Текст книги "Айвенго (с иллюстрациями)"

Автор книги: Вальтер Скотт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 33 страниц)

Глава XIII

«Пусть каждый,кто искусством знаменит,

Ко мне приблизится, – сказал Атрид, -

Пускай ко мне героя подойдут,

Которым строгий ваш не страшен суд,

И тучного быка получит тот,

Кто всех стрелков уменьем превзойдёт».

«Илиада»

Как только было произнесено имя Айвенго, оно стало передаваться из уст в уста со всею быстротой, какую могло сообщить усердие одних и любопытство других.Очень скоро оно достигло слуха принца Джона,лицо его омрачилось,когда он услышал эту новость,затем,оглянувшись вокруг, сказал с пренебрежительным видом:

– Что вы думаете, господа, а в особенности вы, сэр приор, о рассуждениях учёных относительно не зависящих от нас симпатий и антипатий? Недаром я сразу почувствовал неприязнь к этому молодцу, хотя и не подозревал, что под его доспехами скрывается любимчик моего брата.

– Фрон де Беф, пожалуй, должен будет возвратить своё поместье Айвенго, – сказал де Браси,который,с честью выполнил свои обязанности на турнире, успел снять щит и шлем и присоединился к свите принца.

– Да,– молвил Вальдемар Фиц-Урс,– этот воин, вероятно, потребует обратно замок и поместье, пожалованные ему Ричардом, а потом благодаря великодушию вашего высочества перешедшие во владение Фрон де Бефа.

– Фрон де Беф,– возразил принц Джон,– скорее способен поглотить ещё три таких поместья,как поместье Айвенго, чем вернуть обратно хоть одно. Впрочем, я полагаю, что никто из вас не станет отрицать моего права раздавать ленные поместья тем верным слугам, которые сомкнулись вокруг меня и готовы нести воинскую службу не так,как те бродяги, которые скитаются по чужим странам и не способны ни охранять отечество, ни показать нам свою преданность.

Окружающие были лично заинтересованы в этом вопросе, и потому никто и не подумал оспаривать мнимые права принца.

– Щедрый принц! Вот истинно благородный властелин: он принимает на себя труд вознаграждать своих преданных сторонников!

Таковы были слова,раздавшиеся среди приближённых принца: каждый из них сам надеялся поживиться за счёт любимцев и сторонников короля Ричарда, а многие уже преуспели в этом.

Аббат Эймер присоединился к общему мнению, заметив только, что «благословенный Иерусалим» нельзя, собственно, причислять к чужим странам, ибо он есть наш общий отец, отец всех христиан.

– Однако я не вижу,-продолжал аббат,– какое отношение имеет рыцарь Айвенго к Иерусалиму? Насколько мне известно, крестоносцы под начальством Ричарда не бывали дальше Аскалона, который, как всем ведомо, есть город филистимлян и не может пользоваться привилегиями священного города.

Вальдемар, ходивший из любопытства взглянуть на Айвенго, воротился в ложу принца.

– Этот храбрец,– сказал он,– вряд ли наделает много хлопот вашему высочеству, а Фрон де Беф может спокойно владеть своими поместьями: рыцарь очень серьёзно ранен.

– Какова бы ни была его судьба, он всё-таки победитель нынешнего дня, – сказал принц Джон,– и,будь он самым опасным из наших врагов или самым верным из друзей нашего брата– что почти одно и тоже,– следует залечить его раны: наш собственный врач подаст ему помощь.

При этих словах коварная улыбка появилась на губах принца. Вальдемар поспешил ответить,что Айвенго уже унесён с ристалища и находится на попечении друзей.

– Мне было грустно смотреть,– продолжал он,– на печаль королевы любви и красоты: ей предстояло царствовать всего один день, да и тот по милости этого происшествия превратился в день скорби.Я вообще не такой человек,чтобы женская печаль могла меня растрогать,но эта леди Ровена с таким достоинством сдерживала свою скорбь, что о ней можно было догадываться лишь по её стиснутым рукам и сухим глазам, смотревшим на бездыханное тело у её ног.

– Кто эта леди Ровена, о которой столько говорят?– спросил принц Джон.

– Она богатейшая наследница знатного саксонского рода,– отвечал аббат Эймер,– роза красоты и бесценная жемчужина, прекраснейшая из тысячи, зерно ладана, благовонная мирра.

– Мы утешим её скорбь,-сказал принц Джон,– и заодно улучшим её род, выдав замуж за норманна.Она, должно быть, несовершеннолетняя, а следовательно, мы имеем королевское право располагать её рукой.Что ты на это скажешь,де Браси? Не желаешь ли получить землю и доходы, сочетавшись браком с саксонкой, по примеру соратников Завоевателя?

– Если земли окажутся мне по вкусу, невеста мне наверняка понравится, и я буду крайне признателен вашему высочеству за это доброе дело, – отвечал де Браси. – Оно с избытком покроет все обещания, данные вашему верному слуге и вассалу.

– Мы этого не забудем,-сказал принц Джон.-А чтобы не терять даром времени, вели нашему сенешалю распорядиться, чтобы на сегодняшнем вечернем пиру была эта леди Ровена.Пригласите также и того мужлана– её опекуна,да и саксонского быка, которого Чёрный Рыцарь свалил нынче на турнире. Де Бигот,– продолжал принц, обращаясь к своему сенешалю, – постарайся передать им наше вторичное приглашение в такой учтивой форме, чтобы польстить их саксонской гордости и лишить их возможности отказать нам ещё раз. Хотя, клянусь костями Бекета, оказывать им любезность– всё равно что метать бисер перед свиньями!

Сказав это, принц Джон собрался уже подать сигнал к отбытию с ристалища, когда ему вручили маленькую записку.

– Откуда?– спросил принц, оглянувшись на подателя.

– Из-за границы, государь,но не знаю откуда,– отвечал слуга,– это письмо привёз сюда француз, который говорит, что скакал день и ночь, чтобы вручить его вашему высочеству.

Принц Джон внимательно посмотрел на адрес, потом на печать, скреплявшую шёлковую нить, которой была обмотана свёрнутая записка: на печати были изображены три лилии. Принц с явным волнением развернул письмо и, когда прочёл его, встревожился ещё сильнее. Записка гласила:

«Будьте осторожны– дьявол спущен с цепи».

Принц побледнел как смерть, сначала потупился, потом поднял глаза к небу, как человек, только что узнавший, что он приговорён к смерти. Оправившись от первого потрясения, он отвёл в сторону Вальдемара Фиц-Урса и де Браси и дал им поочерёдно прочесть записку.

– Это значит,– сказал он упавшим голосом,– что брат мой Ричард получил свободу.

– Быть может, это ложная тревога или поддельное письмо?– спросил де Браси.

– Нет, это подлинный почерк и печать самого короля Франции,– возразил принц Джон.

– В таком случае,– предложил Фиц-Урс,– пора нашей партии сосредоточиться в каком-нибудь сборном месте, например в Йорке.Через несколько дней, наверно, будет уже слишком поздно. Вашему высочеству следует прекратить эти забавы.

– Однако,– сказал де Браси,– нельзя распустить простолюдинов и йоменов без обещанных состязаний.

– Ну что ж,– сказал Вальдемар,– ещё далеко до ночи,пускай стрелки выпустят в цель несколько десятков стрел, а потом можно присудить приз. Тогда всё, что принц обещал этому стаду саксонских рабов, будет выполнено с избытком.

– Спасибо,Вальдемар,– сказал принц.– Между прочим, ты мне напомнил, что я должен ещё отплатить тому дерзкому простолюдину, который осмелился вчера оскорбить нашу особу. Пускай и вечерний пир пройдёт своим чередом, как было назначено сначала. Даже если это– последний час моей власти, я посвящу его мщению и удовольствиям: пусть новые заботы приходят завтра.

Вскоре звуки труб вновь собрали зрителей, начавших было расходиться. Вслед за тем было объявлено, что принц Джон ввиду неотложных дел вынужден отменить завтрашний праздник.Тем не менее ему не хотелось отпускать добрых йоменов,не испытав их искусства и ловкости.Поэтому он соблаговолил распорядиться, чтобы назначенное на завтра состязание в стрельбе из луков состоялось теперь же,до захода солнца. Наилучшему стрелку полагается приз: рог в серебряной оправе и шёлковая перевязь с великолепной вышивкой и медальоном святого Губерта, покровителя охоты.

Сначала более тридцати йоменов явились на состязание. Среди них были и королевские лесничие из Нидвуда и Чарнвуда. Но когда стрелки поняли, с кем им придётся мериться силами, человек двадцать сразу же отказались от своего намерения,так как никому не хотелось идти на заведомый проигрыш.В те времена каждый искусный стрелок был хорошо известен во всей округе, и все состязавшиеся знали, чего они могут ждать друг от друга, вроде того, как в наши дни известны каждому любителю спорта приметы и свойства лошади, которая бежала на скачках в Ньюмаркете.

Однако и после этого в списке соперников значилось восемь йоменов. Желая поближе рассмотреть этих отборных стрелков, принц Джон спустился на арену. Некоторые из них носили форму королевских стрелков. Удовлетворив своё любопытство, он огляделся вокруг, отыскивая ненавистного ему йомена. Оказалось, что тот спокойно стоит там же, где вчера.

– Эй, молодец!– сказал принц Джон.– Я так и думал, что ты только нахальный хвастун, а не настоящий стрелок! Я вижу, ты не решаешься выступить рядом с этими ребятами.

– Прошу извинить, сэр,– отвечал йомен,– у меня есть другая причина, чтобы воздержаться от стрельбы, а не боязнь поражения.

– Какая же именно?– осведомился принц Джон. Сам не зная почему, он испытывал мучительный интерес к этому человеку.

– Я не знаю,– отвечал йомен,– та ли у них мишень, что у меня, привыкли ли они к ней, как я? И ещё потому, что сомневаюсь, будет ли приятно вашей светлости,если и третий приз достанется человеку, невольно заслужившему ваше неудовольствие.

Принц Джон покраснел и спросил:

– Как тебя зовут?

– Локсли,– отвечал йомен.

– Ну, Локсли,-продолжал принц,– ты непременно примешь участие в состязании после того, как эти йомены покажут своё искусство. Если выиграешь приз, я надбавлю тебе двадцать червонцев, но если проиграешь, с тебя сдерут твой зелёный кафтан и прогонят с арены кнутом, как наглого болтуна.

– А что, если я не захочу стрелять на таких условиях?– сказал йомен.– Ваша милость– человек могущественный, что и говорить! У вас большая стража, так что содрать с меня одежду и отстегать легко, но принудить меня натянуть лук и выстрелить нельзя.

– Если ты откажешься от моего предложения,начальник стражи сломает твой лук и стрелы и выгонит тебя отсюда, как малодушного труса.

– Вы не по совести ставите мне условия, гордый принц,– сказал йомен. – Принуждаете меня к соперничеству с лучшими стрелками Лестера и Стаффордшира, а в случае неудачи грозите мне таким позором. Но я повинуюсь вашему желанию.

– Воины, присматривать за ним хорошенько!– сказал принц Джон.– Он уже струсил,а я не хочу,чтобы он уклонился от испытания. А вы, друзья, стреляйте смелее. Жареный олень и бочонок вина приготовлены для вас вон в той палатке. После вручения приза вы можете подкрепить свои силы и отведать прекрасного вина.

Мишень установили в верхнем конце южного проезда на ристалище. Участники состязания должны были поочерёдно становиться на нижнем конце проезда; отсюда до мишени было достаточное расстояние для стрельбы из лука, что называлось «на ветер». Очередь устанавливалась по жребию, каждый стрелок должен был выпустить по три стрелы. Состязанием заведовал старшина низшего звания, носивший титул «старшины игр», так как маршалы турнира считали для себя унизительным руководить забавами йоменов.

Выступая один за другим, стрелки уверенно посылали в цель свои стрелы. Из двадцати четырех стрел десять вонзились в мишень, а остальные расположились так близко от неё, что попадание можно было считать хорошим.Из десяти стрел, попавших в мишень,две вонзились во внутренний круг, и обе принадлежали Губерту – лесничему, состоявшему на службе у Мальвуазена. Его и признали победителем.

– Ну что же,Локсли?-со злой усмешкой сказал принц Джон,обращаясь к смелому йомену. – Хочешь ты помериться с Губертом или предпочитаешь сразу отдать свой лук и колчан?

– Коли иначе нельзя,– сказал Локсли,– я не прочь попытать счастья. Только с одним условием: если я дважды попаду в цель Губерта, он должен будет стрелять в ту цель, которую я выберу.

– Это справедливое требование,– сказал принц Джон,– и мы на него согласны. Губерт, если ты побьёшь этого хвастуна, я насыплю тебе полный рог серебра.

– Человек может сделать только то, что в его силах,– отвечал Губерт. – Мой дедушка отлично стрелял из лука в битве при Гастингсе, и я надеюсь, что не посрамлю его памяти.

Первую мишень сняли и поставили другую такую же. Губерт,как победивший на предварительном состязании, стрелял первым. Он долго целился, прикидывая глазом расстояние, в то же время держал лук натянутым, наложив стрелу на тетиву. Наконец он ступил шаг вперёд и, вытянув левую руку так, что середина или прицел лука пришёлся вровень с лицом, оттянул тетиву вплоть до самого уха. Стрела засвистела в воздухе и вонзилась в круг, но не в центр мишени.

– Вы не приняли в расчёт ветра, Губерт,– сказал его соперник, натягивая свой лук, – а то вы попали бы ещё лучше.

С этими словами Локсли стал на назначенное место и спустил стрелу с беспечным видом, почти не целясь. Его стрела вонзилась в мишень на два дюйма ближе к центру, чем у Губерта.

– Клянусь небом,– сказал принц Джон Губерту,– тебя стоит повесить, если ты потерпишь, чтобы этот негодяй тебя превзошёл в стрельбе.

Но у Губерта на все случаи был только один ответ.

– Да хоть повесьте меня, ваше высочество,– сказал он,– человек может сделать только то, что в его силах. А вот мой дедушка важно стрелял из лука…

– Чёрт побери твоего деда и всё его потомство! – прервал его принц Джон. – Стреляй, бездельник, да хорошенько, а не то тебе будет плохо!

Понукаемый таким образом, Губерт снова стал на место и, помня совет своего соперника, принял в расчёт только что поднявшийся слабый ветерок, прицелился и выстрелил так удачно, что попал в самую середину мишени.

– Ай да Губерт! Ай да Губерт!– закричала толпа, которая гораздо более сочувствовала известному ей стрелку, чем незнакомцу.– В самую серединку! В самую серёдку! Да здравствует Губерт!

– Лучше этого выстрела тебе не удастся сделать, Локсли, – сказал принц со злорадной улыбкой.

– Ну-ка, я подшибу его стрелу,– отвечал Локсли и, прицелившись, расщепил торчащую в мишени стрелу Губерта. Зрители, теснившиеся вокруг, были так потрясены этим чудом искусства, что даже не выражали своего изумления обычными в таких случаях возгласами.

– Это, должно быть,не человек, а дьявол!– шептали друг другу йомены. – С тех пор как в Англии согнули первый лук, такого стрелка ещё не видывали.

– Теперь,– сказал Локсли,– разрешите мне, ваша милость, поставить такую мишень, какая в обычае у нас в северной области, и прошу пострелять по ней любого доблестного йомена, который хочет заслужить улыбку своей красотки.

С этими словами он направился за пределы ограды,но,оглянувшись, прибавил:

– Если угодно, пошлите со мной стражу. Мне нужно срезать ветку с ближайшей ивы.

Принц Джон подал было знак сторожам следовать за ним. Но со всех сторон раздались крики: «Позор, позор!»– и принцу пришлось отменить своё оскорбительное распоряжение.

Через минуту Локсли воротился и принёс прямой прут толщиной в палец и футов в шесть длиной. Он принялся сдирать с него кору, говоря, что предлагать хорошему охотнику стрелять по такой широченной мишени, какая была поставлена раньше,– значит насмехаться над ним. У него на родине всякий сказал бы, что тогда уж лучше сделать мишенью круглый стол короля Артура, вокруг которого умещалось шестьдесят человек.

– У нас,– говорил он,– семилетний ребёнок попадает тупой стрелой в такую мишень.

Потом он степенным шагом перешёл на противоположный конец ристалища, воткнул ивовый прут отвесно в землю и сказал:

– А вот если кто попадёт в эту палку за сто ярдов, того я назову достойным носить лук и стрелы в присутствии короля, будь это сам славный Ричард.

– Мой дед,– сказал Губерт,– изрядно стрелял из лука в битве при Гастингсе, но в такие мишени не стреливал, да и я не стану. Коли этот йомен подшибет такую тростинку, я охотно уступлю первенство ему или, скорее, тому бесу, что носит его куртку, потому что человек не может так стрелять. Человек может сделать только то, что в его силах. Я не стану стрелять, раз сам знаю, что наверняка промахнусь. Ведь это всё равно, что стрелять в остриё ножа, или в соломинку, или в солнечный луч… Эта белая чёрточка так тонка, что я и разглядеть-то её не могу.

– Трусливый пёс!– воскликнул принц Джон.– Ну, Локсли, плут, стреляй хоть ты, и, если попадёшь в такую цель, я скажу, что ты первый человек, которому это удалось. Нечего хвастать своим превосходством, пока оно не подтверждено делом.

– Я сделаю то, что в моих силах,– отвечал Локсли.– Большего от человека нельзя требовать, как говорит Губерт.

Сказав это, он снова взялся за лук, но предварительно переменил тетиву, находя, что она недостаточно кругла и успела немного перетереться от двух предыдущих выстрелов. На этот раз он прицеливался гораздо тщательнее, и толпа народа, затаив дыхание, ждала, что будет. Стрелок оправдал общую уверенность в его искусстве: стрела расщепила ивовый прут, в который была направлена. Последовал взрыв восторженных восклицаний. Сам принц Джон позабыл на минуту свою неприязнь к Локсли, так он был поражён его ловкостью.

– Вот тебе двадцать золотых,– сказал принц,– и охотничий рог. Ты честно заслужил приз. Мы дадим тебе пятьдесят золотых, если ты согласишься носить нашу форму и поступить к нам на службу телохранителем. Ещё никогда ни у кого не было такой сильной руки и верного глаза, как у тебя.

– Простите меня, благородный принц,– сказал Локсли.– Я дал обет, что если когда-либо поступлю на службу, то не иначе, как к царственному брату вашего величества, королю Ричарду. Эти двадцать золотых я предоставляю Губерту: он сегодня стрелял из лука ничуть не хуже, чем его покойный дед в битве при Гастингсе. Если бы Губерт из скромности не отказался от состязания, он бы так же попал в прутик, как и я.

Губерт покачал головой и неохотно принял щедрый подарок незнакомца. Вслед за тем Локсли, желая поскорее избегнуть общего внимания, смешался с толпой и больше не показывался.

Быть может,победоносный стрелок не ускользнул бы так легко от принца, если бы принц Джон не был в эту минуту занят гораздо более важными и тревожными мыслями. Подав знак к окончанию состязаний, он подозвал своего камергера и приказал ему немедленно скакать в Ашби и разыскать там еврея Исаака.

– Скажи этой собаке,-сказал он,-чтобы он сегодня же, до солнечного заката, непременно прислал мне две тысячи крон.Он знает, какое я дам обеспечение, но ты всё-таки покажи ему этот перстень,чтобы он не сомневался, что ты от меня. Остальную сумму пусть он доставит мне в Йорк не позже, чем через шесть дней. Если он не исполнит этого,я с него голову сниму.Поглядывай повнимательнее, не пропусти его невзначай по дороге – этот поганый нечестивец ещё сегодня щеголял перед нами своими крадеными нарядами.

Сказав это, принц сел на коня и поехал в Ашби, а после этого стали расходиться и все остальные зрители.

Глава XIV

Была одета пышно рать,

И было рыцарям под стать

Великолепье их забав,

Когда, бывало, всех собрав -

И дам и воинов – в кружок

Звучал в старинном замке рог.

Уортон

Принц Джон давал роскошный пир в замке Ашби. Это было не то здание, величавые развалины которого и поныне интересуют путешественников; последнее было выстроено в более поздний период лордом Гастингсом, обергофмейстером английского двора,одной из первых жертв тирании Ричарда III; впрочем, этот лорд более известен как лицо, выведенное на сцену Шекспиром, нежели славой исторического деятеля.

В ту пору замок и городок Ашби принадлежали Роджеру де Квинси, графу Уинчестеру, который отправился вместе с Ричардом в Палестину.Принц Джон занял его замок и без зазрения совести распоряжался его имуществом. Желая ослепить всех своим хлебосольством и великолепием, он приказал приготовить пиршество как можно роскошней.

Поставщики принца, используя полномочия короля, опустошили всю округу. Приглашено было множество гостей.Принц Джон,сознавая необходимость снискать популярность среди местного населения, пригласил несколько знатных семейств саксонского и датского происхождения, а также местных нетитулованных дворян. Многочисленность презираемых и угнетаемых саксов должна была сделать их грозной силой во время приближавшейся смуты, и поэтому, по политическим соображениям, необходимо было заручиться поддержкой их вождей.

В связи с этим принц намеревался обойтись со своими гостями-саксами с непривычной любезностью.Не было человека,который мог бы с такой готовностью, как принц Джон, подчинять свои чувства корыстным интересам, но свойственные ему легкомыслие и вспыльчивость постоянно разрушали и сводили на нет всё, что успевало завоевать его лицемерие.

В этом смысле особенно показательно было его поведение в Ирландии, куда послал его отец, Генрих II, с целью завоевать симпатии жителей этой страны, только что присоединённой к Англии. Ирландские вожди старались оказать юному принцу всевозможные почести, выразить верноподданнические чувства и стремление к миру. Вместо того чтобы любезно отнестись к встретившим его ирландским вождям, принц Джон и его свита не могли удержаться от искушения подёргать их за длинные бороды. Подобное поведение, разумеется, жестоко оскорбило именитых представителей Ирландии и роковым образом повлияло на отношение этой страны к английскому владычеству. Нужно помнить об этой непоследовательности, свойственной принцу Джону, для того чтобы понять его поведение на пиру.

Следуя решению, принятому в более спокойные минуты, принц Джон встретил Седрика и Ательстана с отменной вежливостью и выразил только сожаление, а не гнев, когда Седрик извинился, говоря, что леди Ровена по нездоровью не могла принять его любезное приглашение. Седрик и Ательстан были в старинной саксонской одежде. Их костюмы, сшитые из дорогой материи, вовсе не были безобразны,но по своему покрою они так отличались от модных нарядов остальных гостей,что принц и Вальдемар Фиц-Урс при виде саксов насилу удержались от смеха.Однако,с точки зрения здравого смысла,короткая и плотно прилегающая к телу туника и длинный плащ саксов были красивее и удобнее, чем костюм норманнов, состоявший из широкого и длинного камзола, настолько просторного, что он более походил на рубашку или кафтан извозчика, поверх которого надевался короткий плащ. Плащ этот не защищал ни от дождя, ни от холода и только на то и годился,чтобы на него нашивали столько дорогих мехов,кружев и драгоценных камней,сколько удавалось уместить здесь портному. Карл Великий,в царствование которого эти плащи впервые вошли в употребление, был поражён их нелепостью. «Скажите, ради бога,– говорил он,– к чему эти кургузые плащи? В постели они вас не прикроют, на коне не защитят от ветра и дождя, а в сидячем положении не предохранят ног от сырости или мороза».

Тем не менее короткие плащи всё ещё были в моде в то время, в особенности при дворах принцев из дома Анжу. Они были широко распространены и среди свиты принца Джона. Понятно, что длинные мантии, составляющие верхнюю одежду саксов, казались тут очень смешными.

Гости сидели за столом,ломившимся под бременем вкусных яств.Сопровождавшие принца многочисленные повара, стремясь как можно больше разнообразить блюда, подаваемые на стол, ухитрялись так приготовить кушанья, что они приобретали необычайный вид,вроде того, как и нынешние мастера кулинарного искусства доводят обыкновенные съестные припасы до степени полной неузнаваемости. Помимо блюд домашнего изготовления,тут было немало тонких яств,привезённых из чужих краёв,жирных паштетов,сладких пирогов и крупитчатого хлеба, который подавался только за столом у знатнейших особ. Пир увенчивался наилучшими винами, как иностранными, так и местными.

Норманское дворянство,привыкшее к большой роскоши,было довольно умеренно в пище и питьё. Оно охотно предавалось удовольствию хорошо поесть, но отдавало предпочтение изысканности,а не количеству съеденного. Норманны считали обжорство и пьянство отличительными качествами побеждённых саксов и считали эти качества свойственными низшей породе людей.

Однако принц Джон и его приспешники,подражавшие его слабостям, сами были склонны к излишествам в этом отношении.Как известно,принц Джон оттого и умер,что объелся персиками,запивая их молодым пивом.Но он, во всяком случае, составлял исключение среди своих соотечественников.

С лукавой важностью, лишь изредка подавая друг другу таинственные знаки, норманские рыцари и дворяне взирали на бесхитростное поведение Седрика и Ательстана,не привыкших к подобным пирам. И пока их поступки были предметом столь насмешливого внимания,эти не обученные хорошим манерам саксы несколько раз погрешили против условных правил, установленных для хорошего общества. Между тем, как известно, человеку несравненно легче прощаются серьёзные прегрешения против благовоспитанности или даже против нравственности, нежели незнание малейших предписаний моды или светских приличий. Седрик после мытья рук обтёр их полотенцем, вместо того чтобы обсушить их, изящно помахав ими в воздухе. Это показалось присутствующим гораздо смешнее того, что Ательстан один уничтожил огромный пирог, начинённый самой изысканной заморской дичью и носивший в то время название карум-пай. Но когда после перекрёстного допроса выяснилось,что конингсбургский тан не имел никакого понятия о том, что он проглотил, и принимал начинку карум-пая за мясо жаворонков и голубей, тогда как на самом деле это были беккафичи и соловьи,его невежество вызвало гораздо больше насмешек, чем проявленная им прожорливость.

Долгий пир наконец кончился.За круговой чашей гости разговорились о подвигах прошедшего турнира, о неизвестном победителе в стрельбе из лука, о Чёрном Рыцаре,отказавшемся от заслуженной славы, и о доблестном Айвенго, купившем победу столь дорогой ценой. Обо всём говорилось с военной прямотой, шутки и смех звучали по всему залу. Один принц Джон сидел, угрюмо нахмурясь; видно было,что какая-то тяжкая забота легла на его душу. Только иногда под влиянием своих приближённых он на минуту принуждал себя заинтересоваться окружающими. В такие минуты он хватал со стола кубок с вином, выпивал его залпом и, чтобы поднять настроение, вмешивался в общий разговор, нередко невпопад.

– Этот кубок,– сказал он,– мы поднимем за здоровье Уилфреда Айвенго, героя нынешнего турнира.Мы сожалеем,что рана препятствует его участию в нашем пире.Пускай же выпьют вместе со мной за его здоровье.В особенности же Седрик Ротервудский, почтенный отец подающего большие надежды сына.

– Нет,государь,– возразил Седрик,вставая и ставя обратно на стол невыпитый кубок, – я не считаю больше сыном непокорного юношу, который ослушался моих приказаний и отрёкся от нравов и обычаев предков.

– Не может быть!– воскликнул принц Джон с хорошо разыгранным изумлением. – Возможно ли,чтобы столь доблестный рыцарь был непокорным и недостойным сыном?

– Да, государь,– отвечал Седрик,– таков Уилфред. Он покинул отчий дом и присоединился к легкомысленным дворянам, составляющим двор вашего брата. Там он и научился наездническим фокусам,которые вы так высоко цените. Он покинул меня,вопреки моему запрещению.В дни короля Альфреда такой поступок назывался бы непослушанием, а это считалось преступлением, которое наказывалось очень строго.

– Увы!– молвил принц Джон с глубоким вздохом притворного сочувствия.– Уж если ваш сын связался с моим несчастным братом,так нечего спрашивать,где и от кого он научился неуважению к родителям.

И это говорил принц Джон,намеренно забывая, что из всех сыновей Генриха II именно он больше всех отличался своим непокорным нравом и неблагодарностью по отношению к отцу.

– Мне кажется,– сказал он, помолчав,– что мой брат намеревался даровать своему любимцу богатое поместье.

– Он так и сделал,– отвечал Седрик.– Одной из главных причин моей ссоры с сыном и послужило его унизительное согласие принять на правах вассала именно те поместья,которыми его предки владели по праву,независимо ни от чьей воли.

– Стало быть, вы не будете возражать, добрый Седрик,– сказал принц Джон, – если мы закрепим это поместье за лицом,которому не будет обидно принять землю в подарок от британской короны.Сэр Реджинальд Фрон де Беф,– продолжал он, обращаясь к барону,– надеюсь, вы сумеете удержать за собой доброе баронское поместье Айвенго. Тогда сэр Уилфред не навлечёт на себя вторично родительского гнева, снова вступив во владение им.

– Клянусь святым Антонием,– отвечал чернобровый богатырь,– я согласен, чтобы ваше высочество зачислили меня в саксы, если Седрик, или Уилфред, или даже самый родовитый англичанин сумеет отнять у меня имение, которое вы изволили мне пожаловать!

– Ну, сэр барон,– молвил Седрик, обиженный этими словами, в которых выразилось обычное презрение норманнов к англичанам,– если бы кому вздумалось назвать тебя саксом, это была бы для тебя большая и незаслуженная честь.

Фрон де Беф хотел было возразить, но принц Джон со свойственными ему легкомыслием и грубостью перебил его.

– Разумеется, господа,– сказал он,– благородный Седрик вполне прав: их порода первенствует над нашей как длиною родословных списков, так и длиною плащей.

– И в ратном поле они тоже бегут впереди нас, – заметил Мальвуазен, – как олень, преследуемый собаками.

– Им не следует идти впереди нас,– сказал приор Эймер.– Не забудьте их превосходство в манерах и знании приличий.

– А также их умеренность в пище и трезвое поведение, – прибавил де Браси, позабыв, что ему обещали саксонскую невесту.

– И мужество, которым они отличались при Гастингсе и в других местах, – заметил Бриан де Буагильбер.

Пока придворные с любезной улыбкой наперебой изощрялись в насмешках, лицо Седрика багровело от гнева,и он с яростью переводил взгляд с одного обидчика на другого, как будто столь быстро наносимые обиды лишали его возможности ответить на каждую в отдельности. Словно затравленный бык, окружённый своими мучителями, он, казалось, не мог сразу решить, на ком из них сорвать свою злобу.

Наконец, задыхаясь от бешенства, он обратился к принцу Джону, главному зачинщику полученных оскорблений.

– Каковы бы ни были недостатки и пороки нашего племени,– сказал он, – каждый сакс счёл бы себя опозоренным, если бы в своём доме допустил такое обращение с безобидным гостем, какое ваше высочество изволил допустить сегодня.А кроме того,каковы бы ни были неудачи, испытанные нашими предками в битве при Гастингсе, об этом следовало бы помолчать тем (тут он взглянул на Фрон де Бефа и храмовника), кто за последние два-три часа не раз был выбит из седла копьём сакса.

– Клянусь богом,ядовитая шутка!– сказал принц Джон.– Как вам это нравится, господа? Наши саксонские подданные совершенствуются в остроумии и храбрости. Вот какие настали времена!Что скажете, милорды? Клянусь солнцем, уж не лучше ли нам сесть на суда да вовремя убраться назад, в Нормандию?