Текст книги "Крушение карьеры Власовского"

Автор книги: Валерия Герасимова

Соавторы: Лев Савельев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

Глава двадцать первая
Любить – это верить

Чем больше спадал зной этого уже по-настоящему летнего дня, тем сильнее становилось волнение, владевшее Антоном Матвеевичем.

Старик буквально не находил себе места.

То он поглядывал на часы, то вдруг выходил на улицу и задерживался у подъезда, как бы ожидая, не остановится ли у дома одна из проезжающих машин. То возвращался наверх в квартиру и звонил по телефону в физический институт. В который раз он спрашивал, не появлялся ли случайно Василий Антонович.

Мария Кузьминична, уже привыкшая за последнее время к странностям мужа, с болью в сердце следила за стариком.

Наконец, когда он в третий раз стал звонить в институт, она не утерпела и завела разговор.

– Ты что, Антоша, взволнованный какой? Радоваться бы надо… – попыталась улыбнуться она. – Только подумай: дулись наши молодые друг на друга, в молчанку играли, а тут, гляди, поехали парочкой вместе за город… – Мария Кузьминична задумалась, как бы подбирая самые веские доказательства счастливой жизни ее сына.

– Эх, мать, – махнул на нее рукой Антон Матвеевич, – добрая ты, хорошая, а ведь не понимаешь, каково там нашим…

– Что, Антоша? Ведь они собирались… – испугалась Мария Кузьминична.

– Рыбу удить… – спохватился старик.

Да разве мог он сейчас омрачить это верное сердце и рассказать обо всем, что произошло за эти два дня?

А главное о том, что, может быть, в этот момент жизнь их единственного сына находится в смертельной опасности?

Пусть уж лучше он один несет эту тяжесть…

Сейчас Антону Матвеевичу мучительно стыдно вспоминать, что ему показалось, как, выслушав гнусное предложение «монтера», сын поколебался. Черта с два! Эта сволочь еще узнает, кто такие Сенченки…

Да разве Сенченки одни!

И снова Антон Матвеевич то с тревогой поглядывал на часы, то подходил к окну. Нет. Василия не оставят в беде. И старик вспомнил, как сразу же после визита «монтера» они вместе с сыном пошли именно туда, где охраняют жизнь советских людей, спокойствие Советской страны.

Каким душевным человеком оказался этот товарищ Важенцев! И какая беда, что он не нашел в себе ума прийти туда раньше…

Неужто струсил за свою старую шкуру? Нет, не это. За сына испугался… В самое больное место ударили, подлецы. Но и этого не надо было бояться. Поняли бы, разобрались… А теперь и мучайся… Ведь Василию пришлось сунуться прямо зверю в пасть.

И кто знает, чем все это кончится?..

– Рыбу удить? – робко переспросила Мария Кузьминична. – То-то Вася удочку взял…

Василий и Людмила появились в дверях внезапно.

– Боже ж мий! Да ось воны наши рыболовы! – всплеснув руками, радостно воскликнула Мария Кузьминична, как всегда в минуты волнения переходя на украинский язык.

– Ну, что же, поймали? – так и подался вперед отец.

– Да, не сорвалось! – сказал запыленный, усталый, но сияющий Василий.

Хотя беглый взгляд Марии Кузьминичны не обнаружил в «авоське» ничего, даже приблизительно подходящего для доброй наваристой ухи, она воздержалась от ненужных вопросов. Но зато, уединившись с отцом в кабинете, Василий рассказал обо всех сегодняшних событиях с того момента, как он с женой вышел из поезда на станции Глебовка, до встречи на шоссе с «ремонтными рабочими».

А за этой внешней канвой было нечто самое для него сокровенное, чему он еще не нашел достаточно полновесных слов.

Антон Матвеевич слушал.

– От, здорово! Говорил, что те собаки ще узнают, хто такие Сенченки! – изредка перебивал он рассказ сына.

Особенно восхитил его один эпизод.

– И Людмила! С пистолетом!

Весь облик старика преобразился – даже рыжеватые усы, казалось, приобрели былую лихую воинственность.

– Так я ж всегда говорил, что она герой, что она себя еще покажет, – прощая невестке все грехи – прошлые, настоящие и даже будущие, – восклицал старик.

А по поводу неожиданного поступка водителя машины только глубоко вздохнул:

– Видать, тоже запутали человека… Но вину искупил.

И все же он заметил, что сыну хочется остаться одному.

Василию Антоновичу действительно этого хотелось. Он раздумывал.

Странно: виски уже начали седеть, а он снова, как при вступлении в комсомол, точно проверил себя еще раз.

Только непоколебимая вера в силу правды помогла ему разорвать тенета, опутавшие его со-всех сторон. Он не усомнился в том, что найдет себе могучую поддержку – и он нашел ее.

Беседуя сначала с подполковником Сумцовым, а затем с генералом Важенцевым, Василий Антонович еще и еще раз почувствовал, что родной стране дорога судьба каждого ее сына, каждой ее дочери.

Василий Антонович вспомнил, с какой кровной заинтересованностью генерал Важенцев выслушивал позавчера взволнованную исповедь его отца, какой теплой человеческой радостью светились глаза генерала, когда сквозь непререкаемость тяжких фактов постепенно вырисовывалось лицо обманутого, но до конца советского человека.

В трудные минуты проверил Василий Сенченко себя. И понял, что ни угрозы, ни подкупы – никакие силы в мире не оторвут его от родной страны!..

Но до конца ли разорваны черные тенета?

В комнату вошла жена. Подойдя к креслу, в котором он сидел, Людмила тихо положила руку ему на плечо.

– Отдыхаешь? – с виноватой улыбкой спросила она.

– Думаю, – ответил он просто.

Ему хотелось рассеять все то, что он угадывал за виноватой улыбкой, за несмелым прикосновением руки.

– Ты совсем молодцом! – ласково задержал он руку жены. – Даже батя тебя назвал знаешь как? Героиней!

– Ну уж, героиня, – грустно улыбнулась Людмила. – Я просто глупая, ничтожная женщина…

– Не ничтожная, а излишне доверчивая… Как твой покойный отец… До сих пор не могу понять! Как ты могла ради того, чтобы привезти мне вот эту блямбу, – он показал на свои золотые часы, – завязать денежные отношения с совершенно незнакомой женщиной. Ведь я же взял с тебя слово, что не будешь там на меня тратиться…

– Я нарушила слово… И мне стыдно было признаться…

– А по правде говоря, твоя версия о том, что тебя премировали за хорошую работу часами, а к тому же мужскими, сразу же показалась мне странной… – Василий вздохнул. – И подумать, что из-за этого ты попалась в лапы какой-то авантюристки…

– Но почему же «авантюристки»? Я ведь уже тебе говорила, что Лора Капдевилья известная антифашистка, член братской компартии… Она повсюду сопровождала нашу делегацию… А мне так захотелось… – Людмила замялась. – Мне так захотелось порадовать тебя!

– Порадовать!.. – с горечью повторил он. – А потом переслать деньги бог весть кому…

– Но ведь это же была моя инициатива. Хотя мне пришлось выдержать с Лорой настоящую битву. Она ни за что не хотела брать деньги. Но не могла же я принять у Лоры такой дорогой подарок? А у нее брат в СССР. И мы уговорились, что я перешлю ему хотя бы приблизительную стоимость часов. Она сказала, что ее Александр вырос в Советском Союзе и советский подданный… Разве я могла предполагать?..

– А надо бы, – ответил Василий.

Он задумался над тем, как часто, поучительно часто даже добрые, но недостаточно продуманные поступки приводят нас к неожиданным, а иногда и к роковым последствиям.

– И знаешь, странно, но до сих пор мне как-то не верится, что брат такого человека, как Лора Капдевилья, мог оказаться нашим врагом… – Людмила помолчала. – Ведь он даже заходил к нам, но не застал. Разве шпион пришел бы открыто?

– Ну, знаешь, бывает по-всякому, – сухо сказал Василий. – Приходил же к нам один такой чинить телефон… «монтер»… А потом ты сама подняла на него оружие…

– Да, ты прав, прав, – повторила Людмила. – Скажу откровенно, ведь я несколько раз писала этому Александру Капдевилья, умоляла разъяснить все это дело, но ни на одно письмо ответа так и не получила. Да и что говорить, после того, как я сама подписала тот протокол…

И неожиданно перед ней промелькнула непреклонная фигура следователя в роговых очках.

– Да и как не верить следователю! Ведь этот человек знает больше, чем мы! – добавила она.

Следователь…

И тут Василий должен был сознаться самому себе, что за последние сутки он немало размышлял, сопоставлял странные фразы: «Вы – укрыватель и пособник шпионов», а затем неожиданное: «Я нарушаю свой служебный долг, но идите!..»

Людмила как бы угадала состояние мужа.

– Как там у Зубковых, не знаешь?

– Все то же… Они твердят одно – это был ученый… физик… Не понимаю, – пожал он плечами, – как я не замечал этого одностороннего романа! А если бы ты видела, что она пишет о нашем «романе» в своих дневниках!

– Если бы видела? – медленно переспросила Людмила. – Все равно не поверила бы…

– Почему? Ведь это против очевидности! – спросил Василий, всматриваясь в дорогое лицо.

– Потому что я люблю тебя, – ответила Людмила. Голос ее прозвучал убежденно, ясно. – И верю.

Как ему было сейчас стыдно, что он в свое время, терзаясь из-за голубой записки, не смог найти в себе этой убежденности и веры.

– Увидишь, Милок, будет все по-хорошему…

– Почему ты так думаешь? – тревожно спросила Людмила и провела рукой по волосам мужа. Кто больше, чем она, мог знать, сколько хорошего, а подчас и трудного выражал этот любимый упрямый вихорок!

Василий почти невольно взглянул в открытое окно: над башней седого Кремля уже вспыхнули алые звезды.

– Потому что люблю, – не отрывая глаз от знакомой картины, кратко ответил Василий.

Глава двадцать вторая
Главный вопрос

Итак, последние события блестяще подтвердили его дальновидность и бдительность. Супруги Сенченко окончательно сбросили маску. Они обнажили свое вражеское лицо. Вчера утром оба скрылись. В последний раз их заметили на перроне Рижского вокзала. Супруги приняли вид гуляющих дачников: Людмила Сенченко в одном сарафанчике, а у Василия Сенченко за плечами была складная удочка. Но потом следы обоих затерялись. Нет сомнений: то, что этим заклятым врагам дали возможность ускользнуть, – наглядный результат гнилого либерализма и преступной мягкотелости. Нет, это не просто служебная ошибка. Несомненно, за этим стоит нечто большее… Невзирая на чины, прежние заслуги и партийный стаж, надо решительно покарать попустителя. Интересы народа священны!

Так мысленно репетировал майор Власовский «чрезвычайное сообщение», которое он намеревался сделать своему покровителю. Во что бы то ни стало сегодня он пробьется к нему на прием!

Конечно, «перспективное» дело Сенченко за это время сильно видоизменилось, приняло неожиданный оборот.

Тем важнее – не потеряться, устоять.

И по мере сил извлечь пользу из сложившейся ситуации.

Вывезла же его, как говорится, кривая в том дельце с «райкомщиком»! И не только вывезла, но даже «привезла» в столицу. А ведь бороться ему пришлось не с какой-нибудь древностью вроде Важенцева. Тогда во-время поданный им сигнал о преступной близорукости начальства помог сковырнуть молодого и энергичного человека.

Лицо майора скривилось. Обидно-. Казалось, что эта почтенная древность вот-вот слетит со своего поста, а вышло так, что пока ему предстоит разговор именно с этим Важенцевым.

Надо быть начеку.

Ведь игра, которую он ведет, – все же игра с огнем…

В особенности сейчас, когда он узнал, что этот прохвост Гонский…

…Словесное состязание в кабинете генерала продолжалось уже свыше получаса.

На столе перед Важенцевым лежало представленное майором Власовским «дело В. А. Сенченко». Просматривая лист за листом этот материал, генерал ставил вопросы:

– Итак, вы утверждаете, что Василий Сенченко не только невольный соучастник, но и организатор шпионско-диверсионной шайки, – обратился Важенцев к Власовскому.

– Конечно! Василий Сенченко начал с того, что под видом гостя своего отца принял матерого шпиона Храпчука. Через него он передал иностранной разведке сведения о своем последнем научном изобретении.

– Вы подтверждаете эти факты? – обратился генерал к подполковнику Сумцову, который был им специально вызван сюда.

– Внешние факты правдоподобны, – ответил Сумцов. – Но это ведь только одна сторона вопроса. А по существу этих фактов разрешите мне, товарищ генерал, ответить позднее…

– Пожалуйста, – согласился генерал. – Идем дальше. По вашему мнению, майор Власовский, вторая линия шпионской деятельности этой семьи осуществлялась через Людмилу Сенченко?

– Именно, товарищ генерал. Людмила Сенченко завербована иностранной разведкой. Будучи за границей, она за свою шпионскую деятельность получила ценное вознаграждение, а по возвращении в СССР снабжала деньгами шпионско-диверсионный центр. Обращаю ваше внимание, товарищ генерал, на лист дела 87 – протокол допроса Людмилы Сенченко с ее собственноручной подписью.

– Да, я читал, – сказал генерал, и по лицу его скользнула тень. – Вам, товарищ Сумцов, известен этот протокол?

– Известен, товарищ генерал, – коротко ответил подполковник.

– И, несмотря на все эти факты, вы все-таки прохлопали… – какие-то огоньки вспыхнули в глазах Евгения Федоровича.

– Обращаю ваше внимание, товарищ генерал, – привстал Власовский, – что я во-время сигнализировал о предательской деятельности этих Сенченко. Стоит ли говорить, какая неоценимая услуга теперь оказана иностранной разведке, какое отсутствие бдительности…

– Ну, это потом, – остановил его генерал. – У вас, майор, имеются новые факты?

– Да, у меня есть факты иного, так называемого морального порядка. Разрешите, товарищ генерал, я изложу их вам подробно. Если даже допустить, что мы, мягко говоря, «просмотрели» политическое лицо профессора Сенченко, то совершенно непонятно, почему нас в свое время не насторожил моральный облик этого чужака. Ведь яснее ясного, что перед нами был разложившийся, не советский элемент!

– Что вы имеете в виду? – спокойно спросил генерал.

– Оказалось, – горячо продолжал Власовский, – что политический перерожденец профессор Сенченко устроил в стенах своего научного института чуть ли не гарем. Он состоит в связи с лаборанткой Марией Минаковой и одновременно совращает молодую девушку Инну Зубкову, которую устроил на работу в институте под видом личного секретаря. О своих интимных взаимоотношениях с профессором она сама мне говорила. А подписанный ею документ, в котором Зубкова рисует грязный моральный облик Сенченко, имеется в деле. Пресытившись ею, он находит верное средство, чтобы навсегда избавиться от девушки… И вот при обстоятельствах, которые до сих пор остаются невыясненными, Зубкова выбросилась или – еще страшнее – была выброшена из окна седьмого этажа… Показания свидетелей и ее собственные записи в дневнике – все это полностью обличает Василия Сенченко. Но подполковник Сумцов упорно игнорировал эти факты. Чем объяснить подобную близорукость? – воскликнул Власовский. – Не скрывается ли за этим…

– Короче, – прервал его Важенцев, – выводы будем делать потом.

– Простите, товарищ генерал, но иногда чувство бывает сильнее нас… Впрочем, я кончил, – протирая кусочком замши очки, опустился на стул Власовский.

– Выслушаем теперь подполковника, – обратился генерал к Сумцову.

– Я не буду ссылаться на обуревающие меня чувства, как это сейчас сделал майор Власовский, – начал Сумцов, – больше того, я попрошу товарища генерала разрешить мне прежде всего вызвать свидетелей. А что касается якобы грязного морального облика профессора Сенченко… Я категорически отметаю обвинения в связи профессора с его лаборанткой Минаковой. Возможно, что для майора Власовского, как нового человека в нашей среде, имя почетного чекиста Героя Советского Союза Дмитрия Минакова ровно ничего не говорит. Но для нас, товарищ генерал, память об этом человеке священна, и мы не дадим безнаказанно порочить его сестру. Тем более, что Машу Минакову я знаю едва ли не с пеленок. Кстати, в качестве первого свидетеля именно она сможет многое рассказать об истинных причинах гибели Инны Зубковой.

– Может быть, вы сумеете, товарищ Сумцов, сейчас вызвать сюда Минакову? – сказал генерал, и искорки в его глазах блеснули ярче.

– Особых затруднений это не представит, – согласился Сумцов.

Он вышел из кабинета и вскоре, к немалому удивлению Власовского, вернулся в сопровождении стройной девушки с каштановой косой, уложенной вокруг головы.

«Черт возьми! – промелькнуло у Власовского. – Вот они… осложнения. Значит, эта публика тоже не дремала… Неужто эта девчонка, – взглянул он на Минакову, – и есть та апельсинная корка, на которой я поскользнулся?..»

Впрочем, после, когда он пробьется с докладом «повыше», посмотрим, что запоют эти людишки!

Маша Минакова вошла и остановилась у стола Евгения Федоровича Важенцева. Имя этого старого чекиста было ей хорошо известно по рассказам покойного брата Мити. Она даже видела его у брата на групповой фотографии.

– Товарищ Минакова! – ободряюще улыбнулся девушке генерал, – нам бы хотелось, чтоб вы рассказали все, что вам известно по поводу трагической гибели вашей сослуживицы Инны Семеновны Зубковой.

На мгновение девушка поколебалась. Нелегко говорить о трагически погибшем человеке все то, что Маша знала и думала об Инне. Но ведь она должна говорить правду, только правду. И Маша обрисовала облик Зубковой так, как она его понимала. Она рассказала о легкомысленных связях Инны, о ее неразборчивости в выборе знакомых. Наконец, о странной способности Зубковой принимать свои фантазии за правду. Инна Зубкова могла дискредитировать любого, кто с ней соприкасался.

– Каковы были, товарищ Минакова, отношения Зубковой с профессором Сенченко? – спросил генерал.

Лицо Маши окрасил слабый румянец.

– О! Она его так скомпрометировала…

Майор Власовский, не спускавший глаз с девушки, заметно оживился.

– Сначала она выдумала нелепую версию о якобы существовавшем между ними романе. Ничего не подозревавший Василий Антонович то находил на своем столе цветы, то Зубкова бесцеремонно увязывалась с ним в машину. Но хуже всего – другое.

– Что другое? – спросил генерал.

– Когда Инна окончательно убедилась, что старания ее напрасны, у нее завязался уже не вымышленный, а действительный роман.

– С кем же?

И Маша рассказала об эпизоде, когда она случайно слышала телефонный разговор Зубковой, назначавшей свидание очередному поклоннику. При этом характерно, что Зубкова к своим сомнительным похождениям припутывала имя профессора Сенченко. Был даже такой разговор: «Кама»? Нет, она ему не нравится… Он предпочитает «Асторию»…

– Значит, речь шла о встрече с неизвестным вам человеком?

– Конечно, неизвестным! Да и сама Зубкова, по ее словам, была с ним знакома не более двух недель..

– Ну, что ж, товарищ Минакова, эта сторона дела понятна, – сказал Важенцев.

– Разрешите, товарищ генерал, заметить, – приподнялся Власовский. – Разве случайно услышанный товарищем Минаковой телефонный разговор может служить серьезным основанием?..

– Пожалуй, вы правы. Но, может быть, у подполковника Сумцова имеются еще какие-нибудь данные, кроме показаний Минаковой, – заметил генерал. Вместе с Сумцовым еще накануне он разработал подробный план сегодняшнего дня.

Трудно было узнать в вошедшей затем Эрочке Подскоковой ту элегантную, беспечную девицу, которая в свое время так радушно открыла двери перед своей подружкой. Сейчас это было заплаканное, небрежно причесанное существо, пережившее, как видно, первое в жизни потрясение.

– Гражданка Подскокова, – внимательно взглянул на нее генерал, – вы предоставляли вашу квартиру Зубковой для свидания с ее знакомым. Что вы о нем знаете?

– Я?.. Мне кажется, что он… что он… был… – глаза Эрочки снова налились слезами, – интересный, – неожиданно заключила она.

– Это, конечно, немаловажное обстоятельство, – не нарушая официального тона, заметил генерал. – Но, может быть, вы о нем знаете еще что-нибудь? Скажем, имя, профессию?

– Имя?.. Имя?.. Нет, я не знаю, – со вздохом созналась Эрочка. – Но он был научный, – приободрилась она.

– Вы хотите сказать, научный работник, – вставил Власовский.

– Конечно, научный работник, – просияла Эрочка.

И, обрадовавшись возможности возвысить себя в глазах этих серьезных людей, рассказала о том, что это был «безумно талантливый ученый», что он обещал в дальнейшем создать Инночке «красивую жизнь», но пока был беден, потому что враги мешали ему сделать «карьеру».

– Кто же эти враги? – поинтересовался генерал.

– Ее начальник… Что-то на «зэ»… Зинченков…

– Может быть, Сенченко? – мягко подсказал генерал.

– Вот, вот… Сенченко, – радостно воскликнула она.

– Скажите, какие, по вашему мнению, у Зубковой были отношения с профессором Сенченко?

– Она говорила, что он завидует ее научному работнику и что он настоящий сухарь… Он не обращал на Инну никакого внимания…

– Почему вы так думаете?

– Потому что таких людей Инна всегда называла «сухарь».

– Основание серьезное, – усмехнулся генерал. – Но как это случилось, что вы никогда не видели того, другого, неизвестного вам человека. Ведь вам же приходилось открывать ему дверь?

– Я… я… – уткнулась Эрочка в свой влажный носовой платочек. – Инна попросила для него ключ.

– Я думаю, что вашего отца – честного труженика – не обрадует то, что вы превратили его кабинет в место свиданий, – заметил Важенцев. – Впрочем, это не мое дело. Ваши родители извещены…

Эрочка уже не сдерживала откровенных рыданий.

– А мое дело сказать вам, – сурово продолжал генерал, – что таким образом вы могли способствовать любому преступлению. И никакие слезы этого не исправят.

Когда за рыдающей Эрочкой закрылась дверь, Сумцов прочел ту часть показаний родителей Зубковой, где они сообщали, что знакомый их погибшей дочери был ученый, которого «всячески затирают». А утверждение «затирают» менее всего вяжется с фигурой известного профессора Сенченко.

Кроме того, подполковник Сумцов обратил внимание и на другое обстоятельство. Как установлено актом судебно-медицинской экспертизы, в данном случае имело место не самоубийство. Зубкова не выбросилась, а была насильственно выброшена из окна. На трупе обнаружены несомненные следы предсмертной борьбы. Это также подкреплялось и другими данными судебно-медицинской экспертизы.

– Я же утверждал, что она была убита! – перебил Сумцова Власовский.

– И вы не ошиблись, – хладнокровно сказал генерал. – Только убийцей был не тот, кого вы, Власовский, имеете в виду. Алиби профессора Сенченко точно установлено. В злополучный вечер он до двадцати часов сорока минут находился на партийном собрании, а оттуда поехал прямо домой. И, скажу откровенно, – Важенцев поднялся с места. Грозное почувствовалось в этой гневной фигуре, и Власовский, как бы предвидя катастрофу, замер. – У меня возник другой вопрос. Для меня он самый важный: что вас, Власовский, побуждает опорочивать честных советских людей? Товарищ Сумцов, пригласите сюда инженера Капдевилья.