355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Валерий Брюсов » Абсолютные друзья » Текст книги (страница 4)
Абсолютные друзья
  • Текст добавлен: 27 марта 2017, 12:30

Текст книги "Абсолютные друзья"


Автор книги: Валерий Брюсов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 26 страниц)

Манди изумлен.

– Немецкий?

– И французский. Писала, говорила, пела. Музыкальный слух. Характерный для всех Стэнхоупов.

Манди рад это слышать. Благодаря доктору Мандельбауму он получил доступ к секретной информации и теперь знает, что немецкий язык – красивый, поэтичный, музыкальный, логичный, с отменным чувством юмора и романтической душой, но тому, кто не может его расшифровать, осознать это нет никакой возможности. За исключением таблички «ДЕРЖИСЬ ПОДАЛЬШЕ» на входной двери, в нем есть все, о чем может мечтать девятнадцатилетний Steppenwolf,[25]25
  Steppenwolf – степной волк (нем.).


[Закрыть]
ищущий культурного убежища. Теперь же в его пользу говорят и гены. И какие могут быть сомнения в том, что немецкий язык – призвание, определенное судьбой? Без знания немецкого он бы никогда не записался на еженедельные занятия по изучению Библии в переводе епископа Вулфилы. А если бы не записался, то на третий день своего первого семестра не оказался бы бок о бок, на диване в Северном Оксфорде, с тщедушной венгеркой-полиглотом, которая зовется Ильзе и берет на себя труд просветить воспитывавшегося без матери, выросшего до шести футов и четырех дюймов девственника в вопросах секса. Интерес Ильзе к Вулфиле, как и у Манди, случаен. После академического тура по Европе она оказалась в Оксфорде, чтобы расширить свои знания о корнях современного анархизма. Но каким-то образом в перечень предметов, на которые она записалась, попал и Вулфила.

* * *

Вызванный темной ночью на суррейскую виллу, Манди держит на коленях влажную от пота голову отца и наблюдает, как тот отхаркивает последние остатки загубленной жизни, тогда как миссис Маккечни курит на лестничной площадке. На похороны приходят друг-алкоголик, который при этом и солиситер,[26]26
  Солиситер – стряпчий, юрист, консультирующий клиентов, в т.ч. организации и фирмы. Подготавливает дела для барристера, имеет право выступать в низших судах.


[Закрыть]
безработный полиграфист, хозяин и все завсегдатаи «Золотого лебедя». Миссис Маккенчи, по-прежнему двадцатидевятилетняя, стоит у отрытой могилы, по всем статьям мужественная шотландская вдова. На дворе лето, и она в черном шифоновом платье. Ленивый ветерок ласково прижимает материю к телу, подчеркивая отменную грудь, да и остальные достоинства. Прикрывая рукой рот, она шепчет Манди с такого близкого расстояния, что ее губы буквально касаются нежных волосков в ухе:

– Посмотри, что бы ты мог получить, если бы вежливо попросил. – Голос звучит насмешливо, и, чтобы окончательно вогнать Манди в краску, она ненароком проводит рукой по той части брюк, под которой скрывается детородный орган.

Вернувшись в свою комнату в общежитии колледжа, потрясенный Манди проводит инспекцию доставшегося ему наследства: один комплект красно-белых шахматных фигурок из слоновой кости, многие повреждены; один армейский ранец с шестью рубашками, сшитыми фирмой «Ранкен-энд-компани, лимитед», Восточная Калькутта, 1770, по разрешению Его высочества короля Георга V, с отделениями в Дели, Мадрасе, Лахоре и Мюрри; одна латунная фляжка, сильно помятая, в компании которой так хорошо сидится под азадирахтой индийской на закате дня; один перочинный нож; бирманские сигары; один гуркхский церемониальный кинжал с гравировкой по кривому лезвию «Доблестному другу»; один переживший многие поколения твидовый пиджак без указания изготовителя; один том «Избранных произведений Редьярда Киплинга» с измятыми и загнутыми страницами и один тяжелый кожаный чемодан с бронзовыми нашлепками по углам, найденный спрятанным или забытым под грудой пустых бутылок в гардеробе в спальне майора.

Закрытый на замок.

Без ключа.

Несколько дней он держит чемодан под кроватью. Он – единственный хозяин судьбы чемодана, во всем мире только ему известно о существовании сего предмета. Он станет невероятно богатым? Унаследует «Бритиш-американ тобакко»?[27]27
  «Бритиш-американ тобакко» – крупнейшая компания по производству табака и табачных изделий, выпускает также парфюмерию и косметические средства. Основана в 1902 г. В 1978 г. переименована в «Би-эй-ти индастриз» («БАТ индастриз»).


[Закрыть]
Узнает все тайны исчезнувших Стэнхоупов? Вооружившись ножовкой, позаимствованной у плотника общежития, он проводит вечер, пытаясь вырезать замок. В отчаянии кладет чемодан на кровать, выхватывает церемониальный гуркхский кинжал из расшитых ножен и решительным движением вырезает в крышке круг. Когда отбрасывает его, в нос ударяют запахи Мюрри на закате и пота на шее Рами в тот момент, когда она сидит рядом с ним на корточках и всматривается в скалистое дно пруда.

Официальные армейские бумаги: английские, индийские, пакистанские.

Выцветшие указы о присвоении Артуру Генри Джорджу Манди званий второго лейтенанта, лейтенанта, капитана, майора.

Одна пожелтевшая, отпечатанная на машинке программка «Белоснежки» в постановке «Пешаварской труппы», где среди прочего указано, что роль Доупи исполнил Э. А. Манди.

Письма впавших в тоску банковских управляющих касательно «расходов на столовую и других долгов, которые не может покрыть этот счет».

Каллиграфически выписанный протокол заседания военного трибунала, прошедшего в Мюрри в сентябре 1956 года, подписанный уоррен-офицером Джи. Пи. Сингхом, судебным клерком. Обвиняемый признался в совершении преступления, защитник не потребовался. Заявление друга обвиняемого: «Майор Манди напился. Обезумел. Он искренне сожалеет о содеянном и отдает себя на милость суда».

Не так быстро. Извините, но ничего не ясно. Какие действия? Какая милость?

Краткое изложение обвинения, представленное в суд, но не зачитанное. Обвинением установлено, и обвиняемый с этим согласился, что

«майор Манди, выпивая в офицерской столовой, принял на свой счет некие слова, игриво сказанные капитаном Греем, уважаемым английским офицером, техническим специалистом, прибывшим в командировку из Лахора. Схватив вышеуказанного уважаемого офицера за лацканы кителя, майор Манди, грубо нарушив нормы поведения и армейскую дисциплину, трижды ударил капитана головой в лицо, вызвав обильное кровотечение, потом целенаправленно нанес удар коленом в пах и, сопротивляясь попыткам других офицеров сдержать его, выволок капитана на веранду. А там нанес множество ударов кулаками и ногами, которые поставили под угрозу саму жизнь капитана, не говоря уже об армейской карьере».

О словах, которые игриво произнес капитан, более не упоминается. Поскольку обвиняемый не привел их в свою защиту, суд не считает нужным повторять их. «Он напился. Он искренне сожалеет о содеянном». Конец защите, конец карьере. Конец всему. Кроме загадки.

Одна толстая папка, с написанным чернилами рукой майора словом «ПАПКА». Почему? Можно ли писать слово «КНИГА» на книге? Да, пожалуй. Манди раскладывает содержимое папки на покрывале. Одна фотография, размером в 1/4 долю листа, в картонной рамке с позолотой. Члены англо-индийской семьи с множеством слуг стоят плотной группой на лестнице, ведущей к колониальному особняку со многими колоннами, построенному у подножия холмов в Верхней Индии и окруженному ухоженными лужайками с цветочными клумбами и кустарниками. На каждой колонне полощется «Юнион Джек». По центру группы – надменный белый мужчина в строгом костюме. Рядом с ним – надменная, без тени улыбки, белая женщина, в кардигане и джемпере из одинаковой шерсти и плиссированной юбке. Двое белых сыновей застыли по обе стороны родителей, оба в итонских костюмах.[28]28
  Итонский костюм – школьная форма учащихся Итона и некоторых других привилегированных частных школ: черный пиджак до пояса, напоминающий фрак без фалд, черные жилет и галстук, брюки в узкую полоску, белая рубашка с крахмальным воротником.


[Закрыть]
К сыновьям примыкают белые дети и взрослые различных возрастов. Скорее всего, тетушки, дядья, кузены и кузины. Ступенькой ниже расположились слуги в униформе. Место каждого определено цветом кожи: самые белые – по центру, самые темные – с краю. Надпись на фотографии гласит: «Семья Стэнхоупов дома, в День победы в Европе, 1945. БОЖЕ, ХРАНИ КОРОЛЯ».

Полностью отдавая себе отчет в том, что рядом незримо присутствует душа матери, Манди берет фотографию и подставляет под включенную настольную лампу, пристально всматривается в женскую половину семьи Стэнхоупов, пытаясь вычислить высокую англо-ирландскую аристократку, щелкающую иностранные языки, словно орешки, которая в не столь уж отдаленном будущем должна стать его матерью. Особо он ищет признаки достоинства и эрудиции. Видит матрон с яростным взглядом. Вдовствующих особ, уже перешагнувших детородный возраст. Хмурящихся девушек-подростков с детским жирком и косичками. Кого не видит, так это потенциальной матери. Перед тем как отложить фотографию, переворачивает ее обратной стороной и обнаруживает короткую надпись, коричневыми чернилами, авторство которой, судя по почерку, принадлежит не майору. Писала полуграмотная девушка, возможно, одна из подростков, буквы аж прыгают от волнения. «Я – это та, которая с закрытыми глазами, типпично!!!»

Подписи нет, но волнение заразительно. Вернувшись к фотографии, Манди вновь изучает ее в поисках пары закрытых глаз, английских или индийских. Но закрытых очень много, все из-за солнца. Он кладет фотографию на покрывало, роется в содержимом папки и выбирает, скорее всего неслучайно, стопку писем, перетянутых бечевкой. Опять переворачивает фотографию. Сравнивает почерк. Автор у писем и надписи на обратной стороне рамки один, сомнений в этом нет. Манди раскладывает письма на покрывале. Их шесть. Самое длинное – из восьми непронумерованных страниц. Буквы-каракули, масса ошибок. Достоинство и эрудиция определенно не просматриваются. Первые начинаются «Мой ненаглядный» или «О, Артур», но тон быстро меняется:

«Артур, черт побери, из любви к Богу послушай меня!

Мерзавиц, который мне это сделал, тот самый мерзавиц, которому Нелл с радостью отдалась, ты обольстил меня и не вздумай этого отрицать, Артур. Если я приеду домой обесчесченная, отец меня убьет. Меня встретят, как проститутку, прижившую ребенка без брака. Его надо кормить и меня отдадут монахиням, которые, я слышала, в наказанее отберут у меня младенца. Если я останусь в Индии, мне просто придешься торговать телом на рынке. Видит Бог, я лучше бросушь в Ганг. Исповедь здесь небезопасна, все небезопасно, этот грязный козел М'Гроу или расскажет все леди Стэнхоуп, или полезет мне под юбку, а домоправительница тарашится на мой живот так, словно я украла у нее ленч. „Вы, случайно, не беременны, горничная Нелли?“ Господи, помоги мне, сделай так, чтобы мисис Ормрод думала, что все дело в хороший еде, которой кормят слуг. Но как долго она будет этому верить, Артур, если я на шестом месяце и продолжаю раздуваться? И я играла Святую Деву Марию в рождественной постановке, на Рождество, Артур! Но со мной это проделал не Святой Дух, не так ли? Это был ты!

У МЕНЯ ЧЕРТОВА ДВОЙНЯ АРТУР. Я СЛЫШУ КАК ВНУТРИ МЕНЯ БЬЮТСЯ ИХ СЕРДЦА!»

Манди нужно увеличительное стекло. Он занимает его у студента-первокурсника, который живет на его лестничной площадке и собирает марки.

– Извини, Сэмми, мне надо кое-что рассмотреть.

– В гребаную полночь?

– Получается, что да.

Он сосредотачивает внимание на нижней ступеньке и ищет высокую девушку в униформе горничной с закрытыми глазами. Найти ее не составляет труда. Она – веселый ребенок-переросток, со множеством черных кудряшек на голове, и ее ирландские глаза закрыты, как и было написано на обороте фото. И, если бы Манди надел униформу горничной, черный парик и крепко закрыл глаза от яркого индийского солнца, выглядел бы он именно так, потому что: «Я в том же возрасте, – думает он. – И у нее та же дурацкая, не сползающая с лица улыбка, какой улыбаюсь и я, разглядывая ее через увеличительное стекло, ибо ближе к ней мне никогда не быть».

«Может, и буду, если прямо сейчас повешусь», – приходит другая мысль.

«Может, ты так улыбаешься из застенчивости, потому что очень высокая».

«И я вижу, пристально вглядевшись в тебя, что в твоей душе тоже живет что-то бунтарское».

«Что-то импульсивное, доверчивое и веселое, а потому ты очень похожа на высокую, белую, повзрослевшую Рами».

«Что-то гораздо более близкое мне по духу, чем заносчивая, высокомерная, величественная и эрудированная аристократка, которую выдавали за мою мать с того самого момента, как появилась возможность мне лгать».

* * *

«„Лично и конфиденциально“

Дорогой капитан Манди!

Я уполномочен леди Стэнхоуп обратить Ваше внимание на Ваши обязательства перед мисс Нелли О'Коннор, которая служит горничной у Ее светлости. Ее светлость просит сообщить Вам следующее: если положение мисс О'Коннор не будет немедленно урегулировано и Вы не поступите, как должно поступать в подобной ситуации офицеру и джентльмену, ей не останется иного выхода, кроме как поставить в известность командира вашей части.

Искренне Ваш,

Личный секретарь леди Стэнхоуп».

Одно свидетельство о браке, подписанное англиканским викарием Дели, похоже, в спешке.

Одно свидетельство о смерти, подписанное тремя месяцами позже.

Одно свидетельство о рождении, датированное тем же днем: Эдуард Артур Манди пожаловал в этот мир. Он родился, к его удивлению, не в Мюрри, а в Лахоре, где умерли его мать и сестра-близняшка.

Манди без труда находит неизвестный член уравнения. Ему уже понятно, какие слова «игриво сказаны» капитаном Греем. «Манди? Манди? Уж не вы ли обрюхатили горничную Стэнхоупов?» Признав себя виновным, майор добился того, что в суде эти слова не озвучивались. Но только в суде. Письмо секретаря могло быть личным и конфиденциальным, но у Стэнхоупов слишком много слуг, чтобы сохранить случившееся в тайне. Перед его мысленным взором возникает обезумевший майор, осыпающий ударами капитана, разворошившего прошлое. Манди ищет в своем сердце подобающую случаю ярость, злость, упреки, которые мог бы бросить в лицо отцу, но испытывает только бесконечную жалость к двум бессловесным душам, попавшим в клетку приличий своего времени.

Почему он лгал мне все эти годы?

Считал, что недостоин меня.

Думал, что она недостойна.

Испытывал сожаление и чувство вины.

Хотел, чтобы я гордился хотя бы кем-то из родителей.

И причина тому любовь.

Чемодан с бронзовыми нашлепками на углах хранит еще один секрет: коробочку, обтянутую потрескавшейся кожей с золотым крестом, в которой лежит наградной лист Пакистанского министерства обороны, подписанный через шесть месяцев после рождения Манди. Командуя отрядом, рискуя собственной жизнью и стреляя с бедра из автомата, майор Артур Генри Джордж Манди положил на землю двадцать всадников противника, за что и стал кавалером пакистанского чего-то там чести. Сама награда, если ее и вручили майору, из коробочки исчезла. Должно быть, майор ее продал, чтобы купить выпивку.

Забрезжила заря. Глотая слезы, которые наконец-то текут по щекам, Манди прикрепляет к стене над кроватью наградной лист, рядом с ним – фотографию празднующих Победу Стэнхоупов и их домочадцев, забивая гвоздики каблуком ботинка.

* * *

Радикальные принципы Ильзе, как и ее сладострастное маленькое тело, неукротимы, и проходящего инициацию Манди можно простить за то, что он не замечает разницы. С какой стати ему волноваться, что о Михаиле Бакунине он знает даже меньше, чем об особенностях женской анатомии? Ильзе обеспечивает ему ускоренное обучение по обеим дисциплинам, и, пожалуй, невежливо отдавать себя целиком одной из них, пренебрегая другой. Если она обрушивается на государство, считая его инструментом тирании, Манди всецело с ней соглашается, хотя на государство в такой ситуации ему глубоко плевать. Если она глаголет об индивидуализме, превозносит возрождение культа индивидуальности и главенство индивидуума и обещает освободить Манди от смиренности, связывающей его по рукам и ногам, он умоляет ее незамедлительно этим заняться. А то, что одновременно она говорит и о радикальном коллективизме, его совершенно не тревожит. Как-нибудь он свяжет одно с другим. Если она читает вслух Лейинга или Купера, пока он дремлет на ее голом животе, одобрительный кивок едва ли может быть воспринят за тяжелый труд. И если занятия любовью она ставит выше занятий войной, в свободное от анархизма и индивидуализма время Ильзе еще и убежденная пацифистка, он готов заряжать для нее свой мушкет в любое время дня и ночи, пока ее нетерпеливые пятки барабанят ему по спине на мате из волокна кокосовой пальмы в комнатке общежития Сент-Хьюза,[29]29
  Сент-Хьюз – колледж Оксфордского университета. Основан как женский в 1886 г.


[Закрыть]
куда джентльменов пускают от 4 до 6 часов пополудни, на чай с сэндвичами при открытой двери. И что может быть более успокаивающим на фоне временно утоленной страсти, чем разделенное видение социального рая, законы которого – результат добровольной взаимной договоренности всех заинтересованных сторон.

Однако из этого нельзя делать вывод, что Тед Манди безразличен к идеям Нового Иерусалима, которые открывает перед ним Ильзе. В ее искрящемся радикализме он находит не только слова и мысли достопочтенного доктора Мандельбаума, но и свидетельства собственного неприятия многого из того, что являет собой Англия. Праведные идеи девушки он принимает как свои. Он – гибрид, номад, человек без малой родины, родителей, собственности, жизненной цели. Он – замороженный младенец, который только-только начал оттаивать. Иной раз, шагая на лекцию или в библиотеку, он сталкивается с бывшим однокашником в пиджаке спортивного покроя, брюках из кавалерийского твила[30]30
  Кавалерийский твил – диагональ, шерстяная брючная ткань.


[Закрыть]
и начищенных коричневых ботинках. Оба чувствуют себя неловко и после обмена несколькими ничего не значащими фразами разбегаются в разные стороны. «Господи, этот Манди, – угадывает он их мысли. – Он же совершенно съехал с катушек». И они правы. По большей части действительно съехал. Он не состоит ни в «Буллингдоне»,[31]31
  «Буллингдон клаб» – клуб для отдыха и развлечений студентов-спортсменов Оксфорда из состоятельных семей.


[Закрыть]
ни в «Гридироне», ни в «Каннинге»,[32]32
  «Гридирон», «Каннинг» – студенческие клубы.


[Закрыть]
ни в «Юнионе».[33]33
  «Юнион» – студенческое дискуссионное общество Оксфордского университета.


[Закрыть]
Если уж появляется на политических сборищах, то борется с ненавистными правыми. Несмотря на немалый рост, его любимая позиция вне объятий Ильзе – сидеть, скрестив ноги и подтянув колени к ушам, в комнате, битком набитой леваками, и слушать божественное писание от Торо, Гегеля, Маркса и Лукача.

А тот факт, что не убеждают его эти интеллектуальные аргументы, что воспринимает он их как музыку, которую не может сыграть, а не как железную логику, за которую они выдаются, не имеет ровно никакого значения. Его не страшит принадлежность к маленькой группке храбрецов. Когда Ильзе участвует в марше, Манди, большой любитель в чем-либо поучаствовать, всюду сопровождает ее, на рассвете садится в поезд в Глостер-Грин, вооружившись батончиками «Марс», которые она любит, аккуратно завернутыми сандвичами с салатом и яйцами, приобретенными на рынке, и термосом с томатным супом, вот где становится незаменимым ранец майора. Плечом к плечу и часто рука в руке они маршируют, протестуя против поддержки Гарольдом Вильсоном вьетнамской войны и, поскольку они лишены возможности высказать свое несогласие в парламенте, называют себя внепарламентской оппозицией. Они маршируют по Трафальгарской площади, протестуя против апартеида, и сочиняют страстные декларации в поддержку американских студентов, сжигающих призывные повестки. Они кучкуются в Гайд-парке, где их вежливо рассеивает полиция, и чувствуют себя страшно оскорбленными. Но сотни вьетнамцев умирают каждый день, разорванные бомбами, сожженные напалмом, выброшенные из вертолетов во имя демократии, и сердцем Манди с ними, так же, как Ильзе.

В знак протеста против захвата власти в Греции полковниками, поддержанными ЦРУ, и пыток и убийств греческих левых, они без особого результата толкутся около лондонского отеля «Кларидж», в котором, по слухам, останавливались полковники во время их тайного визита в Лондон. Никто не выходит, чтобы услышать их насмешки. Ничего не боясь, они приходят к греческому посольству под транспарантами «Спасите Грецию сейчас». И испытывают чувство глубокого удовлетворения, когда атташе высовывается из окна и кричит: «В Греции мы бы вас расстреляли!» Вернувшись в Оксфорд в целости и сохранности, они все еще слышат посвист воображаемых пуль.

Во время зимнего семестра, это правда, Манди находит время поставить на немецком пьесу Бюхнера[34]34
  Бюхнер, Георг (1813–1837) – немецкий драматург, среди прочего автор прокламации, начинавшейся призывом: «Мир хижинам! Война дворцам!» Пьеса «Войцек» написана в 1837 г.


[Закрыть]
«Войцек», но ее радикализм не вызывает сомнений. А летом, где-то даже удивляясь самому себе, первым бросает мяч за свой колледж в матче по боулингу, а потом наверняка долго бы отмечал победу с игроками, если б не напомнил себе о других обязанностях.

Родители Ильзе живут в Хендоне,[35]35
  Хендон – северо-западный пригород Лондона.


[Закрыть]
на вилле с зеленой крышей и пластмассовыми гномами, удящими рыбу в садовом пруду. Ее отец – хирург-марксист с широким славянским лбом и вьющимися волосами, мать – пафицистка-психотерапевт, последовательница Рудольфа Штайнера.[36]36
  Штайнер, Рудольф (1861–1925) – австрийский философ, литератор, мистик.


[Закрыть]
Никогда в жизни Манди не встречал такой интеллигентной, широко мыслящей семейной пары. Вдохновленный примером, он просыпается как-то утром в своей комнате, охваченный решимостью предложить их дочери выйти за него замуж. И случай для этого представляется более чем подходящий. Заскучав от, по ее словам, сонных английских протестов, Ильзе какое-то время ищет кампус, где студенты показывают себя во всей красе, так же, как в Париже, Беркли или Милане. Ее выбор, после долгого копания в душе, падает на Свободный университет Берлина, колыбель нового мирового порядка, и Манди предлагает себя в сопровождающие, поскольку может провести год вне Оксфорда.

И, понятное дело, заявляет он, будет намного лучше, если они поедут как муж и жена.

Время для такого предложения выбрано, наверное, не столь удачно, как он предполагал, но Манди, захваченный большой идеей, слеп и глух к тактическим нюансам. Он только что сдал недельное сочинение о символическом значении света в произведениях менестрелей и чувствует себя хозяином положения. Ильзе, с другой стороны, вымоталась донельзя после двухдневного, не давшего никакого результата марша в Глазго, где компанию ей составлял Фергус, шотландский студент, изучающий историю рабочего класса, по ее словам, неисправимый гомосексуалист. Ее реакция на предложение Манди сдержанная, если не сказать презрительная. Женитьба? Эта идея не входила в число тех, которые они рассматривали, обсуждая Лейинга и Купера. Женитьба? Буржуазная свадьба, так? С официальной церемонией, проводимой представителем государства? Неужто Манди так далеко регрессировал в своем радикальном развитии, что готов получить благословение церкви? Она смотрит на него если не со злостью, то в глубокой печали. Пожимает плечами не так уж и грациозно. Требует время на раздумья, чтобы понять, удастся ли примирить столь экстраординарный шаг с ее принципами.

Днем позже Манди получает ответ. Его венгерский ангел, в одних носках, расставив ноги, стоит в углу комнаты, рядом с окном. Ее пацифистская анархистская гуманистическая радикальная филантропия иссякла. Кулаки сжаты, по пылающим щекам текут слезы.

– У тебя абсолютно буржуазное сердце, Тедди! – верещит она на английском с характерным для нее очаровательным акцентом. А потом добавляет: – Ты вот хочешь жениться, но ведь в сексе ты еще полнейший младенец!


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю