Текст книги "Плохие девочки не плачут"
Автор книги: Valery Angulys
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)
Я отправила шефу-монтажнику истеричное сообщение «ты где», выпила два «Королевских мохито» и старательно отбивалась от мистера Хламиды, который приставал ко всем по очереди, а потом, отчаявшись, слизывал собственноручно разлитую водку со стола. Анна осторожно записывала его безумства на телефон. Вообще, съемка в клубе запрещена. Но если никто не видит, как вы снимаете, то всем пох*й.
Когда началась шоу-программа и стриптизер, раздевшись догола (вообще догола, да), начал имитировать половой акт с девушкой, которая по неопытности позволила вытащить себя на сцену, я подумала: «Вот он, стыд».
Парень лихо повернул девчонку к себе задом, поднял вверх, а потом наклонил вниз так, чтобы она уперлась ладонями в пол. Эту позу следовало назвать «раком на подлёте» или «раком в воздухе». Девчонка истошно вопила, вырываясь, а стриптизер, так сказать, вдохновенно двигался в танце. Народ аплодировал и не подозревал, какой сюрприз ожидает их в ближайшие секунды.
Слизав водку со стола, мистер Хламида решил, что наш стриптизер еще зелен и не годится для ответственной работы, а весь его номер жалкое ребячество, недостойное настоящего мужчины. Он кабанчиком выскочил на сцену, издавая дивные звуки, возможно песню на одном из ***надцати диалектов индийского языка, и одним отточенным движением сдернул форменную рубашку с плеч долой. Охранника парализовало на месте, стриптизер замер с открытым ртом, неопытная девушка перестала вырываться, а люди молчали. Только диджей не растерялся и поставил ритмичную композицию с восточным оттенком.
– Еб*ный стыд, – озвучила мои мысли Натали.
Мистер Хламида начал с танца живота. Поверьте, танцевать было чем. Публика зашлась в аплодисментах и жаждала большего. Тогда наш зажигательный артист оседлал шест, а я прикрыла глаза руками, пропустив основную часть выступления.
К счастью, охранник вовремя прервал стремительный порыв нашего коллеги снять штаны во имя высокого искусства. Пока несколько немцев отправились выручать бедолагу, заиграл медляк, погружая «Адмирал» в романтичную атмосферу.
Дядечка средних лет из новой партии иностранцев неожиданно пригласил меня танцевать. Поколебалась для приличия и пошла. А что? Просиживать весь вечер? Сладкая отечественная песенка не очень мне импонировала, но я не могу испортить настроение вконец.
Да, не так я представляла пати, наряжаясь.
«Где же ты, мой капитан?» – мысленно интересуюсь в тон песенки.
Мой партнер неожиданно застопорился, а в следующий момент я чувствую тепло знакомых рук на обнаженных плечах.
Пришел.
Немчик поспешно исчезает из поля зрения, а я оборачиваюсь к фон Вейганду. Сколько сантиметров должен быть каблук, чтобы мой подбородок достал до плеча шефа-монтажника?
Сладкая песенка завершается, начинаются более грустные и цепляющие испанские мотивы. Несколько медляков подряд для «Адмирала» обычное дело. Надеюсь, сегодня они поставят как можно больше подряд. Я совсем не хочу разрывать эти объятья.
– Ese fuego que quema por dentro. Lento te convierte en fiera (Этот огонь, что обжигает тебя изнутри. Медленно превращает тебя в зверя), – шепчет фон Вейганд мне на ухо, пока его руки властно скользят по спине, притягивая ближе.
Проходит достаточно много времени, прежде чем я понимаю: это же строчки из песни, и это по-испански. Он издевается, а? Здесь у нас не только араб полиглот? Конечно, на мои вопросы фон Вейганд сейчас не ответит. Ладно, потом докопаюсь до истины.
Ощущение близости пугающе реально. Жутко думать, я могу ошибаться. Господи, если ты меня слышишь, сделай, пожалуйста, так, чтобы он никогда меня не отпускал. Пусть останется рядом всегда. Незнакомец, завладевший моей душой. Мой мистер Секс. Мой личный Дьявол.
Я боюсь мечтать, ведь разочаровываться всякий раз больнее. Чем ближе и ценнее твоя мечта, тем глубже вонзятся в плоть её осколки, стоит совершить одно неверное движение. Но желания должны, просто обязаны исполняться, иначе какой смысл желать?
* * *
Потом на заводе случился пожар и мы все чуть не умерли, но это уже другая история, о которой я расскажу буквально в следующей части. А пока дайте мне беззаботно насладиться обществом моего любимого шефа-монтажника.
Глава 6
Последний раз я верила в настоящую любовь, когда мне исполнилось пять лет. В детском садике. Он излучал обаяние и помогал мне выбрасывать котлеты в мусорку, тайком от воспитательницы.
Потом я повзрослела, поразмыслила и поняла, что любви-то и нет. Всё только болезненное состояние, помутнение мозга, необъяснимые химические реакции на подкорке. Поняла исключительно умом, а подсознание здравствовало и тупо надеялось на успех. Вдруг явится мой, овеянный мечтами, швейцарский миллиардер? Не выгорело. Явился парень из соседнего двора, Леонид, романтик с большой дороги, смело взирающий в лицо опасности. Искренне хотелось влюбиться. Так, чтобы башню вконец снесло. Но тут он сам всё испортил, открыл мои замыленные глазки раз и навсегда. Спасибо ему, конечно. Большое человеческое спасибо.
В отношении фон Вейганда эффект прозрения не срабатывал. Я была уверена, он хранит намного больше тайн. Тайн, о которых я никогда не захочу узнать. Определенно, что-нибудь похуже аборта внезапно залетевшей подружки.
Как это получилось, что он заменил мне весь мир?
Где был тот момент, после которого я поняла: завязать не смогу.
I don't know and I don't care (Я не знаю и мне всё равно). Если существует станция «оставь меня, старушка, я в экстазе», то я где-то там, между полной задницей и небесами. Когда мозг в полной отключке, сложно понять, падаешь ты или возвышаешься. Пофиг. Тянешься за новой дозой, заранее предвкушая неотвратимость ломки. Когда-нибудь. Но не сейчас.
Здесь хочется процитировать безумно гениальную фразу о любви, отражающую мою всестороннюю интеллектуальную развитость. О высоком чувстве сказано и написано, снято и показано столь много. Обратимся к словам классика современности, идола прогрессивной молодежи.
– Любовь пережевывает тебя и выплевывает, как комок соплей, – сказал Нейтан Янг в телевизионном сериале «Отбросы».
Согласитесь, емкая формулировка. Не знаю, что чувствуют другие люди, когда влюбляются. Лично меня «пережевало» конкретно. Схему и детальное описание процесса дать не берусь.
Всё само собой получается.
Фон Вейганд лежит на спине, я – на боку, положив голову ему на грудь. На нас обоих непривычно много одежды. Мы только что приехали домой из «Адмирала». В одну из тех элитных квартир за пару штук баксов в месяц, которые снимают наши иностранцы, если собираются задержаться в городе надолго.
Хочется сказать и объяснить так много, хочется нести поэтическую чушь до рассвета. Мне не хватает слов, а он не стремится слушать. Всё так сложно. Почему? Ещё никогда не было в моей жизни человека, столь близкого и далекого одновременно. Я чувствую его, его жар, его страсть, его желание. Я с ним ближе, чем когда-либо позволяла себе быть с кем-то другим. Даже в мыслях. В самых смелых фантазиях. Но в то же время он холоден и далек, закрыт, запечатан, запрещен во всех цивилизованных странах. Хуже героина.
Из любой ловушки есть выход. Любую пытку можно прекратить. Никто не способен ударить тебя больнее, чем ты сам. Что же делать, если нет желания искать выход? Если добровольно собираешься продлить мучения, довести себя до изнеможения, до того предела, откуда не сможешь вернуться назад? Парить в небесах жалкие мгновения, зная, что обречен гореть в аду веками. Стоит ли краткий миг Эдема геенны огненной?
Фон Вейганд трется бородой о мою шею, гладит волосы и шепчет свое извечное «моя». Интересно, знает ли он, что у меня внутри всё пылает, как хочется мне ощутить его там, глубоко, сильно, жестко, так, чтоб до боли, до хрипов, чтоб у меня синяки ещё пару недель не сходили, чтоб я ноги сдвинуть не могла.
Смотрю в его потемневшие глаза и понимаю – он знает.
– You must live here. With me. I want (Ты должна жить здесь. Со мной. Я хочу), – пальцы фон Вейганда нежно скользят по моей шее, заставляя дрожать и покрываться мурашками.
Скорее получится подружиться с нильскими крокодилами, чем добиться разрешения моей мамы на постыдное сожительство.
– It is impossible (Это невозможно), – тихонько вздыхаю.
Шеф-монтажник резко переворачивает меня на спину, коршуном нависает сверху.
– You will live with me (Ты будешь жить со мной), – его пальцы ласкают мои губы, порхают легко, словно крылья бабочки. – It is decided (Это решено).
– No (Нет), – дыхание сбивается. – I can’t (Я не могу).
– What should I do? I will do (Что мне нужно делать? Я сделаю), – заверяет фон Вейганд.
Ничего не нужно делать. Самостоятельно могу разрушить свою благополучную жизнь. Ведь это того стоит. Мой миг Эдема. Мой грешный уголок рая.
– Just kiss me (Просто поцелуй меня), – слабо улыбаюсь и строго напоминаю, чтобы не надеялся на большее: – Only a kiss (Только поцелуй).
После нас хоть потоп. Сколько бы ни длилось это мгновение, уверена, оно того стоит. Не стану думать о будущем. Хочу жить здесь и сейчас.
* * *
Пришлось разругаться с родней в пух и прах. Это не первая и не последняя глупость в моей жизни.
Сижу на пороге дома, трясущимися руками сжимая сумку, набитую наиболее важными вещами. Я сама не верю, что сделала это. Ради любви? Ради похоти? Найти бы себе благородное оправдание.
Я до сих пор не верю, что ушла. Почти не сожалею.
Буду жалеть потом. Обязательно буду. Потом. Не сейчас.
Был не просто скандал. Был самый грандиозный скандал в моей жизни. Повезло, папа уехал в командировку, а иначе пришлось бы туго.
Мама мне сначала не поверила, потом отказывалась верить, падала в обморок и пила валерьянку. Бабушка взывала к моему разуму, который давно покинул тело.
– Я всё равно уйду, – повторяю упрямо. – Я с ним давно сплю. Чего вам бояться? Мы предохраняемся, всё самое страшное уже случилось.
Мама говорит много правильных вещей. Он не женится на мне, ведь мужчины не женятся на тех, с кем спят. Как я вообще могла? О чем я думала и чем? Где моя женская гордость и чувство собственного достоинства? Мужчина должен женщину добиваться.
– Я всё решила, – заявляю в сотый раз.
Мама угрожает, говорит, что на работу пойдет, с начальником поговорит.
– Я совершеннолетняя, – резонно напоминаю.
Они не могут удержать меня. Ни слезами, ни закатыванием истерик. Шантаж не поможет. Ничто не поможет. Где-то внутри невыносимо больно причинять ближайшим людям страдания. Загоняю неприятные ощущения глубже. Понимаю, это неправильно, это ошибка. Я ничего не знаю о фон Вейганде. Это даже не любовь, а помутнение рассудка.
Безумие, въевшееся под кожу.
Страсть, текущая по венам.
Сотни бесполезных слов.
Он чужой, посторонний человек, которому плевать на мои эмоции. Он способен исчезнуть из моей жизни столь же внезапно, сколь появился. Осознаю прекрасно.
Но мне плевать.
Отчаянно жажду быть с ним каждую секунду. Пусть разочарование придёт потом.
Однажды погрузившись в бездну, ты меняешься навсегда. Ступаешь за ту грань, после которой нет точки возврата. Шаг из света во тьму. Часть тебя навеки останется там. В клетке, сотворенной твоими же усилиями. Это нельзя назвать хорошим или плохим. Это просто случается.
– Ладно, – поднимаюсь, иду в квартиру.
Фон Вейганд дал мне ключи. Его пока еще нет дома. Открываю дверь, захожу, бросаю сумку на пол и присаживаюсь рядом. Здесь комфортнее, чем на ледяном пороге у подъезда. Мне совсем не хочется думать, а мысли сами лезут в голову.
Как ты могла так поступить, Лора? Оставить маму с бабушкой на грани сердечного приступа.
Это моя жизнь. Я взрослая, сама решаю, что мне делать. Конечно, им с высоты прожитых лет виднее, они пытаются защитить и уберечь свою маленькую девочку. Однако поздно. Девочка выросла, желает играть наравне со взрослыми. Ей нужна самостоятельность.
Ты же его совсем не знаешь.
Почему это? Кое-что известно. Скан-копии его паспорта давно хранятся на моей флешке. Все иностранцы обязаны выслать эти сканы для получения пропуска на завод. Поэтому я знаю его полное имя – Александр фон Вейганд, дату его рождения и то, что он старше меня на счастливые тринадцать лет. Еще в их паспортах указывают цвет глаз (карие) и рост (193 см). Только о самом важном забывают. Никакого штампа о браке. Хотя это гораздо важнее остальных параметров. Всё равно не могу назвать его «Александр», не клеится как-то, исключительно «господин фон Вейганд». Возраст меня не смущает. Да, будь он на пару-тройку лет старше, мог стать моим отцом. И что?
К тому же я безуспешно исследовала просторы Интернета. Ни в одной из социальных сетей не замечен, о нём ни слова на сайте их компании, хотя про мистера Дрочера и остальных информации хоть отбавляй. Там целое досье на Хламиду, послужной список и фото. Наиболее влиятельные товарищи представлены особым списком. Например, тот же Ригерт. Но ни единого упоминания об Александре фон Вейганде. Человек-невидимка.
Поговорим о финансовой стороне? С удовольствием, ведь это моя любимая часть. В день шеф-монтажник зарабатывает минимум тысячу евро. В месяц около двадцати двух тысяч плюс командировочные и различные «добавки». Итого, мы имеем месячную зарплату около тридцати семи тысяч. Если ему не платят меньше или больше, чем мистеру Дрочеру, то точно так и выходит. Может ли человек с подобной зарплатой шиковать? Думаю, да. В Украине – точно да. Квартиру и гостиницу оплачивает компания. Вообще улёт. Компания даже выделяет денег на «потусить», покрывая стоимость вечеринок в «Адмирале». Предоставил чек – получил полную компенсацию. Не в той стране я работаю, надо переезжать. И вы задумайтесь. Но сейчас речь не о плачевном соцпакете и низкой заработной плате.
Обратимся к расходам фон Вейганда. Он подбросил мне пять тысяч (копейки в сравнении с его доходом), накупил кучу шмотья (а здесь уже «очень дорогого шмотья»). Не по-немецки это, не экономно. Так не тратятся на обычных… на тех, с кем спят без далеко идущих планов.
Тем более я его ни о чем не просила, не намекала и, как он мог убедиться, со мной можно тр*хаться бесплатно. В чем подвох? Или всё это для него не деньги?
Вспоминаю его манеры, загадочное отсутствие на сайте компании, подозрительную финансовую независимость. На что похоже?
«Пора бы обыскать квартиру», – эта мысль меня взбодрила и заставила оторвать зад от пола.
Открылся широкий фронт работ. Ноутбук, карманы, холодильник. Знаете, по содержимому холодильника можно определить очень многое. К примеру, если там нет частей тела, запакованных в аккуратные мусорные пакеты, то он не маньяк. Ну, или маньяк, умеющий заметать следы.
Ноутбук предсказуемо защищен паролем. Представляя, сколько всего интересного в нем содержится, я искренне сожалела о том, что у меня нет гениального друга-программиста, способного взломать этот пароль в один момент. Хотя есть парочка знакомых, и если защита стандартная, то не составит труда.
Впрочем, сейчас времени совсем мало. Фон Вейганд может вернуться в любой момент, а тогда будет сложно объяснить чужого мужика, копающегося в его ноутбуке.
Я попытала счастье, набрав год рождения, потом дату рождения, потом фамилию, потом имя «Александр» в различных вариантах. Наконец, всё сразу. Тщетно.
Знаю, не слишком красиво, даже отвратительно, рыться в чужих вещах. Однако мужчина, оставляющий женщину в своей квартире, должен предполагать подобный вариант развития событий. Сам виноват.
Остался холодильник. Расчлененных трупов я там не обнаружила и совершенно упала духом. Стандартный набор – полуфабрикаты, вода без газа, виски. Даже романтический ужин не приготовишь. Шучу, разумеется. Ладно, с трупами куда ни шло, но живых людей я кормить не осмелюсь.
А нужны ли фон Вейганду эти романтические бредни? Мерцание свечей в уютном полумраке комнаты, искристое шампанское бурлит пузырьками в изящном бокале на тонкой ножке, соблазнительно дымится курица гриль… ну или пицца. Эх, я даже не знаю, что он любит есть.
Взгрустнулось оттого, что нет между мной и шефом-монтажником нормальных человеческих отношений. Вот наготовлю я ему пиццу и курицу из службы быстрой доставки, шампанского в супермаркете куплю, а он нахмурится, сметёт всю эту красоту со стола, повалит меня сверху и тр*хнет. Вроде не самый плохой вариант, а тоскливо. Всё нам, людям, мало. Видите? Мечтали о благородном рыцаре с печатью порока на прекрасном лице? Вот он, у вас в руках, притягательный до дрожи. Только не все пункты учли в магическом контракте.
Стоило мне приступить к обыску, как раздался звук открываемой двери. Я поспешила свернуть активность и замерла на пороге.
Фон Вейганд пришел не один, а с двумя огромными пакетами из супермаркета.
– Why sad? (Почему грустная?) – взгляд его изучил сначала набитую вещами сумку, а потом мою унылую физиономию.
– Problems at home (Дома проблемы), – пожимаю плечами.
Шеф-монтажник ставит пакеты, подходит ближе, берет меня за подбородок и мягко говорит:
– Do you want to come back? Should you come back? I don’t mind, if you wish you can go. We will find a way (Ты хочешь вернуться? Тебе нужно вернуться? Я не возражаю, если хочешь, ты можешь идти. Мы найдем путь).
Сколько чудесных слов, какой замечательный английский. Самое время сказать это, когда я уже ушла из дома, сожгла мосты, довела родных до вызова скорой помощи, а теперь «ладно, ничего, можешь идти обратно».
– I don’t want to come back (Я не хочу возвращаться), – снова пожимаю плечами.
В конце концов, сама этого хотела. Быть с ним. Всегда. Как можно дольше, если не всегда.
– We will have a romantic dinner (У нас будет романтический ужин), – обещает шеф-монтажник.
– What? (Что?) – кажется, я галлюцинирую.
– Wait (Подожди).
Он выходит и приходит обратно с новыми пакетами, уже из ресторана. Значит, ездил, накупил столько всего, еды заказал. Сказать, что я в шоке, – всё равно что промолчать и не сказать ничего.
Среди покупок меня ждет много сюрпризов. Зубная щетка, средство для снятия макияжа, всякие умывалки. Черт, даже прокладки. Вот это забота. Я действительно не взяла многого, я как-то совсем не думала. А фон Вейганд позаботился о мелочах. Пока мне остается тупо перебирать эти неожиданные подарочки, шеф-монтажник накрывает на стол.
– You need clothes. Maybe something else. How much will it cost? (Тебе нужна одежда. Может, еще что-нибудь. Сколько это будет стоить?) – интересуется он.
– Why do you speak English (Почему ты говоришь по-английски?) – не могу удержаться, решаю прижать. – You are – «no good», «no speak» (Ты – «не хорошо», «не говорить»).
– How much? (Сколько?) – повторяет фон Вейганд.
Да, будто ты всерьез верила, что он ответит. Хорошо, цены у нас не киевские, тысяч десять хватит, но для солидности лучше умножить на два и добавим пять в отместку за игнорирование вопроса.
– Twenty five thousand (Двадцать пять тысяч), – мой ответ никого не шокирует, и я смело прибавляю: – Only for clothes (Только на одежду).
– Schön (Хорошо), – спокойно соглашается он. – If you need something tell how much (Если тебе что-нибудь нужно, скажи сколько).
Романтический ужин при свечах с господином фон Вейгандом. Я не верю в реальность происходящего. Щипаю себя, но иллюзия не исчезает. Свечи действительно горят, стол сервирован в лучших традициях «домов Лондона и Парижа», блюда расставлены, вино разлито по бокалам. Совсем как в моих самых смелых эротических фантазиях.
– Good wine (Хорошее вино), – едва сдерживаюсь, чтобы не добавить fucking expensive wine (оху*нно дорогое вино).
– No good (Не хорошо), – усмехается он.
Моя вера в сказки возрождается. Вот мы сидим тихо и по-домашнему, ужинаем, словно семейная пара. Потом принимаем душ, ложимся спать. Никаких приставаний, чинно и благородно. Когда он обнимает меня и прижимает ближе, я не могу не чувствовать себя самым счастливым человеком на земле.
Неужели сейчас всё по-настоящему? Если это сон, не желаю пробуждаться.
* * *
Дома с моим уходом мириться не собирались. Начался «телефонный террор», звонила все родственники, друзья семьи. Я злилась, кричала, плакала, но менять вердикт не собиралась. Десяти томов не хватит описать все душевные терзания, поэтому предлагаю обсудить что-нибудь более оптимистичное. Как вариант – пожар на заводе.
Был обычный понедельник, ничто не предвещало беды. Хламида распевал песни, остальные немцы пытались работать. Начальники поехали на совещание. Переводчицы пили чай. Шел активный трудовой процесс.
– Сама расскажешь или надо спрашивать? – Натали подвинула ко мне пакетик с пряниками.
– Что тут рассказывать? Не смогла удержаться, – мечтательно вздыхаю и налегаю на сладкое.
– Было бы глупо сдерживаться. Что насчет технических характеристик?
– Немецкая сборка. Всё работает идеально.
– Кто бы сомневался, – коллега понимающе улыбается. – При таких-то габаритах объемы производства должны поражать воображение.
– Объемы более чем внушительные, частота тоже на уровне… к тому же есть много дополнительных опций.
Немецкий переводчик оторвался от словаря, навострил уши, пытаясь уловить суть. Он был не слишком сообразительным.
– Отзывы потребителя положительные? – продолжала Натали.
– Да, – глупо хихикаю. – Надеюсь, ничего не сломается.
– Были прецеденты?
– Ни единого, прогнозы очень… очень оргазмичные, – многозначительно заметила я.
Последнее слово заставило немецкого переводчика нервно пролистать словарь.
– Девочки, а это о чем вы? Что за устройство? – не выдержал он.
– Да есть тут один… агрегат, – Натали едва удерживалась, чтобы не прыснуть со смеху.
– Можешь рассказать? Я хочу в курсе дела оставаться.
Наш наивный мальчик никогда не отличался скоростью реакции.
– О, это не ко мне, – Натали покачала головой и не торопилась прекращать шутку. – Это к Лоре, она лично испытания проводит.
– Подольская, с огнем играешь, – подала голос Анна.
Очень захотелось грубо высказаться в ответ.
Разумеется, относительно личной жизни фон Вейганд подробностями не делился, про заметный прогресс в английском молчал и с испанским больше не светился. Зато многозначительно произнес:
– Better tell nothing to Anna (Лучше не рассказывай ничего Анне).
Мои настойчивые расспросы побудили его приоткрыть завесу тайны. Одна-единственная фраза произвела эффект разорвавшейся бомбы.
– When I asked about you she said you love your boyfriend (Когда я спросил ее о тебе, она сказала, ты любишь своего парня), – фон Вейганд задумался и несколько неуверенно произнес: – Leonid? (Леонид?)
Я настолько поразилась, что забыла опять прокомментировать его блестящий английский. Наверняка он знал гораздо больше, чем стремился показать. Наскучило ломать комедию? А вдруг шеф-монтажник так же прекрасно владеет русским языком?! Это заставляло меня сожалеть о многих неосторожно брошенных фразах.
На данный момент я решила отсрочить казнь своей «опять бывшей» подруги. То ли пряники смягчили меня, то ли еще что. Я решила просто ничего не говорить. Пусть Анна не догадывается о моих познаниях. Конечно, можно наброситься на неё с криком «Сука, говори правду!» или банально с кулаками. А смысл? Что это изменит? К тому же, когда ты счастлив, подобные мелочи мало затрагивают. Прими к сведению, будь осторожен. Вроде всё.
– Збят уздалые игруш-ш-ш-ки! – громогласный напев Хламиды заставил нас поперхнуться пряниками. – Ай нид транслэйтор-р-р (Мне нужен переводчик).
– I’ll go (Я пойду), – добровольно вызываюсь.
– Правда хочешь? – недоверчиво кривится Натали.
– Проветрюсь.
Мне не слишком улыбается сидеть в кабинете. Во-первых, напрягает присутствие Анны. Пусть я ничего не собираюсь высказывать, приятного мало. Во-вторых, немецкий переводчик теперь не отцепится с «агрегатом». Лучше поброжу по родному заводу, подышу свежим выбросом.
Выезд на площадку обещал быть коротким. Хламида с воинственным видом оббежал несколько объектов, я равнодушно семенила следом. Всё шло по плану. То есть ничего из оборудования не работало и не устанавливалось должным образом. В заключение осмотра мы спустились в гидроподвал. Хламида развил бурную деятельность, осматривая каждый винтик, падал на колени, катался по полу, пытаясь исследовать труднодоступные места. Его штаны неумолимо сползали, открывая сомнительной красоты виды. Я достала мобильный и скромно клацала кнопочки в сторонке. От искушений надо держаться подальше.
Когда мы поднялись на поверхность, Хламида издал удивленный рык и застыл на месте. Я тоже застыла и, мягко говоря, офигела. Очень мягко говоря.
Дымовая завеса насыщенного серо-буро-черного оттенка клубилась просто перед нами, с каждой прошедшей секундой стремительно приближаясь, набирая обороты. Отвратительный запах наполнил легкие.
«Я слишком молода, чтобы умирать», – натягиваю ворот свитера на нос, чтобы вдыхать поменьше неведомой фигни.
«Я не успела составить завещание», – горло скребет, начинаю кашлять, а глаза слезятся.
«Мне и завещать-то нечего!» – вот это на пороге смерти особенно неприятно осознать.
«Какое на фиг завещание? Я не хочу умирать!» – вопит внутренний голос.
– Лора, ви маст лив фром хир (Лора, мы должны уйти отсюда). Р-р-райт нау! (Прямо сейчас!) – Хламида быстро делает несколько исторических кадров напоследок, хватает меня за руку и тащит на выход.
Здесь, как в «Адмирале», съемка запрещена, но, ежели никто не видит, можно, только осторожно.
Как выяснится позже, горит кабель в подвальных помещениях. Гореть будет еще два дня, и в атмосферу выделится достаточно опасный химический коктейль. Ядовитая дрянь пропитает воздух, осядет везде, где только можно. Погибнут люди, другим людям придется наводить порядок, вдыхая эту самую ядовитую дрянь снова и снова, потому что никакой защитной одежды и респираторов им никто не предоставит. Ограниченное финансирование означает, что загрязнение выше нормы по определению невозможно. Это печальная реалия жизни в государстве, где всем плевать на твою жизнь и здоровье.
На самом деле, не слишком оптимистично. Совсем нет.
Чуть позже фон Вейганд заявит нашему начальству, что ни один из его работников не выйдет в цех до получения результатов независимой экспертизы относительно уровня загрязнения.
– Всё в пределах нормы, – торжественно заверит местный эксперт.
– Можно работать, – начальник умилительно улыбнется.
– Our specialist will check (Наш специалист проверит), – обломал всех Ригерт.
И у нас, переводчиков, будет продолжительный отпуск от выездов в цех. До выяснения обстоятельств.
А я… ну а что я? Я буду млеть в крепких объятьях шефа-монтажника. Как же он меня схватит, когда узнает о пожаре! Прижмет поближе, заглянет в мои покрасневшие глаза и позволит уловить выражение тревоги на обычно непроницаемом лице.
«Ему не всё равно», – сладко пропоет моё сердце и забьётся часто-часто.
* * *
– What is it? (Что это?) – ошалело поинтересовалась я, перебирая врученные мне стопки долларов.
– Twenty five thousand (Двадцать пять тысяч). For clothes (На одежду), – невозмутимо отвечает фон Вейганд.
Теперь стыдно сказать, что я имела в виду гривны, а про доллары не мечтала. Сколько же всего на них можно купить.
Шеф-монтажник уезжает в неизвестном направлении.
– I will be late (Я буду поздно), – говорит он и чмокает меня в щечку на прощание.
Сегодня суббота. Ровно неделю живем вместе, а секса ни разу не произошло. Мои месячные закончились. Где грязные намеки? Порочные предложения? Зачем я из дома уходила? Не спорю, очень круто спать, когда он прижимается крепко-крепко. Однако хочется большего.
Мне звонит Анна, но я не собираюсь отвечать, потом звонит мама, и приходится поставить на тихий режим. Неплохо бы поговорить с кем-то по душам. С кем? Мама опять начнет взывать к моей совести, уговаривать вернуться в отчий дом. Про Анну даже думать не хочу.
Я беру немного виски, смешиваю с колой и врубаю высокоинтеллектуальный телевизионный сериал «Отбросы». В очередной раз пересматриваю первый сезон, хихикаю, то ли шутки смешные, то ли виски крепкий. Скорее всего, оба варианта. Меня исключительно вставляет, а потом расслабляет. Взгляд то и дело тянется к ноутбуку фон Вейганда, стоит, зараза, соблазняет.
Лучший способ побороть искушение – поддаться ему. И кто я такая, чтобы спорить с Оскаром Уайльдом?
Сериал поставлен на паузу, еще немного виски-колы для вдохновения – и понеслась душа в рай. Я испробовала все наиболее возможные комбинации, потом маловероятные и самые невероятные, как то: моё собственное имя и название нашего доблестного завода. Ничего не срабатывало. Не помогало ни виски, ни кола. В конце концов, я поставила непокорный ноутбук на стол, выпила еще немного (на этот раз для поднятия настроения) и решила потанцевать. Не уверена, что в моих поступках присутствовала рациональная связь. Я действовала по наитию.
Врубаю музыкальный центр настолько громко, чтобы соседи прослезились. Рок, если не ошибаюсь. Похоже на рингтон Натали.
– Звуки преисподней, – осуждающе повторяет немецкий переводчик всякий раз, когда ей звонят, и чуть ли не крестится.
Кто бы говорил! Бывший фанат Раммштайн, который, по собственному признанию, в университетские годы читал «Майн Кампф» и ходил на душевные вечеринки скинхедов. Теперь он раскаялся, стал хорошим, но, как услышит Раммштайн по радио, подпевает. К чему бы это?
Я немножко поплясала, освежилась новой порцией виски-колы и отправилась принимать расслабляющую ванну. Вылила всю пену, какую нашла, ещё что-то из тюбиков, похоже, затронула его лосьон после бритья. Комната мгновенно наполнилась Им. Его запах – лучший запах на свете.
Я представила, что фон Вейганд здесь, наблюдает за каждым моим движением. Стало жарко.
Сбрасываю одежду на пол, погружаюсь в ароматную пену, жмурюсь от удовольствия. Кажется, трезвею потихоньку. Надо было взять виски. Нет, я не алкоголичка, просто настроение располагало и…
– Like? (Нравится?) – поинтересовался голос фон Вейганда.
Я вздрогнула всем телом и открыла глаза. Шеф-монтажник выглядел слишком реально для алкогольной галлюцинации. Белоснежная рубашка и выглаженные брюки, ремень призывно поблескивает металлической пряжкой. Губы сложились в издевательской ухмылке, а глаза горят.
– Why are you here? (Почему ты здесь?)
«Да, хороший вопрос, ничего не скажешь, – издевательски хмыкает внутренний голос. – Какого черта он делает в своей квартире?»
Чувствую себя голой под этим прожигающим насквозь взглядом. Минуточку – я действительно голая.
– No good touch other property (Нехорошо трогать другую собственность), – он медленно расстегивает ремень, вытаскивает его из штанов и приближается ко мне.
– What do you mean? (Что ты имеешь в виду?)
«Другую», а что, если он хотел сказать «чужую». Трезвею окончательно. Наверное, было очень тупо оставить на столе его открытый ноутбук?
