Фитчет,– в полдень надо приступить к делу. С тех пор как наш владыка присудил к сожжению Амета Альфаги, мусульманина, который крестился, а потом опять перешёл в ислам, я ни разу ещё не видел его таким деятельным.
Тяжёлый колокол на башне замка пробил полдень, когда Ревекка услышала шаги на потайной лестнице,которая вела к месту её заключения.Судя по топоту, было ясно, что поднимаются несколько человек, и это обстоятельство обрадовало её, так как она больше всего боялась посещений свирепого и страстного Буагильбера. Дверь отворилась, и Конрад Монт-Фитчет и прецептор Мальвуазен вошли в комнату в сопровождении стражи в чёрном одеянии и с алебардами.
– Дочь проклятого племени, – сказал прецептор, – встань и следуй за нами!
– Куда и зачем? – спросила Ревекка.
– Девица,– отвечал Конрад,– твоё дело не спрашивать,а повиноваться! Однако знай, что тебя ведут в судилище, и ты предстанешь перед лицом гроссмейстера нашего святого ордена, и там ты дашь ответ в своих преступлениях.
– Хвала богу Авраамову,– сказала Ревекка, благоговейно сложив руки.– Один титул судьи, хотя бы враждебного моему племени, подаёт мне надежду на покровительство. Я пойду за вами с величайшей охотой.
Медленным и торжественным шагом спустились они по лестнице, прошли длинную галерею и через двустворчатые двери вступили в обширный зал, где должен был совершиться суд.
Нижняя часть просторного зала была битком набита оруженосцами и йоменами,и Ревекке пришлось пробираться сквозь толпу при содействии прецептора и Монт– Фитчета,а также и сопровождавших её четверых стражей. Проходя к назначенному ей месту с поникшей головой и со скрещёнными на труди руками, Ревекка даже не заметила, как кто-то из толпы сунул ей в руку обрывок пергамента. Она почти бессознательно взяла его и продолжала держать, ни разу не взглянув на него. Однако уверенность, что в этом страшном собрании у неё есть какой-то доброжелатель,придала ей смелости оглядеться. И она увидела картину, которую мы попытаемся описать в следующей главе.
Глава XXXVII
Жесток закон, что запрещает горе
И о людском не даст грустить позоре;
Жесток закон, что запрещает смех
При виде милых, радостных утех;
Жесток закон: людей карая строго,
Тирана власть зовёт он властью бога.
«Средневековье»
Трибунал, перед которым должна была предстать несчастная и ни в чём не повинная Ревекка,помещался на помосте огромного зала, который мы уже описывали как почётное место,занимаемое хозяевами и самыми уважаемыми гостями, и был обычною принадлежностью каждого старинного дома.
На этом помосте на высоком кресле, прямо перед подсудимой, восседал гроссмейстер ордена храмовников в пышном белом одеянии; в руке он держал посох, символ священной власти, увенчанный крестом ордена. У ног его стоял стол, за которым сидели два капеллана, на обязанности которых лежало вести протокол процесса.Их чёрные одеяния,бритые макушки и смиренный вид составляли прямую противоположность воинственному виду присутствовавших рыцарей– как постоянных обитателей прецептории, так и приехавших приветствовать своего гроссмейстера. Четверо прецепторов занимали места позади кресла гроссмейстера и на некотором от него расстоянии; ещё дальше, на таком же расстоянии от прецепторов, на простых скамьях, сидели рядовые члены ордена, а за ними на том же возвышении стояли оруженосцы в белоснежных одеяниях.
Картина была чрезвычайно торжественной; в присутствии гроссмейстера рыцари старались изобразить на своих лицах, обычно выражавших воинскую отвагу, важность, которая подобает людям духовного звания.
По всему залу стояла стража, вооружённая бердышами, и толпилось множество народа,собравшегося поглазеть на гроссмейстера и на колдунью-еврейку. Впрочем, большинство зрителей принадлежало к обитателям Темплстоу и потому носило чёрные одежды.Соседним крестьянам также был открыт доступ в зал суда. Бомануар желал, чтобы как можно больше народу присутствовало при столь назидательном зрелище.Большие голубые глаза гроссмейстера блестели,и на лице его отражалось сознание важности принятой на себя роли.
Заседание открылось пением псалма, в котором принял участие Бомануар, присоединив свой глубокий, звучный голос, не потерявший силы, несмотря на преклонный возраст. Раздались торжественные звуки «Придите, вознесём хвалы господу». Этот псалом храмовники часто пели, вступая в битву с земными врагами, и Лука Бомануар счёл его наиболее уместным в данном случае, так как был уверен, что ополчается против духа тьмы и непременно восторжествует над ним. Сотни мужских голосов, привычных к стройному пению хоралов, вознеслись под своды и рокотали среди арок, создавая приятный и торжественный поток звуков, напоминающих грохот мощного водопада.
Когда пение смолкло, гроссмейстер медленно обвёл глазами всё собрание и заметил,что место одного из прецепторов было свободно.Место это принадлежало Бриану де Буагильберу, покинувшему его и стоявшему около одной из скамей, занятых рыцарями.Левой рукой он приподнял свой плащ, словно желая скрыть лицо,в правой держал меч, задумчиво рисуя его остриём какие-то знаки на дубовом полу.
– Несчастный,– проговорил вполголоса гроссмейстер, удостоив его сострадательного взгляда.-Замечаешь,Конрад,как он страдает от нашего святого дела? Вот до чего при содействии нечистой силы может довести храброго и почтенного воина легкомысленный взгляд женщины!Видишь,он не в силах смотреть на нас. И на неё не в силах взглянуть. Как знать, не бес ли его мучит в эту минуту, что он с таким упорством выводит на полу эти кабалистические знаки? Не замышляет ли он покушение на нашу жизнь и на спасение души нашей? Но нам не страшны дьявольские козни, и мы не боимся врага рода человеческого! Пусть лев будет всегда поражаем!
Эти замечания,произнесённые шёпотом,были обращены к одному лишь наперснику владыки– Конраду Монт-Фитчету. Затем гроссмейстер возвысил голос и обратился ко всему собранию:
– Преподобные и храбрые мужи, рыцари, прецепторы, друзья нашего святого ордена, братья и дети мои! И вы также, родовитые и благочестивые оруженосцы, соискатели честного креста! Также и вы, наши братья во Христе, люди всякого звания!Да будет известно вам, что не по недостатку личной нашей власти созвали мы настоящее собрание, ибо я,смиренный раб божий, силою сего вручённого мне жезла облечён правом чинить суд и расправу во всём,касающемся блага нашего святого ордена.Преподобный отец наш святой Бернард, составивший устав нашей рыцарской и святой общины, упомянул в пятьдесят девятой главе оного, что братья могут собираться на совет не иначе, как по воле и приказанию своего настоятеля,а нам и другим достойным отцам,предшественникам нашим в сём священном сане,предоставил судить,по какому поводу,в какое время и в каком месте должен собираться капитул нашего ордена. При этом вменяется нам в обязанность выслушать мнение братии,но поступить согласно собственному убеждению. Однако когда бешеный волк забрался в стадо и унёс одного ягнёнка, добрый пастырь обязан созвать всех своих товарищей,дабы они луками и пращами помогали ему истребить врага, согласно всем известной статье нашего устава: «Всемерно и во всякое время предавать льва избиению». А посему призвали мы сюда еврейскую женщину по имени Ревекка, дочь Исаака из Йорка, – женщину, известную своим колдовством и гнусными волхвованиями. Этим колдовством возмутила она кровь и повредила рассудок не простого человека, а рыцаря. Не мирянина, а рыцаря, посвятившего себя служению святого храма, и не рядового рыцаря,а прецептора нашего ордена, старшего по значению и почёту. Собрат наш Бриан де Буагильбер известен не только нам, но и всем здесь присутствующим как храбрый и усердный защитник креста, совершивший множество доблестных подвигов в Святой Земле и многих других святых местах, очистив их от скверны кровью язычников, поносивших их святость. Не менее чем своей храбростью и воинскими заслугами, прославился он среди братии и мудростью своей, так что рыцари нашего ордена привыкли видеть в нём собрата, к которому перейдёт сей жезл,когда господу угодно будет избавить нас от тягости владеть им. Когда же мы услышали,что этот благородный рыцарь внезапно изменил уставу нашего Храма и, вопреки произнесённым обетам,невзирая на товарищей,презрев открывающуюся ему будущность,связался с еврейской девицей, рисковал ради неё собственной жизнью и,наконец,привёз её и водворил в одну из прецепторий нашего ордена, – чему мы могли приписать всё это,как не дьявольскому наваждению или волшебным чарам?Если бы мы могли думать иначе,ни высокий сан его, ни личная доблесть, ни его слава не помешали бы нам подвергнуть его строгому наказанию, дабы искоренить зло. Ибо в этой прискорбной истории мы находили целый ряд преступлений против нашего святого устава. Во-первых, рыцарь действовал самовольно, в противность главе тридцать третьей: «Что никто не должен входить по своей воле». Во-вторых, вступил в сношения с особой, отлучённой от церкви, а в главе пятьдесят седьмой сказано: «Ut fratres поп participent cum excommunicatis»і, следовательно, обрёк себя Anathema Maranatha. В-третьих, он знался с чужеземными женщинами, вопреки главе «Чтобы братья не общались с отлучёнными от церкви». В-четвёртых, не избегал, но есть основание опасаться, что сам просил поцелуи женщины, а этого, согласно последней статье нашего устава «Отлучению и проклятию», есть повод к великому соблазну для воинов святого креста. За все эти богомерзкие прегрешения Бриана де Буагильбера следовало бы исторгнуть из нашего братства, хоть бы он был правой рукой и правым глазом нашего ордена.
Гроссмейстер умолк. По всему собранию прошёл тихий ропот. Иные из молодых людей начинали было посмеиваться,слушая рассуждения гроссмейстера о статье «О необходимости воздержания от поцелуев», но теперь и они присмирели и с замиранием сердца ждали, что он скажет дальше.
– Такова,– сказал гроссмейстер,– была бы тяжёлая кара, которой подлежал рыцарь Храма,если бы нарушил столько важнейших статей нашего устава по собственной воле.Если же с помощью колдовства и волхвований рыцарь подпал под власть сатаны лишь потому,что легкомысленно взглянул на девичью красу,то мы вправе скорее скорбеть о его грехах,нежели карать за них; нам подобает, наложив на него наказание, которое поможет ему очиститься от беззакония, всю тяжесть нашего гнева обратить на суд дьявольский, едва не послуживший к его окончательной гибели.А потому выступайте вперёд все, кто был свидетелями этих деяний,дабы мы могли выяснить,может ли правосудие наше удовлетвориться наказанием нечестивой женщины, или же нам надлежит с сокрушённым сердцем покарать также и нашего брата.
Вызвано было несколько человек, которые показали, что они сами видели, как Буагильбер рисковал своей жизнью,спасая Ревекку из пылающего здания, и каким подвергал себя опасностям, заботясь единственно только о ней. Подробности этого происшествия описывались с теми преувеличениями, которые свойственны простым людям, когда их воображение поражено каким-нибудь необычайным событием. К тому же склонность ко всему чудесному усиливалась здесь приятным сознанием,что их показания доставляют видимое удовольствие важному сановнику. Благодаря этому опасности, которым в действительности подвергался Буагильбер,приобрели в их рассказах чудовищные размеры. Пылкая отвага, проявленная рыцарем ради спасения Ревекки,выходила, судя по этим показаниям, за пределы не только благоразумия, но и величайших подвигов рыцарской преданности.А его почтительное отношение к речам красавицы, жёстким и полным упрёков, изображалось с такими прикрасами, что для человека, прославившегося гордостью и надменным нравом, казалось сверхъестественным.
Затем был вызван прецептор обители Темплстоу, рассказавший о приезде Буагильбера с Ревеккой в прецепторию. Мальвуазен давал показания очень осмотрительно.Казалось, он всячески старается пощадить чувства Буагильбера, однако по временам он вставлял в свой рассказ такие намёки, которые показывали, что он считает рыцаря впавшим в какое-то безумие. С тяжким вздохом прецептор покаялся в том, что сам принял Ревекку и её любовника в свою обитель.
– Всё,что я мог сказать в оправдание моего поступка,– сказал он в заключение,– уже сказано мною на исповеди перед высокопреподобным отцом гроссмейстером. Ему известно, что я сделал это не из дурных побуждений, хотя поступил неправильно. Я с радостью готов подвергнуться любому наказанию, какое ему угодно будет наложить на меня.
– Ты хорошо сказал, брат Альберт,– сказал Бомануар.– Твои побуждения не были дурны,так как ты рассудил за благо остановить заблудшего брата на пути к погибели,но поведение твоё было ошибочно.Ты поступил как человек, который, желая остановить коня, хватает его за стремя, вместо того чтобы поймать за узду.Так можно только повредить себе и не достигнуть цели. Наш благочестивый основатель повелел нам читать «Отче наш» тринадцать раз на заутрене и девять раз за вечерней, а ты читай вдвое против положенного. Храмовнику трижды в неделю дозволяется кушать мясо, но ты постись во все семь дней. Такое послушание назначается тебе на шесть недель,по истечении которых ты и отбудешь срок своего наказания.
С лицемерным видом глубочайшей покорности прецептор Темплстоу поклонился владыке до земли и вернулся на своё место.
– Теперь,братья,– сказал гроссмейстер,– будет уместно углубиться в прошлое этой женщины и проверить, способна ли она колдовать и наводить порчу на людей. Судя по всему, что мы здесь слышали, приходится думать, что заблудший брат наш действовал под влиянием бесовского наваждения и волшебных чар.
Герман Гудольрик был четвёртым из прецепторов, присутствовавших на суде. Трое остальных были Конрад Монт-Фитчет, Альберт Мальвуазен и сам Бриан де Буагильбер.Герман,старый воин,лицо которого покрывали шрамы от мусульманских сабель, пользовался большим почётом и уважением среди своих собратий. Он встал и поклонился гроссмейстеру, который тотчас дозволил ему говорить.
– Я желал бы узнать,высокопреподобный отец,из уст брата нашего,доблестного Бриана де Буагильбера, что он сам думает обо всех этих удивительных обвинениях и о своей злосчастной страсти к этой девице.
– Бриан де Буагильбер,-сказал гроссмейстер,– ты слышал вопрос нашего брата Гудольрика? Повелеваю тебе ответить ему!
Буагильбер повернул голову в сторону гроссмейстера, но продолжал безмолвствовать.
– Он одержим бесом молчания,– сказал гроссмейстер,– Сгинь, сатана! Говори, Бриан де Буагильбер, заклинаю тебя крестом, этим символом нашего святого ордена!